Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 193 (всего у книги 341 страниц)

Ни от кого не укрылись колебания генерала, оказавшегося между двумя разъяренными тиграми, но что бы ни происходило в его голове, губы произнесли:

– Слушаюсь, ваше величество.

Генерал Рёдзи поднял руку, и группа императорских гвардейцев окружила его величество защитным кольцом, а остальные двинулись к Танаке. Сидящая на кушетке матушка тоже казалась высеченной из камня.

– Я предполагал, что до этого дойдет, – сказал Танака, когда гвардейцы сомкнулись вокруг него и вытащили клинки. – Но я знаю то, что вы предпочли бы утаить от всех. Вы пытались меня убить. Планировали отстранить. Вы всегда делали вид, будто меня не существует, потому что ваши притязания на трон основывались на том, что у императора Лана Отако не было наследника. Но это с самого начала было ложью и остается ложью до сих пор. – Он раскинул руки. – Император Лан – мой дед. Я сын и наследник Катаси Отако. Этот замок – дом моих предков. Граждане Коя – мои вассалы, а это – мой трон.

Я слышала грохот сердца в ушах.

– Нет, – прошептала я в ладони. – Нет, Танака, нет. Не надо. Только не так.

Матушкино лицо стало таким же пунцовым, как ее одежда, а безумные слова Танаки застали генерала Рёдзи на полпути. Он остановился перед Танакой и его сторонниками и посмотрел на трон. Но не получил оттуда помощи.

– Катаси Отако предал собственную семью. – Слова императора Кина прозвучали не менее яростно, несмотря на спокойный тон. – Катаси Отако был убийцей. По его вине погибли тысячи. Если он твой отец, это не делает тебе чести.

– Вы знали, что я его сын, и лгали только ради того, чтобы удержать трон.

– Конечно, знал! – проревел Кин, ярость как будто вырвалась из пасти огромного черного медведя. – Вы же на одно лицо. У вас одинаковая походка. И говоришь ты в точности так же. Ты стоишь здесь, раскинув руки, словно считаешь себя богом, и думаешь, что все склонятся перед тобой, потому что ты Отако. Он был в точности таким же. Но он был изменником, и ты такой же. – Император подошел к краю помоста, ярость придала ему сил, таким я не видела его много лет. – Ты всеми силами старался подорвать власть императорского трона. Ты растоптал мирный договор, и все ради чего? Чтобы еще тысячи погибли из-за Отако. Позовите палача!

Все охнули.

– Нет! – вскричала матушка, хватая Кина за руку. – Он мой сын!

– Но, как он только что объявил, не мой, – рыкнул император. – Я ничего ему не должен. Танака Отако, я лишаю тебя наследства. С этой минуты ты больше не Ц’ай и не можешь иметь притязаний на престол, который так хотел уничтожить твой отец. В наказание за нападение и убийство доминуса Лео Виллиуса из Чилтея и за то, что ты осмелился оспаривать права императора, наместника богов на Алом троне, ты приговариваешься к смерти. Чего вы ждете, генерал? Вам нужен более ясный приказ?

Генерал Рёдзи обвел зал испуганным взглядом, который натыкался только на придворных, прикрывших рты ладонями. Кто-то вскрикнул. Стоящие рядом со мной рискнули посмотреть в мою сторону, но я не шелохнулась. Мой язык стал ватным, а ноги приросли к сверкающему черному полу.

В зал вошел императорский палач, и толпа расступилась, как будто ее разрезал запах смерти, – даже вернее, чем топор, который палач держал в руках.

Четверо спутников Танаки облизали губы и взялись за клинки, глядя на императорских гвардейцев.

– Ты ждешь, что кто-нибудь еще за тебя вступится? – спросил император. – Легко заводить друзей, когда можно притвориться наследником Алого трона. Но не жди помощи, когда ты стал никем, наплевав на наши традиции и развязав войну, которая разрушит все, что мы с таким трудом построили.

Только что Танака напоминал бога, а теперь съежился и выставил кулаки, его лицо покраснело, как у капризного ребенка.

– К несчастью для лордов Роя, Растена, Витако и Като, они уже показали себя, – продолжил Кин, алый свет высвечивал контуры его фигуры. – Но я поступлю по справедливости, ведь они пошли на это, исходя из ложных предположений. Если кто-то сейчас захочет уйти, он может это сделать.

Лорд Рой выронил клинок и опустился на колени, склонившись головой до деревянного пола.

– Умоляю, простите меня, ваше…

Лицо императора исказилось от ненависти, и по его кивку топор палача рассек кожу, плоть и кости. Из шеи Роя хлынула кровь, а его голова покатилась как мяч между ногами императорских гвардейцев.

В испепеляющей тишине палач Рю перехватил рукоять топора и покачал его, чтобы выдернуть из досок пола.

– Людям без чести я доверяю еще меньше, чем изменникам, которые встали на сторону бастарда Отако против своего императора. Кто-нибудь еще желает просить моего милосердия?

Ответом ему было молчание.

– Хорошо. Генерал, проводите лордов Растена, Като и Витако в камеры.

На один миг мое сердце остановилось при мысли, что они будут драться, но все трое бросили оружие и позволили императорским гвардейцам их увести. Даже если кто-то в толпе и готов был их поддержать, все молчали. Никто не пошевелился. Танака, стоящий на Плите смирения рядом с растекающейся лужей крови и бездыханным телом лорда Роя, заламывал пальцы, как всегда делал в минуты тревоги. Мне хотелось подойти к нему, взять его за руку и крепко сжать, но я не могла сдвинуться с места.

– Твое последнее слово, изменник. Я позволю тебе эту роскошь.

– Хватит, – прошипела матушка. – Он уже достаточно наказан этим унижением.

– Ты никогда не считала, что унижения может быть достаточно. Пусть мальчишка говорит сам за себя.

Мальчишка. Нарочитая пощечина. Танака сжал и разжал кулаки. На полу валялось оружие, а между Танакой и императором теперь была всего половина императорских гвардейцев. Я слишком хорошо его знала и не сомневалась в том, какие мысли сейчас бродят в его голове.

– Не надо, – прошептала я. – Их слишком много. Обратись к нему. Произнеси слова, которые он хочет услышать. Прошу тебя.

Но Танака не мог меня услышать, и его взгляд переместился от оружия на полу к стоящему перед ним человеку, обрамленному светом.

– Хочу ли я что-то сказать? – произнес он, и внезапно к нему вернулась первоначальная уверенность и гордость. – Нет, узурпатор, мне нечего сказать.

Император Кин Ц’ай вздернул подбородок и кивнул палачу.

Только позже, медленно припоминая эти события, я смогла ясно представить те мгновения. А тогда только слышала яростно колотящееся сердце и сорвавшийся с губ крик. Матушка спрыгнула с помоста, ее алое платье колыхнулось, как крылья окровавленной птицы. Генерал Рёдзи подхватил ее и удерживал, пока она кричала, а два гвардейца взяли Танаку за плечи и заставили опуститься на колени. В зале установилась гробовая тишина. Никаких возмущенных криков. Ни молитв. Ни воплей. Только матушка барабанила кулаками по груди неумолимого генерала. Это она-то, всегда такая могущественная. Она, которая могла перевернуть мир. Сейчас она была бессильна.

– Нет! – крик разорвал мое горло. – Не надо! – Я выбежала туда, куда не дозволялось никому. – Умоляю пощадить моего брата. Его втянули и одурачили те, кто обещал его поддержать. Это не его слова. Смилуйтесь, ведь что бы он ни говорил, он по-прежнему ваш сын, а я ваша дочь.

– Достойный ход, Мико Отако, но слишком поздно.

Это могло быть очередным уроком за игрой в Кочевников, очередным признанием его превосходства, над которым мне следовало поразмышлять на досуге. Вот только император Кин снова кивнул, не сводя с меня взгляда. Резким, отточенным движением, словно опускал клинок.

За моей спиной раздался глухой удар.

Матушка завизжала.

Я повернулась в тот миг, когда тело Танаки обмякло в руках держащих его гвардейцев. Его голова не покатилась, а просто лежала на щеке, и голубые глаза смотрели на ноги тех, кто должен был стать его вассалами.

И тут из толпы раздался голос:

– Да здравствует император Кин!

– Да здравствует император Кин! – подхватили придворные, и в центре зала зародилась и побежала волна поклонов.

Глава 11

Рах

Весь лагерь перешептывался о войне, но чувство вины не давало мне отойти от раненых Клинков и уделить внимание планам наших тюремщиков. Гем по-прежнему лежал в испарине и стонал. Фесселю было ненамного лучше, а Хаматет и Амун не могли удержать в себе ни еду, ни воду.

– У нас поначалу тоже были такие, – сказала Мемат, вытирая со щеки Хаматета потеки рвоты и будто не замечая этого. – От здешней еды у меня самой до сих пор иногда бывают расстройства.

Я взял у нее тряпку и прополоскал в ведре.

– Они поправились, ваши Клинки?

– Некоторые.

Позади нее Йитти поморщился. Он принял постоянное присутствие целительницы рода Намалака так же молча, как принимал все остальное. Она приходила и уходила с другими целителями, но в первые дни после нашего прибытия чаще всего ее можно было застать склонившейся над нашими ранеными или выполняющей поручения Йитти раздобыть что-нибудь.

– Мы можем сделать только то, что можем, – сказал он, переворачивая тряпку на лбу Гема, прежде чем вернуться к растиранию корней омока. – Мем, нам нужно…

– Твердое масло? Уже бегу.

Она вскочила и умчалась, ни говоря больше ни слова.

– Она мне нравится, – сказал Йитти, продолжая толочь корни.

– Она говорит ровно столько, сколько ты молчишь.

Йитти поморщился.

– Я говорю.

Я подождал его смеха или хотя бы улыбки, чего угодно, показывающего, что он шутит, но он смотрел на меня с таким недоверием, что вместо него засмеялся я.

– Я знавал лошадей, которые говорили больше тебя.

Его губы дрогнули, показалась улыбка. Не в силах дольше сдерживаться, Йитти прыснул хриплым, но веселым смехом. Звук разбудил Гема, и он заворочался, сбрасывая тряпку со лба.

– Мам, – пробормотал он, – все хорошо, мам. Все хорошо.

Он вскрикнул, будто лег на что-то острое, а после тихонько захныкал.

– Он плох, – сказал Йитти, и все его веселье испарилось. – Если жар скоро не спадет…

Он не договорил и снова принялся толочь корни омока.

С другой стороны костра кто-то стонал, Теп со скрежетом поворачивал железо в огне. Он не оставлял свой пост рядом с тремя ранеными Первыми Клинками, которые еще могли выжить, не ушел, даже когда Гидеон велел ему отдохнуть. Йитти иногда урывками дремал, но старый целитель только бормотал молитвы и продолжал работу.

– Думаешь, мы должны были драться? – задал я вопрос Джуты, не дававший мне покоя с той первой ночи.

– Нет, – уверенно ответил Йитти. – Нас бы всех перебили.

На языке вертелся второй вопрос, однако я не мог задать его, когда вокруг лежали мои умирающие Клинки.

Но и не нужно было.

– Нам надо было вернуться домой, – сказал Йитти, бездумно крутя пестик в ступке. – Ну, то есть я это понял теперь, задним умом. Тогда ты был прав.

– Но не сейчас?

Он пожал плечами.

– А дома было бы лучше?

Лицо Йитти исказила задумчивая гримаса, его губы шевелились, пережевывая ответ. Наконец он опять пожал плечами.

– Это странный вопрос.

Я не успел рассказать ему все, что узнал от Гидеона в ночь нашего прибытия – вернулась запыхавшаяся Мемат.

– Вот, – она протянула Йитти масло. – Прости, что так долго. Гуртовщик расспрашивал меня. Он идет сюда и…

Я встал. По лагерю в нашу сторону шагал Гидеон, и все приветствовали его как настоящего гуртовщика. Может, он и был им, для этого нашего странного гурта. Кто справился бы лучше, чем человек, пробывший здесь дольше всех?

Я отошел от больных поприветствовать его, оставив едкую вонь рвоты позади. Хаматет и Амун задремали, но запах никуда не делся.

– Гуртовщик.

Я сложил кулаки так же, как и остальные.

Он улыбнулся и остановился, уперев руки в бока.

– Не могу сказать, что мне это не нравится, – сказал он будто в ответ на вопрос, которого я не задавал. – Как раненые?

– Никому из моих Клинков не стало легче. Про Намалака лучше спросить у Мемат, а про твоих – у Тепа.

– Мемат уже обо всем мне доложила. И сообщила, что нужно исполнить мой долг. – Он посмотрел на ровный ряд мертвых левантийцев, пока не моих – полдюжины Первых Клинков Торина не пережили эту ночь. – Побудешь со мной, брат?

То, что он назвал меня так здесь, сейчас, после всего, что изменилось и пошло прахом, немного утешило мою растревоженную душу.

– Почту за честь.

Святилище Нассуса было построено у ручья, тесаные бревна подобно пальцам торчали из кучи камней. На каждом бревне грязью были нанесены символы, некоторые уже почти стерлись, другие выглядели свежими.

Гидеон опустился на колени перед запятнанной кровью травой, а Теп и Мемат принесли первую из павших Клинков. Я узнал лицо женщины, но не мог вспомнить имя, хотя она ездила с Гидеоном, сколько я себя помню. Оставив ее тело с капитаном, Теп вернулся к костру, но Мемат осталась. Гидеон мог принять ее помощь, но он был нужен мне самому, он должен был дать мне ответы, и я с улыбкой отослал целительницу обратно к Йитти.

Я опустился на землю рядом с Гидеоном. Он положил голову женщины на колени и вынул нож. Не тот, что всегда был при нем, нож был даже не левантийской работы, но несмотря на необычную форму рукояти, Гидеон с легкостью управлялся с ним, воткнув в затылок женщины.

– Торотет была с Первыми Клинками дольше всех, – сказал он, когда ее кровь полилась на траву. – Я всегда думал, что когда-нибудь она будет делать это для меня. – Он действовал уверенно, хватка его была твердой. – Или ты. После того как вызовешь меня и победишь.

Он искоса взглянул на меня, слегка улыбаясь.

– Вызову своего Первого Клинка? – рассмеялся я. – Зачем?

Гидеон пожал плечами.

– Титул должен принадлежать тебе, самому близкому из нас к заклинателю лошадей.

Если жители городов-государств почитали своих священников, королей, ученых и купцов, то левантийское общество вращалось вокруг заклинателей лошадей. Они происходили из разных гуртов, но жили отдельно. Их знания и умения были доступны каждому, кто принесет подношения их садам. В случае неустранимых разногласий их слово было решающим. Они лечили лошадей, прощались с неизлечимыми, руководили церемониями жертвоприношений, поединками и собраниями, давали советы по садоводству, племенным парам и местам для зимовки, и если один из них приходил в твой гурт и выбирал из детей ученика, то большей чести и быть не могло.

Рука, властно опустившаяся на мое плечо, показалась неимоверно тяжелой.

– Я не закончил обучение, – сказал я.

– Но ты его начал.

– Оно… не мое это.

Он продолжил пилить плоть своего павшего Клинка, капли крови разбивались о землю.

– Я помню.

Сейчас я понимаю, что два года, которые я провел под руководством заклинателя Джиннита, многому меня научили, но тогда был уверен – я не научился ничему, кроме того, что не хочу быть заклинателем. Ученики возвращались редко, и хотя гуртовщик Сассанджи расстроился, потеряв первого потенциального заклинателя лошадей, вышедшего из Торинов за целое поколение, меня приняли с распростертыми объятиями. Снова привыкнуть к жизни гурта оказалось сложнее, чем я ожидал. Без Гидеона это было бы просто невозможно.

– Ты винишь меня за то, что не отговорил тебя? – Его слова вырвали меня из задумчивости, и снова они были сказаны с этим странным взглядом, будто наблюдающим за моей реакцией. – Твоя мать бы отговорила.

– Она бы попыталась.

Он рассмеялся.

– Да, возможно, ты прав, и никто не смог бы найти нужных слов, когда ты принял решение, но она взяла с меня обещание заботиться о тебе, и это до сих пор меня порой волнует. – Он высвободил нож, голова была почти отрезана. – Ну ладно, все это было очень давно. Уверен, когда мы здесь закончим, я построю для тебя что-нибудь достойное ее веры в меня.

– Когда закончим? Что здесь происходит, Гидеон?

Его руки остановились, и он искоса посмотрел на меня.

– Я… Прости, Рах, я не могу тебе сказать. Достаточно рискованно уже и то, что кто-то знает о существовании плана, о том, что мы не просто тупые дикари, которым нравится убивать. Вот кем считают нас чилтейцы. Даже те, кто выучил наш язык, сделали это только для того, чтобы шпионить за нами, а не узнать хоть что-нибудь о нашем народе или культуре.

– Ты мне не доверяешь?

Тишину между нами заполнял отдаленный гул лагеря, тишину столь напряженную, что она оставила дыру у меня в животе. Гидеон посмотрел на тело, лежавшее у него между колен.

– Я доверю тебе свою жизнь, – наконец сказал он, – но не это. Это я не доверю никому.

Последнее точное движение, и голова Торотет отделилась от тела. Гидеон убрал колени из-под ее плеч.

– Мы устроим Сожжение сегодня, если я раздобуду дрова. Знаешь, чилтейцы зарывают своих мертвых в землю. Как семена.

– Это кажется неразумным, – сказал я, принимая смену темы разговора со всей возможной гордостью, чтобы скрыть пустоту, которую его слова оставили в моем сердце. – И на этой же земле они живут? Растят на ней урожай?

– Да.

Я поморщился.

– И как телу вернуться к богам, если оно заперто под землей?

– Заперто под землей и превращается в растения, которые съедят. – Он ухмыльнулся, будто ничего не изменилось. – Заклинатель Джиннит этого бы не одобрил.

– Да у него от одной этой мысли корчи бы приключились.

Гидеон отнес голову Торотет к подножию святилища. Я хотел оставить его одного, хотел сбежать, но он жестом подозвал меня, и я не мог ослушаться. Я опустился на колени рядом с ним.

– Все точно так же, как когда мы потеряли капитана Таллуса, – сказал он, и во имя всех богов я хотел бы, чтобы так оно и было, но, когда мы соединили голоса в молитве, левантийскую похоронную песнь закружил чилтейский ветер.

Закончив, он принялся за второго павшего Клинка. Когда Гидеон занялся третьим, к нам подошел Йитти.

– Один для тебя, капитан, – сказал он. – Гем умер. – Он говорил с серьезной деловитостью целителя, но горе сжало его губы в жесткую линию, и он не встречался со мной взглядом. – Мы его принесем.

Мемат помогла ему, и, стоя на коленях рядом с Гидеоном, я приготовился освободить душу еще одного Клинка, радуясь, что на этот раз святилище так близко. И только надлежащим образом разместив еще теплые плечи Гема на своих коленях, я осознал, что у меня нет ножа. Чилтейцы забрали все ножи и не вернули.

– Вот. – Гидеон вынул из-за пояса второй, такой же нелевантийский. Я взял и поблагодарил, правда, нож был так же непривычен в руке, как и на вид, и я не мог не думать о великолепном шатре и прекрасной еде, и чилтейских словах, легко слетающих с губ Гидеона.

– Ты так и не научился как следует, – сказал он, понаблюдав за мной. – Ты работаешь так, будто боишься закончить. Будто боишься сделать им больно. Режь сильнее и решительнее.

Я с силой воткнул нож, и мою руку захлестнула кровь. Гидеон рассмеялся.

– Ты помнишь тот первый раз? Я взял тебя на охоту – ты был тогда седельным мальчишкой или тебя только что заклеймили, не помню. И мы наткнулись на группу корунских разбойников, которые решили, что могут захватить нас.

– Их было в два раза больше.

– Да, но насколько прекрасно они стреляют из лука с земли, настолько же отвратительно с седла. Решились бы спешиться, когда мы устремились к ним, так, может, и победили бы.

– До этого я еще никого не убивал.

Голова его третьего павшего воина отделилась от тела.

– Да, я помню. Ты весь дрожал, как пес перед бурей. Я велел тебе отрезать голову, а ты все хотел сказать, куда мне ее засунуть. После того как тебя третий раз стошнило.

– Да у него кишки торчали наружу!

Гидеон ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу.

– Проклятье, до чего ж хорошо, что ты здесь.

Несмотря на все мои сомнения, вопросы и боль от его недоверия, я не мог не согласиться. Я слишком скучал по нему, по человеку, ставшему мне братом, отцом, учителем и героем.

– Капитан! – Мы оба повернулись. По заляпанной грязью траве к нам шел Сетт. – Капитан, тебя зовет легат Андрус. Срочно.

Вдалеке, в сопровождении двух стражников стоял чилтеец, которого я видел в первую ночь. Все левантийцы обходили их десятой дорогой. Я ничего не знал об устройстве армии, которая стояла лагерем рядом с нами, но украшения на его доспехах выдавали, что это человек более высокого ранга, чем коммандер Брутус. Возможно, он не был командующим, но выглядел как человек, привыкший к тому, что его приказы исполняются беспрекословно.

– Ладно, – ни секунды не колеблясь ответил Гидеон и протянул отрезанную голову Сетту. – Теперь это твоя задача. Будем надеяться, я скоро вернусь с новостями.

– Пусть тебе улыбнется удача.

– Да будет так.

Гидеон коротко улыбнулся мне и ушел, оставив со мной Сетта. Хотя он был рожден той же матерью, хмурому Сетту недоставало непринужденного обаяния Гидеона. Он ничего не сказал – ни когда освобождал в святилище душу павшего Первого Клинка, ни после, когда взял нож и начал отрезать четвертую голову. Может, он до сих пор злился на то, что я чуть не воткнул меч в горло тому чилтейскому солдату.

В молчании я отнес голову Гема в святилище и спел, освобождая его душу и посылая обратно к богам, чего не смог сделать для Эски и Оруна. Закончив, я сморгнул слезы и собирался молча уйти, но Сетт вдруг сказал:

– Ему понадобится твоя помощь.

– Моя помощь? В чем?

– Изменить наше будущее.

* * *

До заката я возвращался в святилище еще дважды, освободив души Фесселя и Хаматета. Амун пока цеплялся за жизнь под бдительным наблюдением Йитти и Мемат. Чтобы не мешать им, я ушел слоняться по лагерю. Мои мысли блуждали вместе со мной, и смутная идея найти всех моих Клинков и убедиться, что они целы и невредимы, превратилась в бесцельное шатание между шатрами, где меня на каждом шагу приветствовали левантийцы.

– Капитан Рах!

Я каким-то образом оказался возле поля для хойи и огляделся, не понимая, кто меня окликнул. Повсюду шумели зрители, кто-то улюлюкал, другие готовились выйти на поле, и среди этого восторженного гула вроде бы никто не смотрел на меня.

– Рах, ну ты и разиня!

Из группы, собравшейся у остатков костра, мне махала Дишива. Все сидели с серьезным видом, как на совещании Ладони. При моем приближении каждый подвинулся, делая круг шире и освобождая место для меня.

– Рах, – сказала Дишива, когда я подошел ближе, – садись, посиди с нами.

– Не хочу вам мешать.

– Ты не помешаешь. Рах, это капитан Атум э’Яровен, мой Первый Клинок. – Мужчина средних лет с мягкой улыбкой приветственно сложил кулаки. – Капитан Менесор э’Кара и его заместитель Джейша э’Кара. – Джейша неуверенно улыбнулась и снова нахмурилась, при этом складки на ее лице напоминали морщины капитана – он вполне мог быть ее кровным отцом. – И капитаны Йисс эн’Охт, Тага эн’Окча и Лашак э’Намалака. – Три эти женщины не могли бы отличаться сильнее. Пожилая воительница с дубленой кожей Йисс, серьезная насупленная Тага и юная улыбчивая Лашак.

– Я капитан Рах э’Торин, Вторые Клинки Торинов, – сказал я, усаживаясь на предложенное место.

Лашак э’Намалака рассмеялась.

– Мы все знаем, кто ты. Мы как раз говорили о тебе.

Я посмотрел на Дишиву.

– Это… пугает.

– Мы просто обсуждали, насколько удивительно, что вас не было так долго, ведь Первые Клинки Торинов здесь уже три года. Большинство из нас, – она обвела рукой присутствующих, – появились здесь в течение нескольких сезонов после сородичей.

Все пристально смотрели на меня. Это вроде был не вопрос, но они все же ждали ответа, и, несмотря на честь быть приглашенным посидеть с другими капитанами, я пожалел, что не отказался. Я не ответил, и пустоту заполнила Дишива:

– Нас изгнали через сезон после Вторых Клинков Яровен.

– А где их капитан? – спросил я, надеясь отвлечь внимание от себя.

Дишива махнула на поле для хойи.

– Луум – очень хороший игрок. Его мало интересуют планы и политика.

– А мы здесь обсуждаем именно их?

– Просто пытаемся понять, как все мы здесь оказались, – сказала капитан Йисс эн’Охт. – Я тут дольше всех, за исключением Гидеона. Ужасно было наблюдать, как прибывает столько Клинков, изгнанных за то, что не уступили какому-нибудь из городов-государств или их миссионерам. То ли наши степи прокляты, то ли мы, если нас выплевывают одного за другим.

– Никто не вернулся обратно?

Вокруг засыпанного пеплом кострища раздались смешки.

– Оглядись, парень, – сказала Йисс. – Ты видишь какой-нибудь выход отсюда, кроме как через армию людей, которые ценят грязь под ногами больше, чем нашу жизнь? Хотя некоторые погибли, попытавшись.

– Сколько ты здесь?

– Полтора цикла. Не совсем здесь, мы много перемещались. Лагерь стоит тут с весны.

Каждый ответ только рождал новые вопросы. Главный из них долго зрел в моих мыслях, прежде чем сорваться с языка.

– Почему?

– Почему здесь этот лагерь? Так война же, парень, война.

– Нет, почему нас всех изгнали? Почему гуртовщики обратились против нас?

Плечи некоторых капитанов поникли. Лашак э’Намалака пожала плечами.

– Мы надеялись, что ты знаешь ответ.

– Я?

– Торины появились здесь первыми. А теперь вы, похоже, последние. Твое прибытие кажется… важным.

Капитан Менесор э’Кара откашлялся и уселся поудобнее на влажной траве.

– Не думаю, что это как-то связано с Торинами. Это все города-государства. Посмотрите на здешние гурты. Торин, Охт, Беджути, Инджит, Намалака, Шет, Яровен, Окча и Кара. А где Топи? Эрраджа? Хатетот? Их нет, потому что до их земель трудно добраться. К ним не приходят купцы. До них не дотягиваются миссионеры. Им никогда не приходилось отражать нападения корунцев.

– Но как они получают контроль над нашими вожаками? – Дишива подалась вперед, ее глаза горели. – Как эти купцы и миссионеры, – презрительно выплюнула это слово она, – доводят наших гуртовщиков до безумия?

Капитан Менесор взял остывший уголек и стал натирать им подошву сапога.

– На этот вопрос мы не знаем ответа, хоть и обсуждали его, сидя здесь целые дни напролет. Но что бы это ни было, я не хочу, чтобы оно прикасалось ко мне.

Он сомкнул пальцы и сокрушил уголек в черную пыль. Внезапно Менесор вскочил, вытирая грязную руку об еще более грязные штаны.

– Гуртовщик Гидеон, – с приветственным жестом сказал он.

Когда возле нас остановился Гидеон, остальные капитаны поспешно поднялись. На его ногтях до сих пор оставалась запекшаяся кровь.

– Нет, – ответил он капитану Менесору на приглашение присоединиться к нам. – Я должен поговорить со всеми капитанами до наступления ночи. – Гидеон обвел всех нас взглядом. – Чилтейцы выступают на юг, на войну с Кисией, и мы идем с ними. Они хотят нанести быстрый удар, пока император Кисии не успел собрать силы, так что завтра мы поскачем в город Тян на границе. – Он набрал воздуха, но никто не прервал его речь, все глаза были прикованы к его лицу. – Если вы решите сражаться, вам вернут оружие и лошадей, но если используете их хотя бы против одного чилтейца, вас вместе с вашими Клинками казнят. Они дали это понять очень ясно.

– Если они так боятся, что мы обратимся против них, зачем вообще брать нас с собой? – спросила Дишива.

– Потому что мы им нужны. С вашим прибытием левантийцев стало больше двух тысяч. Чилтейская армия больше, а кисианская армия, как мне сказали, еще больше, но они в основном воюют пешими, а не верхом. Один хорошо обученный левантийский Клинок стоит множества обычных солдат.

– И что мы получим, рискнув жизнью? – сощурилась Тага эн’Окча. – Или это просто «подчинись или умри»?

Гидеон долго смотрел на нее поверх потухшего костра. Рядом под радостные выкрики продолжалась игра в хойю, будто ничего не изменилось. Я позавидовал отсутствующему капитану Лууму э’Яровену.

– Я не прошу вас сражаться за них, – наконец сказал Гидеон. – Не прошу рисковать жизнью и жизнями ваших Клинков ради них. Я прошу сражаться за меня. Вы выбрали меня гуртовщиком, и вот я стою перед вами и обещаю, что вместе мы сможем построить будущее для нашего народа, сможем вернуть нашу гордость и силу, и никто больше не заберет их у нас, но для этого мы должны сражаться за этих людей.

– И что это за будущее? – спросила Дишива, и я был благодарен за то, что она задала этот вопрос вместо меня.

– Будущее, в котором мы можем остаться в живых, – сказал капитан Атум э’Яровен, предостерегающе ткнув ее в бок. – Если не согласимся, они нас перебьют, уж будьте в этом уверены. Нет нужды рассказывать нам красивые сказки, гуртовщик, в конце концов, мы все левантийцы. По крайней мере, гурту Яровен не привыкать сражаться только ради выживания. В этом нет стыда.

Остальные согласно забормотали, и Дишива хмуро уставилась в кострище, будто пристыженный ребенок. Я мысленно побуждал ее настоять на ответе, но Гидеон жестом выразил уважение немолодому капитану Первых Клинков Яровен, не оставив ей такой возможности.

– Мы должны выжить и выживем, – сказал Гидеон. – Но я не поведу в бой воинов, которые этого не хотят, так что передайте мои слова своим Ладоням и Клинкам. Если они не хотят участвовать, то могут остаться здесь, но если будут биться с нами – снова станут воинами. Я дам вам время подумать, но вы должны ответить до наступления ночи. А сейчас мне нужно найти остальных.

Он принял прощальные салюты капитанов, взял меня за руку и заставил пойти с ним, хотя я едва не упал, споткнувшись о край кострища.

– Рах, – сказал он, остановившись чуть поодаль и хватая меня за плечи. – Ты ведь будешь сражаться за меня? Ты и твои Вторые Клинки, вы поскачете завтра с нами, и Торины снова будут едины.

– Я… я не знаю, я еще не обсуждал это со своей Ладонью.

В его глазах мелькнул страх, но тут же исчез. Он наклонил ко мне голову и понизил голос до шепота:

– Есть только один путь, Рах. Один. Если бы был другой… но его нет.

Я отодвинулся, мне требовалось пространство между нами, чтобы дышать.

– Если бы ты просто рассказал мне, что планируешь! Как это поможет – сражаться за людей, которые били нас, морили голодом и гнали в цепях? Если каждый из нас стоит множества других солдат, почему бы нам не обрушиться на них сразу, как получим свое оружие? Тогда мы сможем вернуться домой…

– Домой – к чему? В степях недуг, Рах, что-то скверное. Мы можем построить свою жизнь здесь. Можем добиться процветания.

– Но…

– Ты веришь мне, Рах?

Когда-то ответ был прост, но сейчас между нами снова зияла пустота, открывшаяся в святилище. Этот Гидеон – не тот человек, которого я оплакивал.

Не получив ответа, он схватил меня за руки и тряхнул.

– Ну? Веришь?

– Да! Да, конечно!

– Тогда скажи, что станешь сражаться за меня.

Его отчаяние наполнило меня необъяснимым страхом, мольба в его голосе вытянула у меня заверения, будто это бинты, чтобы закрыть рану.

– Ладно. Я буду сражаться за тебя. Ты мой Первый Клинок. Я пойду туда, куда ты поведешь.

Он с облегчением выдохнул и кивнул.

– Хорошо. Хорошо.

Не говоря больше ни слова, ничего не объяснив и не поблагодарив, он устремился в оживленный лагерь и вскоре исчез там.

Я повторил его слова Йитти и Кишаве – всем, кто остался в моей Ладони, – и все молчали целую минуту.

– И какой у тебя план, капитан? – наконец спросила Кишава. – Ты правда намерен сражаться за наших рабовладельцев?