Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 271 (всего у книги 341 страниц)

Слова Кайсы выбили из меня дух, я перестала извиваться и обернулась, чтобы увидеть ее. Мелькнуло мое собственное лицо со стиснутыми зубами, застывшее в решимости, и тут же взяла верх Хана, брыкаясь украденным телом, чтобы завершить начатое.

«Прости, – сказала она. – Другого выхода нет».

Да, другого выхода не было, но ведь Кайса сказала, что не сможет жить без меня. Сердце ныло так, словно в грудь вонзались десятки игл.

Башмак соскользнул. Я вот-вот вывернусь из ее хватки. Лео кричал что-то людям, собравшимся в саду камней, но они еще не были готовы, и тюк ткани бледной кучей лежал на темных камнях.

«Я иду, Катаси. Иду».

– Прошу, Касс, – напряженно выговорила Кайса.

– Нет, – сказала я. – Но прости. За многое.

Это все, что я могла ей сказать. Все, что хотела. Башмак продолжал соскальзывать, и она вцепилась крепче, пытаясь меня удержать. Лео что-то кричал, но я больше не слушала. Боже, как мне хотелось не упасть головой вперед, но возможно, это самая быстрая смерть, мозг размажется по камням и…

«Не думай об этом. Все закончится до того, как появится боль. И на этот раз я с тобой. Тебе не придется умирать в одиночестве».

В прошлый раз со мной рядом, по-своему, был Яконо, и опять иглы больно кололи мне грудь…

Башмак соскользнул.

Мы всей тяжестью вырвались из хватки Лео и полетели вниз. Но внезапно что-то легкое, словно перышко, коснулось моей ступни. Меня выдернуло назад и прижало к перилам. Они давили на живот, но Септум все падал и падал, и ничто его не остановило. Не остановило ее. Из моего горла вырвался сдавленный крик, и я потянулась к ней, но тело уже ударилось оземь. Отвратительный хруст заглушил все прочие звуки.

Горе во мне спорило с облегчением, но я могла лишь смотреть вниз, онемев и не ощущая перемены в теле. Перемены сознания, находившегося рядом с моим. Это больше не Хана. Она никогда не вернется. Кайса ощущалась знакомой и в то же время немного чужой, а тело было одновременно уютным и неудобным.

Унус рядом со мной перестал кричать. Теперь это определенно был Унус. Это можно было понять и по перемене в Кайсе, и по его позе, и по выражению его лица. Этот человек не был Лео, как и Кайса не была мной.

Люди внизу, пытавшиеся растянуть простыню, медленно окружили тело. Падать было невысоко, но удар головой о камни покончил с ним. Оставалось только надеяться, что Хана была права, и все завершилось быстро.

– Как я вижу, тебе она нравилась, – сорвались с моих уст горькие слова Кайсы.

Это был мой рот. Мое тело. Мой голос. Чувство медленно нарастающей эйфории невозможно было проигнорировать. Я вернулась в свое тело. Я дома.

Унус поднял взгляд.

– Вы сломали его. Возрожденное пророчество. Он… не должен был умереть здесь. Не так.

– Это хорошо или плохо? – спросила Кайса. Унус покачал головой, скрестив руки на груди, словно в этом мире стало вдруг слишком холодно.

– Я не знаю. – Он смотрел в сторону. – Я не знаю. Все зависит от того, что решит делать Дуос.

– Но ведь он теперь ничего не может, да?

Но страх продолжал жить в глубине глаз Унуса, глаз, которые я видела полными самой жестокой злобы. Тот Лео, что убил капитана Энеаса, продолжал жить внутри Унуса, и мы только что зверски разозлили его.

29

Рах

Я не знал, чей это дом, и не интересовался. Поместье заняла императрица, и я спешил по коридору, стуча по полу заляпанными грязью сапогами. Я не видел Мико с тех пор, как прибыл сюда. Несомненно, она была занята более важными делами.

У дверей комнаты Гидеона стояли два гвардейца, я постоянно их видел со времен Сяна. Они настороженно наблюдали за моим приближением.

– Рах.

Я повернулся и увидел Амуна, прислонившегося к косяку двери напротив в ожидании меня.

– Амун. – Что-то в выражении его лица заставило меня напрячься всем телом. – Как все прошло?

– Точно так, как я и сказал. – Он встал лицом ко мне в проходе, не обращая внимания на гвардейцев. – Она устроила хорошее представление для капитанов Менесора э'Кары и Атума э'Яровена. Может, оно и к лучшему, поскольку все кисианцы погибли бы, если бы не мы. Твоя императрица в долгу перед Эзмой. Тебе придется заговорить побыстрее, если не хочешь, чтобы она перетянула на свою сторону всех левантийцев.

– Никакие мои слова никого не убедят.

– Тогда, возможно, пришла пора перестать беспокоиться о расколе среди нас. Либо говори, либо пусть ее чилтейский бог получает всех.

Гости. Как она смеялась.

– Он пробирается людям в голову, словно голос. Чувство покоя. Ужасный шум.

Лео сломил Гидеона. Он использовал нас. Снова и снова использовал нас, и если Гости в ответе за то, что происходило в степях, то, вероятно, он тоже к этому причастен. Как и Эзма.

Я сжал кулаки, и Амун посмотрел на них.

– Что собираешься делать?

В его голосе сквозила неуверенность, но в глазах горела жажда ненависти.

– Собираюсь остановить ее, – ответил я, и Амун жестко и невесело улыбнулся. – Собираюсь остановить Лео. Я заставлю их пожалеть, что когда-то они увидели в левантийцах людей, которых можно использовать.

Амун кивнул, полностью меня поддерживая.

– Если выложишь свое дело перед капитанами, которых мы нашли, может, они еще станут сражаться за тебя.

– Скоро мы узнаем, кто встанет рядом со мной, но сначала я должен проведать Гидеона и…

– Ты все еще ставишь его выше нас? Ты знаешь, что он…

– Знаю, – огрызнулся я. – Знаю. Представь, что бы ты чувствовал, если бы кто-то влез тебе в голову и заставлял отдавать приказы, если бы тебе оставалось только сидеть и смотреть, как людей, которые тебе дороги, обрекает на смерть твой собственный голос. Твоя власть. – Амун отпрянул перед моим напором и нахмурился. Неуверенно. – Можешь сказать, что это его вина, но ты уверен, что в той же ситуации смог бы бороться с магией, которую не побороли даже наши гуртовщики? Если не уверен, то сострадание – единственный выход.

– Ты прощаешь его?

Я молча смотрел на Амуна, не зная, что ответить. Еще не простил. Не мог. И даже не был уверен, что прощу, но это не то же самое, что возлагать вину на него одного.

– Это нечестный вопрос.

Амун отвел взгляд.

– Прости, капитан.

– Не за что извиняться. Никто из нас не сталкивался с таким раньше. Я не прошу тебя прощать, просто направь свою ярость на более подходящего человека. Гнев в отношении Гидеона ничего не даст, каким бы праведным ни казался.

Амун склонил голову и сложил кулаки.

– Я все еще считаю, что ты нужен здесь и сейчас. Пока Эзма занимается телами на поле боя.

– Время есть. Действия за ее спиной не приведут к нужному результату, но дай мне знать, если что-то изменится.

– Как скажешь, капитан.

– И еще, Амун.

Он обернулся, бросив взгляд на двух гвардейцев, по-прежнему с любопытством наблюдавших за нами.

– Да, капитан?

– Говори с людьми. Слушай. Прощупай ситуацию. Вновь прибывшие Клинки будут гораздо более открыты перед тобой, чем передо мной. Если я буду знать, с кем говорить, кто не уверен в Эзме, это нам поможет.

– Это я могу.

На этот раз, когда он жестом попрощался со мной, я его отпустил.

Я ожидал, что попасть в комнату Гидеона будет непросто, но один гвардеец открыл передо мной дверь. Изнутри доносился негромкий рокот голосов, и я поспешил войти. Тусклый свет фонарей освещал лица Тора, Тепа и человека, которого я знал, как кисианского целителя. Когда за мной закрылась дверь, все трое посмотрели на меня.

– Рах, – холодно и неприветливо сказал Теп.

В комнате было так же холодно и неприветливо. От прохладного воздуха по коже побежали мурашки.

Гидеон, все такой же грязный, с запекшейся кровью на руках и шее, лежал на циновке. Только алый кушак сняли, и над раной поработал Теп. Кисианский целитель что-то тихо сказал Тору, тот кивнул и, взглянув на меня, скорчил гримасу.

Страх камнем застыл у меня в животе.

– Что с ним?

Теп пожал плечами.

– Может, боги не хотят его спасать. Или он сам хочет умереть.

Мне никогда не забыть, с какой неистовой силой он прижимал нож к собственному горлу.

– Мастер Изака полагает, что это просто усталость, – сказал Тор, когда кисианец замолчал. – Ему просто нужны еда, вода и отдых, если он не потерял слишком много крови. Мы мало что можем сделать, пока он не проснется.

– Он вообще не приходил в себя?

– Ни разу с тех пор, как его погрузили на телегу.

Нас грубо затолкали в повозки в сопровождении охраны. Гидеон спал. Я пообещал, что не брошу его, и сидел рядом, но потерял сразу после прибытия, когда целитель настоял на том, чтобы осмотреть меня. Что ж, по крайней мере, Гидеон не проснулся и не обнаружил, что меня нет.

Кисианский целитель пожал плечами и встал, поправляя на плече мешок.

– Он говорит, нам придется подождать. Он вернется проверить Гидеона позже, – перевел Тор.

– Как будто это что-то даст, – буркнул Теп. – Императрица Мико казнит его, если он очнется, так что лучше ему умереть сейчас. Еще лучше было бы не высовывать носа из Когахейры.

– Уходи, – сказал я. – Я за ним присмотрю.

Губы Тепа изогнулись, но он молча сложил кулаки и вышел, кисианец за ним. Только Тор задержался, не зная, что делать.

– Раздобудь еды, – сказал я. – Пожалуйста. Если он очнется, ему нужно будет поесть. Что-нибудь легкое.

Тор кивнул и ушел, оставив меня одного в мрачной, холодной комнате, слишком напоминавшей нашу каменную тюрьму. Я посмотрел на свернувшегося калачиком Гидеона, на его грязную одежду и запекшуюся кровь.

Тор ушел, но я подошел к двери и попытался сам заговорить с охранниками.

– Горячо, – произнес я одно из немногих знакомых кисианских слов и изобразил дрожь. – Горячо. – Еще мне была нужна тряпка, горячая вода и чистые вещи, поэтому я добавил: «Ванна» и попытался изобразить, как поливаю из кувшина водой на одежду. Гвардейцы переглянулись, что-то сказали и кивнули. Один пошел прочь по коридору. Понадеявшись, что он все понял, я вернулся в комнату.

За узким окном было темно, что-то среднее между полночью и рассветом. Дом наполняла тишина, но не тишина покоя, а скорее тишина шепота и непрочных союзов, меняющихся, как зыбучие пески.

Я сел у ног Гидеона и стал расшнуровывать его сапоги. С них осыпалась грязь, распространяя навязчивый запах земли. Неуклюжие, опухшие и израненные руки болели, и мне потребовалось слишком много времени, чтобы наконец снять с него сапоги, рассыпав по полу землю и камни. Я едва приступил к первой застежке его кожаного нагрудника, когда появились слуги. Один нес пару жаровен, другой – два железных ведра. Они молча расставили жаровни в углах комнаты и наполнили горячими углями.

Следом прикатили ванну, служанки принесли кувшины с горячей водой, от которой шел пар. Когда они начали наполнять деревянную ванну, я хотел сказать, чтобы они не беспокоились, мне нужен только один кувшин и тряпка, но они торопливо входили и выходили, не глядя на нас, а я слишком устал, чтобы пытаться объяснить. Мало-помалу ванна наполнилась. Появились еда и одежда, пара мягких халатов с простыми кушаками. Полотенца. Мыло. Я опустился на колени рядом с Гидеоном и ждал, когда все будет готово и последняя служанка с пустым кувшином закроет за собой дверь. Сквозь бумажные панели виднелись смутные силуэты переминающихся с ноги на ногу гвардейцев.

Гидеон не шевелился.

– Думаю, им очень хочется угодить императрице, – сказал я, возвращаясь к пряжкам на его нагруднике. – Лорд, который живет здесь, скорее всего, присягнул тебе и теперь должен искупить вину.

Мне было интересно, что случилось со всеми. С союзниками Гидеона и его левантийцами. С Дишивой. Но вопросы могли подождать. От ожидания ответы не изменятся.

Постепенно я снял с Гидеона доспехи. Простая рубаха и штаны под ними были кисианские, но не слишком отличались от наших. Засохшая кровь на вороте рубахи потрескалась, когда я стягивал ее через голову. Гидеон прижал руки обратно к телу и больше не шевелился.

Намочив тряпку, я провел ею по ключице, размазывая засохшую кровь. Гидеон вздрогнул и перевернулся.

– Было бы проще, если бы ты просто залез в ванну, – сказал я.

– Сам лезь, – едва слышно пробормотал он.

– Даже во сне пререкаешься. – Я взял его за плечо и перевернул на спину. – Давай-ка засунем тебя в эту штуковину. Может, она тебя разбудит.

Он не ответил, только скрестил руки на груди. На смуглой коже давно появилась целая коллекция шрамов, но на плече я увидел свежий. Я хотел спросить, что случилось, но счел вопрос слишком опасным.

Вздохнув, я провел пальцем по полумесяцу на другом его плече – этот шрам он получил, защищая меня от разъяренного кабана в тот год, когда мы зимовали в холмах. Он всегда был рядом. От воспоминаний мне снова стало не по себе, и я отогнал эти мысли.

«Он убил Йитти», – напомнил я себе, закручивая спираль самообвинений.

Фыркнув от досады, я развязал узел на штанах Гидеона и стянул их. Холод не разбудил его, и он лежал во всей своей красе, словно не человек, а резная фигура. Длинные ноги, рельефные мышцы живота, крепкие от верховой езды бедра – если бы не кровь, он мог бы быть статуей Нассуса. Конечно, я никогда не говорил ему об этом, слишком хорошо представляя его самодовольную улыбку.

– Давай. – Я взял его за плечо и перевернул. – Пора просыпаться. У нас тут теплая ванна, а ты воняешь.

Он что-то промычал, но не пошевелился.

– Ты жутко воняешь, как дохлый олень, упавший в болото.

Снова мычание.

– Которого потом пометила целая стая песчаных котов.

Один из его глаз на мгновение приоткрылся, в нем мелькнула ярость.

– Так, значит, тебя можно разбудить оскорблениями. Странно, что Теп этого не попробовал. – Я схватил его за руку. – Вставай сейчас же. Ванна. Если не помоешься, у тебя ноги сгниют и отвалятся. Моча песчаного кота сильно жжется.

Не с первой попытки, но мне все же удалось дотащить его до ванны. Он ступил в нее сначала одной ногой, потом другой, и тут же повалился на бок, лицом вперед.

– Стой! Нет-нет-нет, – воскликнул я, запоздало понимая, что это неудачная затея. – Нельзя спать в ванне.

Я вытащил его лицо из воды, он закашлялся, глаза открылись и попытались сфокусироваться на мне, но он так и не проснулся. Я снова попробовал отпустить его, но голова Гидеона опять плюхнулась в воду, и мне пришлось подхватить ее.

– Так, ладно. – Поддерживая его одной рукой за подбородок, второй я неуклюже стягивал с себя одежду. Застежки и завязки сводили с ума, и к тому времени как я остался в одном исподнем, я уже был сыт борьбой с ними по горло. Решив, что и так сойдет, я влез в ванну и, с трудом сдвинув Гидеона, скользнул в воду позади него.

Ванна была не особенно большой, но могла вместить нас обоих, если согнуть колени. Не очень удобно, зато функционально. Голова Гидеона находилась у меня под подбородком, лицо развернуто к моему плечу, и мне больше не приходилось беспокоиться, что он захлебнется. Взяв предусмотрительно повешенную на бортик тряпку, я вытер кровь с шеи и груди Гидеона.

Даже через слой одежды теплая вода сняла напряжение в теле, о котором я и не подозревал, но я не мог полностью расслабиться, чувствуя тяжесть тела Гидеона и колючую поросль на его голове. Это было слишком интимно, и я понадеялся, что он ничего не запомнит.

Погрузив тряпку в теплую воду, я потер его кожу, с особой осторожностью касаясь лица. Мне хотелось стереть следы последних лет и найти под ними прежнего Гидеона, улыбчивого и смешливого, но даже если он еще был там, я не мог до него добраться, осталось только смывать грязь и вспоминать, каким он был раньше.

Хотя жаровни медленно нагревали комнату, вода вскоре остыла, и Гидеон задрожал. Он продолжал спать, не подавая никаких признаков жизни, кроме ровного дыхания, но теперь начал дергаться и поворачивать голову, хмуря брови, будто ему снился дурной сон.

– Холодно, – пробормотал он, стуча зубами.

– Ладно, время выходить. Но если не поможешь мне, придется тащить тебя за руки. Можешь сесть?

Он не ответил, но с виду достаточно проснулся, чтобы я рискнул вылезти из-за его спины. Мой зад онемел от долгого сидения, а мокрая одежда прилипла к коже.

Каким-то чудом мне удалось раздеться, не дав Гидеону погрузиться в воду. Обернув одно полотенце вокруг талии, я приготовил другое для него. Холод вроде бы разбудил Гидеона, но состояние его не улучшилось. Он вылез из ванны, неровно дыша, обхватил себя руками и начал озираться, вытаращив глаза и задыхаясь.

– Все хорошо, – сказал я, накидывая полотенце ему на плечи и растирая руки. – Ты в безопасности. – Скорее всего, я солгал. – Тебе не о чем беспокоиться. – Точно солгал. – Я здесь.

Что ж, хотя бы это было правдой, но он меня не слышал.

Быстрыми движениями я вытер его и надел на него халат. Гидеон все еще дрожал, с шумом втягивая воздух, но он был чист, сух, одет и сидел. Неплохо для начала. Я протянул ему ломтик груши, и он взял, глядя на меня невидящим взглядом.

– Тебе нужно поесть, – сказал я, надевая второй халат, мягкий и теплый, но без доспехов чувствовал себя уязвимым. – Я тоже поем, если ты поешь, – добавил я, не зная, получится ли этот трюк второй раз.

Его дыхание панически участилось, он просипел что-то отдаленно похожее на извинения и раздавил грушу в ладони.

– Нет-нет-нет, все хорошо, я здесь, – прошептал я, разрываясь между желанием крепко обнять его и страхом, что он снова начнет сопротивляться. В конце концов я сел, поставив согнутую в колене ногу перед ним, а другую у него за спиной, пытаясь быть для него безопасной гаванью – если он в ней нуждался. – Попробуем подышать вместе?

– У… уходи.

– Чтобы ты тут задохнулся? Ну уж нет.

– Не… смотри…

– Ты смущен? А помнишь, как я сильно разволновался, думая, что меня укусила змея, и меня стошнило прямо тебе на ноги? Или как ты схватил мой нож и попытался перерезать себе горло? Просто заткнись и дыши со мной, ясно?

Я набрал полную грудь воздуха, задержал дыхание, а затем выдохнул Гидеону в плечо. Он не присоединился ко мне, но и не попытался вырваться или прогнать меня, так что я повторил снова, затем еще и еще, пока он не сделал короткий неровный вдох, потом еще один. Когда он сделал полный вдох, его кулаки разжались, и смятая груша упала ему на колени. Я продолжал медленно и глубоко дышать, пока Гидеон не повернул голову.

– Знаешь, можно уже и остановиться.

– Нет, не знаю. Я еще не слишком в этом разбираюсь.

– Еще, – горько усмехнулся он. – Ты и не должен разбираться. Не должен здесь оставаться.

– Я знаю.

Он рискнул бросить на меня мимолетный взгляд и тут же отвернулся, напряженно уставившись на мое колено, как человек, который одновременно хотел и приблизиться, и отдалиться.

– Ты правда не должен оставаться.

– Знаю. Скоро мне придется уйти и разобраться, что происходит, но пока тебе придется меня терпеть. И я вернусь. Даже если ты этого не хочешь.

– Какая прелесть.

– Правда? Да, я такой.

На его лице мелькнула улыбка, словно проблеск прежнего «я».

– Тебе нужно поесть и отдохнуть, – сказал я, вставая.

– Тебе тоже. Я поем, если ты поешь.

– Используешь мои методы против меня?

– Я готов на все.

Я взял грецкий орех и начал жевать, наблюдая за Гидеоном. Он сделал то же самое, медленно и вяло. Вся энергия, которую он смог наскрести для разговора, похоже, испарилась.

Вскоре он лег. Никто не пришел забрать поднос или вылить воду из ванны. Весь мир будто погрузился в сон, и я тоже поддался усталости и растянулся на циновке рядом с Гидеоном. Он лежал ко мне спиной, но не повернулся. Когда его тело начали сотрясать слабые всхлипы, я прислонился лбом к его спине, но он все равно не повернулся. Он плакал во сне, и только когда он успокоился, я позволил себе расслабиться, продолжая прижиматься лбом к его плечу.

Проснулся я от яркого света и никак не мог вспомнить, что мне снилось. Ночью я перевернулся на другой бок, и теперь рядом со мной сидел Амун. Он выпустил мою руку.

– Эзма вернулась.

От этих слов дремота тут же растаяла, и я сел, бросив взгляд на Гидеона и убедившись, что он все еще крепко спит, свернувшись калачиком. Амун смотрел только на меня, изо всех сил притворяясь, что его бывшего Первого Клинка здесь нет.

– Что она делает?

– Встречается с императрицей.

– Проклятье. – Я вскочил и начал искать свои доспехи, пока не вспомнил, что у меня нет ничего чистого или даже сухого.

– Мне нужна чистая одежда.

– Не знаю, удастся ли что-нибудь найти, но я попробую.

Ждать было некогда. Я посмотрел на Гидеона. Хвала богам, он все еще спал. Мне не хотелось оставлять его одного, не хотелось, чтобы он проснулся без меня, но все уже висело на волоске.

Императрица Мико вела прием в главном зале. У одной стены находился шелковый диван. Ее охрана стояла рядом, но самой Мико не было. Когда я вошел, ко мне обратились десятки глаз, и не все смотрели дружелюбно. Я уже привык к хмурому министру Мансину, но в зале было много новых лиц. Лорды, солдаты и, к моему удивлению, левантийцы.

Лашак э'Намалака стояла в сторонке вместе с молодой левантийкой без клейма и кисианской дамой, чьи мягкие, изящные черты были подчеркнуто лишены выражения, словно маска.

– Капитан Рах, – сказала Лашак и сделала приветственный жест, хотя не обязана была выказывать мне уважение. Седельная девчонка тоже сложила кулаки вместе, а кисианка просто смотрела на меня, будто проникая взглядом в самую душу.

– Полагаю, ты не знаком с Нуру э'Торин и императрицей Сичи э'Торин.

Сердце гулко забилось в груди. Жена Гидеона. Она неотрывно смотрела на меня, и мне хотелось ответить тем же, но я не мог задать ни одного вопроса из вертевшихся на языке, и вместо этого пробормотал пустое приветствие. По крайней мере, постарался.

– Мне нужно увидеться с императрицей, – сказал я. – С другой императрицей.

Лашак поморщилась.

– У нее встреча с заклинательницей Эзмой, – кивнула она на дверь позади импровизированного трона. – Тебе придется подождать. Как я поняла, многие собрались здесь, чтобы повидать ее.

Я хотел сказать, что Мико примет меня прямо сейчас, если я попрошу, но, похоже, за короткое время моего отсутствия все изменилось. Возможно, я уже исчерпал все, что было между нами.

Императрица Сичи заговорила тихим, но твердым голосом, похожим на изящный колокольчик, выкованную из стали.

– Сичи желает знать, в каком состоянии находится ее муж, – сказала Нуру.

Я вспомнил, как он панически часто дышал, как смотрел в пустоту на невидимых чудовищ, с какой силой боролся за то, чтобы покончить с жизнью. Внутри неожиданно вскипел гнев.

– Лучше не бывает, – сухо ответил я.

Кисианка сохранила маску, но брови Нуру поднялись. Что ее удивило, мой тон или слова, я не знал и не хотел знать. Они были там и могли бы помочь, могли бы остановить это, если бы попытались.

– Рада это слышать, – перевела Нуру ответ императрицы Сичи, и мой гнев разгорелся еще сильнее.

Если бы ей действительно было не все равно, то это она, а не я, пробралась бы в его комнату и заботилась о нем. Возможно, я был несправедлив, но меня это тоже не волновало.

Некоторое время мы стояли молча, окруженные шепотом придворных. Мне хотелось поговорить с Лашак об Эзме, о том, что случилось в Когахейре, и о том, как все могло рухнуть от одного неосторожного слова, но Нуру перевела бы все это Сичи, и поэтому я не раскрыл рта.

Дверь отворилась, и болтовня стихла. В зал вышла Эзма, и без того высокая в своей костяной короне, но казавшаяся еще выше благодаря гордой, прямой осанке и триумфальной улыбке. Она повернулась в мою сторону и в четыре шага оказалась прямо передо мной.

– Рах, – произнесла она, смакуя мое имя, и от едва сдерживаемой радости в ее голосе у меня побежали мурашки. – Надеюсь, ты будешь присутствовать на сегодняшней церемонии. Нам важно демонстрировать единство.

– На какой церемонии?

– На Отторжении.

У меня свело живот. Отторжение. Худшее наказание для любого левантийца, назначаемое за самые страшные преступления против гурта. Позорная смерть.

Горло обжигала желчь, вязкая, горячая и едкая. Мне не требовалось спрашивать, для кого предназначалась церемония.

– Императрица Мико мудро вручила судьбу Гидеона в наши руки, – продолжила Эзма, и меня резануло слово «наши». – Это дело левантийцев, и если она хочет поддержки с нашей стороны…

От предположения, что мы едины и никто не сомневается в том, что Гидеон заслуживает такой участи, мне стало еще хуже. Я хотел плюнуть ей в лицо и так бы и сделал, если бы не зрители и шепот Нуру, переводившей за моей спиной.

Эзма с вызовом смотрела на меня, ей хотелось, чтобы я возразил, но заклинатель лошадей был последним судьей, и, что бы ни думала императрица, отдавая жизнь Гидеона левантийцам, она вручила ее одной Эзме.

Сзади доносился яростный шепот. Наверное, это Нуру объясняла Сичи, что именно Эзма сделает с ее мужем. Его клеймо расцарапают и срежут. Он умрет в самом темном месте, и боги не увидят его. Его голова останется вместе с телом, и душа никогда не освободится. Интересно, поймет ли кисианка, насколько ужасна эта участь.

– Через два часа после заката, – сказала Эзма. – Здесь. Сегодня. Нам разрешили закрыть окна ставнями, чтобы не проникал лунный свет.

Не получив ответа ранее, она, похоже, уже не ожидала его и с довольной улыбкой ушла.

– Рах, – начала Лашак, но я уже был на полпути к двери, из которой вышла Эзма.

Два императорских гвардейца настороженно наблюдали за моим приближением.

– Я хочу видеть императрицу, – сказал я и указал на дверь. – Скажите, что Раху э'Торину нужно поговорить с ней.

Они переглянулись и как будто поняли общий смысл моих слов: один приоткрыл дверь и что-то сказал, а второй наблюдал за мной, держа руку на рукояти меча. Если бы Мико отказала, я мог бы попытаться вломиться внутрь, но, несмотря на множество ожидавших ее людей, меня впустили.

Я думал увидеть там главного министра или хотя бы пару гвардейцев или генерала Рёдзи, но императрица Мико была одна. Она облачилась в церемониальную одежду – алый шелковый плащ с золотыми застежками, но, несмотря на величественный вид, ее губы растянулись в широкой улыбке.

– Рах! – воскликнула она и обхватила меня за шею, прижимая к себе.

Не ожидая даже вежливого приема, не говоря уже о таком теплом, я растерялся, а она поцеловала меня. От ее неистовости у меня подогнулись колени. Столько всего изменилось, и в то же время не изменилось ничего. Запах ее волос, тепло ее тела, ее сила и решимость – словно наркотик, которым мне никогда не насытиться. Я и не думал, что желание может пробиться сквозь страх, ярость и отвращение, которые оставила во мне Эзма. Мы с Мико слишком часто оказывались близки к тому, чтобы быть вместе, и я хотел, чтобы сейчас настал этот момент и я наконец отдался желаниям своего тела, но не мог.

Хотя я уже взял ее лицо в ладони и желал всем сердцем, я схватил ее за плечи и отстранил. Она прервала поцелуй, задохнувшись, и застыла, неуверенно глядя на меня снизу вверх и не зная, куда деть руки.

– Рах?

– Гидеон.

– Гидеон?

– Ты не можешь отдать его Эзме.

Она нахмурилась, и в тысячный раз с нашей встречи я пожалел, что мы так плохо понимаем друг друга. Как я мог объяснить? Как мог умолять ее о пощаде? Как без слов выразить, что я чувствую?

Я жестом попросил ее подождать и поспешил к двери. Нуру все еще стояла с Лашак и императрицей Сичи.

– Пожалуйста, переведи. Это важно, – попросил я.

Длинноволосая седельная девчонка вопросительно посмотрела на свою спутницу, и та кивнула, что только усилило мою неприязнь к изнеженной кисианке, на которой женился Гидеон.

Нуру с опаской последовала за мной внутрь. Императрица Мико не пошевелилась.

– Скажи ей, что она не должна позволять Эзме решать судьбу Гидеона.

Нуру поклонилась императрице и начала переводить, но вместо моей горячности она говорила уважительно и сдержанно, как настоящая кисианка.

– Я не понимаю, – ответила императрица. Она стояла там, где я ее оставил, ее руки замерли. Руки, которые несколько мгновений прижимали меня к себе. – Разве не левантийцы должны определять его участь?

– Конечно, если бы нас направляла истинная заклинательница лошадей. Если бы мы могли полагаться на ее суждения. Если бы…

Я вздохнул, поддавшись разочарованию. Нет таких слов, какими я мог бы заставить ее понять.

Нуру перевела, но я не закончил предложение, и Мико вопросительно посмотрела на нее. Нуру ответила своими словами, и я пожалел, что не могу доверять ей и должен спросить, что она сказала.

– Я просто объяснила, что Эзма изгнанница, но это ей и так уже известно, а заклинатель лошадей – вершитель судеб, что она вполне понимает, – раздраженно ответила Нуру. Несомненно, ей, как и Тору, надоело постоянно присутствовать при подобных разговорах и быть нужной только из-за умения переводить. – А сейчас она спрашивает, согласен ли ты с решением Эзмы относительно судьбы Гидеона.

– Нет.

Мико наконец опустила руки, как будто признавая, что теперь это встало между нами, хотя я все еще чувствовал вкус ее губ.

– Я знаю, что он твой брат по гурту, – перевела Нуру. – Но он отнял у меня империю. Мой народ…

– И избавил твою империю от чилтейской армии. Разве он нападал на тебя с тех пор? Или же он пытался заключить мир с твоим народом?

Императрица Мико отвернулась, между ее бровей залегла складка, которую я так хотел бы разгладить. Но она должна меня выслушать.

– Нуру, расскажи ее величеству об Отторжении, пожалуйста.

Поначалу нерешительно, Нуру начала объяснять. Я наблюдал за лицом Мико, гадая, достаточно ли времени она провела с нами, чтобы понять всю глубину бесчестья. Ее взгляд метнулся ко мне, в выражении лица появилась настороженность, поскольку Нуру, похоже, не упустила ни единой детали.

– Разве ты не можешь поговорить с ней об этом? – спросила Мико, когда рассказ был окончен.

Я горько рассмеялся.

– Она считает меня угрозой и пойдет на все, чтобы причинить мне боль, даже если для этого нужно будет использовать других людей.

Мико долго молчала. Она стояла в своих великолепных доспехах, ее волосы были заколоты изящными шпильками, и смотрела на меня, а я смотрел на нее, гадая, не конец ли это.

– Мне жаль, – произнесла она левантийские слова, которым я научил ее и с таким удовольствием слушал из ее уст.

– Жаль?

Во мне остался только гнев, на все и ни на что. На Эзму, Лео и Гостей. Но также и на Сичи, Мико, Дишиву и Нуру, на мир, который продолжал разрывать на части мое представление о том, кто мы такие.

– Она говорит, что решения приняты, и она ничего не может сделать, – перевела Нуру.

– Она ничего не может сделать? – Слова вырвались из меня на волне кипящей ярости. – Ничего не может сделать? Ты же императрица! Это твоя империя. Твой народ. Ты вручила Эзме его судьбу и можешь забрать ее обратно. Ты можешь поступить как угодно!

Нуру переводила, и в этот момент Мико обрушила на меня собственную ярость, оскалив зубы.

– Хотела бы я, чтобы это было так, чтобы хоть что-то из этого было правдой. У меня нет никакого положения, кроме того, которое мне дали. Я занимаю его не потому, что меня уважают, а лишь потому, что от меня трудно избавиться. – Она прижала руку к груди, в голосе звенели переполняющие ее чувства. – Мы не такие, как вы.