Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

ГЛАВА 11

Еремей с утра отправился к своему покровителю боярину Кошкину. Дело было серьёзным.

Благодаря действиям Полуэктовой все поняли, что старая княгиня хотела извести невестку, но никто не желал судить мать князя.

К Ивану Васильевичу послали гонца, но пока он доберется до Коломны, пока князь вернётся в Москву – не меньше недели пройдёт. А то и больше, потому что вчера солнышко растопило укатанные за зиму дороги, а ночью подморозило и грязная мешанина застыла острыми льдинками. Сегодня вновь всё повторится и с каждым днём дорога будет только хуже.

Еремей Профыч переговорил с Яковом Захарьичем, и оба пришли к тому, что обеих княгинь нельзя выпускать из Кремля до приезда князя. С тем поехали в думу, чтобы утвердить это и объявить.

Дуняша смотрела на праздничную суету и вздыхала. Якимка что-то царапал на бересте и откладывал её в сторону, придавливая камнем. У него уже целая стопка образовалась. Любаша подбежала к нему, повела куда-то, но вскоре они вернулись. На Якиме была надета свежая рубашка.

– Дуняша, ты почему не готова? – подлетела возбуждённая Маша. – Сейчас в церковь поедем! – и схватив сестру за руку, повела её переодеваться.

А дальше радостный гомон, улыбки, христосование…

Так получилось, что при выходе из церкви людской поток потащил Дуню вперёд. Она не стала сопротивляться, решив подождать родных на улице и, выбравшись из радостно гомонящей толпы, встала в сторонке. Но, кажется, родные про неё забыли.

Стоять было холодно, и Дуня начала прохаживаться. Родные всё не появлялись, и боярышня решила двигаться активнее. Она быстрым шагом прошла в сторону Кремля, а потом подумала, что если пройти ещё немного, то можно посмотреть, что делается во дворе или спросить кого-нибудь о новостях.

Ноги сами понесли к воротам. Её пропустили внутрь без вопросов, лишь осуждающе покачали головами, что она без сопровождения и пешком. Но это же мелкая Доронина, и от неё можно ожидать всего.

Дуня покружила вокруг жилого дворца, надеясь встретить приятелей Иван Иваныча и узнать у них что-нибудь, но, конечно же, никого не было. Пасха!

И тут её осенило: раз все в церкви, то она может войти внутрь и поболтать с теми, кто остался. Надо только подарочки приготовить. Дуняша оторвала от душегрейки валяное украшение в виде веточки снежника и поспешила внутрь. Ей улыбнулась удача. Боярышня встретила дворовую девушку Марии Борисовны и поспешила к ней.

– Христос Воскрес! – первой произнесла Дуняша.

Девушка быстро ответила ей, смущённая вниманием внучки думного дьяка.

Боярышня преподнесла подарочек, выслушала восхищенный лепет с заверениями благодарности и озабоченно спросила, как дела у Марии Борисовны.

– Неважно, Евдокия Вячеславовна, – вздохнула девушка. – Как узнала наша княгинюшка, какую подлость затеяла… – дворовая осеклась и боязливо оглянулась.

Дуня быстро кивнула, соглашаясь с тем, что нельзя называть вслух имя убийцы и обе они перекрестились.

– Так вот, слегла наша лебедушка, – зашептала девушка. – Всё плакала и плакала.

– Заболела? – встревоженно уточнила Дуня.

– Нет, – отрицательно замотала головой собеседница, – но не встаёт. Слаба. Кручина* одолела.

Тяжелая дверь открылась, и Дуня с девушкой сделали пару шагов вглубь помещения, чтобы их не увидели, а они могли смотреть. Вошёл боярин Бокеев Василий Семёнович. Несколько лет назад он прибыл в Москву вместе с Марией Борисовной из Твери, да и остался здесь. Большого веса при князе у него не было, но всё же не из последних.

– Одна надежда на Василия Семеныча, – вдруг прошептала в ухо Дуне девушка. – Он жизни не пожалеет за нашу лебедушку… любит!

Рот у Дуни приоткрылся, и она с большим интересом посмотрела на статного боярина. Не высокий, но и не мелкий, как многие тут. Лицом пригож и даже очень. Но больше всего подкупает открытый и уверенный взгляд. Не заматерел ещё тверской боярин, но уже близко.

Опыт чувствуется во всём.

К нему подбежал какой-то слуга, что-то шепнул на ухо – и боярин быстрыми шагами направился к лестнице.

Дуня с девушкой отвернулись, сделали вид, что заняты, а когда боярин удалился, выбрались из тени и жадно прислушались. Боярин поднялся и остался кого-то ждать. Его шаги было хорошо слышно.

Ага! Дуня на цыпочках поднялась на несколько ступенек, чтобы ничего не пропустить, надеясь услышать и распознать того кого ждет боярин… и тут обе створки входной двери распахнулись и в зал с улицы вплыла Мария Ярославна со своими боярынями. Дворовая девушка успела убежать, а Дуня, пока соображала, куда юркнуть, опоздала.

Ближние боярыни старой княгини разрумянились, видно, шли пешком от домовой церкви до терема, и они же первые заметили Дуню.

– Почему не кланяешься? – грозно спросила одна из них.

Девочка поклонилась.

– Дунька Доронина, – напомнила боярыня своей княгине имя, хотя Мария Ярославна обладала на удивление хорошей памятью и недругов не забывала до последнего их вздоха.

Боярыня подала знак, чтобы девочка подошла.

– Ду-у-нька… – насмешливо протянула княгиня и крепко обхватила подбородок подружки своего внука. – Смотри мне в глаза!

Дуняша постаралась держать взгляд меж бровей княгини. Мелькнула идиотская мысль, что старуха заставляет молодых белить лицо, а сама лишь подводит глаза и сохранила кожу лица в приемлемом виде.

– Оставьте нас!

– Но, матушка…

Зашелестели юбки и вскоре стало тихо.

Княгиня сильнее сжала подбородок Дуни, а она уже изнывала от боли.

– Это ведь ты всё испортила? – наклонившись к лицу Дуняши, прошипела Мария Ярославна.

Девочка попыталась замотать головой.

– Ты! – пресекла попытку оправдаться. – Такая маленькая, а столько неприятностей от тебя. Я прямо сейчас могу свернуть тебе шею, но это будет слишком быстрая и простая смерть.

Не-е-ет! Тебе и всему твоему роду предстоит держать ответ перед мной. Пожалеете, что встали у меня на пути, и другим неповадно будет!

В глазах Дуни всё поплыло, и она даже не заметила, когда её отпустили. Она более-менее пришла в себя, уже бредя к дому. В тени домов было холодно и её пробил озноб. Дома её отругали за то, что потерялась, потом обеспокоенно закружились вокруг неё и положили в постель.

– Сглазил кто-то нашу боярышню! Ей богу, сглазил! – слышала она сквозь полузабытьё.

– Ещё утром была здорова, а сейчас горит и мечется!

Голоса удалялись, а обступившая темнота рассеялась, и Дуня узнала магазин, в котором она когда-то работала. Там было тихо и спокойно, а сама она в ожидании покупателей сидела, как обычно, и рисовала.

За окном дни сменялись один за другим, лето переходило в осень, а там уже зима и весна, а потом вновь лето…

А симпатичная женщина всё так же сидела за прилавком, то с альбомом, то с книгой, то вязала – и внешность её постепенно выцветала.

И это было жутко.

Та, что за прилавком продолжала улыбаться и жить, не видя, что обесцвечивается! Ещё немного и она исчезнет, потому что Дуня не сумела сделать мир лучше.

– Не-е-ет! – испуганно закричала Дуняша, поняв, что её затягивает в прошлую жизнь, где всё пойдёт по накатанной колее…

– Нет! – зарычала она в отчаянии. – Я не сдалась… не смейте решать за меня… Я не отступлю!

Часть 3. Дуняша
ГЛАВА 1

…Ай, люли-люли-люли,

Прилетели журавли,

Прилетели журавли,

Сказку Дуне принесли…

Голос Маши доносился издалека, но даже отголосок придал Дуняше сил, и она забарахталась в небытии изо всех сил, пытаясь убраться как можно дальше от никчемной судьбы-судьбинушки.

– Очнулась?! – воскликнула Машенька и сорвалась с места, чтобы обрадовать родных.

Из-под прикрытых глаз Дуни покатилась слезинка, потом другая, но это были слёзы радости.

Она была счастлива, что избежала участи медленного угасания и полного растворения души в эфире. Ей никто не сообщал, но она поняла, что ей предложили вернуться и всё забыть. Ей даже сделали подарок и утихомирили пошаливающее сердце, чтобы она спокойно дожила отпущенное. А потом для неё ничего не было бы. Ничего!

– Дуняша, доченька! – в светёлку ворвалась Милослава и наклонившись, обняла её. – Мы молились за тебя! Катерина сказала, что ничего не может сделать и надо ждать.

– Сколько? – едва слышно спросила Дуня.

– Три дня ты пробыла в беспамятстве, – всхлипнула Милослава. – Плакала… Катерина сказала звать тебя, вот мы по очереди звали. И Ванечка звал… сказки тебе рассказывал, а Машенька пела.

Слёзы из Дуниных глаз полились как из ручья. Не успела она поблагодарить своих родных, как вбежал братик и разрыдался вместе с ней, а там уж все расклеились.

Дуня хотела спросить, как обстоят дела в Кремле, отпустили ли Наталию Полуэктову, поднялась ли Мария Борисовна и не чинит ли зла Мария Ярославна, но рыдания выпили из неё все силы, и она не заметила, как уснула.

Милослава вытерла лицо от слёз и, обнимая Машу с Ваняткой, повела их на выход. Они отстояли Дуняшку у Морены, тут женщина быстро перекрестилась и попросила прощения за упоминание славянской богини, а теперь можно было порадоваться и послать весточку Еремею Профычу в приказ, что их егоза идёт на поправку.

Уже к вечеру Дуня ожила настолько, что надумала сменить обстановку в общей горнице.

Зима уходит, и пора снимать украшения с игрушечными олешками, совами, зайчиками в белой шубке. Ещё к Пасхе надо было озаботиться этим, но Дуня закрутилась, да и позабыла об украшательстве.

– Дунь, а тебе не жалко? – ныл Ванюша, укладывая смешных зверюшек в большой короб.

– Было красиво, а теперь в горнице пусто!

– Ванька! – влезла Маша, отнимая у него короб. – Ну кто так укладывает? У тебя же полно места остаётся!

– Я не ключница, чтобы всё рядами класть, – огрызнулся мальчишка.

– Тогда зачем взялся? – не отступала Маша.

– Скучно. Во дворе грязь и занятий нет… А тут Дуня… я думал, что она сказку расскажет,

– признался в своём меркантильном интересе брат. – А прибрать игрушки могут девки, —

наставительно добавил он и демонстративно сел во главе стола.

– Надо сначала показать, как укладывать, чтобы ничего не смялось. Дуня сказала, что к следующей зиме мы наново всё достанем и вновь украсим стены и потолок. Так ведь? – Маша обернулась к сестре, и та кивнула.

– И вертушки уберем? – спросил Ваня.

– Угу.

– А шагающую пружинку будем доставать следующей зимой?

– Нет.

– Почему?

– Потому что отец Варломофей сказал, что это бесовская игрушка.

– А почему она бесовская? Мы её выкинем? А можно выкинуть в мой сундук?

– Ванька! Брысь отсюда! Не мешай! – рассердилась Мария, чувствующая себя взрослой, но брат даже не пошевелился. Маша не умела по-настоящему злиться и это все знали.

– Дунь, расскажи чего-нибудь? – заканючил Ванюша, но тут в горницу ввалился дед.

– Где моя меньшая внучка? – радостно возгласил он и увидев Дуню, раскрыл объятия. – Оклемалась! А мы уж думали…

Еремей не договорил. Слова застряли в горле и глаза его заблестели от пережитого.

– Можно ли тебе делами заниматься? – обеспокоенно спросил он, наблюдая уборку.

– Скучно лежать, – вздохнула Дуня.

– Так вышивала бы, а не скакала козой здесь! – подколол боярин, прекрасно зная, что внучка не любит заниматься вышивкой.

– Это мелко, деда! – укорила его малявка и он расхохотался.

Весь страх за внучку уходил со смехом, тем более Ванятка его поддержал, да и Машенька улыбалась. Только Дунька встала подбоченясь и задумчиво оглядывая голые стены горницы, потянулась пальцем постучать по зубу… а нет его!

– Что? Не вырос ещё? – сквозь смех спросил он, вместо неё постукивая по своему зубу.

Дуня старательно обследовала языком пробивающиеся крохотные передние зубики и озабоченно посмотрела на него.

– Я тут подумала…

– Нет! – быстро рявкнул боярин.

– Чего нет? – удивилась девочка.

– Не надо тебе думать! – Еремей назидательно потряс указательным пальцем.

– Но у меня родилась идея! – возмутилась Дуня, а Ваня радостно захлопал в ладоши.

– Души её, пока она не окрепла! – строго посоветовал Еремей и подмигнул обалдевшему от его слов Ванюшке.

– Но, деда, я ведь для всех нас стараюсь!

Боярин помрачнел и неожиданно произнес:

– Борька Репешок завтра будет ждать тебя у себя в разбойном приказе.

– Борис Лукич? – переспросила побледневшая Дуня, и когда дед подтвердил, плюхнулась на скамью. – Меня будут пытать?

– Окстись, дуреха! – рыкнул дед. – Поспрашивает…

Боярин не договорил. Репешок не тронет дитя по своей воле, а вот княгиня… Не на это ли дьяк разбойного намекал, когда впервые завел разговор о Дуньке?

Малышка как раз слегла и её расспрос отложили, да и нечего было спрашивать. Наташка всё рассказала и под пытками не отказалась от своих слов. А старой княгине неймётся. Карами грозит всему роду Полуэктовых, лается на тверичей, что подпихнули негодную княжну её сыну, и на Дуняшку зуб точит. Лукич даже посоветовал усилить охрану, намекая на злопамятность старой княгини.

«Твоя внучка, – сказал он, – поперёк горла Ярославне встала…»

Вот так! Нашла старая себе врага! И ведь прав Борис Лукич: не даст она жизни внучке, и как бы не обрушила гнев на весь род Дорониных. Пока князь не вернулся, она остаётся в силе.

В голове Еремея жужжала навязчивая мысль о том, захочет ли князь защитить Дорониных от гнева своей матери?

Хм, пожалуй, что вопрос о княжьей защите надо ставить не так. Тут надо думать по-другому, не озлится ли он на Дорониных, когда они будут защищаться от людей княгини?

Ох, Дунька! Влезла же ты в клоаку! Хватило ума заметить заговор, а опыта не достало, чтобы промолчать и остаться в стороне. Теперь как ни крути, а всё плохо выходит!

Как ни заглядывала Дуня в глаза деда, но ничего больше он не сказал. Наводить порядок в горнице сразу же расхотелось, а ведь была идея создать современный скандинавский стиль. А что? Вокруг дерево, минимум предметов и окна без занавесок! Он самый и есть, скандинавский! Осталось только несколько старых поварешек на стену повесить, чтобы изюминка была. Но теперь не до иронии.

Ванюша всё же выпросил себе сказку, и Дуня рассказала ему о цветике-семицветике.

Переделала, конечно, чтобы соответствовало времени и даже сама увлеклась, но волнение по поводу завтрашнего похода в разбойный приказ никуда не делось. И так она переволновалась, что утром следующего дня ей было уже всё равно.

– Ты ничего не бойся, – напутствовал дед. – Я боярину Кошкину весточку послал, что мы идём к Репешку. Он и сынок его за нашу семью радеет, а Евпраксия Елизаровна сразу сказала, что не даст тебя в обиду ни при каких обстоятельствах.

Еремей воодушевленно потряс кулаком, вспомнив лицо боярыни Кошкиной и пояснил внучке:

– Ух, как она осерчала на Марию Ярославну, когда ей донесли, что она словно змея в лицо тебе шипела, а ты после слегла. Так что ничего не бойся маленькая моя.

– Я не боюсь, деда, – звонко ответила Дуняша.

– Ну и молодец, – похвалил он её.

Кошкины не могли выступить открыто против княгини, но запустили слух о том, что старая Ярославна скорбна умом. Придали её черному замыслу размах и выходило, что она не только невестку надумали извести, а хотела оставить Иван Иваныча сиротой, чтобы угнетать его дух и сызмальства подчинять себе, а теперь ещё нападает на маленькую Дуняшку, которую многие москвичи знали.

Гораздо тише вспоминали о том, как несколько лет тому назад целиком вырезали боярские рода вместе со служившими им боярскими детьми*, якобы заподозренных в измене!

Расправа тогда произошла стремительно и неожиданно, но все знали, что Иван Васильевич чрезвычайно осторожен и не склонен к быстрому принятию решений, тем более, когда отыграть назад невозможно. И вот тут возникали вопросики, от него ли карающая буря прилетела или княгиня-мать постаралась?

Но заканчивались проплачиваемые Кошкиными сплетни неизменно в том ключе, что небезопасно посылать детей в княжеский терем, пока безумная старуха сидит там.

Еремей подхватил внучку на руки и донёс её до приказной избы, чтобы девочка не намочила ноги. Он бы не выпустил её из рук и в этом заведении, но она сама дёрнулась, едва он дошёл до низкой двери.

– Не волнуйся, деда, – шепнула она, привычно погладив его по заросшей щеке.

Он чуть не повернул обратно, растрогавшись. Она ещё младенчиком так делала! А он её ведет в разбойный приказ…

Дуня с любопытством вертела головой, стараясь ничего не упустить. Снаружи приказ выглядел громоздкой избой, притулившийся одной стеной к складу, а на деле изба стояла над старыми подвалами и ходами, пронизывающими весь кремлевский двор и соединялась не только с сараюшкой, но и башней.

Дед быстро прошёл небольшие сени при входе, где помещалась бочка с водой и дрова, ступил в просторную горницу с писцами. Все были заняты делом, но поклон обозначили и продолжили разбирать свитки да берестяные листы. Еремей Профыч уверенным шагом повёл Дуню вперёд, и к её удивлению они спустились на этаж вниз. Через маленькие, ничем не закрытые оконца под потолком проникал свет, и Дуняша видела кладку из тонкого кирпича.

Дед нахмурился и замедлил шаг, потом вовсе остановился и громко крикнул:

– Борис Лукич, ты где?

– Еремей Профыч? Иди сюда… здесь печь растоплена! – послышался гулкий голос издалека.

Дунин дед двинулся вперёд, подталкивая внучку, а она шла и соображала, что они вышли за пределы избы и даже присоединенного к ней склада, но продолжают идти. Уже позже, когда она выйдет, то поймёт, что они под землей прошли к одной из башен и разговаривали в подземном помещении.

А пока они шли по проходу, не обращая внимания на закрытые по бокам двери, поднялись по ступенькам и сразу же очутились в небольшом помещении. Там действительно было заметно теплее, но основное тепло всё же расходилось по открытым коридорам.

– Я приказал Анисиму пожарче печь затопить, чтобы не заморозить нашу маленькую гостью, – улыбнулся хозяин приказа. – И место для разговора выбрал почище, – добавил он для настороженного Еремея.

Дуня заметила свеже выскобленные лавки вдоль выбеленной стены, большой стол у узкого оконца, на сей раз закрытого слюдой. В углу стоял огромный чан, полный горячих угольков, и от них шёл жар. Печки же Дуняша не увидела.

– Садись, Евдокия Вячеславовна, за стол, – церемонно пригласил её Борис Лукич и подмигнув, показал рукой.

– Благодарствую, – вежливо ответила Дуня и не успела сесть, как к столу подошел крупный косматый мужик и начал выгружать кувшин с питьем, миску с пряниками и баранками, кружки и рушник.

– Угощайся, – гостеприимно поведя рукой, предложил хозяин.

Дуня вопросительно посмотрела на деда и тот, вздохнув, налил ей горячего морса, подвинул поближе пряники.

Дуня не увлекалась. Сделала глоток, откусила кусочек лакомства и посмотрела на дьяка Репешка. Он с дедом был в одном чине. Оба они возглавляли свои приказы и являлись думными дьяками и одновременно боярами низкого ранга. И оба они вскоре должны были взлететь по карьерной лестнице, получив в думе по решающему голосу. Вражды между ними не было.

– Ну что ж, Дуняша, рассказывай, – предложил Борис Лукич.

– О чём? – выпрямившись, уточнила боярышня.

Репешок, прищурившись, посмотрел на неё, а потом рассмеялся и махнул рукой:

– О твоих проказах с Иван Иванычем мне всё известно! Ты говори, как вразумляла Наташку Полуэктову. От твоих слов зависит её судьба.

– Мои слова не решат судьбу тетки Наталии, – с сожалением произнесла Дуня, имея в виду, что в этом случае выше справедливости будет стоять воля князя, – но скрывать мне нечего.

Дуня призналась, как отлынивала от работы, прячась в проходе для слуг, и услышала разговор. А потом передала свои слова.

– Но как же ты так всё так сопоставила? – ухмыльнулся Борис Лукич. – Взрослая баба не сообразила, а ты всё ей разложила, да с примерами! И ведь правду сказала – был у латинян отравленный император и отравленный Генрих Праведный тоже был. Я узнавал. Только про отравленную книгу никто из сказительниц не вспомнил.

Дуня пожала плечами и хлебнула морса. Как же она была рада, что вспомнила страшные байки сказительниц и использовала их, а не послезнания и свою фантазию.

– И всё же! Как же ты догадалась? – не отставал боярин.

– Чего ты прицепился к дитю? – вступился дед. – Внучка у меня разумница!

– Вот именно, дитя! Ведь сообразила и порушила все планы княгине. Ярославна сильно обозлилась на Дуняшу, считая её во всем виноватой.

Прежде чем дед начал спорить, Дуня вздохнула и сказала, что, наслушавшись жутких сказаний о старине, где князья убивают, травят, предают, давно придумала поучительный пересказ для детей.

– Хм, – опешил дьяк, – ну так поведай, – предложил Борис Лукич.

И Дуня поведала сказку о мёртвой царевне и семи богатырях в лицах. В этой истории удачно были показаны неприязнь между женщинами, близорукость короля и упорство в желании извести неугодную родственницу, не вызывая на себя подозрения.

Дуня начала рассказывать не спеша, но видя искреннюю заинтересованность слушателей, воодушевилась и соскочив со скамьи, начала повествовать в лицах, меняя голос. Ей захотелось воссоздать что-то вроде радио-спектакля, но поскольку музыкального сопровождения не было, то она компенсировала лицедейством… уж как умела. И вроде бы получалось!

Её слушали, открыв рты.

Когда Дуня изображала переодевшуюся в старуху княгиню и согнувшись, тянула скрюченную руку с воображаемым яблоком, то это самое яблоко ей вложил в ладошку лохматый Анисим – и он же горестно завыл, когда Дуня, уже изображая царевну, откусила яблочко и схватившись за горло, замертво упала!

Да что говорить, все ринулись её спасать, коря себя, что не предупредили девицу-красавицу об отравленном яблоке. Анисим упал на колени и рвал на себе волосы, Борис Лукич метался по помещению, хватаясь за нож, а дед сидел ни жив, ни мертв.

Дуня выдержала положенную паузу и быстренько ожила, радуясь, что впечатленные её талантами зрители не прибили её, когда она была в образе отравительницы.

– Дунька, ты!!! – воскликнул дед, когда она «ожила» и спросила, будут ли её слушать дальше.

Анисим принёс ещё кувшин с питиём для разнервничавшихся дьяков, а Дуне подстелил соломки, если она вновь надумает падать. Она хотела было доесть надкусанное яблочко, пока Анисим накидывал соломы, но дед отнял, сказав, что его душа не выдержит этого, а Борис Лукич согласно закивал и подвинул рассказчице баранки. Мучного Дуня не хотела и дождавшись, когда все вновь рассядутся, продолжила живописать страдания героев. Хитрую и коварную княгиню отравительницу никто не смог разоблачить. Богатыри оплакивали названную сестрицу, жених не желал жить без любимой и только случайность, встряхнула гроб и свидетельница преступления очнулась, да всем всё рассказала.

Дуня довела сказку до конца и, приложив руки в груди, поклонилась. Деда и Бориса Лукича можно было выносить, а Анисим сам порывался носить Дуню, как хоругви. Его восторг и благоговение перед маленькой боярышней можно было черпать ведрами.

– Еремей Профыч, ты береги внучку-то, вишь, она у тебя какая! – наконец высказался обалдевший от всего услышанного и увиденного Репешок.

– Да-а, уж, – невнятно протянул дед.

– И сам поберегись, – со значением добавил глава приказа.

Еремей встрепенулся и остро глянул на товарища.

– Когда? – сухо спросил он.

– Сегодня… завтра… не знаю, но до приезда князя спи вполглаза, – тихо, но многозначительно произнёс Борис Лукич.