Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 194 (всего у книги 341 страниц)

– Я сказал, что да. Гидеон – наш Первый Клинок, и я ему доверяю.

В моих словах было слишком много лжи, и я не смотрел Кишаве в глаза. Я не мог объяснить почему, а только указал на чилтейский шатер, чилтейские ножи и чилтейские слова, и на все это Гидеон имел причины. Вместо того чтобы рассказать о страхе, который видел в его глазах, я пожал плечами.

– Возможно, Эска был прав и мир меняется.

– Возможно.

Она отвернулась, избегая моего взгляда так же, как и я.

– Ты так не считаешь? Не хочешь сражаться?

– Не хочу, капитан. И не понимаю, почему столько гордых левантийцев позволяют держать себя как собак, довольны жизнью, пока есть еда, вода и можно покрывать кобыл.

– Ты первая сдалась коммандеру Брутусу.

– И я ошиблась! – Ее взгляд метнулся ко мне, щеки вспыхнули. – Я ошиблась, ясно? Так же, как ошиблась в тебе. Я хотела, чтобы ты победил Эску в ту ночь, поскольку ты один помнил, что здоровье тела и здоровье духа – это не одно и то же. Когда одно заболевает, как бы сильно ни было второе, приходит смерть.

Кишава снова смотрела в сторону, куда-то мимо меня, за пределы этого ада. Но она оставила во мне жало, оно жгло своей честностью, и я тяжело сглотнул, страшась ответа, но все же чувствуя необходимость задать вопрос.

– А сейчас?

– А сейчас я знаю, что нет смысла биться за честь, за наши законы и наш дух, если ценой станут одни лишь страдания. Теперь я жалею, что Эска не забрал нас домой. – Кишава встала. – Иди, сражайся за Гидеона. Сражайся за чилтейцев. Но я в этом участвовать не буду.

Она ушла, и, к своему стыду, я дал ей уйти. Я отпустил ее, потому что не нашел слов, чтобы вернуть. В чем бы я ни заверял Гидеона, я был согласен со всем, что она сказала, но не мог этого признать.

Йитти будто и не слышал нашего разговора и смотрел в пустоту, думая о своем, как всегда. Мне было нужно, чтобы он произнес хоть что-нибудь, и я переминался с ноги на ногу, не в силах сказать, какой ответ от него больше всего жду.

– В чилтейской войне погибнет много левантийцев, – наконец начал он. – Но из-за отказа погибнет еще больше. В любом случае, я лучше встречусь с ними с оружием в руках, так что, если таково твое решение, я еду с тобой. Амун слишком болен, но остальные приходят в себя.

В ту же ночь принесли наши сабли и вернули лошадей. Оружие сложили у кострищ, на каждой куче был грубо нарисован символ наших гуртов. Сабли, ножи, луки, дубинки, метательные копья – они собрали все, вернув жизнь в глаза тех, кто был рожден сражаться. По законам нашего народа это единственная цель – сражаться, охотиться, убивать, умирать.

Нашу кучу контролировал Йитти, чтобы не пришлось потом штопать Клинков, подравшихся из-за лучшего оружия, но мое принес Джута.

– Капитан. – Он отсалютовал, когда я взял оружие из его рук. – Я поеду с тобой.

– Ты еще не заклеймен, Джута, – сказал я. – На тебе нет нашего символа, и лошади у тебя тоже нет.

– А как же лошадь Оруна? Или Эски?

От его слов по мне пробежал холодок ужаса.

– Они еще здесь. Их души не свободны. Ты не можешь ехать на их лошадях, ведь это все еще их лошади.

– Тогда лошадь Хаматета. Она…

Я поднял руку.

– Ты не можешь ехать с нами в бой, пока не заклеймен. Таков наш закон, не важно, насколько далеко мы от дома.

– Но, капитан…

– Довольно. Ты должен остаться с Амуном и другими мальчишками.

Джута уже собрался уходить, но путь ему преградил Гидеон.

– У нас есть для него лошадь.

– Гидеон, это не…

– Парень, твой капитан прав. Это против наших законов, и ни один капитан не вправе разрешить тебе участвовать в битве, но я твой гуртовщик, и я говорю, что на этот раз правилами можно пренебречь. Мы далеко от дома, и нам всем нужно что-то, за что стоит сражаться. Ради чего жить.

Я поджал губы, раздраженный тем, что он вмешался, не поговорив сначала со мной. Но за нами наблюдало слишком много глаз, чтобы сказать об этом вслух.

– Если таков твой приказ, Первый Клинок.

– Да. Мальчишка может пока сражаться, а потом мы сделаем его мужчиной.

Остановившись, только чтобы получить мое разрешение, Джута ушел с Гидеоном, следуя за ним по пятам, как новорожденный жеребенок. Я провожал их взглядом, размышляя, не пожалеет ли парнишка о своем выборе, когда в битве на нас падет безжалостный клинок смерти.

Дзиньзо ждал меня в загоне, и мое сердце радостно дрогнуло, когда я увидел его целым и невредимым. Его давно не чистили и не снимали седло, косы в гриве превратились в колтуны, но мои глаза защипало от слез, когда я дотронулся до его шеи и он прижался своей головой к моей. Я выдохнул, провел по его шее рукой, впитывая его тепло и запах. Накатила тоска по дому, но я отогнал ее и снял с мерина седло, собираясь внимательно осмотреть перед выездом. Орун был бы в ярости. Он никогда бы такого не допустил, но его больше не было с нами.

– Не волнуйся, – сказал я Дзиньзо, оглядывая его в поисках потертостей. – Я никому больше не позволю тебя забрать.

Собравшись у костров на ужин, мы узнали, что только Первые Клинки Шетов и Третьи Клинки Намалака отказались сражаться. В этот вечер они сидели в стороне, но среди охватившего остальных странного ликования легко было поверить в будущее, обещанное Гидеоном. Легко поверить, что в конце концов все будет хорошо.

Пока Йитти не нашел Кишаву висящей на дереве у забора. И среди радостных криков, смеха и песен я вернул богам четвертую душу.

Глава 12

Мико

Я надела свое самое лучшее платье. Черные шелковые рыбы плыли по черному шелковому морю, а на рукавах, от плеч до запястий, черной нитью были вышиты молитвы. Даже на поясе-оби черные ленты вплетались в алый, хотя дракон Ц’ая по-прежнему раздирал когтями кровь, его золотые нити поблескивали в свете фонаря.

Снаружи затянули молитвы священники, и то нарастал, то затихал поток шагов, по мере того как люди складывали молитвенные дощечки на ступени, но внутри святилища господствовала тишина. Матушка стояла на коленях рядом с Танакой. Она не переоделась. И не шевелилась. Не говорила. Никому не позволили к нему прикоснуться, даже смыть кровь с его кожи.

Вошел священник – чилтейский священник в серой бесформенной рясе, хотя он был недостаточно высокого ранга, чтобы закрывать маской лицо. Не взглянув на живых, он сразу направился к доминусу Лео Виллиусу, лежащему с противоположной от алтаря стороны. Глаза его были все еще открыты, глядели в потолок, но ничего не видели. Положив на грудь покойника деревянный диск, священник вздрогнул и снова вышел, не сказав ни слова.

Я рискнула посмотреть на матушку, стоящую на коленях с другой стороны от тела Танаки. Его трупа. Трудное слово, но я заставляла себя употреблять именно его, заставляла смотреть на щель между его шеей и головой и твердила самой себе, что он мертв. Танака, мой брат-близнец, мой лучший друг, мой мир. Он умер и больше никогда не вернется.

Я осталась одна.

Меня одолевали мысли: «А что, если?» Если бы только я его остановила. Если бы поехала с ним. Если бы я нашла правильные слова и остановила руку его величества. Если бы только… Но сделанного не воротишь. Он бросил вызов императору и проиграл, и за это погиб. И если я не буду умнее, меня ждет та же судьба.

Мое сердце омывали слезы, но я не позволила им пролиться из глаз. В этот день я потеряла брата, но оплакивать его слишком рискованно. Пока еще рано. Только не сейчас, в первом дуновении надвигающейся бури.

Напротив меня единственный оставшийся союзник остекленевшим взглядом смотрел на тело своего сына.

– Матушка?

Она не пошевелилась.

– Мама?

По-прежнему никакой реакции.

– Что теперь будет?

Она не подняла голову. Императорский головной убор валялся на полу, и ее волосы рассыпались по плечам, спутались от пота и крови.

– Мама?

– Что теперь будет? – наконец повторила она, не поднимая головы. – Я убью своего мужа. А потом покончу с собой. И тогда все закончится.

От ее слов у меня засосало под ложечкой.

– Мама…

– Я должна была это сделать давным-давно. Нужно было убить его, пока он был слаб, стоило рискнуть. – Она не отрывала глаз от тела Танаки. Снаружи снова затянули песнопения священники. – Но я слишком боялась потерять все, а теперь все потеряла, так или иначе.

– Еще не потеряла. – Я придвинулась ближе, не вставая с колен. – У нас еще есть поддержка. Мы можем бороться. Мы…

Матушка подняла голову, в ее глазах сверкнуло что-то безумное.

– Зачем? Мой сын умер.

Она говорила так громко, что священники снаружи прервали песню, но потом затянули ее еще громче. Я выпустила дрожащий вздох.

– Твой сын не хотел бы, чтобы ты сдалась.

– У мертвых нет желаний.

Она снова посмотрела на Танаку. Безжизненного. Мертвого. Я опять напомнила себе, что ничего уже не поправить. Еще будет время его оплакать. Еще будет время сожалеть, сомневаться и бояться.

– Так не должно быть, – сказала я. – Мы не можем просто сдаться. Не можем просто сидеть сложа руки. Мы еще можем бороться… Мы…

– Ради чего? Танака мертв!

– Но я еще жива!

Поющие священники снова запнулись и опять запели громче, но матушка мне не ответила. Лишь посмотрела мне в глаза с ледяным укором, а потом снова опустила голову и сложила руки на коленях.

Я вскочила в водовороте черного шелка и шагнула к двери, надеясь, что матушка заговорит, позовет меня обратно. Но она промолчала. Я вышла в ночь, сминая сандалиями бумажки с молитвами. Цветы лотоса покрывали не только ступени святилища, но и были рассыпаны во дворе, струились к воротам, как дорога на небеса. Столько молитв, чтобы проводить моего брата, показать ему путь. Столько людей признавались в верности Отако, но побоялись встать рядом с ним, когда он больше всего в них нуждался.

В моих покоях ожидала Инь. Когда я задвинула дверь, горничная поспешно убрала руку с головы Чичи, вскочила и поклонилась.

– Ваше высочество, простите, я…

– Скрашивала одиночество моему лучшему другу, – сказала я. – И за это ты не только прощена, но и заслужила благодарность. А сейчас ты должна сделать для меня кое-что еще.

– Что вам будет угодно, ваше высочество.

Я застыла, быстро поразмыслив. Покинув святилище, я не останавливалась ни на секунду, само воплощение гнева, страха и горя, и теперь нужно было проглотить все эти чувства и обдумать следующие шаги, как настоящий игрок в Кочевников, не кидаться в игру впопыхах.

Но времени у меня было мало. Возможно, он уже делает свой следующий ход.

«Первый урок в сражении – не мешкать в начале. Передвинь фигуру, прежде чем ее передвинет за тебя враг».

– Перетяни этот узел.

Я показала на свой пояс, и Инь нахмурилась, пытаясь понять, что с ним не так.

– Как пожелаете, ваше высочество. Слишком туго?

Она начала развязывать узел, который недавно завязала.

– Нет, – сказала я. – Завяжи его императорским узлом.

Она помедлила, ее руки задрожали.

– Но, ваше высочество, императорский узел носят только…

– Делай, что говорю.

– Хорошо, ваше высочество.

Прежде чем взяться за работу, она размяла пальцы, но все равно действовала менее проворно, чем обычно. А когда закончила, я не посмела посмотреть на узел, боясь растерять решимость.

– А теперь – золотые булавки для волос, – велела я, глядя прямо перед собой. – Ты знаешь какие.

Кивнув и забравшись на табурет, чтобы было сподручнее работать, Инь сотворила корону из золотых шпилек и украшенных драгоценностями гребней, каждый ей приходилось прилаживать дважды, так тряслись у нее руки.

Когда наконец все было закончено, она уставилась в пол. Вероятно, Инь догадалась, что грядет – когда я попросила принести мои ножи, она даже не вздрогнула. Инь аккуратно закрепила пояс с ножами под поясом-оби, так что наружу торчали лишь рукоятки. Длины короткого летнего плаща как раз хватало, чтобы их прикрыть, и пока Инь завязывала его у меня на шее, я смотрела, как наплывают на луну облака. Воцарилась тишина. Поминальные барабаны в городе прекратили выбивать ритм уже час назад, каждый их удар напоминал тот звук, с которым упала на пол голова Танаки.

Я не позволю, чтобы мою голову постигла та же участь. Ни за что.

– И последнее задание, прежде чем ты пойдешь спать, – сказала я, когда Инь отступила в сторону.

– Что вам будет угодно, ваше высочество.

– Ступай на конюшню и оседлай Сидзо. Незаметно.

Она вскинула голову.

– Но вы же не уезжаете, ваше высочество?

– Нет, если все получится. Но сегодняшний день научил меня, что нужно быть готовой ко всему, просто на всякий случай. А теперь поторопись и не задавай больше вопросов.

Она поклонилась и собралась уходить.

– Нет, постой.

– Ваше высочество?

Я положила руку на голову Чичи и потрепала ее за уши. Она ткнулась в мою ладонь, но опустила хвост, словно знала, что я собираюсь сказать.

– А когда вернешься из конюшни, отведи Чичи к Эдо. Насколько я знаю, герцог Сян на время своего визита снял дом на Высоком тракте. Его нетрудно будет найти, если ты поспрашиваешь. Скажи ему… – Моя рука замерла на шкуре Чичи. – Скажи ему, пусть присмотрит за ней, и что я надеюсь на его поддержку, как и на поддержку его отца. Скажи, пусть вернет ее мне, когда придет время.

Инь снова поклонилась, хотя и скривила губы.

– Как пожелаете, ваше высочество.

Я опустилась на колени перед Чичи, и она лизнула меня в нос.

– Я буду по тебе скучать. Не знаю, что грядет, но Эдо за тобой присмотрит.

Мне столько хотелось сказать, но Чичи не нужны были слова, лишь прикосновение моей руки при расставании, и, хотя я обещала себе, что снова ее увижу, осознание того, что это неправда, разрывало мне сердце.

И мое сердце снова разорвалось, когда Чичи вышла из комнаты вместе с Инь, а я осталась в одиночестве.

В этот момент моя решимость могла дрогнуть и раствориться, если бы я промедлила, если бы огляделась и позволила горю просочиться из полной воспоминаний комнаты, но я не стала задерживаться. Не могла. Я проверила кинжалы и вышла в коридор, сандалии яростно шлепали весь путь до покоев императора Кина. За моим приближением наблюдали два императорских гвардейца.

– Я пришла увидеться с его величеством, – заявила я со всей возможной уверенностью.

– Его величество велел его не беспокоить, ваше высочество, – отозвался гвардеец. – Может быть, завтра…

– Нет, сейчас. Попросите его… Нет. Скажите ему, что я с ним встречусь.

Оба ненадолго заколебались, обменявшись встревоженными взглядами людей, которые привыкли к многолетнему миру и не готовились к многолетней войне. Потом один поклонился.

– Ваше высочество, – сказал он, приоткрыл двойные двери на узкую щель и шагнул внутрь. Раздались приглушенные дверьми голоса, но, вернувшись, гвардеец кивнул.

– Он встретится с вами, ваше высочество.

Оба взялись за ручки и раздвинули двери. Я завернулась в плащ и вошла.

Покои императора Кина была обставлены скудно, вопреки его титулу, из всех украшений – только несколько акварелей и карт на стенах. Стол, пара сундуков, шкафчик для свитков и низкий столик – вот и все содержимое комнаты. Ни одной вазы, статуи или ширмы, даже ни одной шелковой подушки на полу.

На столе лежали остатки трапезы, но императора нигде не было видно. Я стояла в одиночестве в центре циновки и сжимала кулаки, пытаясь изгнать чувство, что я шагнула прямо в логово льва. Но как бы глубоко я ни дышала, это не могло замедлить паническую барабанную дробь моего сердца.

– Ваше величество? – сказала я, прежде чем сумела придумать что-нибудь получше.

– Госпожа Отако. – Неровной походкой он вышел из другой комнаты. Единственный глаз оценивающе меня рассматривал. – Чего вы хотите?

Ни извинений. Ни объяснений. Ни сочувствия. Урок номер пять – боги никогда не ошибаются.

– Вашей наследницей буду я.

В отсутствие бровей ему было трудно показать свое удивление, но его губы раздвинулись в резком смехе.

– Серьезно? И с чего ты так решила?

– Потому что сегодня вы нажили много врагов среди северян. Если вы объявите наследником кузена Батиту, не позже чем через год начнется гражданская война, и вы это знаете. Вам нужен наследник, который объединит нацию, а не разделит ее, иначе Кисию захватят чилтейцы. Или еще кто-нибудь воспользуется вашей слабостью.

Его покрытые шрамами губы дернулись в усмешке.

– А ты, значит, не разъединишь нацию, дочь Катаси Отако?

– Я – Ц’ай. Именно вокруг этого, как вы сами сказали, я должна построить свой план. Третий урок.

На его лице вспыхнуло удивление, но тут же исчезло, сменившись горьким смехом.

– Ага, кое-кто наматывал на ус, но, к сожалению, это могло быть верным вчера или даже сегодня утром, до того момента, когда твой брат при всех придворных объявил себя гордым наследником Отако. Твой отец тоже любил называть меня узурпатором.

– Я – не мой брат. И не отец.

Сложив руки за спиной, он начал медленно расхаживать по комнате, и подол императорского халата полоскал по циновке.

– Это, безусловно, говорит в твою пользу, но скажи мне, Мико, ты и в самом деле собираешься убить меня, если я откажусь? Ну-ну, не стоит так удивляться. Я же был воином, прежде чем стал императором. Люди, у которых есть оружие, даже ходят по-другому, в особенности когда скрывают оружие.

Я откинула край плаща, словно штору, продемонстрировав два ножа за поясом.

– Они не для вас. После стольких покушений на мою жизнь было бы глупо не предусмотреть защиту, вы так не считаете?

– Если бы я хотел твоей смерти, то давно бы уже приказал тебя убить.

– Я знаю. – Я выросла с верой в то, что меня оберегает материнское влияние при дворе, и лишь оно одно, но Танака сегодня умер, и она была бессильна. Я проглотила комок в горле. – Когда вы подсылали к нам убийц, на самом деле вы не сильно старались, верно? Вы просто хотели запугать матушку. Хотели запугать нас.

Он прищурился, и лоб словно надвинулся на глаза.

– Ты унаследовала прозорливость своего деда Лана. А твоя мать – лишь его гордыню. Я не стал бы сожалеть, если бы у кого-то из убийц получилось, но это правда, я не особо старался. А потом и вовсе перестал, потому что вместо меня этим занялась твоя мать.

У меня перехватило дыхание.

– О чем это вы?

– Я о том, малышка Мико, что уже почти два года я не отправлял к вам убийц. Тот человек на постоялом дворе… Что ж, скажем так – твоей матери требовалось создать обо мне определенное представление, которое она могла бы с выгодой показать своим сторонникам-северянам.

Тот убийца на постоялом дворе. В доступном для посторонних месте. И в последний момент он убрал клинок. Я уставилась на императора Кина, и возражения так и не слетели с моих губ. Матушка всегда говорила, что готова на все ради достижения целей, но никто и представить не мог, что она способна устроить фальшивое нападение на собственных детей.

– Ее чилтейским союзникам понравилось это представление, – продолжил он, когда я так и не подобрала слова. – Ей всегда хорошо удавалось устраивать грандиозные спектакли, чтобы привлечь на свою сторону сердца и умы.

– Чилтейские союзники? Но… Это же вы планировали заключить мирный договор. Вы хотели выдать меня за доминуса Лео Виллиуса.

Прежде чем я успела закончить, император Кин покачал головой, а его улыбка стала почти сочувственной.

– О нет. Нет-нет-нет. Я хотел заключить договор, это так, но невозможно поддерживать мир, когда уже идет война. Ее война. Она пыталась одновременно избавиться и от меня, и от сторонников войны среди чилтейской Девятки. Ты была гарантией, что она расплатится с новыми союзниками, а Танака – подачкой северянам, когда она приказала им не сражаться с чилтейскими налетчиками. О да, и за этим тоже стояла она. Все ради того, чтобы внушить всем, будто я слишком ненавижу северян и не способен позаботиться о собственной империи. Будто я слишком стар. Слишком слаб. Не могу забыть обид. И что меня нужно уничтожить.

И он ей это позволил. Позволил матушке двигать свои фигуры, устраивать западни. И, несомненно, намеревался обратить это против нее. Но удар принял на себя Танака. Танака, впитавший все это, внимая каждому слову матушки, и выступивший за империю, которую любил. Мое сердце снова оборвалось, и по всему телу пошли трещины, от подметок сандалий до кончиков золотых шпилек. Это матушка его убила. Собственного сына.

Я смахнула слезу ладонью. Рядом с Танакой я ничего не значила.

«Ради брата ты должна воспользоваться этой возможностью. Другого пути нет».

– Сама понимаешь, Танака не оставил мне выбора.

Я подняла голову.

– Не оставил выбора? Вы могли бы…

Он поднял несуществующие брови.

– Мог бы что? Если ты хочешь править, то должна мыслить как императрица, – сказал он, и, хотя мне хотелось поверить в мягкость его голоса, по лицу было ясно, что голос лжет. – Если бы я арестовал Танаку, он стал бы поводом для мятежа. Если бы я не сделал ничего, он сидел бы сейчас на Алом троне, я был бы мертв, а чилтейцы воспользовались бы ошибками твоей матери. Надвигается война. Она давно уже грядет, и я к ней готовлюсь. Лишь я могу победить в этой войне. Твоя мать думает только о собственных страданиях. Какое бы влияние она ни приобрела при дворе за эти годы, лишь я вел в сражения армии Кисии. И только страх перед солдатом-императором до сих пор обеспечивал нам защиту.

Страх перед ним. Ему хватило лишь кивка. Один кивок, и мой брат погиб, а вместе с ним и моя мечта о свободе. Из гордости я проглотила слезы.

– Они научатся бояться и меня.

Император Кин сложил искалеченные руки за спиной и посмотрел на меня холодным оценивающим взглядом.

– И для этого уже есть причины. Один твой дед убил другого. Твой отец пытался спалить всю империю с помощью колдовства. Брат только что объявлен изменником, а мать сделала нас уязвимыми перед нападением, лишь чтобы навредить моей репутации военачальника – на единственной стезе, где она еще не сумела нанести мне удар. Видишь ли, Отако прославились не благодаря своей мудрости и чести.

– Я – не мой брат. И не отец, – повторила я. – И не мать.

– Да, но ты незаконнорожденная дочь изменника.

– Для кого-то изменника, а для кого-то героя. Вы как никто другой должны это понимать.

Он улыбнулся одними губами.

– Для кого-то безумец, а для кого-то пророк?

– Что-то в этом роде.

Он снова посмотрел на меня, в единственном глазу полыхало пламя. Я выдержала его взгляд, хотя мне и хотелось отвернуться, не сдвинулась с места, хотя мне хотелось убежать, и слегка улыбнулась, хотя мне хотелось вцепиться ему в глотку. Не время горевать. Не время мстить. Пока еще не время.

– Как повезло бы Лео Виллиусу, если бы ты влюбилась в него, а не желала ему смерти, – наконец сказал он.

– Я не желала ему смерти. Мне просто не хотелось, чтобы меня отослали. Здесь мой дом. Моя империя. Я всю жизнь буду служить Кисии, а не Чилтею.

Его губы тронула улыбка, и мое сердце забилось с новой надеждой. Надеждой, за которую я себя ненавидела. Что бы ни устроила моя мать, этот человек убил моего брата.

Еще не время.

– Что ж, Мико Ц’ай, – сказал он. – Твое предложение… звучит интересно.

Я отметила, каким именем он меня назвал.

– Интересно?

– Надеюсь, ты простишь меня за то, что я не успел его как следует обдумать. Возможно…

В коридоре раздались шаги, и я чуть не закричала, чтобы посетитель убирался. Император слушал меня и разговаривал как с равной, его слова слой за слоем срезали фальшь. В моей душе только что загорелась надежда на новое будущее, но через секунду двери открылись и на пороге появилась матушка с почерневшим луком в руках. Гвардейцы не помешали ей приложить стрелу к тетиве.

Император Кин раскинул руки в приветственном жесте.

– Как поэтично, – сказал он. – А я думал, его закопали.

– Нет, но скоро так и будет, – отозвалась она, глядя только на императора. – Танака был моим сыном!

– Но не моим.

Она взвыла, и лук затрясся в ее руках, а по щекам хлынули слезы.

– Мне следовало сделать это много лет назад, – сказала матушка, готовясь выпустить стрелу.

С такого расстояния она могла даже не целиться.

– Мне тоже. Капитан!

Открылась дверь в спальню Кина, и оттуда высыпали шестеро императорских гвардейцев, хрустя ногами по тростниковым циновкам. Двое молча вскинули луки, не дрогнув, когда нацелились на императрицу, а остальные положили ладони на рукоятки кинжалов.

– Бросьте лук, ваше величество, – сказал капитан Лассель, как будто обращался к расшалившемуся ребенку.

За этим требованием стояло много невысказанных обвинений. Угроза императору – это государственная измена. Наказание за измену – казнь. Даже для императрицы.

Если бы я могла прожить это мгновение еще раз, то заметила бы, как эти мысли пробегают за ее веками, заметила бы тот момент, когда горе пересилило все остальное. Матушка крепче сжала лук, так что побелели пальцы. И снова мое будущее оказалось под угрозой. А еще секунду назад император Кин прислушивался ко мне.

– Нет! – закричала я и бросилась вперед, не успев даже помолиться, чтобы никто из гвардейцев не попал в меня.

Кто-то не удержался и выстрелил, бумажная панель с треском разорвалась как раз в тот миг, когда мы повалились на пол. Но боли я не почувствовала, я ощущала лишь, как матушка барахтается в шелках, пытаясь освободиться.

– Глупая девчонка! – зашипела она, отталкивая меня, но тут другая рука дернула меня и подняла на ноги.

– Не прикасайтесь ко мне, капитан! – рявкнула матушка. – Я ваша императрица.

– Вы должны пойти с нами, ваше величество, – сказал капитан.

Я восстановила равновесие, но все труды Инь пошли насмарку, выбившиеся локоны щекотали мне щеки.

Матушка рассмеялась.

– Пойти с вами? Чтобы вы меня заперли? – По ее щекам текли слезы, она как будто уменьшилась в размерах и тряслась от ярости. – Он убил моего сына! – Она ткнула пальцем в его величество. – Своего наследника! Вот где настоящая измена.

Ее белокурые волосы рассыпались в беспорядке, падая на влажные губы, и, хотя матушка утратила привычную статность, выглядела она еще более устрашающе. Капитан Лассель и его гвардейцы стояли между ней и императором Кином, но их как будто не существовало, так напряженно взирали друг на друга император и императрица Кисии, без жалости, без прощения, в их глазах горели только боль и злость.

– Матушка, – сказала я, неуверенно шагнув к ней. – Не делайте этого. Танака…

Имя моего брата послужило спусковым механизмом. С воплями и брызжа слюной, матушка бросилась на барьер из гвардейцев, царапаясь и брыкаясь, так что ее ноги запутались в шелке.

– Мой сын! – яростно взвыла она. – Ненавижу тебя! Ненавижу! Ты забрал у меня всех – мать, отца, братьев. Я хочу, чтобы ты умирал медленно, а я наслаждалась бы каждым мгновением.

Гвардейцы преградили ей путь, не отреагировав на ее проклятья.

– Прошу тебя, мама…

С последним завыванием она осела на колени и начала раскачиваться взад-вперед, прижав руки к груди, словно укачивает ребенка, которого никогда больше не сможет обнять. Это зрелище разрывало мне сердце. Она всегда больше любила Танаку. Она попыталась продать меня чилтейцам в обмен на армию, чтобы обеспечить его будущее, даже рискуя развязать войну. Но императрица все-таки была моей матерью.

– Пожалуйста, не надо, – сказала я. – Мы можем…

Она прыгнула, как златокудрый волк, и влепила мне пощечину, отбросив меня назад. Щеку ожгло болью.

– Как ты смеешь вставать на его сторону? Ты ничего не знаешь! Ничего! Если бы не ты, он уже был бы мертв!

– А если бы не ты, Танака был бы еще жив!

Я прикрыла рот рукой, как будто могла запихнуть слова обратно, но было слишком поздно.

У нее отвисла челюсть, но, прежде чем матушка успела ответить, в коридоре снова раздались шаги и в открытой двери появился генерал Рёдзи, а за его спиной еще четверо гвардейцев.

– А, Рёдзи, удивлен, что вы так задержались, – сказал император Кин из-за стены гвардейцев. – Пытаетесь загладить свою вину за то, что подчинились моим приказам? Мальчишку вы этим не вернете. Как и не заставите ее любить вас, хотя вы определенно это заслужили после стольких лет преданности.

Генерал Рёдзи пропустил его слова мимо ушей и посмотрел на капитана Ласселя – врага в таком же мундире.

– Отойдите, капитан, – сказал он. – Таков мой приказ.

– Боюсь, я подчиняюсь напрямую императору, генерал, – ответил тот. – Его императорское величество – главнокомандующий кисианской армии.

– Был им, пока не предал собственный народ.

– Здесь есть только один изменник.

– Генерал Хаде Рёдзи, – заговорил император Кин из-за спин гвардейцев. – С этой минуты вы отстранены от должности командующего императорской гвардией. Генерал Лассель, арестуйте ее величество, даже если вам потребуется ради этого убить пятерых изменников.

– Есть, ваше величество.

В голосе Ласселя слышалось удовлетворение, но когда он шагнул к моей матери, ее взгляд скользнул к гвардейцу рядом с Ласселем. Видимо, Лассель тоже это заметил. Он начал поворачиваться, и меч вонзился ему в бок, а не в спину. С беспощадной твердостью гвардеец провернул клинок и выдернул его. На циновку плеснула кровь.

– Он нужен мне живым! – выкрикнула матушка, когда в схватку ринулся генерал Рёдзи. – Уйди с дороги, Мико. Это не твое дело.

– Нет! – Я шагнула к Рёдзи, но обратилась к матушке. – Вы меня не слушаете. Вы не можете его убить. Не можете арестовать. Вы сговорились с чилтейцами, но разве хотите, чтобы они нас уничтожили? Кисия нуждается в нем, матушка.

– Кисия никогда в нем не нуждалась, – огрызнулась она, брызжа слюной. – Он просто заставлял всех так думать. А теперь он зашел слишком далеко, и его правлению пришел конец. Как и его жизни.

– Вы не удержите империю такими методами, – сказала я.

– Он не твой отец.

– Я знаю.

– Он убил твоего брата!

– Я знаю.

За моей спиной император Кин сипло дышал сквозь изуродованные губы. Я никогда не думала, что встану между ними. Даже вообразить не могла.

– Если ты встанешь на его сторону, для меня ты умерла, – сказала матушка. – И не думай, что я шучу. Отойди, Мико.

– Нет.

Ее губы сжались в мрачную линию.

– Арестуйте их обоих.

Как и в тронном зале, генерал Рёдзи на мгновенье замер, но лишь на мгновенье, скользнув по мне взглядом, словно не потратил многие часы, обучая меня искусству владения мечом, кинжалом и луком, словно никогда не оберегал меня, словно я была никем.

– Да, ваше величество.

У Рёдзи было больше людей, но за его спиной находился целый замок, нужно лишь пробить путь к двери. Крепче схватив потной ладонью кинжал, я не сдвинулась с места, наблюдая за приближением генерала.

– Уведите отсюда его величество, – сказала я, не поворачиваясь, в надежде на то, что коварное влияние матушки не распространилось и на других гвардейцев императора.

За моей спиной зашуршали по циновкам сандалии, и я бочком передвинулась к двери, как единственный живой барьер между враждующими сторонами, при этом поглядывая на Рёдзи – осмелится ли он на меня напасть.

– Если вы думаете, что я не стану сопротивляться, то вы глупец, – сказала я, пытаясь оттянуть время. – А если думаете, что она готова смириться со смертью обоих детей, то глупец вдвойне.