Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Глава 18

Дождь барабанил по крыше склада, как пальцы по гробовой доске изнутри. Мир похоронили под тучами заживо.

Крыс вывернулся из нычки для сна между ящиков и проскользнул к боковому входу. Дождь манил его. Он жаждал ощутить его кожей, чтобы скрытые потоки сбегали по морщинистым складкам, смывая со шкуры сажу и подвальную вонь. Дождь бывает только в надземном мире, в глубоких норах упырей он незнаком.

Его подельники в карауле почти все посапывали, кроме старого Кафстана, который не спал с тех пор, как погибли его сыновья. Он сидел, слепо уставившись на свои окровавленные кулаки. Старик избил до полусмерти одного обиралу, когда погромы добрались до Мясницкого ряда. У Крыса не находилось для него слов, лишь неуютная тишина. После смерти парней он чувствовал утрату, но для упырей это воспринимается ближе к голоду, чем к горю. Я бы съел их, хотелось сказать отцу, и мне бы понравилось. С виду у них хорошее мясо. Но он достаточно пожил на поверхности и понимал, что порой лучше промолчать.

Чародейка Мири ушла, и скатертью дорога. Баллоны с «Аммонита» отправились вместе с ней рано утром. Упыри не тяготятся раздумьями, тяготы идут от скорби, а упыри не скорбят. Не умеют. Как только разрисованная женщина вынесла мешок со склада, Крыс выбросил баллоны из головы. Мири не осталась поработать – вытаскивать товар с поврежденных складов. Упырьи жилы и мускулы не так легко натрудить, но, поворочав клети и тюки целый день, даже Крыс притомился, а Барсетка свернулась в гамаке где-то под стропилами. Несколько человек расселись вокруг, подремывали под дождь, рады отдохнуть под крышей. Рано или поздно Таммур опять позовет их нещадно вкалывать. Не все ящики еще вынесены. Херовая сторона членства в Братстве.

Он вышел на безлюдную улицу за Мясницким рядом и глубоко вдохнул. В воздухе сквозило что-то непривычное, шторм нагонял резкий, щипучий запах. Смердело алхимией. Он высунулся за угол склада и увидел поперек черного неба желтое пятно.

– Эй.

Невероятное чувство облегчения забурлило в нем, унося груз, который давил на него с самого Могильника. Резь химикалий скрывала ее запах. Поменялась одежда. Поменялось лицо – ныне рябое, словно в веснушках, и старше, чем полагалось. Даже голос слегка поменялся, будто звучало далекое-далекое эхо, но Кариллон он узнал.

И заметил кое-что еще.

Перед его взором Кари была перепачкана тьмой, как засохшей кровью. Он почувствовал, как твердеют пальцы, готовые выпустить когти. Рот непривычно скособочился, язык облизнул малознакомые зубы. Ее присутствие буквально переполошило Крыса, колдовской вихрь вокруг Кари ввергал в смятение, ошарашивал.

– Что ты такое? – четко выговорил он, пытаясь овладеть противоречивыми порывами. – Вижу… – Его подвела человечья речь, и он прошипел слово, которое слабо понимал и сам, на тайном языке упырей. Вступил новый страх – он больше не переживал, что Кариллон могла погибнуть, какая-то часть его затрепетала от знания, что она до сих пор жива.

– Едрить твою. Ты уже это просек? – Она оглядела себя, точно пыталась разобраться, что с ней не так. – Башня Закона, когда падала, окропила меня. – Она прикоснулась к веснушке – медленно заживающему ожогу. – Это оказалась какая-то разновидность святости. Я точно не знаю. Никто не знает. Меня посещают видения. С их помощью я тебя и нашла.

Крыс пытался заговорить, но людские слова никак все не складывались. Она понизила голос, едва теперь различимый из-за бури:

– Я все объясню, когда смогу разобраться, но послушай: Хейнрейл хотел убить Шпата. Отравил его. Под видом некачественного алкагеста, но это был умысел. Шпат решил действовать, как стоило действовать давным-давно, – и вернуть себе Братство.

– Как?.. – Язык взбунтовался, и он подавился человеческим словом. Кари сумела догадаться, что он хочет спросить, и закончила за него:

– Как там Шпат? – произнесла она. Крыс кивнул, не полагаясь на речь. Она помрачнела, поскребла в шее. – Плохо ему. Совсем плохо. Я поставила ему два укола, но этого мало. Мы пробуем узнать, что это был за яд, и отыскать лечение, но мы должны также включить ответку. Шпат собирается встретиться с отцовскими друзьями, привлечь их к нам. Нам нужен ты, ты с нами?

Кари никогда не состояла в Братстве. Она в Гвердоне-то всего несколько недель. Она не приносила воровской клятвы. Как, впрочем, и Крыс, но он годами ошивался возле них и знает, как все устроено. Он понимал: то, что намеревается сделать Кари, – сумасшествие. Хейнрейл дорос до власти изнутри, плавно и постепенно, после того как уничтожил всех соперников. На это ушли годы, но Хейнрейл терпелив. Ему не обязательно было всаживать в бока заточки.

Шпат начинает, почитай, с пустого места, а у Кари терпения нет вовсе. Как ни крути, без крови на мостовых дело не кончится. Но они – его друзья. Он поборол страх, хрустнул его костями и затолкал в глотку.

– Что нужно сделать? – пробасил он.

– Передай весточку Таммуру. Скажи, что Шпат с ним хочет поговорить. Скажи, мы встретимся с ним сегодня вечером в «Ашурском Быке», в малых комнатах. Косяк в том, что у Хейнрейла есть человек, приглядывает за Таммуром. Портовый работник, темноволосый, большие уши, на одном куска не хватает. Пахнет луком, на шее носит ключ на цепочке.

Описанию соответствовал один из сторожей. Крыс не знал, как его зовут, не перемолвился с ним и двумя словами. Что-то нечисто – откуда Кари знать, что тот шпионит на Хейнрейла и почему она так подробно его описала, но не назвала имени?

– «Ашурский Бык», вечером. Добро, я ему передам.

Кари порывисто его обняла. Упырь поежился: быть обездвиженным неприятно, но куда страшнее внезапное осознание силы в своих членах. Одно сжатие, и он сломает девчонке хребет. Один нырок головы, один щелчок челюстей – и ее горло вскрыто, кровь из артерий заливает улицу, мешаясь с дождем, капающим с крыши. И с этими чужеродными мыслями приходит негаданное и неодолимое влечение сойти в недра мира, забыться, сливаясь с темнотой, норой и стаей, впитывать мимолетный вкус мертвых душ и взращивать на них свою силу.

– Ты тоже приходи, – шепчет она. – Я тебе черный ход открою.

Он не занимается зверствами. Она его друг. Он бережно приобнял девушку в ответ, прочней прикрепляясь к жизни в надземье.

Шторм завывал. Кари задрожала и зашептала:

– Надо идти. Пока не зазвонил колокол. Мне нужно приготовиться.

Дождливые дни – для каменных. Не важно, насколько холодит дождь и кусает ветер, Шпат ненастий, считай, не чувствовал. Есть китобойные шхуны Хордингера, экипажи на них почти целиком из каменных людей. Кода Шпат только подцепил хворь, то решил уйти с ними в море, дожить отведенный остаток лет среди снега и льда. Возможно, тогда, пришла мысль, он встретил бы Кари где-нибудь еще под необъятным небом, а не здесь, в Гвердоне.

После дней хождения кругами по границе островка в литозории свобода вытянуть ноги была чужда, нереальна. Он будто плыл незнамо куда. Прежде был план – кошмарный, горький план, но все-таки план, определенность. Он собирался умереть в заточении, не развязывать язык, какие бы ухищрения и пытки ни изобретали ловец воров со стражей. Он собирался держать язык за зубами, пока тот тоже не окаменеет. Умереть безмолвной скалой, как Идж, его отец. Шпат, живой памятник знаменитому отрицанию Иджа.

Если приходится умирать от этой болезни, он хотел умереть на своих условиях. Уйти с достоинством и определенной долей славы.

Ныне его план провален, растворен в едкой отраве покушения Хейнрейла, и пришла пора исполнить план Кариллон. Шпат понятия не имел, сработает ли он. Пользуется ли имя отца тем же почетом, что раньше? На словах каждый в Братстве отдавал дань великому самопожертвованию Иджа, но стоит ли их преданность Иджу большего? Шпат прекрасно знал, что больше не похож на отца, в этой маске полузатвердевшей извести на месте лица.

Буря вымела улицы Мойки. Сейчас, идя на встречи, легко избегать прохожих, которые могли бы его опознать.

Всю ночь он перепахивал грязь, как обозвала это Кари. Наведывался в частные дома, кабаки, лавки, курильни, игорные притоны, бордели. И в каждом заведении вел одни и те же речи, которые освоил с двенадцати лет. Я – сын Иджа. Вспомните счастливые дни, когда главным был мой отец, когда Братство не было пустым словом, когда мы защищали бедноту, не давали промышленным гильдиям и парламенту стирать людей в пыль. Когда Братство обеспечивало многих, а не обогащало лишь избранных. А потом, в зависимости от собеседника, он напоминал об отце, или клял подлого предателя Хейнрейла, или говорил о будущем. Когда сбивался с мысли, то намекал на свое таинственное преимущество, на новые перспективы, способные все изменить.

Может статься, он даже не лгал, ни одним словом.

Он предостерегал каждого, с кем общался: ничего не разбалтывать и до поры не предпринимать действий, объяснял, что лишь прощупывает почву, а сам понимал – весть дойдет до Хейнрейла. Кто-то проронит словцо, другие подхватят и донесут в надежде выслужиться. Тем не менее предводительством Хейнрейла недовольны многие, и раз за разом они цепляли Шпату руку – его каменно-шершавую руку в бородавках от хвори, – и трясли ее, и уверяли, что ждали того, у кого хватит мужества выступить против Хейнрейла.

Гордость и честолюбие – как огонь. Подкорми – и они разгорятся. Последние годы, с тех самых пор, как заболел, Шпат вытаптывал их огоньки, гасил их, накрывая камнем и неуверенностью. Напасть сожрала его плоть – что ж, тогда он позволил и даже поощрял ее съесть и его честолюбивые порывы, пока, наконец, не стал пустым и холодным.

Впервые, насколько мог вспомнить Шпат, он разрешил себе мечтать.

Следующая точка – мастерская Дредгера. Внучок Угрюмой Мамули, подмастерье алхимика, встретил его. На площадке трудилось много каменных людей, и еще один мог смешаться с пепельной, пошатывающейся командой, не привлекая к себе внимания. Он вышел на пятачок для перекура меж двух пристроек, укрытый от дождя навесами из холстины, – там каменные люди поодиночке и парами вкалывали себе утреннюю порцию алкагеста.

Некоторые, несмотря на заразу, были более-менее здоровыми. Их покрывала твердая шкура на второй стадии, но под ней жила практически невредимая плоть. Совсем как недавно у Шпата. Одного пузырька алкагеста с утра достаточно, чтобы задержать развитие болезни. Если повезет, так можно протянуть годы.

А другие уже на подходе. Третья или четвертая стадия. Шаркающие истуканы, хворь выела их внутренности, преобразовала кишки, легкие и сердце в камень. Они нуждались в алкагесте, просто чтобы шевелиться еще день-другой, иначе закостенеют совсем, и придется им жить лишь по чужой милости или уходить в ссылку на остров Статуй.

Напоследок болезнь играла с ними жестокую шутку – наделяла силой. Каменные люди по мере превращения в камень становятся все сильней и сильней. Сильнее некуда, вот только слепнут, глохнут, калечатся и не могут применить силу по назначению. Дредгер, владелец здешних цехов, запрягает их как тяжеловозов – таскать по докам огромные штабеля металлического лома. Они обходятся дешевле алхимтягачей или рэптекинов.

Один из серолицых вывалился из-под навеса прямо на пути у Шпата. Невидяще шаря, он ощупал его и что-то простонал. Членораздельно говорить у этого каменного мужчины – или женщины – уже не получалось, во рту словно дробился щебень. По жестам, однако, ясно и так. Каменный, как мог, вытянул руку и перевернул кисть, похожую на ласту. Его пальцы срослись вместе. Каменную ладонь прорезала глубокая трещина от железных цепей волокуш для отходов. В этой трещине он стискивал шприц с алкагестом.

Увечный каменный человек протягивал его Шпату.

– Хочешь, чтоб я тебя уколол? – спросил Шпат. Собственные пальцы медленны и жестки, нежданно занемела нога. Ему самому нужна доза, скорей, чем он надеялся. Отравление подстегнуло хворь, и яд до сих пор обжигает его вены.

Тот каменный человек беспомощно забурчал, сердясь. Опять простонал. Шпат сообразил, что каменный совершенно ослеп, глаза задвинуты коростой. Шпат взял алкагест и положил в карман на случай, если кто из рабочих прельстится своровать вторую дозу. Он мог бы уйти с флаконом сам – на ум пришла такая мысль, – но Братство так не поступает. Не обирай тех, кто в нужде, а помоги им, здесь мы все заодно – последнее, несомненно, правда. Как бы ему ни было худо, здесь, на площадке, у Шпата далеко не самое плачевное состояние.

Он обхватил одной рукой голову каменного человека и – как мог аккуратно – ковырнул камень над глазом, отщипывая. Он еще не отвердел, больше походя на эластичную корку с вкраплениями гладких чешуек. С каменного лица на Шпата уставился освобожденный глаз. Он расширился в ужасе – каменный человек не узнал встречного и теперь испугался, что тот отнимет алкагест.

– Ничего, ничего. – Шпат снова достал сосудик, с осторожностью проверяя, что это полный шприц алкагеста, а не образец с ядом. – Я тебя поправлю. – Он повернул голову каменного, отыскал глубокую щелочку и вогнал иголку на всю. У Шпата хватало сил гнуть железные прутья, но чтобы протолкнуть наконечник под кожу, ему пришлось поднапрячься.

Живительная боль алкагеста – вид с другого конца. Когда Шпат отдавал пустой флакон, у него тряслись руки. Сегодня, решил он, ему потребуется еще одна доза.

Другой каменный человек проскрипел что-то, возможно, «спасибо», но тут взвился рожок, объявляя пересменку. Каменные люди заковыляли прочь, дребезжа, шаркая и хромая – походкой пещерных сталагмитов, под тусклой завесой дождя.

Внучок Угрюмой работал в лаборатории на дальнем конце площадки, у самого моря. Шпат потопал через грязь к длинному, приземистому сооружению.

Небо над водой, несмотря на шторм, окрасилось желтизной. Горчичное облако поднималось от островка посреди гавани. Колокольная Скала. Там стоит старый маяк, вспомнилось ему. Отсюда маяк не разглядеть, сам остров – темная клякса, но струя желтого газа восходила оттуда. На причале у лаборатории собрались люди – алхимики в масках и кожаных халатах, с ними каменные разнорабочие и моряки разглядывают неприродное облако.

Волнение. Из дома позади Шпата показались двое. Один коренастый, одет в прорезиненный костюм с медным шлемом, лица не видать. На миг Шпат задумался, не чудище ли он, навроде Холерного Рыцаря, знаменитого костолома Хейнрейла, а потом вспомнил истории про Дредгера. Чудовище совсем другого сорта. Второй высок и бородат, и – божья херь, да это Джери, ловец воров.

Шпат застыл, воздавая хвалу всем богам, кто его слышит, за то, что оставил приметный посох на Мамулиной лодке. Здесь много других каменных людей, очень много, а видимость под дождем никакая. Он стоял неподвижно, как статуя, – и, как все, смотрел, как над Гвердоном бушует шторм.

Джери с Дредгером махнули к пирсу и скрылись на сходнях. Рев судна прорезал бурю, и оно отчалило, устремляясь вместе с ними в пасть волнам и ветру.

Шпат воспользовался отвлекающим моментом и скользнул в заднюю дверь лаборатории.

Внук Угрюмой, Йон, был бледный и жилистый, с зубами, окрашенными от резинового загубника его противогаза.

– Сюда, сюда, – поманил он, указав на маленькую пристройку. Вошел следом за Шпатом, аккуратно, несмотря на тесноту, избегая физического контакта. – Ба сказала, у вас вещество на апробацию?

– Ага. – Шпат передал помятый шприц. Немного его крови и песка налипло на кончик иглы. Алхимик вытер иглу начисто, потом спустил остаточные капли в стеклянную пробирку. У жидкости была та же молочно-блеклая синева алкагеста, тот же острый запах.

– Значит, так, – заговорил Йон, поднося склянку к свету, – ничего хорошего.

– Почему?

– Большинство химкомпонентов, когда их смешивают с алкагестом, расщепляются и выпадают в осадок. Универсальный растворитель, сечете? Сделайте таким раствором укол, и малость затошнит, но поверх обычного прихода от алка хер вы это заметите. – Йон обеспокоенно посмотрел на Шпата. – А у вас…

– От него жжет, как от огня.

– Ясно. – Йон поставил пробирку на полку и достал из кармана пригоршню пузырьков с растворами. – Не так много вещей удастся подмешать в алкагест, чтоб они сохранили действие. И большинство из них убило бы вас прямо сразу.

Хейнрейл хотел, чтобы Шпат помучился.

Йон подлил в мензурку один реагент, синяя жидкость потемнела и будто сквасилась. Алхимик присвистнул.

– Что это? – задал вопрос Шпат.

Йон опустил глаза к полу, чтобы не встречать его взгляд.

Глава 19

Где-то в пятидесяти фатомах под лодкой Дредгера покоятся останки Паля, двоюродного деда Джери. Он был рыбаком в те годы, когда сливы алхимических фабрик еще не загадили гвердонскую гавань настолько, что завозить рыбу приходится с побережья за пятьдесят миль от города. Однажды ночью он вышел в море проверить ловушки для омаров вместе с другом Ото, который и рассказал Джери эту историю. Ветром надуло туман, и света маяка было не разглядеть. Но во мгле слышался его колокол. Им всего-то надо было выбрать курс так, чтобы звон слабел, означая, что они удаляются от Колокольной Скалы и ее рифов. Но той ночью в воздухе витала какая-то чертовщина. Куда бы ни поворачивал Паль, колокол бил громче и громче. Он дергал румпель влево, вправо и опять влево, каждый раз выбешиваясь и снова меняя курс, ведь проклятый колокол гремел все ближе. Под конец, уверял Ото, Паль совсем обезумел, перекинулся через борт и ушел под воду. Тогда туман сразу растаял и Ото привел шаланду к берегу, но Паля больше никто не видел.

Сегодня в полдень мгла гуще любого природного тумана и никакого колокола не слыхать.

Дредгер, сгорбленный над рычагами управления, что-то рявкнул ему. Сквозь резиновую маску Джери не разобрал слов, поэтому, цепляясь, приблизился, перелезая через мотки канатов, обрезки труб и прочий наваленный на палубе хлам.

– Очки в той коробке! – прокричал Дредгер, махнув рукой в перчатке на рундук. Дотянулся бы сам, но на такой воде не осмеливался бросить штурвал ни на миг.

В рундуке лежали две пары тяжелых очков с замысловато составленными линзами. На одних сзади имелась еще более замысловатая пара насадок, видать, сконструированная для глаз, более напоминавших цоколи лампочек, чем нечто людское. Их Джери передал Дредгеру, который пристегнул очки к шлему и произвел настройку. Под стеклом замелькал огонек.

– Так-то лучше, – перекричал ветер алхимик, – может, мы еще не сдохнем прямо сейчас.

Джери надел другую пару, совместил с окулярами своей маски. Желтая муть тумана и волн превратилась в блевотно-зеленую, прозрачную и искромсанную тысячами искристых снежинок. Он видел скалы и над, и под водяной зыбью, хотя, конечно, в очках бурлящее море представало водоворотом хаоса, и от него болела голова. Колокольной Скалы он по-прежнему не различал, но, если продолжать плыть в самую плотную часть облака, она окажется там.

– Вот почему, Джери, – пробубнил Дредгер, – я собираю утиль после битвы, а не во время ее.

– Это не битва, – ответил Джери, впрочем, не очень уверенно. Он примчался с мыса Королевы и потребовал, чтобы Дредгер отвез его на Колокольную Скалу, в сердце газовой тучи. За неделю это третий бич, обрушившийся на Гвердон. ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ оставалось намалевано после прошлых катастроф. Если за всеми тремя происшествиями стоял единый замысел, то Джери хотел попасть на место последнего случая вперед стражи, вперед сальников, вперед всех – кроме преступников.

Скажем так, полтора часа назад хотел попасть.

Здесь, сейчас он уже засомневался. Защитная маска, выделенная Дредгером, сидела плохо и напоминала последние дни в армии, перед тем как он решил, что простым смертным на Божьей войне не место. Хохот Дредгера казался писком в сравнении с перекатами штормовых валов, а вонь от облака была невыносимой.

Он напрягал уши, стараясь в завывании ветра расслышать звон, но ничего не улавливал. Он призадумался, не промахнулись ли они, не проскочили ли мимо Колокольной Скалы в открытый океан, и в это время Дредгер до упора заложил руль влево.

– Туда?

Очки, какими бы они ни были, кажется, лучше всего показывали металлические предметы. Дредгер представал перед взором Джери, как всегда, цельным, а вот собственные руки оказались бесплотными, и трудно стало отличить камень от моря. Вдалеке показалось судно, побольше их баркаса, стоит на якоре, а может, наскочило на мель, Джери не мог разобрать. А там, на берегу острова, не еще ли один корабль?

– Подведи ближе! – проорал он Дредгеру.

– Я не вижу…

Баркас внезапно рыскнул и проскреб по какому-то препятствию под поверхностью моря. У Джери занялся дух, но новая волна подняла их вверх и перебросила в чистую воду, а не прихлопнула, ломая корпус о подводные зубья.

– …Скал, – закончил Дредгер. – Это безумие.

Однако на секунду Джери через очки отчетливо различил край Колокольной Скалы и маленький мол, на котором притулился маяк.

– Заедь за мной после бури, – крикнул Джери и, пока Дредгер не начал препираться, выпрыгнул в море.

Страшный холод, и маска набрала воду вмиг. Он стянул ее и прихватил ремешок зубами. Мощными гребками приблизился к берегу. Здесь, с подветренной стороны острова, вода чуть поспокойнее, но он все-таки полуутоп, пока добрался до берега, отбитый, в порезах – волны мотали и колотили его о скалы.

Выползши из воды, он сделал глубокий вдох – который едва его не убил. Грудь обожгло ядовитым газом. Он с трудом напялил маску обратно. Когда бы не ветер, он, вероятно, принял бы в легкие смертельную дозу. Купание в соленой воде не улучшило состояние маски, и в дыхательной трубке булькало, стоило набрать воздух.

Окуляры очков быстро покрылись желтой пастой из пыли и морской воды, и шел он по острову полуослепшим сквозь ядовитую мглу.

Колокольная Скала – почти плоская скалистая полка, едва выступающая над океаном в погожий день. Сейчас же, когда разыгралась буря, она скрывалась под волнами с каждым выдохом. Продвигайся Джери с дальнего конца острова, под уклон, навстречу всей мощи шторма, и при любом раскладе его засосало бы в пучину или размозжило о камни. Гибель была б неминучей, тогда как на этой, пологой части смерть просто очень-очень вероятна.

Здесь пролегала своеобразная дорожка – узкая коса из галечника с железными перилами, соединяя бухточку для высадки, где он вышел на берег, и сам маяк. Он отыскал ее скорее ощупью, нежели зрением, и потащился вдоль ограды. Туман сгущался, желтая дымка под дождем стремительно превращалась в горчично-илистую муть. Верхушки торчащих скал рябили леопардовыми пятнами: неистовое море испещрило брызгами их желтый мех. Сапоги оскальзывались на топкой смеси умирающих водорослей и изжелта-бурой слизи.

Да, хреновая его посетила идея.

Нависли очертания великана. Маяк. Слава богам. Однако вместо того, чтобы устремиться туда, скорее в укрытие за безопасную дверь, он присел и стал наблюдать. О Джери расшибались волны. Ледяная вода молотом била в грудь, выколачивала из легких дыхание. Через маску стало труднее дышать.

Он разглядел движущиеся в тумане силуэты. Жукоголовые, с выкаченными глазами – то есть в масках и противогазах, как и он. Спешно отходят от маяка, к востоку, в направлении мельком замеченного второго судна. И резко исчезают меж скал.

И маяк взорвался.

Осколки булыжников низвергнулись, прошивая желтый туман, как метеоры. Кажется, остров качнулся набок, и волны подхватили Джери, он падает, тонет. Потом грянул удар грома, и он оглох.

Он опять на поле боя, на Божьей войне. Нисходит гнев святого воина. Небесное отмщение посекает дождем все вокруг.

Наверно, он вопил, когда волны опять поймали его, протащили вперед на скалы, в клочья изодрали живое мясо. Маска грозит сползти, он схватился за нее, а потом третья волна нашла его, как раз когда руки запутались в ремешках. Ему не за что держаться, и волна уносит его.

Через край.

Джери подхватывают прежде, чем он рухнул в море, сильная рука цепляет его и подтаскивает к скале. Здесь кто-то есть, кто-то придавливает его к камню, волочит к твердой опоре. Знакомые очертания, но почти невидимые за дождем и песком на очках. Сперва он думает, это девчонка-воровка, Кариллон Тай, но потом узнает Мирена.

Джери в замешательстве уставился на парня. Что профессорский сынок забыл на этой крупице суши посреди бури? Посреди ядовитого облака? Он не приплыл на другом судне, иначе носил бы маску. Он уже должен был выблевать легкие.

От маяка доносится треск. Джери смотрит туда и видит, что взрыв не полностью разрушил сооружение, а скорее прорвал дыру в его верхних ярусах. Теперь там что-то ломается и трещит, и летит вниз, приземляясь с титаническим всплеском и лязгом на пласты залитых камней. Выщербленный, кривой, но особо не поврежденный взрывом: черный колокол маяка Колокольной Скалы.

Когда он отводит взгляд, Мирена уже нет.

С невесомой головой, прикидывая, умирает он или съехал с ума, Джери опять крался к развалинам маяка. Туман чуток прояснился – ветер и шторм рвали облако в стороны. Люди в противогазах собрались вокруг колокола, прикручивали к нему тросы. Они его похищали. Как Джери и подозревал, у них был свой баркас, почти как Дредгеров, только больше, новее, пришвартованный в ближайшем месте от маяка. Они перевалили колокол через валуны и взгромоздили на палубу судна.

Был и еще корабль, потерпевший крушение на мели между Джери и вторым баркасом. Небольшой торговый сухогруз, но оба баркаса рядом с ним – крошки. Ночью у него оборвало швартовы. Его шпангоуты вздулись, распухли, и сквозь люки и прорехи в корпусе извергалось ядовитое желтое облако. Как газы загнившего трупа.

Баркас отчалил на большой скорости в открытое море, исчезая в темноте шторма. Покоробленную добычу спрятали под брезент с небрежно нацарапанными охранными и упреждающими знаками. Джери на острове один.

Шатаясь, он двинулся к руинам маяка из смутных соображений, что там удастся найти укрытие. Наверное, туда же пошел и Мирен. Может, он отыщет что-нибудь после налетчиков в масках, какой-либо ключ к их подлинным личностям. Как ни крути, снаружи в шторм будет хуже. Облако желтого тумана слегка уменьшилось, ветра сдували газ к материку, попутно разметывая промокшую одежду на Джери. Между ним и карающими черными небесами лишь пустота.

Он проделал, может быть, полпути к маяку, прежде чем тот снова взорвался. Эта вспышка была еще больше – и начисто сровняла все это место. Джери очутился за утесом, когда навалилась туча пыли с обломками. По меньшей мере дважды ему прилетело – в ногу и бок, но заботиться об этом сейчас непозволительно. Останки взрыва продолжали гореть, как вулкан, сотрясая остров. Флогистонная бомба, подумал он, как и та, которая уничтожила Башню Закона, но эту не сдерживало ничто.

Грохнул вторичный взрыв, огненная волна вспыхнула под ливнем. На воде пылали мертвенно-зеленые костры – это горела ядовитая пыль. В середине острова – смерть, ничему здесь не выжить. Джери отступил к краю, в ловушке между ревущими, накатывающимися валами внизу и огненным, токсичным вихрем алхимической мерзости на месте бывшего маяка.

Шаг вперед – и умрешь, как другие молодцы из наемничьей роты, опаленный алхиморужием и гневом богов. С воплями сгинешь в огне.

Шаг назад – и умрешь, как дядя Паль, в тишине, черноте и холоде.

Или, подумал Джери, провались такой выбор в бездну. Шаг отсюда на хрен – в сторону, на спуск к разбившемуся сухогрузу. Отрава там самая ядреная, но уже куда слабей, чем в начале. Защитная маска до сих пор на нем, а там вдруг найдется что-нибудь годное.

Бахнул выбросами новый взрыв – какой херней алхимики пичкают свои бомбы? – а затем хруст, грохот, и часть утеса откололась, обрушиваясь в океан. Сухогруз на отмели сдвинулся целиком. Он сползал и грозил затонуть или переломиться, прежде чем угомонится шторм. С корабля осыпались куски, съезжали по скользкой от дождя палубе и падали в море или разбивались о берег. Джери вглядывался во мглу, пытаясь разобрать те отрывки происходящего, что позволяли очки. Якорь сухогруза просматривался яснее всего, и рядом с ним…

Гребной ялик, вроде относительно целый.

Благодарная молитва бдительным Хранителям непрошено подступила к губам. Он ринулся через отравленный пляж и взбежал на погибший корабль. Все это время не дыша – чтобы достать ялик, ему пришлось влететь в самую насыщенную часть ядовитого облака, а дыхательная маска уже истощалась, – разрубил удерживающие снасти, вытолкал ногами на воду и погреб прочь.

Буря оттягивала ялик от Колокольной Скалы и непрестанно вращала; скоро Джери перестал понимать, где находится. Окружен вздутыми горами черной воды. Волна вырвала из руки весло, поэтому он отложил второе и лег лицом вниз на дно ялика, стараясь распределить вес и не дать лодке опрокинуться. Он перекатывался туда-сюда целую вечность, захлебывался, отплевывался морской ли, дождевой ли водой, наполнявшей деревянное корытце – а только оно хранило ему жизнь.

А потом тьму прорезали луч прожектора и крики, и кто-то обхватил его, и показалось, что это вернулся Мирен, но то был Дредгер – Дредгер и его работяги с портовых цехов, и они втащили его на баркас.

Дредгер истошно орал ловцу на ухо отборный мат и угрозы, но Джери ушел от шторма, и сегодня он не умрет, поэтому ему все звучало как музыка.