Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 204 (всего у книги 341 страниц)

– И правда, ваше высочество. Благодарю вас. Я вернусь как можно скорее.

Поклонившись нам обоим, канцлер Горо умчался с неподобающей скоростью. Он вернется, как только поймет, что губернатор Дох его не вызывал, но к тому времени мы уже скроемся в лабиринте внешнего дворца, и вряд ли он нас отыщет.

– Идемте, ваше высочество. Обещаю не утомлять вас рассказами о перилах и дверных петлях.

Он едва заметно улыбнулся и последовал в шаге за моей спиной, когда я повела его по колоннаде, соединяющей внешний и внутренний дворец. Между колоннами врывался ветер, шелестел нашими юбками и играл волосами Дзая, выбившимися из тугого узла на макушке – в точности такой всегда носил император Кин. Умный ход со стороны опекунов – подчеркивать сходство с императором.

– Как вы видите, это дворцовый сад, – сказала я, когда мы оказались ровно посередине между внешним и внутренним дворцом. – В нем невозможно заблудиться, потому что оба здания всегда видны, из любой точки. Все равно что ходить по колее. Красивой колее.

Он не ответил. Колонны обвивала глициния, и опавшие лепестки ковром устилали камни, а в воздухе чувствовался удушающе-сладкий аромат.

– К сожалению, в это время года можно поскользнуться, – продолжала я. – Гниющие лепестки могут быть скользкими под подошвами сандалий.

– Их нужно подмести.

Его первые слова не были ни резкими, ни заносчивыми, скорее прагматичным заявлением человека, для которого это казалось само собой разумеющимся.

– Боюсь, такова традиция, ваше высочество. Какой-нибудь из дворцовых священников объяснит вам подробней, хотя от объяснений губернатору Охи не полегчало, когда он поскользнулся и сломал руку.

– Я знаю, что это традиция. Но глупо соблюдать ее, когда люди могут покалечиться.

Я оглядела его профиль. Определенно есть небольшое сходство с его величеством, но не сильное. Скорее, сходство просматривалось в сухости его тона.

Внешний дворец представлял собой, в сущности, толстую стену, окружающую внутренний дворец, но в нем было гораздо больше коридоров, комнаток и двориков, чем можно себе представить. Там были и важные залы, где нас стал бы искать канцлер Горо, а потому я повела принца в коридор, которым пользовались редко, он шел в помещения для слуг.

– Могу предположить, – сказала я, когда и второй коридор мы прошли в молчании, – что опекуны не велели вам со мной разговаривать.

Он не ответил, но вспыхнувшие щеки были достаточно красноречивы.

– Обещаю, я вас не съем, – сказала я. – И могу заверить, я не чудовище и не враг, каким они меня описали. Мой долг перед империей такой же, как и ваш.

– Но вы Отако.

Его слова отскочили эхом от каменных стен дворика, оно, казалось, зашелестело в листьях бамбука и закружило лепестки цветов.

– Да, – согласилась я, когда затихло эхо. – А вы – Ц’ай. Наверное, вам говорили, что это делает нас врагами, но вы не найдете этому подтверждения ни в одной летописи. Наши родители не ладили. Но это не повод, чтобы мы тоже не ладили.

– Да, но меня предупреждали, что вы именно так и скажете. Или это скажет ее величество и будет настаивать, что мы должны пожениться ради мира в империи.

Мы свернули в следующий коридор – пустой, не считая клочьев пыли и выцветших акварелей. Я остановилась и повернулась к нему с понимающей улыбкой.

– А вы не хотите на мне жениться?

– Я ни на ком не хочу жениться.

– Через несколько лет вы наверняка измените свое мнение, но пока что могу заверить, я тоже не горю желанием выходить за вас замуж. А моей матери здесь нет, с этим нам повезло, потому что она привыкла добиваться своего.

Он повторил мою слишком красноречивую гримасу и впервые стал выглядеть не просто болтливым щенком. Страдальческая улыбка оживила его лицо. Я никогда не видела императора Кина без шрамов, но принц Дзай был мало похож на старые портреты отца. Наверное, пошел в мать, обладавшую, судя по всему, мягкими чертами. Лучше бы он унаследовал отцовскую жесткость, потому что сейчас Кисия нуждалась в воине, а не в привлекательном дипломате.

– Моя такая же, – сказал он по-прежнему со страдальческой улыбкой. – Мама всегда добивается своего. Ну, или почти всегда. Она хотела поехать со мной, но дедушка сказал, что это будет выглядеть слабостью, как будто я до сих пор цепляюсь за материнские юбки, и приказал ей остаться в Ц’ае.

– Мудрое решение, – отозвалась я. – Лучше произвести первое впечатление в отсутствие чересчур заботливой матери. Хотя еще лучше было бы обойтись без двух чересчур заботливых опекунов.

Мальчик закатил глаза и плюхнулся на широкий подоконник, отчего в воздухе закружилась пыль.

– Было бы неплохо, – согласился он. – Между прочим, они постоянно ссорятся друг с другом, и каждый нашептывает мне гадости о другом. А еще все время повторяют: «Император Кин хотел бы, чтобы ты делал то-то, император Кин никогда бы не сделал се-то». Мне частенько хочется от них избавиться.

– А моя мать заставляла нас упражняться с оружием по три часа в день, еще до зари, в любую погоду. «Вы не будете выбирать погоду во время сражения», – сказала я, подражая ее голосу. – Да и наставники были не лучше. Я могу перечислить имена всех императоров Кисии по порядку. Если мы ошибались, то оставались без ужина.

– Император Кин Ц’ай Первый, – сказал принц, загибая палец, и начал вспоминать. – Император Тянто Четвертый Отако, император Лан Третий Отако Император Ямато Третий Отако, император Цубаса Четвертый Отако, император…

– Хватит, – рассмеялась я, прижав руку к сердцу. – Остановись. Не мучай меня.

Принц Дзай ухмыльнулся.

– Я могу и даты назвать, если хочешь.

– Ох, бедняжка.

– О да, мне редко дозволялось покидать поместье. Скука – это еще очень мягко сказано.

– У тебя нет братьев и сестер?

– Нет, только я и неизменная диета из военных дневников генерала Кина вместо сказок на ночь. – Он громко вздохнул. – С братом, наверное, было бы лучше, хотя, по правде говоря, у меня бывали спокойные периоды. Жду с нетерпением, когда я уже стану достаточно взрослым и не буду нуждаться в опекунах, чтобы отослать дедушку и дядю Батиту.

Пора узнать, есть ли сталь под этой мягкой оболочкой.

– Ты можешь отослать их прямо сейчас. Они тебе не нужны.

Он съежился, как будто его ударили.

– Но… я не знаю, как себя вести.

– Ты будешь слушать советы министров и совета, а потом принимать собственные решения. Так правят страной. Важно не то, чего хотят твои опекуны или император Кин, важно то, что ты считаешь правильным.

– Я… Я не знаю, как они поступят. Не думаю, что они меня послушают.

– Потому что не хотят, чтобы ты лишал их власти. Но это ведь ты – сын императора Кина. Твой дядя и твой дедушка обязаны своему положению только тебе. Пригрози лишить их власти, и они станут послушными.

Принц Дзай не встал с подоконника и не поднял головы.

– Нам… нам лучше возобновить экскурсию. Дедушке не понравится, что я сидел тут и разговаривал с тобой.

Вот и ответ, хотя и не тот, на который я надеялась.

– Да, конечно. – Мы пошли в обратном направлении. – Но твой отец обрадуется, что мы поладили.

– Ты так считаешь? Я редко с ним встречался, но никогда не слышал от него ни единого доброго слова о тебе или…

– Или о моем брате? Или матери? Это так, но он человек прагматичный и не хотел бы, чтобы мы стали врагами.

Мы вернулись туда, откуда пришли, ненадолго умолкнув, пока проходили через дворик с шелестящим бамбуком. Лишь оказавшись в длинном коридоре, принц сказал:

– Его величество умирает? Я знаю, мне не следовало этого говорить, но…

– А ты этого хотел бы?

– Нет! Ну, то есть я его боюсь, но… Я не…

– Дзай! Дзай! – раскатился по коридору голос лорда Оямады.

Юный принц закрыл глаза.

– Ну вот.

– Не волнуйся, я притворяюсь, что мне смертельно скучно и я с радостью передаю тебя на его попечение, его это вполне удовлетворит, – прошептала я, когда дед принца приблизился.

Дзай стрельнул в мою сторону благодарной улыбкой.

– Мы здесь, лорд Оямада, – откликнулась я, когда тот показался с другого конца коридора. Рядом шел канцлер Горо. – Его императорское высочество был… молчалив, но думаю, сад ему понравился.

С прямой, как доска, спиной лорд Оямада низко поклонился, как положено по этикету, хотя напряженная улыбка под тщательно постриженной бородой выглядела кислой.

– Ваше высочество, – сказал он. – А как поживает его величество?

– Ему немного лучше, – солгала я. – Лекарь Акио надеется, что через несколько дней он сможет покинуть свою комнату и отправиться с армией в Рисян.

Лорд Оямада поднял брови.

– Поехать в Рисян? Конечно, его величество всегда неутомим, но не думаете ли вы, что сначала ему следует набраться сил?

– Вряд ли сейчас есть время на отдых, ваша милость, – сказала я, не глядя на принца Дзая, хотя чувствовала, как он смотрит на меня. – Это не просто война, это завоевание, и мы проигрываем. Пусть лучше он умрет, сражаясь за свою империю, чем в постели, дожидаясь прихода врагов. По крайней мере, так считает его величество.

Канцлер Горо откашлялся.

– Разумеется, я посоветую ему как следует отдохнуть, – сказал он. – Императору необязательно присутствовать на поле боя. Для этого есть генералы и министр Левой руки. Министр Мансин вполне способен справиться с задачей.

– Это верно, канцлер. Но солдаты всегда сражаются лучше, когда в их рядах император. Император Лан проиграл больше сражений, сидя на троне, чем император Кин, сидя на коне.

Лорд Оямада хмыкнул со сдержанным одобрением.

– К тому же император Лан все равно погиб от меча, хотя и считал, что он в безопасности.

Лорд Оямада довольно засопел и, поклонившись, увел мальчика. Я проводила их взглядом. Канцлер Горо вернулся к прерванной лекции, как будто никогда и не прекращал ее.

– Здесь вы можете видеть Арку Основателей, – сказал он. – Каждая правящая семья внесла один камень…

Я предоставила их самим себе, хоть и испытывала искушение последовать за ними, чтобы услышать ответ Горо, когда Дзай неизбежно спросит, почему в Арке Основателей нет камня семьи Ц’ай. Потому что еще совсем недавно Ц’аи были бедняками. Однако такой ответ вряд ли упрочит мир, как и то, что краеугольный камень арки несет на себе символ Отако, ведь Отако – и есть Кисия. С самого основания империи наша семья удерживает ее воедино.

* * *

Гвардейцы перед покоями его величества не произнесли ни слова, когда я прошла между ними и закрыла за собой дверь. У меня под мышкой был очередной свиток от канцлера. Сквозь бумажные панели в сумрачную спальню Кина проникал свет, отбрасывая тень от склоненной фигуры рядом с алтарем из благовоний и ароматных трав. Я вошла, обрадовавшись, что застала Акио, и уже собиралась заговорить, как вдруг вторые двери беззвучно разъехались в стороны.

Рядом с телом Кина стоял на коленях светлейший Батита. Мое сердце ушло в пятки, но, когда он обернулся, на мгновение я ощутила покой, сбросив с плеч груз лжи.

Батита откинул алый покров, выставив напоказ иссохший труп императора Кина, чья кожа потрескалась, как кора.

– Добрый вечер, малышка Мико, – произнес Батита, улыбкой приглашая меня войти. – Входи же, присоединяйся. Думаю, нам с тобой лучше это обсудить.

Я закрыла за собой дверь, но не подошла к нему. Я переминалась с ноги на ногу, и циновки зашуршали под моими сандалиями.

– Я сделала это ради Кисии, – в отчаянии прошептала я. – Если люди узнают, то испугаются. Они должны верить, что солдат-император сражается за них.

От улыбки светлейшего Батиты, на которого падал лишь мерцающий свет молитвенных свечей, у меня мурашки пошли по коже.

– Ты очень умна. Всегда найдешь нужные слова. Надеюсь, министры тоже под впечатлением от твоей лжи.

Он прикоснулся к щеке мертвого кузена.

– Он так… хорошо сохранился.

Акио занимался телом – днем раздевал его и обмывал, а потом высушивал солью и натирал ароматными маслами. Так не было принято у кисианцев, но это отгоняло неприятные запахи.

– Вот только когда ты объявишь о его смерти, никто не поверит в то, что император умер недавно. Лучше было бы воспользоваться льдом.

– Это вызвало бы подозрения. Что вы собираетесь делать?

– В смысле, собираюсь ли я рассказать всем о том, какая ты лживая изменница? Я не стану так поступать со своей женой.

Женой. Я стиснула зубы.

– Не могу оценить предложение по достоинству. Это неподобающе, дядя.

– Как и лгать о трупе. – Он поднял с молитвенного алтаря кубок и пригубил вино. – Я понял, что ты лжешь, потому что в детстве перенес желтую болотную лихорадку. Как и он. А поскольку ей можно заболеть только один раз…

У меня заныло сердце. Мои пальцы, еще лежащие на двери, задрожали, и на одно безумное мгновение у меня зародилась мысль сбежать. Просто убежать по коридору и вон из дворца, в город, и… И куда дальше? Я не рождена, чтобы быть белошвейкой. Я рождена Отако. Краеугольным камнем империи.

– Не волнуйся, – сказал Батита, снова отхлебнув вина. – Я не буду по нему скучать. Мертвый Кин не возвысит вместо меня Оямаду. Мертвый Кин не будет возражать против брака, который обеспечит мне положение, а моим наследникам – будущее. Может, ты и не красавица моих грез, но твое происхождение все искупает.

– Брак? С вами?

– Ну конечно. Кин всегда говорил, что хороший Отако – это мертвый Отако, но я с ним не согласен. Лучшее место для Отако – в моем стойле.

– Я не племенная кобыла!

Светлейший Батита засмеялся, и я не могла отделаться от мысли, как мудро поступила его первая жена, когда несколько лет назад сбежала от него в загробный мир.

– Думаю, мы с тобой прекрасно поладим, милая, – сказал он. – И кто знает, может, если что-то случится с малышом Дзаем, твои дети станут императорами.

– А если я откажусь?

– Что ж, не сообщить двору о смерти императора – это одно, но убить его… Ох, не делай такое удивленное лицо, все в это поверят после того, как он поступил с твоим братом. – Батита покачал головой и цокнул языком. – Бедный принц Дзай будет безутешен.

Он жестом подозвал меня ближе.

– Ваш ход, ваше высочество.

Я колебалась между ужасным вариантом и кошмарным, и тут случилось еще кое-что похуже, как же иначе – в коридоре послышались торопливые шаги. В дверь постучали.

– Ваше высочество?

Канцлер Горо. Оставив светлейшего Батиту с мертвым императором, я выскочила из главной двери и закрыла ее за собой.

– Да, канцлер?

– Ах, его светлость тоже здесь, – сказал он, с явным облегчением заглядывая мне через плечо. Его лицо было бледным как полотно. – Мы получили новости из Коя. Кто-то из вас должен сообщить его величеству. – Канцлер сглотнул, и при виде его перекошенного лица у меня сжалось сердце. – Город… город пал. Замок захвачен.

Кой. Неприступный замок. Наследие Отако. Страх ледяными иглами впился в тело.

– А матушка?

Канцлер покачал головой.

– Ни слова, ваше высочество.

Я не знала, хорошо это или плохо, но надежда и страх смешались в моей душе, так что перехватило дыхание. Возможно, ее взяли в плен, а может, она погибла. Я эгоистично надеялась, что она жива, хотя матушка, несомненно, предпочла бы плену смерть.

Светлейший Батита встал рядом со мной, и, в отличие от бледного Горо, его лицо покраснело.

– И как они взяли город?

– В сообщении говорится… говорится, что ворота открыли изнутри, ваша светлость.

Моя кожа покрылась мурашками.

– Кто? – спросил Батита.

– Наш источник не сообщает.

– А кто источник?

Канцлер опустил свиток.

– Легат Андрус из Чилтея.

– Что?! Как?!

За спиной канцлера появился министр Левой руки, так что дверной проем превратился в зал заседаний. Мансин откашлялся.

– Предполагаю, ваша светлость, он решил сообщить нам, чтобы не только показать силу своей армии, но и свои возможности. Если он сумел внедрить в Кой человека, который перебил гвардейцев и открыл ворота, то и здесь может случиться то же самое. Он хочет нас запугать.

Если он хотел нас напугать, ему это удалось. Война казалась такой далекой, проблемой, которой придется заниматься лишь завтра, но пока я плела интриги, чтобы заполучить трон, чилтейцы и их союзники неустанно наступали.

– И что будем делать, министр? – спросила я.

Сосредоточившись на судьбе империи, было проще не думать о судьбе матушки.

– Покажем, что нас не так-то просто напугать, и встретим их в Рисяне.

– Встретим их в… – Светлейший Батита издал злой смешок. – На совете я уже говорил, что это безумная затея, а сейчас тем более. Послать южные батальоны на смерть, и ради чего? Если у чилтейцев есть люди в Кое, то с чего вы взяли, что их нет в армии? Откуда они узнали о четырех батальонах, идущих в Тян? Как проникли в неприступный замок? Как умудряются отбивать каждую атаку? Кто-то передает им информацию. Тот, кто знает о наших передвижениях гораздо больше, чем следовало бы.

Он перевел взгляд на министра Мансина, но тот проигнорировал намек на обвинение.

– У вас есть предложение получше, чем план императора, ваша светлость?

– Да. Мы отведем всех солдат обратно за реку Цыцы. Через нее всего несколько переправ, это хорошая линия обороны.

Последовала секунда мучительной тишины, а потом министр Мансин набрал в грудь побольше воздуха и расправил плечи.

– Вы предлагаете сдать половину империи. Половину. Весь север. Без боя. Рынки Сувея. Золотые холмы Рисяна. Древний храм Куросимы в Когахейре, который стоит там с тех пор, как эти земли стали нашими. Лин’я. Сян. И половину Долины, которая нас кормит.

– Это серьезные потери, но нужно пойти на жертвы ради спасения остального. Если отступим сейчас, нам хватит солдат, чтобы удержать реку. Если мы потеряем людей в сражении и проиграем, то не сохраним и этого.

Министр и Батита хмуро уставились друг на друга через порог. Канцлер откашлялся.

– Я… Я уверен, что его величество в своей бесконечной мудрости примет верное решение.

– О да, я совершенно уверен, что он согласится со мной и примет верное решение, – отозвался светлейший Батита, и мне не требовалось смотреть на него, чтобы уловить в его словах усмешку. Я знала, что он смотрит на меня. – Я хорошо знаю своего кузена, он подпишет приказ об отступлении. Немедленно. Верно, малышка Мико?

Глава 20

Рах

По приказу человека, не носившего никакого мундира и не имевшего оружия, нас вывели из лагеря левантийцев. Наши шатры всегда были окружены чилтейскими, но теперь стояли среди них на другой стороне лагеря, рядом с шатрами легата Андруса и его коммандеров, потому что так повелел безликий.

В молчании мы с Клинками уносили свои пожитки прочь от знакомых песен и разговоров. Чилтейские солдаты наблюдали за нами, но если раньше они плевали бы в нас и издевались, то сейчас с отвращением на лицах просто держались подальше.

Безликий спас меня от одного позора, чтобы тут же ввергнуть в другой.

Я был уверен, что хуже уже быть не может, но, подойдя к своим шатрам, мы обнаружили выходящих оттуда чилтейцев. Не обычных солдат – на этих людях были серые мундиры и доспехи, на каждой пластине которых выгравировано лицо с одними лишь глазами. Они переговаривались и злобно смотрели на нас, унося свои пожитки.

– Что происходит, капитан? – прошептал Джута, прижимая к груди свою седельную сумку.

– Я не знаю.

Хими и Истет стояли рядом, отвечая чилтейцам не менее злобными взглядами.

– Думаю, мы отняли у них работу и им это не нравится, – сказала Истет. – Не скажу, что это нравится мне. Может, в следующий раз ты промолчишь, а, капитан?

– Капитан э’Торин?

Тор стоял в сторонке, как будто не решаясь подойти ближе.

– Что? – уязвленный словами Истет, резко сказал я.

Седельный мальчишка вздрогнул.

– Капитан Священной стражи желает знать, на сколько Клинков ему нужно подготовить место.

– А, нас… восемьдесят два.

– Восемьдесят один, – поправил Йитти. – Мы сегодня потеряли Маата.

Наши слова перевели одному из людей в сером, и он ответил серией раздраженных жестов.

– Получается, по двое на шатер и один для тебя, капитан, – виновато сказал Тор, как будто это было хуже, чем по четверо в шатре, как раньше. – И с тобой хотел бы встретиться его… светлость.

Он произнес слова старательно, будто только что выучил.

– Кто-кто?

– Просто пойдем, – взмахнул руками Тор. – Я понятия не имею, как объяснить тебе, кто он.

Оставив Йитти проследить за тем, как все обустраиваются на новом месте, я пошел за Тором к большому шатру с приветственно откинутым пологом. Внутри, в отличие от шатра Гидеона, был лишь расстеленный на выцветшем ковре тюфяк и открытый сундук с книгами. В центре стоял человек в маске, спокойно скрестив руки на груди.

– А, капитан Рах э’Торин, – сказал он, его маска колыхалась от движения губ. – Благодарю, что пришел повидать меня. Я был весьма впечатлен твоей сегодняшней речью.

– Похоже, ты оказался единственным.

– Неправда. Да, тебя превзошли, но ты стоял не в одиночестве.

Я переминался с ноги на ногу и смотрел, как за его ухом на стенке шатра играет свет лампы. День был длинный, и все умные слова я уже истратил.

– Ты тревожишься, – спустя некоторое время сказал человек. – Ты думаешь, что оказался в очень плохом месте, но, уверяю тебя, это совсем не так.

Я продолжил рассматривать стену.

– У тебя есть вопросы.

И снова я не ответил.

– Возможно, ты обнаружишь, что я отличаюсь от многих своих соотечественников.

Я посмотрел в глаза, всматривающиеся в меня сквозь прорези маски.

– Ты говоришь по-левантийски.

– Да.

– Почему?

– Несложно выучить язык, если постоянно его слышишь. А я очень хорошо слушаю.

– Ужасный ответ. Я все время слышу чилтейский, но это ничем не помогло, за исключением таких слов как «лошадь», «собака» и «проваливайте, проклятые ублюдки».

Человек в маске не только спас меня от позора, он явно занимал высокое положение в лагере. Мне следовало бы следить за языком, но было уже все равно.

Человек в маске рассмеялся.

– Ты мне нравишься, Рах э’Торин. У тебя что на уме, то и на языке. И поэтому ты заслуживаешь большего доверия, чем остальные.

– Кто ты?

– Меня зовут Лео Виллиус. Я сын Креоса Виллиуса, иеромонаха Единственного истинного бога.

– Что такое «иеромонах»?

– У вас есть жрецы?

– Да.

– Тогда это самый главный из всех главных жрецов. Нет человека ближе к Богу, чем мой отец. И все же именно он велел меня убить.

Не дожидаясь ответа, он откинул капюшон, открыв песочного цвета волосы, растрепавшиеся под завязками маски. Он развязал их, и ткань упала. Из-за приглушенного голоса определить его возраст не представлялось возможным, но теперь я увидел, что он не старше меня, даже, скорее, моложе. На гладкой коже не оставили следов ни время, ни лишения.

– Вот, смотри.

Он взял из угла шатра коробку, открыл и протянул мне.

Внутри лежала голова. Отрезана всего день или два назад, хотя и выглядела так, будто кто-то пытался высушить и сохранить ее, кто-то, живущий в слишком сыром климате и ничего не знающий о головах.

– Это ты?

Бессмысленный вопрос, поскольку, несмотря на обвисшую, бесцветную плоть, голова в коробке имела те же черты, что и смотревший на меня сейчас человек. Тот же орлиный нос и прямые брови.

– Это я, – сказал молодой человек, похоже, не замечая запаха. – И это тоже я, – он стукнул себя по груди, сминая серое одеяние. – Отец приказал меня убить, но у Единственного истинного Бога есть предназначение для каждого из нас, и он вернул меня, чтобы я исполнил свое.

– А что он сделал с твоим отцом?

– Наш бог не мстительный, но хотя отец вынужден демонстрировать на публике отеческую любовь, я не верю, что ни он, ни его люди не предпримут еще одну попытку.

Он забрал у меня коробку и захлопнул крышку.

Я мотнул головой в сторону выделенных нам шатров.

– Это его люди в серых мундирах?

– А ты соображаешь. Да. Их называют Священной стражей, они должны защищать меня, но я знаю, кому они верны на самом деле. Как и Андрус. – Он принялся медленно расхаживать по маленькому шатру. – Никто из них мне здесь не рад, потому что я выставляю их в дурном свете. Отец благословляет эту войну и кровопролитие. Он хочет уничтожить Кисию. Я отказываюсь благословлять их копья и призываю божью милость к раненым и беженцам.

– Если тебе не нравится эта война, а они хотят твоей смерти, почему ты здесь?

– Когда они окажутся в тронном зале в Мейляне, я должен быть там. И должен попасть туда живым. И поэтому ты здесь, Рах э’Торин. – Он прекратил совершать свой обход и остановился. – Видишь ли, мне нужен телохранитель, для которого не важны раса, религия и происхождение. Тот, кто несет отрезанные головы крестьян, чтобы оказать им последние почести. Тот, кто не предаст меня, когда предложат целое состояние.

– Это не настолько бескорыстный поступок, как ты думаешь, – сказал я. – Вред миру от оставленных в нем душ причиняет мне такую же боль, как и им. Все равно что воткнуть нож себе в ногу.

– Пусть так. Я все равно хочу, чтобы ты охранял меня, Рах. Мне нужен тот, кому я могу доверять и кто может быть лучше, чем человек, настолько мало заинтересованный в этой войне, что даже этого не понимает.

Посчитав это оскорблением, я сказал:

– Ты вступился как раз вовремя и спас меня и моих Клинков от бесчестия. Я благодарен тебе за это, но мы сражаемся, только защищая гурт. Мы умираем, только защищая гурт. Таковы наши законы. Таков наш путь.

– Тем не менее вы здесь, сражаетесь против кисианцев на стороне чилтейцев.

– Сражается Гидеон. А я стараюсь сохранить своих Клинков.

– И как же ты их сохранишь? Уведешь отсюда?

Я встретил взгляд его светлых, проницательных, но добрых глаз.

– Я не знаю. Может, никак, ведь даже если мы выиграем войну, вы все равно не вернете нам свободу.

– Чилтейские коммандеры и Девятка – нет, а я – да.

До меня дошел смысл его слов.

– Ты освободишь нас? По-настоящему? Позволишь взять лошадей, оружие и вернуться домой, и нас не станут выслеживать и возвращать?

– Настолько, насколько может быть свободным тело.

– Но почему?

Он развел руками.

– Потому что услугу нельзя получить без награды. Я не жду, что ты станешь защищать меня из любви, чувства долга или чести, по крайней мере, до тех пор, пока не поймешь, за что я сражаюсь. Но я могу дать тебе то, чего ты больше всего хочешь, в обмен на то, что необходимо мне. Мне нужно, чтобы рядом постоянно находились готовые к бою левантийцы. Вы больше не будете участвовать в сражениях, если этого не потребуется для защиты меня лично. Что скажешь? Ты будешь служить миру, как твой собрат служит войне?

Не все мои Клинки согласятся на это, даже ради свободы. Слишком многие хотели сражаться, убивать, исцелять чужой кровью собственные раны. Я – их капитан, хотя уже столько раз их подводил, и что бы ни говорил этот человек, он – чилтеец.

Но у меня не было выбора.

– По рукам, лорд…

– Можешь называть меня Лео, когда мы наедине, но снаружи я «доминус Виллиус» или «ваша светлость».

– Доминус?

– Церковная версия обращения «лорд», в честь первого пророка Домонициуса.

– Я понял.

Лео рассмеялся.

– Конечно нет, но, может быть, однажды поймешь.

* * *

На следующее утро мы выехали в том самом молчании, которое прожигает дыру на затылке капитана. Ни один из моих Клинков не обрадовался новому соглашению. Им одинаково не нравилось расставаться с гуртом и охранять священника. В их глазах он был ничем не лучше миссионера, и сколько я ни объяснял, что он ищет мира, они видели лишь врага, я не мог их за это винить.

Радости не добавило и то, что легат Андрус заставил нас встать спозаранку, чтобы проехать как можно больше. Он не спускал глаз с небосвода. Похоже, кисианские дожди пугали чилтейцев не меньше демонов, но грозовые облака были от нас еще далеко.

– Думаешь, успеем в город раньше дождя? – спросил я Лео.

Мы скакали бок о бок. Я всегда любил тишину, но в обществе священника предпочитал слышать его голос. Когда он не говорил, то будто обдумывал шесть мыслей разом, я буквально чувствовал, как напряженно трудится его мозг.

– Да, – ответил он. – Этого хочет Бог, а значит, так и будет, но мы не сможем покинуть столицу, пока не пройдут дожди и не сойдет снег.

– Снег?

Он повернулся, вопросительно подняв бровь.

– У вас в степях нет снега?

– Это такой дождь?

– Снег – это не дождь, хотя он мокрый, когда тает. Он падает с неба, когда мир слишком холоден для воды. Зима превращает воду в лед, твердый как камень или кристалл до тех пор, пока не растопишь его обратно в воду над огнем. Далеко на юге даже колодцы замерзают, если зима достаточно холодная.

Хорошо обученный Дзиньзо не дрогнул от моего восклицания. Он продолжил мерно скакать позади Дхамары и Рена, а те обернулись посмотреть, что случилось.

– Твердая вода, – сказал я. – А пить ее все равно можно?

– Пока твердая – нет, но можно положить кусочек в рот, и он постепенно растает. Хотя нужно быть осторожным, чтобы не распороть щеку.

Недоверие на моем лице его рассмешило.

– Ты привыкнешь. К счастью, на берегах Ленты снег идет редко, но в южной Кисии зима убивает больше людей, чем приграничные набеги.

По дороге Лео говорил много и всегда на левантийском. Он рассказал Хими, как в детстве прятался в садах Цитадели мира, а слуги искали его так долго, что он засыпал. Поговорил с Йитти о травах, а с Теппатом об истории, научил Дхамару чилтейской песенке о грудастой женщине, из-за которой, по его словам, могут вышвырнуть из церкви.

К тому времени, когда после полудня мы остановились разбить лагерь, присутствие Лео раздражало моих Клинков уже не так сильно. Но это продлилось недолго. Пока возводились защитные сооружения и ставились шатры, левантийцам дали приказ готовиться к атаке на близлежащее неукрепленное поселение, но нас, как охрану доминуса Лео Виллиуса, не взяли. Лео отправился молиться, прихватив с собой только Азима и Убайда, а остальным вручили лопаты.

Я успел узнать, что наступающая армия нуждается в том же, что и гурт – воде, еде, лечении, оружии, седлах. Чилтейцы добавляли к списку вино, шатры и щиты, и это я понимал. Но только не уборные. Лошадям разрешалось гадить где угодно, и мы, пока были в цепях, тоже справляли нужду там же, где спали, но теперь чилтейцы на каждой стоянке рыли отхожие места. Обычно это делали рабы, но не в этот раз.

– Эй! Погоди, пока мы закончим! – крикнул Джута, когда под дружный смех один из чилтейских солдат приспустил штаны у края нашей ямы.

Тот огрызнулся на чилтейском, и, хотя некоторые слова звучали знакомо, я все равно ничего не понял.

– Просто не обращай на него внимания, – сказал я, вытирая со лба пот, который скоро выступит снова. – Давайте закончим и уберемся отсюда.

– Грязные недомерки, – рявкнул солдату Джута. – Даже звери не гадят на голову другому, особенно тому, кто будет прикрывать им спину в бою.

– Джута.

– Не обращаю внимания, капитан, – сказал он, отворачиваясь. Лицо парнишки покраснело от гнева и жары в равной степени.

– А вы заметили, что их рабыни даже не пользуются этими уборными? – спросила Хими, тоже утирая пот. – Они мочатся в горшки и не выливают их до темноты.