Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 305 (всего у книги 341 страниц)

ГЛАВА 8

Дуняша поглядывала на оживившуюся Милославу, порхающую по имению с непроходящей полуулыбкой и невольно сама улыбалась. Боярыня расцвела и каждое её движение было немного танцующим, нацеленным продемонстрировать плавность, женственность и заворожить. Отец тоже ходил гоголем перед ней.

Иногда Дуня опасалась, что он сядет мимо коня или нос себе разобьёт, идя по двору, потому что совсем не смотрел, куда идёт и что делает. Но плечи были расправлены, взгляд лихой, а в руках всё спорилось.

Казалось бы, что может спориться у боярина? Но он то плёточку не глядя из руки в руку перекинет, то свиток размашистом жестом встряхнёт, чтобы тот эффектно размотался, и Вячеслав делает вид, что легко читает его в таком положении, а то показываемую детальку от вездехода играючи подкинет. Народ хихикал, но все понимали, что боярин красуется перед боярыней, и это было близко им.

Игрушечный бум продолжался, но теперь его возглавил Вячеслав. Он велел принести во двор все поделки народного творчества и отобрал наиболее удачные.

– Вот такие делайте на продажу. Да смотрите, блюдите тайну! Осенью повезу ваши поделки в Москву и выставлю в лавке. Вот тогда и посмотрим, чего эти чудеса стоят.

– Так можа, мы сами, на ярмарке?

– Попробуй, – хмыкнул Вячеслав. – Много ли у тебя такие же крестьяне купят? Они посмотрят, как сделано, а дома сами повторят. А в лавку приходит другой покупатель, и пусть тебе на руки упадет половина цены, чем если бы ты сам торговал, но зато торговлишка продлится всю зиму. Но предупреждаю: кто будет сам игрушки продавать – у того опосля не возьму их в лавку. Вы мне цену собьёте, и купцы кочевряжиться станут, указывая на вас.

– Так ты нам половину обещаешь? Не посчитаешь за оброк?

– Оброк остается прежним и спрошу строго, так что не забывайте на земле хозяйничать. А игрушки берусь продать.

– А чего ж наши полотна в лавку не берешь? Или вон Демьян хорошо кожу выделывает, так можа…

– Не можа! – передразнил Вячеслав активиста. – Ваши полотна купцы не возьмут, а если захотят взять, то такую цену назначат, что курам на смех. То же с кожами Демьяна. В Москве кожевенники свои лавки держат, и купцы туда идут. А вот такой забавы, – Вячеслав приподнял котика, двигающегося лапкой и наклоняющего голову к бегающей по кругу мышке,

– пока ни у кого нет! На следующий год появятся, но сейчас… – боярин многозначительно оглядел своих крестьян и те понимающе закивали головами.

– А и пусть половина денег за товар! Нам всё одно выгодно! – загудели крестьяне. – Фёдор игрушки в город будет весь год возить, а мы только на ярмарку привезли бы…

– Добре, – согласился Вячеслав, решая расширять лавку или выкупить место на рынке, да поставить туда кого из дворовых.

Если послушать Милославу, то валенки с игрушками и вышивкой лучше в лавке держать, а продукты можно на толкучке выставить. Их немного остаётся на продажу… всё сами съедали.

Если купцов заинтересуют подвижные диковинки, то это может стать ещё одной статьей дохода. Князь за службу платит серебром, но всё уходит на воинскую справу и проедается в дороге. Основным добытчиком был и остается отец, да имение не даёт пропасть, но стоило случится пожару – и достатка как не бывало. А все потому, что большая часть дохода держалась в виде припасов, тканей и рухляди. Всё это во время пожаров особо не спасешь.

Дуняша целыми днями пропадала на скальном пригорке. Ей нравилось смотреть, как по её задумкам строится небольшой домик. Точнее, сам домик возвели за пару дней, да ещё день потратили на крышу, а задержка вышла с печкой. Но и её сделали.

– Огромная какая, – не переставала удивляться Любаша.

– Так муж у тебя не маленький, а спать придётся на ней.

– Если так, то вроде и ничего. Осталось только стол поставить, да сундук, как раз места хватит.

Дуня понимала, что домик получился крохотный из-за нехватки строительного материала, но разживутся молодые и сделают пристройку со стороны печи. А пока она настояла рыть-долбить погреб с потайным выходом к обрыву. К удивлению боярышни, как только Якимка понял, что от него требуется сделать погреб с тайным выходом, то начал работать, как заведённый!

Едва он пробил углубление, то дальше приступил не к расширению будущего погреба, а все силы бросил на создание тайного хода. Правда и тут охватившая его одержимость внесла коррективы, и Яким долбил лаз, в котором он с трудом мог продолжать работать. Дуня хотела было пристрожить его, чтобы не маялся дурью и сначала доделал погреб, потом положил пол в доме и только после этого взялся бы за тайный ход, не забывая об основной работе, но Любаша заступилась:

– Боярышня, он старательно колет камень на бруски, но когда понял, для чего нужен ход, то сам не свой. Торопится, бормочет, что надо успеть.

– Ну-у… – глубокомысленно протянула Дуня и повторила то, что уже говорила десятки раз:

– В случае опасности лучше бежать в имение!

– Но бывает, что поздно бежать, – резонно возразила Любаша.

– А ты говоришь, Яким сам на себя не похож и беспокоится? – удивленно переспросила Дуня.

– Очень! Даже ночью всё стучит и стучит.

– Ну-у, внизу непонятно, стемнело уже или нет, – заметила боярышня. – Ты бы уводила его оттуда.

– Я помогаю оттащить отбитый камень, а потом уже…

Люба нервничала. Яким стал беспокойным, осунулся и не всегда делал порученную ему работу, а Любаше приходилось из-за этого врать. Яким же всё время долбил этот несчастный лаз. И только сейчас, озвучивая для боярышни случившиеся перемены с мужем, она по-другому взглянула на его беспокойство.

– Ну, раз так, то пусть делает, – покусывая губы, решила Дуня. – А ты проверь, чтобы хитро всё было сделано и лаз оставался неприметным. Я объясняла, как можно замаскировать ход.

Любаша активно закивала, успокаиваясь насчет мужа. Боярышня не стала говорить, что он дурной, и Любашу не осудила за потворство ему.

– Скажи Якиму, чтобы в проходе сделал углубление для кувшина с водой. А то коснись что… – Дуня ожесточенно махнула рукой, понимая, что если действительно коснись что, то молодым придется худо. – Но днём пусть хоть немного бруски делает, а то зимой ноги с голоду протянете! – добавила она и Люба опустила голову, поняв, что уличена в лукавстве. И всё же она набралась смелости:

– Боярышня, я ещё вот чего хотела просить у тебя.

– Чего? – буркнула расстроенная Дуня, чувствуя, что не получается у неё ладно руководить. Вроде бы делает всё нужное, но жизнь вносит свои коррективы и как на них реагировать она не знает. Учесть обстоятельства или надавить, заставить делать по-своему?

– Нам бы я Якимом свадебку отгулять, а то в Москве всё впопыхах сделали.

– Теперь уж до осени жди. Люди всё понимают и не осудят.

– У меня уж пузо будет.

– Хм, быстро вы… ну так погуляете на рождении первенца.

– И то верно, – вновь закивала Любаша, теребя запыленный сарафан.

– Ты мне лучше скажи, удобно воду набирать с речки?

– Ой, боярышня! Хорошо! Я кручу ручку, а ведро опускается с обрыва прямо в воду и так же поднимаю его. А потом сразу опрокидываю в выдолбленное бревно, и вода по ложбинке течет прямо в бочку. Мне не трудно было бы самой сделать несколько шагов, но так я лишний раз не тягаю бадейку, а то ведь поставь, подними, потом повыше подними, чтобы в бочку опрокинуть.

Дуня одобрительно поглядывала на конструкцию из не ошкуренных брёвен, стоящую у края обрыва. Та ещё новация по доставанию воды из реки, но всё лучше, чем бежать по крутой тропинке вниз, потом с полной деревянной бадейкой наверх. Да и без мостков ноги мочить придется. А половинки деревянных труб Яким сделал сам.

Оказывается, трубопровод для воды многим известен и его используют. Бревно пополам, сердцевину вон – и готов акведук! Дуне оставалось только по лбу себя стукнуть, ведь в Кремле сейчас стоит дубовый водопровод.

– Яким обещал позже надставить бревно и тогда бочку можно держать у самого дома, —

хвасталась Любаша, позволяя себе немного высокомерности, потому что у бояр Дорониных такого удобства не было.

– Зимой придётся долбить прорубь в реке или ходить за водой в лес к ручью, – осадила Любашу Дуня.

– Ничё, справимся. Можно и снег стопить, коли непогода. Печь-то долгонько тепло держит.

Дуня посмотрела на Любашку и согласно кивнула. Этой проворной молодице многое по плечу, потому боярышне и хотелось оставить её подле себя, но без принуждения. А теперь вот сама помогает ей, и огромная бочка ею выпрошена у Федора для Якима с Любашкой, хотя чувствует обиду. И была бы Дуня с ней на равных, то высказалась бы по поводу задранного носа, но разница в положении призывала к осторожности, а то можно не заметить, как испоганишь кому-то судьбу вырвавшимся в сердцах словом.

Дуняша бросила последний взгляд на симпатичный домик, поморщилась при виде окна, затянутого шкуркой карпа и вернулась домой, пока её не хватились. Осенью Машина наставница станет её наставницей, а сестра будет во всем помогать ключнице. А пока за Дуней все присматривают, да уследить не могут!

Но в этот раз, кажется, её искали.

– Дуняша, ты где была? – спросил отец, выйдя из дома, важно засунув большие пальцы за пояс.

– Так туточки, рядом, – всплеснула она руками.

– И не видела, как возок из монастыря прибыл? – насмешливо спросил Вячеслав. – Ты, дочка, опаску имей. Беспечность твоя может окончиться бедой.

Дуня хотела сказать, что она всегда бдит и ушки держит на макушке, но интереснее было узнать о монастырском возке. Уж не за ней ли приехали?

– За тобой, доченька, – грустно подтвердил отец. – Мать собирает тебя в дорогу.

Сердце трусливо ёкнуло и затрепетало.

– А обратно? Вернусь ли я?

– Осенью я или дед в любом случае за тобой приедем. Коли захочешь остаться там, то лично скажешь об этом.

– Не захочу! Нет и нет, – торопливо предупредила Дуня. – Если будут говорить, что хочу, знайте, что врут! Они такие!

– Неволить не будут, – оборвал начинающиеся причитания отец. – Не забывай, там твои двоюродные бабки живут. В обиду не дадут. Они понимают, что тебе вырасти надо, замуж сходить, деток нарожать и наш род сделать сильнее.

– Коли так… – нехотя смирилась Дуня, хотя в любом случае поздно было трепыхаться, всё уж давно было обговорено.

– Знаешь же, что нельзя было иначе.

– Да, знаю. Но тревожно мне… и Якимка опасность чует.

– Чует, говоришь? Он же дурачок!

– Вот то-то и оно, а лаз долбит, как камнегрыз какой-то, и торопится, день с ночью путает.

Вячеслав надолго задумался, а Дуня стояла рядом.

– Тогда тебе за монастырскими стенами будет безопасней. Я бы и Машеньку туда отправил, но за неё надо припас давать, а у нас сейчас не с чего. Мало не дашь – урон чести, а по достоинству неоткуда взять.

Не успела Дуня тяжело вздохнуть, как во дворе поднялась суета и дворня организовала муравьиные дорожки, грузя припасы, подарки, Дунину одёжку.

– Да как же, – пролепетала девочка, – прямо сейчас ехать?

– Монашка боится задерживаться, говорит со дня на день дожди пойдут и тогда вы застрянете в дороге. А так, сегодня выедете – завтра-послезавтра будете на месте.

Дуня готова была разрыдаться, но вышла монашка и поклонившись отцу, светло улыбнулась ей:

– Не печалься дитя, твоим родным горше тебя приходится. Они будут скучать, а у тебя большое славное дело впереди! Мы все ждём увидеть ту красоту, что ты создашь в трапезной.

– Я? Ждёте? – Дуня смутилась и повернулась к отцу.

Он подхватил её на руки, крепко прижал к себе, поцеловал в щёчку и подставил свою. А дальше Дуня поняла, что у неё прорва всяких разных указаний для сестры, брата, Фёдора, Аксиньи, Митьки…

– Как же вы без меня! – в ужасе воскликнула Дуня, прижимая ладони к щекам.

Но в ответ одни разрыдались, а другие постарались поскорее запихнуть её в возок, напоминая об оказанной чести. Монашка смотрела на устроенный хаос с улыбкой:

– Любят тебя, – произнесла она, когда возок отъехал уже далеко и все те, кто побежал следом, отстали.

– Так и я волнуюсь за них!

– Это хорошо. Давай помолимся за оставшихся и за добрый путь.

ГЛАВА 9

О дороге сказать нечего, разве что поворчать, что пешком было бы быстрее. По приезду бледно-зелёная Дуня вывалилась из повозки и долго стояла, покачиваясь.

– Серафима, что с ней? – услышала она чей-то встревоженный голос и постаралась сфокусировать взгляд на говорившей.

– Укачало сердешную. Вчера бедняжку всю дорогу выворачивало и сегодня чуть живая.

– Ох, страдалица! Дуняша, девочка моя! Как на Милославу-то похожа! Серафима, что стоишь? Принеси отроковице водички колодезной.

Монашка поспешила куда-то, но вскоре сунула в руки Дуни ковш с водой.

– Вот милая, прополощи ротик, омой личико белое.

Боярышня всё сделала и почувствовав облегчение, благодарно кивнула.

– Вот и хорошо, – вновь заговорила встречающая. – Взгляд стал осмысленным, значит, можем познакомиться. Я матушка* Аграфена, тетка Милославы, а тебе двоюродная бабушка.

Здесь же живет ещё одна твоя бабка, моя сестра Анастасия. Она новая игуменья, – Аграфена вдруг задорно подмигнула и приложила палец к губам.

Дуня робко улыбнулась в ответ. Она никак не ожидала, что полноватая низенькая женщина со смешливыми глазами является её родственницей. Мама-то у неё высокая, статная и некоторая дородность лишь добавляет достоинства, а эта вся какая-то округлая, уютная и смешливая.

– А пойдем-ка, я тебе молочка налью! – предложила новоявленная бабушка и поспешила куда-то.

Дуня неуверенно оглянулась на возок с вещами, но сопровождавшая её Серафима махнула рукой, мол, иди.

Дважды просить не пришлось. Есть хотелось и даже очень. Она бросилась догонять бабушку… то есть матушку Аграфену. Та удивительно шустро перемещалась для своей комплекции и нисколечко не беспокоилась о необходимости держаться в её возрасте нарочитой медлительности и плавности.

– Сестры! Молочка нашей маленькой мастерице принесите! – крикнула она в сторону кухни.

Дуня остановилась у порога трапезной. Перекрестилась и стала оглядываться. Судя по всему, этот зал предназначался для кормления гостей и нуждающихся, а сами монахини едят где-то в более уединенном месте.

Просторное помещение с рядом высоких узких окон было великолепно!

Точнее, оно было никаким, но Дуня мысленно осветлила стены с покатым сводом, расписала верхние две трети замысловатой сеточкой из монохромных цветов и листочков и, оставляя нижнюю часть одноцветной. Мысль художницы скакнула дальше и в её воображении на противоположной стене от окна возникли массивные стеллажи для хранения посуды, разбавленные горшками с цветами.

Дуня даже кивнула, подумав, что заставленные посудой стеллажи избавят помещение от эха и внесут львиную долю уюта.

Она перевела взгляд на длиннющий стол и сразу же захотелось отскоблить его и покрыть защитным маслом. Это же цельный кусок какого-то гигантского дерева, а его нещадно заляпали и исцарапали! Еле удержалась от ворчания по этому поводу, но внимание отвлекли огромные подоконники. Любой дизайнер впал бы в экстаз при виде их и разочарованно застонал, потому что располагались они слишком высоко от пола.

И всё же Дуня представила на этих подоконниках подносы с посаженной зеленью и решила, что это будет отличным цветовым акцентом. В голове быстро проскочили варианты выращиваемой зелени и мысль зафиксировала не укроп или давший зелень лучок, а пророщенную пшеничку.

Дуня нахмурилась, недовольная тем, что споткнулась на пшенице, но мысли уже понеслись вскачь в новом направлении. Вспомнилось вдруг, что из пророщенной пшеницы и вареного риса делают леденцовую массу. Она это видела в роликах китаянок и кореянок. И ведь ничего сложного! Смешивается измельченная пророщенная пшеничка с отварным рисом в воде, отжимается и полученная мутноватая водичка уваривается до густоты. Полученная масса должна быть сладкой и тягучей. Очень хотелось проверить сладость этой массы, но не довелось.

– Дуняша, что ты застыла? – вырвала её из размышлений Аграфена. – Проходи, осмотрись. Здесь тебе творить! – вновь засияла улыбкой родственница. – Мы с сёстрами посовещались и решили, что лики святых тебе нельзя писать. Всё же ты даже не послушница, а вот орнаментум из цветов…

Дуня свела брови, соображая, что Аграфена использовала латинское слово, говоря об орнаменте. Монахиня заметила её усилия и попыталась объяснить, что такое орнамент.

– Я знаю, что это, но откуда ты…

– А, – не дослушав, махнула она рукой, – нас с сестрой в детстве многому учили.

Родители думали выдать нас за нарочитых мужей, да только вятшие берут жен по себе.

Аграфена задорно улыбнулась и махнула пухлой ладошкой, отсылая прочь чаяния из детства. Дуня понимающе кивнула, соглашаясь, что жизнь складывается совсем не так, как мечтается ребенком.

– Зато здесь пригодилось нам с Анастасией знание языков и умение читать иноземные книги. Я тебе потом как-нибудь расскажу о нашей семье, если захочешь. Сейчас важно определиться с росписью, – Аграфена обвела рукой помещение и вопросительно посмотрела на Дуню. Девочка встрепенулась.

– Я сегодня же изображу на бумаге, какой вижу трапезную, и только получив одобрение, приступлю к большой работе, – поспешила успокоить её Дуня.

– Видишь?

– Угу, я как вошла, то сразу увидела её такой, какой она должна быть.

– Хм, надо же!.. – Аграфена забавно округлила рот и прижала руки к груди.

Дуня смутилась, сообразив, что её слова можно воспринять, как заявку на общение с высшими силами, а не элементарное озарение художника, которое можно поменять в соответствие с пожеланием заказчика. И заторопилась перескочить на деловой лад:

– Только мне потребуется большой белый лист бумаги, а потом краски для росписи стен. Я с собой ничего не привезла… мы ж недавно горели…

– Насчет бумаги и красок не беспокойся, – всплеснула руками Аграфена, – а сейчас тебе свинцовую палочку дать? Или угольком обойдешься?

– Эскиз я сделаю восковыми палочками, – пояснила Дуняша. – Только у меня не все цвета есть, но думаю, что их достаточно. Всё же здесь не княжеский терем, и яркостью, как и богатством, кичиться неуместно.

Это был самый спорный момент. Дуне нравилось сочетать спокойные цвета или использовать всего один-два цвета, но со множеством их оттенков. Душа бунтовала против пестроты и ярких красок, но именно насыщенный цветом рисунок считался дорогим и красивым.

Аграфена внимательно слушала и пусть с небольшим сомнением, но покивала, выражая согласие и Дуня немного успокоилась.

Она залпом допила молоко и, оживившись, начала рассказывать о том, что задумала.

Дуняша быстро перебегала от одной стены к другой, размахивала руками, показывая масштаб росписи или размер стеллажей, а также же успевая делать вид, что несёт гору посуды издалека, чтобы расставить её на стол. Вышедшие из кухни монахини улыбались, наблюдая за ней, а в их глазах появилось мечтательное выражение.

Для многих из них монастырь стал спасением, но женщин угнетало обилие камня и иногда им казалось, что он студит не только тело, но и душу. Поэтому они были бы рады, если бы маленькой боярышне удалось сделать обстановку более тёплой и жилой.

Аграфена оказалась благодарным слушателем и вовремя ахала, кивала или задавала уточняющие вопросы.

– Неужто сделаешь всё, что сказала? – с надеждой спросила она.

– Коли помощники будут, то почему бы и нет?

– А кто тебе надобен?

Дуня объяснила, что ей необходимы леса, чтобы добраться до верхней части стены, а потом показала на великолепную столешницу и начала объяснять, что полки должны быть столь же массивны и солидны, но для них потребуется ковать опору.

– Да, самой тебе это не сделать, – усмехнулась Аграфена. – Думаешь, красиво будет?

– Уверена, – с жаром подтвердила она. – Это будет выглядеть надежно и близко к природе, но даже если в трапезной эти полки не приживутся, то в помещении поменьше они точно будут смотреться по-царски.

– Так уж и по-царски! – рассмеялась Аграфена. – Ну что ж, про мастеров я поняла…

– Бабуля, мне помощницы нужны будут… – тут Дуня осеклась, увидев, как исказилось лицо родственницы. Такое улыбчивое и испещрённое легкими морщинками вдруг сморщилось, а губы задрожали… – Прости, матушка Аграфена, я… – испугалась она.

– Нет! – монахиня закрыла лицо руками и её плечи затряслись в безмолвном плаче.

Остальные тенями юркнули в кухню, а Дуня стояла столбом. Она сделала шаг вперед, намереваясь утешить, но остановилась, опасаясь сделать хуже.

Аграфена была такой уютной, понимающей, доброжелательно-снисходительной… она была бабушкой… бабулей, которой у Дуни никогда не было.

Боярышня беспомощно оглянулась, сглотнула ком в горле и все же решилась подойти и обнять.

– Я больше не буду, – покаялась она, сообразив, что, поддавшись обаянию задела чувства Аграфены. А ведь она ничегошеньки про неё не знает!

Неожиданно Аграфена сама крепко прижала Дуню к себе и в последний раз всхлипнув, тихо зашептала:

– Если наедине ты будешь обращаться ко мне бабушка, то я не против. Но при других ни-ни! Сама же знаешь, что нельзя…

Дуня болванчиком закивала и постаралась вернуть разговор в деловое русло:

– А игуменья Анастасия будет говорить со мной?

– Как же иначе? Она все глазоньки проглядела, тебя дожидаючи! – с иронией ответила Аграфена. – И сейчас, поди, молнии мечет, что я тебя не веду к ней.

Дуня широко отрыла глаза и недоверчиво хмыкнула.

Бабуля подшучивала над ней или над игуменьей?

Но более в трапезной делать было нечего, и они вышли во двор. Там Аграфена поторопила послушниц, разгружающих возок, и повела внучку к настоятельнице.

Дуня вертела головой, пытаясь ничего не упустить и почувствовать дух этого места. Здесь было по-особенному, но в чём заключалась эта особенность, от Дуни ускользало.

Погожий день купал монастырский комплекс в солнечных лучах, преподнося здания в выгодном свете, но не хватало ухоженности. Дуне хотелось стриженной травки, цветочков по краям дорожек и соло из повислых берез.

В идеале бы вымостить дорожки, создать укромные уголки со скамеечками и заросшими диким виноградом перголами. Все эти мелочи создали бы настроение, и мощные стены построек перестали бы подавлять. Наоборот, подарили бы чувство защищенности и комфорта тем, кто живет здесь.

Но тут же Дуня спорила сама с собой, доказывая себе, что попадающие под ноги черепки от посуды, налетевшие из леса и раскисшие прошлогодние листья, конские подарочки, разломанные колеса и прочая валяющаяся по всюду мелочевка показывает, что жизнь здесь кипит!

– Так вот ты какая, – со сдержанной улыбкой произнесла игуменья Анастасия.

– Да, это я, – обрадованно подтвердила боярышня и растерянно приоткрыла рот, торопясь сказать что-нибудь поумнее, но поняла, что это не нужно.

Вторая Дунина родственница внешне была противоположностью Аграфены. Видная и статная. При взгляде на неё приходило только одно слово: царица! В таких случаях не особо важны красота и возраст: женщины, умеющие себя держать и правильно преподносить, надолго оставались вне времени и как бы выше всех. Боярыня Кошкина была той же породы, но дородность понижала эффект царственности, на Дунин взгляд.

– На Милославу похожа, – обронила игуменья Анастасия, – но чувствуется в тебе бурлящая сила Дорониных. Хорошо ли это, покажет время.

Дуня согласно кивнула и даже развела руки, показывая ладошки, признавая спорный момент обладания бурлящей энергией. Сколько раз зарекалась сначала думать, потом делать, а всё как всегда! И ведь любит в тишине подумать, попланировать заранее, а как до дела доходит, то опять двадцать пять.

Не ожидавшая какого-либо ответа игуменья удивлённо приподняла бровь и посмотрела на сестру. Та развела руками и хмыкнула. Их внучка оказалась своеобразной и живенькой отроковицей.

– Я поселила тебя с трудницей. Она поможет тебе блюсти себя в чистоте и ознакомит с правилами нашей жизни, – коротко сообщила Анастасия и не видя больше никакой реакции на свои слова, строго спросила:

– Вопросы есть?

Вот тут Дуня оживилась. Она принялась выяснять, чего от неё ждут и в какие сроки, потом перечислила, что ей нужно. Когда она перестала расхаживать взад-вперёд, картинно взмахивая широкими рукавами летника (очень уж ей это нравилось делать), то игуменья подумала, что внучка выдохлась. Девочка вдруг застыла, прикусив торчащий заусениц на пальце крепенькими передними зубками и сосредоточенно его обкусывала под выжидательными взглядами двух родственниц, а потом встрепенулась и торжественно заявила:

– Я тут подумала и поняла, что у меня получается много однообразной работы, и чтобы взгляд не закостенел, необходима смена направления деятельности.

– Неужели? – усмехнулась игуменья, а её сестра в который раз всплеснула пухлыми ручками и забавно шлепнула губами намереваясь высказаться, но не зная, что сказать. Уж больно мудрено высказалась внучка.

– Да! – Дуня бездумно подхватила перо для письма и покачивая им в такт своих слов, продолжила:

– Пока мы с матушкой Аграфеной шли по территории двора монастыря, у меня родилась идея облагородить прилегающее пространство.

Дуня на миг замолкла и проверила слушают ли её. Дамы были само внимание и это вдохновило.

– Бог подарил нам величайшее разнообразие растений, а мы возле своих домов ходим туда-сюда, затаптываем красоту. А всего-то требуется задуматься об этом и приложить немного усилий. Во дворе есть места, где люди не ходят или наоборот, протоптаны широкие дорожки, так почему бы не посадить цветы там, где тихо, а где людно – не вымостить тропинки? Ведь архитекторы стараются и строят здания, вкладывая душу. Все к этому относятся с пониманием.

Дом Божий! – патетично воскликнула Дуня и тут же лицо её посуровело:

– А как же двор? Это же обрамление нашего дома! Это всё равно как красивая женщина перестанет следить за собой и будет носить одежду вкривь и вкось.

Женщины переглянулись, а Дуня никак не могла успокоиться:

– У вас же есть парадная часть двора и там чистенько, но не более. Есть хозяйственные части, а есть уединенные уголки. Всё можно поделить.

– Это что же, хочешь заборы поставить? – недоуменно спросила Аграфена.

– Если посадить в рядок деревца, то они послужат ограничительной чертой. Или ряд из цветущих растений с различным сроком цветения.

– У нас есть лекарственный садик, – с гордостью вставила Аграфена.

– Да? Но я не видела его, – опешила Дуня.

– Он за стеной.

– А здесь?

– Во время набегов к нам собираются люди со всей округи и все твои цветочки затопчут.

– Об этом я не подумала, но вряд ли телеги занимают весь двор.

– Нет, конечно…

– Тогда заранее расчертить места для постановки телег, чтобы они ровненько стояли возле стены и никому не мешались. Тогда и их хозяева во время осады не будут шастать по всему двору.

Дуня чуть не выдала немецкое «Ordnung muss sein» («Порядок должен быть!!!) Но почувствовала, что это будет перебор. Всегда и везде её саму призывают к порядку в быту и в мыслях, а тут она чуть сама не произнесла эту ужасную фразу-дубинку.

– Хорошо, – задумчиво посмотрев на неё, произнесла игуменья. – Я жду наброски росписи трапезной и того, что ты называешь «созданием красоты» во дворе.

Дуня не сразу отреагировала. Ей что, дали разрешение созидать? Вот так просто?

Она недоверчиво посмотрела на строгую настоятельницу, потом на матушку Аграфену. Обе смотрели на неё одинаковым взглядом, в котором прятались пережитые беды и потери, хоронились несбывшиеся мечты и планы, но вперед выступала решимость не дать погаснуть детскому рвению изменить мир к лучшему. Дуню от макушки до пяток осенило осознание этого.

– Я всё сделаю, – взволнованно пообещала она.

– Надеюсь, – строго ответила Анастасия, а потом мягко добавила: – Есть в тебе что-то… хорошее и светлое.

Аграфена подошла, погладила Дуню по плечу, выражая своё одобрение словам сестры.

– И замыслы твои не что иное, как стремление поделиться своим отношением к миру.

Дуня не знала, что ответить на это.

Настоятельница подошла к окошку, постояла там… смотреть сквозь него было невозможно… слюда всего лишь пропускала свет.

– Ты видишь красоту там, где другие проходят мимо, – повернувшись к Дуне, вновь заговорила она. – Я буду рада, если у тебя получится, и разочарована, если твои слова и чаяния окажутся пустышками.

– Я… сама в себе разочаруюсь. Только у меня мало опыта по воплощению мыслей в жизнь, – отчаянно краснея, призналась Дуня.

– Всё придёт со временем, – улыбнулась игуменья и подёргала за веревочку. Тут же в покои заглянула девушка и Анастасия велела ей проводить Дуню в келью.

Оставшись наедине с сестрой, она долго молчала, прежде чем спросить:

– Что скажешь?

– Милослава не скупилась на наставников. Речь у внучки грамотная и чувство красоты есть.

– Милослава всегда была разумницей, но никогда не прыгала выше своей головы. А Евдокия другого поля ягодка. Не знаю, что вырастет из неё, но сейчас она несёт в своей душе божью искру.

– Вот оно как…

– Подобное нередко встречается среди детей, – губы Анастасии горько искривились. – Мы сами были такими…

Аграфена подошла к сестре и ободряюще сжала её ладонь.

– …но мало кому удаётся сохранить свет души, взрослея, – закончила Анастасия. —

Слишком много бед и невзгод вокруг.

– Но мы же защитим свою кровиночку?

– Пока она здесь, мы будем оберегать её, как и любое другое дитя, а дальше…

– Пути Бога неисповедимы.

– Да.