Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 260 (всего у книги 341 страниц)

– Секрет эккафо заключается в его истории, – сказала она. – Каждый играет роль, но только одну. Нельзя играть больше одной роли, ведь ты не можешь быть несколькими людьми одновременно. Все начинается с совы оку. Она покидает гнездо на востоке и летит на запад. Ты помнишь, где восток, а где запад?

Я посмотрел на заходящее солнце и показал. Мамина улыбка согревала меня изнутри.

– И пока оку летит, она поет вот так, – мама изобразила ее крик, громко и ясно, я уже слышал, как это делали другие дети. – Попробуй.

Спустя несколько неудачных попыток и разочарованного топота ногами я наконец-то добился чего-то похожего и побежал на запад.

– Полет совы оку пугает мышь, – мама издала высокую трель, не совсем похожую на мышиную. А я так хотел присоединиться к остальным, что стал практиковаться и в этом звуке. – Мышь бежит в укрытие в южной точке круга. Ты знаешь, где это?

Она снова улыбнулась, когда я дал правильный ответ.

– Бегущая мышь будит песчаного кота, – продолжила она, сопроводив слова еще одним звуком и новым направлением, на этот раз с юго-востока на запад, и я пообещал себе запомнить это.

Три зверя – это просто. Только вот их оказалось не три, а двадцать семь. Число выглядело непомерно огромным.

– Не волнуйся, Рах, – сказала мама. – Ты не должен запоминать всех сразу. Я тебе помогу.

Мы вместе метались по траве, и каждый крик животного становился песней на устах моей матери. Наверное, мы выглядели смешно, пытаясь быть всеми животными сразу, но я чувствовал, что у меня все получается, что я – часть гурта, и был счастлив.

Мамы давно нет, но эккафо укоренилось в моем сознании, я пел и танцевал не задумываясь, однако теперь ночь казалась холодной и пустой, несмотря на присутствие Амуна.

Чтобы добраться до поля, где стояла лагерем армия светлейшего Бахайна, потребовалось больше времени, чем ожидалось. Идти в темноте пришлось медленно, и мы уже не успевали еще раз обсудить план. Императрица взяла лучников, а мы разделились на двадцать семь маленьких групп, каждой из которых предстояло исполнить роль какого-нибудь животного в нашем танце.

План основывался на карте, предоставленной кисианцами, но, бросив взгляд на лагерь, я понял, что все не так. Они не построили укреплений, а само поле оказалось больше и не такое круглое. Значит, все наши расчеты времени неверны.

– Проклятье, – выругался я, когда Амун присоединился ко мне на вершине холма. Лагерь внизу казался созвездием костров в чаше неправильной формы между холмами. – Надо…

– Я этим займусь.

Амун присел и в слабом свете луны начал сооружать из палок что-то похожее на план поля. Его губы напряженно шевелились. Только Кишава могла бы справиться с этой задачей с такой же легкостью.

Собрались и другие левантийцы, держась в стороне от вершины холма. Было темно, но не стоило осложнять дело, рискуя выдать свое присутствие.

– Что-то не так? – спросила Лашак.

– Поле не такой формы, как на карте.

– Проклятье, – эхом отозвалась она.

– Похоже на отставание в десять секунд на юге, – сказал Амун. – Но поле такое несимметричное, что расчеты будут точны только для нескольких первых шагов, если повезет.

До сих пор мне не приходилось командовать эккафо в одиночку, да еще с левантийцами из разных гуртов, и, несмотря на уверенность, за которую я цеплялся, безмерность задачи накрыла меня темной волной. Слишком мало левантийцев вело слишком мало кисианцев, с которыми мы даже не могли общаться. Будет полная неразбериха. Неразбериха, в которой мы должны победить.

– Можем сменить позиции, – сказала Лашак, глядя с холма, как из темноты появляется мрачная армия кисианцев. – Возможно, так будет проще.

– Так мы подвергнем сверчка и жабу большой опасности, – возразил Амун. – Настолько ли мы уверены, что враги не знают о нашем появлении?

Повисшее молчание стало достаточно красноречивым ответом. Лашак кивнула.

– Ладно, десятисекундная задержка на юге. Я сообщу всем, а сейчас лучше продолжать двигаться, иначе рассвет настанет раньше, чем мы будем на месте.

Оставив на траве овал из палок, мы спустились с холма. По пути Лашак перекинулась парой слов с каждым из двадцати семи командиров. Подходя к кисианцам, я постарался придать лицу спокойное и уверенное выражение. Если они перестанут доверять нам, неразбериха только усилится.

Говорить было не о чем. Для них наш план не изменился, так что, кивнув силуэту Тора, стоящему возле императрицы, мы двинулись вперед. Оставив одну группу примерно на месте нашего прибытия, Лашак повела еще тринадцать на запад, а остальные последовали за нами на восток.

Местность была холмистая и неровная, мокрые заросли подлеска замедляли продвижение, а густой лес заслонял обзор. В первой точке нашего теперь уже не-круга мы оставили Эммату эн'Инжит с ее группой. Следующими были скорпионы, затем гадюки и мыши, и так постепенно мы оставляли позади кисианцев и левантийцев, пока в ночной тишине не оказались только я, Амун и наши воины.

– Что ж, да пребудет с нами Нассус, – сказал Амун, глядя на вражеский лагерь. От долгого и трудного пути ломило ноги, но худшее еще было впереди.

Кисианцы настороженно шарили глазами по темноте. Вероятно, привычные к походам по пересеченной местности, они не так запыхались, как мы, но на их рукавах и во́ротах все равно проступили темные пятна. Они предпочли более легкую одежду и двигались быстрее, но вскоре могли пожалеть об отсутствии тяжелых доспехов.

Набрав воздуха, Амун издал крик воробьиного сыча, от которого у меня заныло сердце. В ответ не раздалось ни звука, и мы пригнулись в темноте, наблюдая за лагерем.

– Мы ждать, – сказал я капитану Кофи, отчаянно надеясь, что он запомнил слова, которым мы их учили.

Засада и само по себе дело нервное, но когда знаешь, что провала нельзя допустить и вся ответственность лежит только на мне… Я изо всех сил сдерживался, чтобы не начать расхаживать туда-сюда, перебирая в уме все, что могло пойти не так. Наконец, по полю разнеслось тоскливое уханье филина. Лашак на месте, нам пора.

Мы нападали не первыми, но засада зависит от скорости. Обычно мы были верхом и могли растоптать все на своем пути. В этот раз придется поторопиться. Быстрая резня. Максимальный хаос.

Я хлопнул капитана Кофи по плечу.

– Готов?

– Да, – ответил он, и я преисполнился благодарности за те ночи у костра, когда Мико учила меня кисианскому.

Капитан шепотом передал приказ дальше, и началось движение. Солдаты достали ножи. У них были с собой и мечи, но я высмеял идею использовать мечи в качестве основного оружия, когда нужно двигаться и убивать как можно быстрее.

В ночи раздался третий совиный крик – совы оку, и время на сборы и волнения закончилось. Амун шепотом начал считать. До первого крика прошло десять секунд. Даже при хорошем обзоре мы не видели их продвижения, только слышали шаги, лязг металла, крики и стук. Амун продолжал считать.

Мышиный писк прозвучал вовремя, вступила вторая группа, за ней третья, все больше и больше криков и грохочущих шагов рисовали картину происходящего.

– Готовы? – спросил Амун и снова издал крик воробьиного сыча. – Три, два, один. Вперед!

Мы продрались через подлесок и выскочили на поле, каждый шаг отдавался вибрацией в коленях. Капитан Кофи и его солдаты изо всех сил мчались за нами на юго-запад.

На краю лагеря растерянные солдаты зажигали факелы и влезали в доспехи, а мы подобно порыву восточного ветра пронеслись сквозь них. В суматохе лиц было не различить, только тела, в которые мы вонзали клинки и бежали дальше, словно духи смерти во тьме. Амун держался рядом со мной. Вокруг раздавались крики, вспыхивали факелы. Я увернулся от стрелы, и она воткнулась в чью-то спину. На долю секунды я задумался, не императрица ли выпустила эту стрелу, прежде чем помчался дальше, клинком прокладывая путь сквозь лагерь, мимо шатров и лошадей, угасающих костров и разбегающихся людей. Наконец я почувствовал холодный воздух на другой стороне поля. Руки были скользкими от крови.

Рядом остановился задыхающийся Амун. Тяжелые шаги возвестили о прибытии наших кисианцев. Капитан Кофи, бормоча себе под нос, проверял, все ли целы. Амун считал. Шум позади нас усиливался, громкие крики могли заглушить звуки эккафо, но это уже не имело значения.

Пока Амун считал, мы переводили дыхание в темноте, слушая заполнявший долину шум. Через десять секунд я проверил, готовы ли капитан Кофи и его воины, и воспользовался последней возможностью вытереть с рук кровь и пот.

Досчитав до нуля, Амун с криком бросился вперед. Я последовал за ним, наши сапоги скребли по камням, а холодный ветер хлестал по лицу. Словно выпущенные стрелы, мы врезались в солдат на внешнем краю лагеря, прежде чем они успели нас увидеть. Удар в бедро и плечо, чтобы нарушить равновесие, а затем нож в шею или в горло, или в бок – куда легче дотянуться. Не останавливаться, не проверять, мертвы ли они, просто бежать дальше и бить снова и снова.

На этот раз кое-кто из врагов успел натянуть доспехи, и большинство схватило оружие, но мы не давали им объединиться. Один из них зажег факел, призывая остальных собраться. Амун увернулся от него, заступив мне дорогу. Я споткнулся об его ноги и едва не упал, но не мог его винить. Свет означал стрелы, и вскоре одна из них, вонзившаяся в грудь кисианца, заставила других солдат в панике броситься врассыпную.

Мы закололи столько, сколько успели, и продолжили движение.

К тому времени как мы прорвались на другую сторону поля, все тело болело и ныло от усталости. Йитти говорил, что мне нужно отдохнуть и подлечиться, но я снова пренебрег его добрым советом.

Пригнувшись в темноте у моих ног, запыхавшийся Амун начал считать. Капитан Кофи отстал от нас на несколько секунд и теперь пересчитывал своих людей. Он поднял два пальца, но выражение лица в темноте было не разглядеть. Двое убитых? Двое новых солдат? Я слишком плохо соображал, чтобы понять.

Каждая секунда ожидания выравнивала мое дыхание, но гасила огонь в крови, и к тому времени как Амун снова начал обратный отсчет, я был скован и обессилен. Ничего не поделать, я заставил себя двигаться и снова повел группу в хаос кисианского лагеря.

Теперь факелы горели повсюду. Кто-то подбросил дров в лагерные костры, и солдаты собирались вместе, пытаясь обороняться. Мы или неверно рассчитали время, или некоторые группы заблудились, наши люди рассыпались по лагерю. Несколько левантийцев, но в основном кисианцы в темных одеждах рубили врагов, которых когда-то называли друзьями.

Доверясь инстинктам, я в третий раз повел группу в стремительную атаку на лагерь. Солдаты разбегались, а те, кто попадался на пути, поили своей кровью мой клинок. Я мог бы бездумно продолжать эти набеги, но крик Амуна вывел меня из ступора. Краем глаза увидев, как он споткнулся, я тут же повернулся, не успев даже подумать, что в эккафо так не делается.

Амун уже поднялся на ноги, но двое солдат преградили ему путь.

– Вперед! Вперед! – крикнул я капитану Кофи. – Продолжайте двигаться!

Какой-то солдат бросился на меня, но подоспевший капитан вонзил нож в плоть под его поднятой рукой. Кисианец закричал, вытаскивая нож, и попятился, а Кофи на мгновение застыл, придя в ужас от убийства соотечественника, затем повернулся и побежал дальше.

Амун отступил, обнажая одну саблю. Солдаты светлейшего Бахайна приближались, готовые нанести удар. Я вонзил нож в спину одного из них и тут же выдернул, чтобы встретить другого, но когда тот повернулся, Амун вспорол ему живот. Два тела упали на землю между нами, и мы стояли, глядя друг на друга посреди хаоса.

– В эккафо ни за кем не возвращаются, – тяжело дыша сказал Амун.

– И когда объявили кутум тоже. Некоторые из наших правил – полное дерьмо.

Амун со смехом хлопнул меня по плечу.

– Это точно. Так куда мы там бежали?

Вокруг царил хаос: месиво разноцветных доспехов наших и вражеских кисианцев, совершенно беспорядочная атака и оборона. Несколько солдат продолжали держаться вместе, но многие были уже мертвы, ранены или сбежали, не дожидаясь, пока их настигнет удар из темноты. С десяток кисианцев собралось вокруг командующего, выкрикивающего приказы.

– Вот он! – Рядом с нами появилась Лашак с забрызганным кровью лицом. Кисианцы следовали за ней, как сбитые с толку овцы. – Светлейший Бахайн, – указала она на командующего, – ко мне!

Немногие могли услышать ее в грохоте битвы, но десяток солдат в любом случае долго не продержатся.

– Ко мне! Ко мне! – снова закричала Лашак, когда к нам подтянулись левантийцы. – Мы возьмем его живым! Живым! Ко мне!

Внутри меня бушевал триумф, ослабляя боль. Бахайн практически один, его армия рассеяна. Мы его возьмем. Мы победим.

– Ко мне! Возьмите светлейшего Бахайна живым!

Левантийцы и кисианцы в темной одежде бросились на солдат, окружавших герцога. Амун рванул туда, ожидая, что я последую за ним, но я не спеша обогнул собравшуюся толпу, не сводя глаз с этого неизвестного врага. Сейчас Бахайн храбро стоял на месте, но точно побежит, когда поймет, что битва проиграна. Он лучше сбежит, чем даст себя схватить, и когда бросится в темноту, я буду его ждать.

– Ты должен просто дать ему умереть.

В нескольких шагах от меня стоял Деркка с луком в руках. Никто не должен останавливаться и болтать во время боя, но, несмотря на бушевавшую вокруг нас битву, он смотрел только на меня.

– Императрице Мико он нужен живым, значит, мы возьмем его живым, – сказал я.

– Слабый довод, если только ты теперь не кисианский пес.

Я взбесился, но ничего не сказал. Светлейший Бахайн стоял на том же месте, а солдаты вокруг него падали, и все это напоминало дурной сон.

– Левантийцы не берут пленных. – Голос Деркки стал ближе. – Левантийцы не торгуют жизнями. Он умрет или уйдет свободным, других вариантов у нас нет.

– Как будто ты никогда не пятнал свою честь, – прошипел я через плечо, пока светлейший Бахайн что-то кричал своим уцелевшим солдатам. Кольцо левантийцев вокруг них сжималось. – Ты можешь просто опоить его, как меня, и боги это одобрят, верно?

– Ты опасен для нашего народа. Надо было убить тебя, когда была возможность. – Позади меня скрипнула тетива. – Или когда это можно списать на потери в бою.

Деркка переминался с ноги на ногу.

– Ты этого не сделаешь, – бросил я, чувствуя покалывание в спине.

Неужели он так верит в Эзму, что пустит стрелу мне в спину? Более бесчестного убийства собрата-левантийца и не придумать. Если я так и не повернусь, а он выстрелит, боги ввергнут его в тень.

– Ты так думаешь? Разве будущее этого не стоит?

Он выстрелил. Оперение стрелы задело мое ухо, обещая боль – боль, предназначенную не мне. Ошеломленный догадкой, я смотрел, как стрела пролетает между оставшимися солдатами и вонзается в горло светлейшего Бахайна.

– Нет! – закричал кто-то, к его разочарованию присоединились другие голоса, но я не мог пошевелиться, не мог говорить.

Я лишь повернулся и уставился на ученика заклинательницы лошадей. Он с вызовом посмотрел на меня, закинул лук за спину и ушел.

Светлейший Бахайн упал на колени. Собравшиеся вокруг него левантийцы пытались спасти жизнь врага, пока рядом умирали наши раненые собратья. Но было уже поздно.

Светлейший Бахайн был мертв.

18

Мико

Мы вернулись под лучами рассвета, золотящими зазубренные края замка Кьёсио. Солдаты тихо ликовали, а левантийцы просто молчали. Я недостаточно о них знала и не могла понять, означает ли это что-либо, а идущий рядом Тор ничего не объяснил.

Мы потеряли светлейшего Бахайна. Я слишком вымоталась, чтобы размышлять над последствиями такого неудачного исхода, как все теперь может измениться не в лучшую сторону, я просто шла, и усталость тянула меня к земле.

Трудно было напомнить себе, что во всем остальном засада увенчалась успехом. Сегодня к нашим воротам не прибудет армия.

Я послала двух всадников с депешей к министру Мансину и генералу Мото и не удивилась, увидев их обоих во дворе. По двору суетились слуги, загружающие повозки и седлающие лошадей.

– Министр. Генерал, – сказала я, когда они поклонились. – Что происходит?

– Без светлейшего Бахайна мы не удержим Сян, – объяснил генерал Мото. – Неизвестно, как поступит губернатор Коали, услышав о смерти своего господина в сражении, поэтому необходимо немедленно уехать в Когахейру.

Оба стояли, расправив плечи, и явно не нуждались в одобрении или разрешении.

– Солдаты дрались всю ночь, – сказала я. – Вы предлагаете уйти, даже не дав им отдохнуть?

– На это нет времени, ваше величество, – решительно заявил Мансин. – Без светлейшего Бахайна мы не сумеем выторговать поддержку губернатора Коали. Оставаться здесь небезопасно. Даже на час. В лучшем случае мы застрянем в замке и не сможем выбраться. А в худшем они настроят против нас горожан.

Мне не понравились взгляды, которыми они обменялись, прежде чем Мансин, сцепив руки за спиной, добавил:

– Они служат не вам, а светлейшему Бахайну. Вы убили светлейшего Бахайна, и теперь у них еще меньше причин вас поддерживать.

Вас. Я снова подметила, как он разделил себя и меня.

– С учетом укреплений замка, достаточно минимального гарнизона, чтобы его удержать, – закончил Мансин. – Но если вы хотите добраться до Когахейры в этом году, уходить нужно немедленно.

Ночной успех на поле боя мало что будет значить, если в итоге мы окажемся заперты в собственном замке, в то время как остальные дерутся за империю. Я предпочла бы двигаться в своем темпе, чтобы это не выглядело бегством, но либо бегство сейчас, либо война с горожанами Сяна.

Я устало вздохнула.

– Хорошо, идем в Когахейру. Сейчас Оямада с остальной армией наверняка уже почти там.

Оба поклонились, словно приказ с самого начала исходил от меня, и за это я была им благодарна.

– Я поговорю с левантийским переводчиком и узнаю их планы, – сказал генерал Мото, во второй раз поклонившись. – Если позволите, ваше величество.

Я чуть не сказала, что пойду с ним вместе, но сжатая челюсть Мансина вынудила меня помедлить. Судя по лицу, он хотел что-то добавить. Я подняла брови.

– Что-то еще?

Он покосился на стоящего рядом со мной генерала Рёдзи.

– Я хотел бы поговорить наедине, ваше величество.

Мой язык сковала паника, но я отпустила Рёдзи кивком. В полном суетящихся людей дворе мы едва ли были наедине, но отсутствие обоих генералов, похоже, устроило Мансина. Он приосанился. Словно может говорить только с полной высоты своего роста.

– Вы не можете взять левантийцев с собой на запад.

Не вопрос и не совет, а просто констатация факта, и в первую секунду я подумала, уж не ослышалась ли.

– Не могу? – вскинулась я.

– Они нам не союзники. Они наши враги.

– Поправьте меня, если я не права, министр, но без них сейчас нам пришлось бы готовиться к длительной осаде. Они сражались за нас, когда нам не хватало солдат, и если это не делает их нашими союзниками, то что тогда?

Вокруг сновали левантийцы и вернувшиеся солдаты, весь двор кишел людьми, которыми я могла гордиться.

– И в результате этого сражения погиб светлейший Бахайн, хотя нам он был нужен живым. Убит левантийским лучником, как я понимаю. Императору Гидеону будет очень удобно, если мы застрянем здесь и не сможем драться, вот почему они нам не союзники. Им нельзя доверять.

– Чего больше в этом совете – мудрости или предубеждения?

Мансин напрягся.

– Мудрости, ваше величество. Те, кто готов склониться перед левантийцем, выполнять приказы левантийца и смотреть, как их лидер сражается бок о бок с левантийцами, уже выбрали сторону императора Гидеона. А остальным левантийцы здесь не нужны.

– Я понимаю, о чем вы, но все равно это больше похоже на предубеждение, чем на мудрость, министр.

Он придвинулся чуть ближе, и мне пришлось выгнуть шею.

– Я готов признать, что Рах э'Торин – достойный человек, но нельзя судить обо всем народе по действиям одного из них. Того, кому лучше держаться подальше от вас, если бы он знал свое место.

– А вы не должны судить обо всех по действиям Гидеона э'Торина.

– Так безопаснее.

Он был прав, но левантийцы – сильные союзники, а я доверяла Раху больше, чем большинству своих генералов. Забыть об этом и называть их просто врагами, просто варварами, захватившими наши земли, означало проигнорировать, сколько боли причинили им чилтейцы, даже если при этом стремились причинить боль нам. Упрощать все до хороших и плохих неправильно на всех уровнях, даже если таким путем можно заставить людей сражаться на твоей стороне. Четкие, неприступные границы. Мы хорошие. Они плохие. Вот только это не имело ничего общего с действительностью.

– Не стану притворяться, будто понимаю всю сложность их культуры, – уже спокойнее продолжил Мансин. – Но если они хотят уйти домой, пусть идут. Именно таково их желание, насколько я понял, когда они присоединились ко мне у Отобару. Им нужны корабли, чтобы отплыть домой.

– А если они не хотят уходить? Если хотят остаться? Или сражаться у Когахейры с Гидеоном?

Он без тени смущения посмотрел мне в глаза.

– Тогда их нужно запереть. Или перебить.

– Нет.

Мансин поднял брови.

– Нет, – повторила я. – Я не хочу быть таким правителем.

Он не ответил, но я не сомневалась, что он подумал: «Правителем, который удержит свою империю?» К горлу подкатила тошнота. Я хотела пройти мимо него, но он встал на моем пути, как будто я простая служанка.

– Если ваше упорство объясняется личным интересом к Раху э'Торину, – прошептал он, чеканя слова, – то я еще раз настоятельно советую не сближаться с человеком, само присутствие которого в вашей армии навсегда запятнает вас в глазах собственного народа.

Меня сотрясал гнев. И смущение. Я чувствовала, как вспыхнуло лицо, но могла лишь встретиться с Мансином взглядом или капитулировать.

– Желаете узнать, каковы мои чувства к нему? – прошептала я в ответ. – Да, я хочу, чтобы Рах э'Торин остался. Я ему доверяю. Но дело не в нем или ком-то еще. Я хочу править империей, основанной на терпимости, а не разделении. Хочу объединить Кисию, а если я пойду по тому же пути, что император Кин, ничего не изменится.

– Вы не можете позволить себе гнаться за идеалами, пока не окрепнете настолько, что выдержите их последствия. Какое дело простолюдинам до терпимости к чужакам, вызывающим страх? Если люди увидят, что правитель ставит интересы чужаков превыше интересов своего народа?

Вернувшиеся с победой солдаты присоединялись к сборам с радостным чувством, что мы наконец-то отправляемся в Когахейру. Для них мы выглядели императрицей и министром, обсуждающими детали, хотя мне казалось, что земля уходит из-под ног. Я построила все на вере в Мансина, на нашей общей цели. Когда наши надежды и стремления так бесповоротно разошлись?

– Как всегда, благодарю за совет, министр, – сказала я, напустив на себя уверенный и властный вид, несмотря на бушующие внутри чувства. – Я обдумаю ваши слова, но не буду принимать поспешных решений. В конце концов, именно благодаря левантийцам мы еще живы.

Я пошла прочь, прежде чем успела сказать что-то такое, о чем потом пожалею, и через десяток быстрых шагов поняла, что иду без цели. Но я шла дальше, ведь, остановившись, выглядела бы глупо, однако шла я с тяжелым сердцем, чувствуя себя оторванной от людей вокруг, даже тех, кто говорит на одном языке со мной и делит обычаи. Неужели все они того же мнения, что и министр Мансин? Что присутствие левантийцев подрывает мое правление, как бы яростно они ни дрались бок о бок с нами? Но даже если и так, разве мы способны атаковать Когахейру без них? С какой стороны ни посмотри, вряд ли это получится, и я была бы полной дурой, если бы отбросила такое преимущество.

«Самодовольство – это путь к поражению». Я не могла припомнить, чье изречение цитировала матушка, но именно оно терзало меня по пути к лестнице. Осада Когахейры с большой армией – хороший план, но вдруг можно придумать более хитроумный? Нечто более серьезное против того, кто был не только врагом, но и императором.

В моей голове начала зарождаться идея, и наконец-то я поняла, куда иду.

В моих покоях горничные собирали вещи, хотя это были не вполне мои покои и не моя одежда. Мне хотелось побыть в одиночестве, я взяла столик для письма и отнесла его в Пещеру.

– Позвольте мне, ваше величество, – сказала горничная, последовав за мной в коридор.

– Нет, я справлюсь, лучше сходи за Тором. Переводчиком-левантийцем. С длинными волосами.

Девушка выглядела так, будто я попросила ее спрыгнуть с балкона, но поклонилась и поспешила прочь.

В Пещере было пусто и холодно, две горящие жаровни плохо справлялись с утренней прохладой, пробирающейся через балкон. Предпочитая держаться ближе к теплу, я устроилась рядом с жаровней, вполуха прислушиваясь к шагам, возвестившим о приходе Тора. Я окунула кисть в чернила и задержала ее над бумагой. Как обратиться к фальшивому императору? Даже не кисианцу? Человеку, который ничем не заслужил свой титул, просто взял его силой, как и Кин до него?

Я улыбнулась. Узурпатор.

Тщательно подбирая слова, я начала писать. Было непросто найти правильные слова, но я закончила еще до прибытия Тора. Судя по его скорости, он предпочел бы оказаться в другом месте. Уже на пороге он поднял брови в качестве приветствия и вопроса.

– Тор, – сказала я, вдруг осознав, что послала за ним, не задумавшись, что хочу попросить об одолжении. Я ведь не имею права отдавать ему приказы. – Я… я была бы очень признательна, если бы ты мне помог. Я написала вашему императору Гидеону…

– Не моему.

Я сменила тактику. Говорить с Тором – это как с завязанными глазами ходить по комнате с дырами в полу.

– Прошу прощения. Я написала узурпатору Гидеону, но мне хотелось бы, чтобы письмо прочитал он лично, а не кто-то другой…

– Вы хотите, чтобы я его перевел.

Конечно, перебивать невежливо и в левантийском обществе, но после нашего последнего разговора я уже потеряла надежду, что его мнение обо мне или хотя бы манера поведения смягчится.

– Да, если можно, – сказала я, как будто вовсе не императрица. – Я была бы очень благодарна, если бы ты перевел письмо на левантийский.

Он нерешительно потоптался на пороге и уставился на меня как на диковину. Больше мне некого было попросить, а заставить я его не могла, осталось только улыбаться и надеяться. Тор разомкнул губы, и я была уверена, что он откажется, но он резко закрыл рот, кивнул и с хмурой гримасой шагнул к столу.

Он молча взял письмо и прочитал его. Пока он водил по строчкам кончиком пальца, я задержала дыхание. Неважно, что Тор думает о письме, что думает обо мне. Но я с трудом сдерживалась, чтобы не спросить, понравилось ли ему. Дойдя до конца, он не стал задавать вопросов, а просто вздохнул, смахнул волосы с лица и взял кисть.

Пока он работал, я расхаживала по залу, медленно и тихо. Стараясь не думать о словах министра Мансина. О поддержке левантийцев. О Рахе. О Рахе, который обнимал меня и желал так же сильно, как я его, в этом я была уверена. А потом вдруг перестал.

– Что означает слово «ичаша»? – спросила я, повернувшись к Тору. – По-левантийски?

Он переводил взгляд между моим письмом и своим медленно продвигающимся переводом, но тут же замер и нахмурился.

– Это значит «кровь». А что?

Кровь? Наверное, я ослышалась, ведь это какая-то бессмыслица, но я не могла спросить его, почему слово «ичаша» произнесли при таких обстоятельствах.

Любой другой счел бы мое молчание концом разговора, но только не Тор.

– Это сказал Рах? – спросил он, и вместе с этими словами с его губ слетел долго сдерживаемый вздох.

– Да. – Я ощутила жар при одной мысли о том, что мы вообще это обсуждаем. – По крайней мере, мне так кажется, хотя совершенно не имеет смысла, так что наверняка это было другое слово. Забудь.

Я усердно расправляла рукав, краем глаза наблюдая, не вернулся ли Тор к письму, но он так и не пошевелился. Тянулась долгая минута, заполненная успокаивающим потрескиванием угля, далекими звуками суеты во дворе и вечно присутствующим гулом моря, но все же громче всего прозвучал стук кисти о стол, когда Тор отложил ее в сторону. Зашуршала ткань – он повернулся и посмотрел на меня.

– Что такое? – спросила я.

– Он не стал заниматься с вами любовью?

Он задал этот вопрос с такой обескураживающей легкостью, что мои щеки вспыхнули. Я отвернулась и начала выговаривать ему за подобный вопрос, но он меня перебил.

– Простите за предположение, я могу и ошибаться, но в левантийском есть несколько слов, обозначающих кровь. «Ичаша» относится к менструальной крови, которую теряет женщина каждый цикл богини Луны.

Задать вопрос – это одно, но когда он продолжил говорить об этом как о погоде, мне хотелось зажмуриться и закрыть глаза руками, словно, если я не буду его видеть, то и слова не услышу.

Он замолчал, но в тишине было не легче, а мои щеки упрямо отказывались остывать. Когда я рискнула взглянуть на него, он все так же смотрел на меня. Кисть не коснулась бумаги.

– Простите, – неуверенно произнес он. – Вы… у вас не принято это обсуждать?

– Да! Мы не обсуждаем кровь и секс, как какие-то…

Я отвернулась. Я чуть не назвала его народ дикарями, и с ужасом думала о том, как легко это слово готово было сорваться с моих губ, хотя я вовремя остановилась, Тор, разумеется, понял, что именно я чуть не произнесла.

– Разве не дико подавлять разговоры о естественном и важном? – тихо спросил он.

Я не ответила, пожалев, что вообще задала этот вопрос, лучше бы он поскорее закончил письмо и убрался, но Тор, похоже, решил меня наказать.

– В степях пища и вода – драгоценные ресурсы, – сказал он, поднявшись. – Поэтому нельзя позволять гурту бесконтрольно расти. Каждый год может рождаться столько детей, сколько ртов мы способны прокормить. Иногда это довольно много. А иногда очень мало. В любом случае, члены гурта должны следить за численностью, чтобы всем хватило еды, поэтому мы осторожны. Левантиец уж точно не ляжет с женщиной, не спросив о ее цикле, а левантийки всегда следят за своим циклом. А вы… рожаете детей, когда придется?

На его лице не было стыда или смущения, но я ненавидела его за это, как и за легкую насмешку в вопросе.

– Кисианские мужчины хотя бы пьют эпайю?

– Я… Что это? – спросила я.

– Раздробленные семена эпы, такого фрукта. Может быть, у вас он называется по-другому, но эти семена уменьшают мужскую силу.

Я почесала нос, обрадовавшись возможности сменить тему, хотя бы слегка.

– Звучит отвратительно. А как на вкус?

– Я не знаю. Никогда не пробовал.

В его ответе чувствовалась настороженная сдержанность, он потеребил край рубахи, что придало ему совсем юный и неловкий вид. Человек, который на моих глазах убил другого левантийца, который ездил верхом лучше любого кисианца и как ни в чем не бывало рассуждал о женской крови, наконец-то смутился.