Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 197 (всего у книги 341 страниц)

Глава 14

Рах

Мы скакали за гуртовщиком, гром копыт нашей кавалькады катился по чужой земле под чужим небом. Как Гидеон и обещал, Джута был с нами, верхом на крупной гнедой кобыле, и его волосы развевались на ветру.

Без Эски, Кишавы или Оруна рядом со мной ехал Йитти, заставляя свою лошадь скакать вровень с Дзиньзо. Поначалу ветер уносил слова с наших губ, оставляя так много несказанного. О Гидеоне, о Кишаве, о Джуте и гуртовщиках на родине, и о чилтейцах, подтолкнувших нас к войне. А когда мы замедлили темп и беседа стала возможной, все мысли исковеркались у меня в горле, оставив немым.

Я ничего не знал о чилтейских методах ведения войны, но, похоже, сразу после выхода из лагеря они разделили свою армию, основная часть пехоты шагала по дороге вместе с телегами, нагруженными бочками, бревнами, веревками и колесами с торчащими спицами. Бычьи упряжки тащили валуны и устройства, которым я не мог придумать названия, как ни пытался. А остальные – левантийцы и конные чилтейцы – срезали путь через широкие поля, распугивая овец и скот.

– Немного похоже на южные степи, – сказал я Йитти, не в силах заговорить о более важном.

Целитель огляделся, наморщив лоб, будто впервые увидел окружавшие нас земли.

– Немного. Не хватает мух. Или мангровых болот.

– Не настолько южные, где-нибудь недалеко от садов старого Танниса… – Я остановился, вспомнив, что был там только вместе с заклинателем Джиннитом. Торины редко забирались так далеко на юг.

Йитти понимающе кивнул.

– Я там не был. Только слышал про кучи мух и болота. Так говорили Беджути и Намалака. Хорошие они люди, Намалака.

Некоторые из них решили остаться, не сражаться на чужой войне. Была бы Кишава жива, если бы я сделал такой выбор? Мы не сражаемся на чужих войнах, и все же мы здесь, скачем на битву, которую даже не понимаем.

– Их целительница пообещала позаботиться об Амуне, – продолжил Йитти, сосредоточенно глядя вперед, хотя его лошадь с легкостью сама следовала за скачущей впереди. А Дзиньзо не отобьется от табуна, даже если я усну.

Дорога с идущей по ней армией давно скрылась из виду, смотреть было не на что, очарование летнего дня скрывала дымка пыли из-под копыт. У ехавших впереди и сзади чилтейцев не было ни флагов, ни каких-либо припасов, и они едва ли превосходили нас числом, но Гидеон продолжал вести нас, ни намеком не выдавая ни места назначения, ни цели.

– Как думаешь, куда мы едем?

Йитти посмотрел на небо, будто в облаках скрывался ответ.

– На юг. Убивать кисианцев.

– А ты не думаешь?.. – Я оставил вопрос неоконченным, но Йитти его не подхватил. – Не думаешь, что Гидеон может приказать нам перебить чилтейцев и сбежать?

– Тогда он уже это сделал бы и вернулся бы разграбить телеги, которые мы нагрузили в лагере.

– Ты все продумал.

Он не ответил, но я не мог молчать, мириады мыслей и вопросов теснились в голове.

– Что, по-твоему, он планирует? – сказал я через несколько минут бесплодных стараний не открывать рот. – Он полагает, что дома нет будущего, так что, возможно, хочет что-нибудь выторговать за эту войну, какие-то земли для нас и наших гуртов. Но сможем ли мы привести их сюда? Чилтейцы ни за что нам не позволят.

– Ты сказал, что доверяешь Гидеону.

Я выдерживал молчаливый взгляд Йитти, сколько мог, прежде чем стыд огнем не побежал по телу. Доверие Гидеону стало единственной причиной, по которой мы скачем на чужую войну, и в этот момент я задавался вопросом, распознал ли Йитти, насколько оно шаткое. Я должен доверять Гидеону по-настоящему, но то, что он не мог рассказать мне о своих планах, вынуждало меня бояться их.

Когда мы проехали достаточно, чтобы я мог сменить тему разговора, я спросил:

– Ты стал бы здесь жить? Думаешь, мы смогли бы остаться здесь… левантийцами? Смогли бы кочевать? Видят ли нас боги?

Йитти наморщил нос. Его обветренное лицо всегда было выразительным.

– А именно это означает быть левантийцами?

– Не знаю. Но это место не похоже на дом.

– Кроме той южной части возле садов старого Танниса.

Я рассмеялся.

– Да, кроме нее.

Мы снова перешли на легкий галоп, и я одновременно сожалел и радовался, что разговор окончен. Ближе к полудню мы покинули поля и оказались среди покрытых редким лесом холмов и долин. В обед остановились на вершине хребта, у подножия которого в летней дымке тянулся вдаль густой лес. В кронах деревьев щебетали птицы. Мы напоили лошадей у ручья, змеившегося по камням вниз, под каменным мостом, и исчезавшего вдали.

– Неплохое место для засады, согласен?

Ко мне подошел Гидеон и, положив руки на бедра, оглядел лес с другой стороны хребта.

– Я думал, мы будем атаковать города.

– Будем, но мне сообщили, что здесь пройдет один кисианский батальон, идущий на подкрепление в Тян. Не самый безопасный путь, но самый быстрый.

– Тебе сообщили?

Гидеон улыбнулся.

– Ты что, думаешь, со мной стали бы считаться, если бы мне нечего было предложить? Никаких источников информации? – Он положил руку мне на плечо. – Я сказал, что мы справимся, и это правда. Это место будет нашим.

Он похлопал меня по плечу и повернулся к стоявшим рядом Клинкам.

– Мы устроим засаду чуть дальше по хребту, где склон не такой крутой. Половина – Яровен, Окча и Охт – останутся наверху под командой капитана Йисс эн’Охт и коммандера Брутуса. Остальные оставят лошадей на безопасном расстоянии и спрячутся среди деревьев и кустов вдоль дороги, взяв все луки и метательные копья, что у нас есть. В кисианском батальоне чуть меньше тысячи солдат, и, если нам повезет, их будет четыре.

Местность была для нас непривычна, но левантийцы хорошо умеют устраивать засады. Мы хороши в любом виде боя, который предполагает потерю как можно меньшего числа людей. Города-государства выставляют армии так, будто у них неограниченный запас солдат, и, может, так оно и было за этими их стенами, но наша рождаемость зависела от изобилия садов и стад, а не от того, сколько нам требовалось воинов.

Моим Вторым Клинкам отдали начальный участок дороги. Гидеон доверился нашей способности терпеливо ждать, пока мимо маршируют сотни кисианских солдат. Растянувшись, мы застанем врасплох как можно больше кисианцев, и, если все пойдет хорошо и нас не заметят, Гидеон даже позволит их авангарду пройти, прежде чем даст сигнал к атаке. Таким образом, мы расколем армию пополам, и, когда воцарится хаос, остальные левантийцы и верховые чилтейцы ринутся вниз с холма и прикончат всех.

Я отправил на деревья всех моих Клинков с луками и метательными копьями. Они привыкли лазить за фруктами и орехами, но никто не счел это мудрым ходом.

– Если можете попасть стрелой в горло со скачущей лошади, то и с верхушки дерева как-нибудь сумеете, – сказал я, подталкивая Хими и Истет к ближайшему стволу. – Просто скройтесь из виду, не двигайтесь и не разговаривайте.

– Мы знаем, что такое засада, капитан, – огрызнулась Истет. – Но это неестественно, болтаться среди листьев.

Однако они вскарабкались по стволу и исчезли. Вокруг меня Клинки искали в плотном подлеске место, где залечь.

– Я вижу твою ногу, Дхамара. И твою руку, Убайд. Маат, смотри, чтобы… да, так лучше.

– Хорошая работа, Рах, – заметил проходивший мимо Гидеон. – Покажем им, что значит настоящая засада.

Когда все мои Клинки скрылись, я лег под плотным покровом папоротников рядом с Йитти и выдохнул. Сердце до сих пор колотилось от усилий, и я знал, что выдох получился слишком громким, но целитель ничего не сказал. Он лежал на сложенных впереди руках и в одной ладони некрепко держал охотничий нож.

Постепенно стихли все звуки, за исключением легкого шелеста ветра и щебета птиц в кронах деревьев. Гидеон сказал, что мы не больше чем в часе или двух к юго-востоку от Тяна, на кисианской территории, и должны ожидать солдат задолго до заката, но вместо напряжения перед боем я ощутил, как мои веки тяжелеют. Я так давно нормально не спал, что уже и не помнил, каково это, хорошо отдохнуть.

– Капитан, – толкнул меня локтем Йитти, – кусты не храпят.

Я вытер с губ слюну.

– Я что, храпел?

– Куст точно не храпел.

Я чуть-чуть выпрямился, и это помогло, но создало больше давления на мочевой пузырь, и я пожалел, что так много выпил у ручья. Но это хотя бы не давало мне заснуть, и я вглядывался в кусочек дороги сквозь папоротник. Мне казалось, что на другой стороне я вижу кончики темных волос Джуты, скрючившегося у ствола дерева.

Птицы затихли. Я насторожился, прислушиваясь к несмолкающей симфонии насекомых, наполнявшей влажный полдень. Ни шагов. Ни стука копыт. Ничего, кроме ровного дыхания Йитти.

Я вытер пот со лба и устроил затекшую ногу поудобнее.

– Тс-с, – прошипел Йитти.

Он слегка наклонил голову в сторону дороги. Зашуршали листья. Раздался шаг. До следующего прошло много секунд, но я почувствовал его так же ясно, как услышал. Они приближались.

Лежа плечом к плечу, мы с Йитти напряглись. Снова раздались шаги, за ними последовал тихий рокот разговоров, стук копыт, тарахтение тележных колес. Сначала я увидел лошадь, ее рыжеватые ноги появились в поле зрения и исчезли за время одного вдоха. За ней последовала другая, в богатой попоне, а затем ноги в сапогах и древки копий. Они шагали мимо нас, похожие друг на друга, один за другим, пока эту монотонность не нарушила телега. Снова ноги, из разнообразия только редкий взмах алого плаща или пояса, или группа с луками вместо копий. Я мог только догадываться, сколько времени займет проход четырех тысяч солдат – слишком много. Я начал дергаться и с нетерпением дожидался, когда Гидеон подаст сигнал – так хотелось хотя бы пошевелиться.

Сигнал раздался, когда мимо тарахтела очередная телега – пронзительный волчий вой, который быстро поглотили боевые крики сотен левантийцев, ринувшихся в бой. Йитти первым выскочил из кустов и воткнул нож в ногу солдату, до того как я успел встать. Йитти уклонился от ответного удара, а я перерезал этому солдату горло. Когда я проткнул бок другого солдата, даже не успевшего обнажить меч, запряженные в телегу лошади захрапели и попятились. Возница повалился на бок, с метательным копьем в шее. Пойманные в ловушку посередине дороги, лошади понесли, протаптывая путь сквозь ряды кисианцев.

На их колонну дождем лились стрелы, а мы рубили с боков. Падали тела. Большинству кисианцев не хватало пространства, чтобы сражаться, и они просто умирали на месте, растоптанные своими же товарищами, все еще цепляясь за копье, лук или меч, которым не могли замахнуться.

Прокатился гром сотен копыт, кисианцы пытались бежать от надвигающихся лошадей, бежали к нам и умирали от наших клинков. У моих ног росла куча скользких от крови тел, и среди них едва ли были левантийцы.

В тумане битвы вскоре все было кончено, за исключением погони по лесу за беглецами – работа для тех, кто был верхом. Я весь промок от крови, и в ногах не осталось сил, чтобы бежать.

Когда звуки боя окончательно стихли, я опустился на колени, прямо на чью-то полуотрубленную руку. Не было места разложить мертвых аккуратными рядами, и я выдернул тело из кучи, стараясь не смотреть покойнику в лицо, не представлять его жизнь. С обычным мерзким ощущением в животе, которое всегда приходило после сражения, я сделал первый разрез на затылке солдата. Неподалеку Джута был занят тем же, а Хими и Истет сортировали тела возле сломанной телеги дальше по дороге.

Йитти с горсткой помощников собирал раненых Клинков и уже организовал место, куда их можно отнести. Они с Мемат рылись в своих сумках в поисках необходимых припасов, а остальные побежали в лес за дровами для костра.

– Стойте! – По дороге шагал Гидеон, с поднятыми руками для привлечения всеобщего внимания. – Прекратите! Берите только головы левантийцев, оставьте кисианских солдат нетронутыми. – Он пошел дальше, повторяя слова: – Берите только головы левантийских воинов. Не трогайте кисианцев.

Джута посмотрел на меня, вопросительно подняв брови.

– Подожди здесь, – сказал я и, убрав колени из-под мертвого кисианца, чью голову уже почти отрезал, поспешил к Гидеону.

– Гидеон, – я шагнул вперед, заставив его остановиться. – Ты хочешь сказать, мы не возьмем их головы?

Он зло посмотрел на меня.

– Нет времени, Рах. Нужно двигаться дальше.

– Нет времени? Так мы его наверстаем. Нельзя оставлять души запертыми, если мы можем их освободить.

– Мы возьмем левантийцев, но…

– Но перед богами все души равны и важны. Просто подумай, какой вред мы нанесем миру, оставив их запертыми здесь, какой груз каждый из нас добавит за это на свои весы.

Остальные прислушивались. Йитти, Джута, мои Клинки и даже капитан Атум э’Яровен. Большинство других капитанов находились дальше и, вероятно, уже задали тот же вопрос, что могло объяснить раздражение, мелькнувшее на лице Гидеона, но не то, что он твердо покачал головой.

– Нет. Только левантийцы.

– Но…

– У нас нет времени.

Я обвел рукой собравшихся чилтейцев. Они осматривали раненых и лошадей, рылись в кисианских телегах и явно никуда не спешили.

– Времени достаточно, по крайней мере для какой-то части, пока наши… друзья отдыхают.

– Рах, как Первый Клинок и гуртовщик я приказываю тебе оставить эти тела в покое.

Он попытался обойти меня, но я преградил ему путь.

– Но я хочу знать почему.

Гидеон облизал губы и, схватив меня за руку, отвел в сторону.

– Ты должен это прекратить, – сказал он, когда мы оказались одни. – Ты должен делать, что я сказал, не задавая вопросов.

– Гуртовщик так себя не ведет.

– Здесь – ведет. Тут тебе не дом, Рах, и это место не станет домом, если не будешь меня слушать. Никаких кисианских голов.

Он повернулся, чтобы пойти обратно к огромным кучам трупов.

– Но почему?

Он обернулся и зло прошипел:

– Потому что, если мы отрежем им головы, нас будут считать варварами. Будут считать чудовищами. От нас захотят избавиться за то, что обесчестили их воинов.

– Кисианцы? А какая разница, что подумают о нас враги?

Гидеон поднял руки.

– Просто остановись. Не нужно больше вопросов, Рах. Мы здесь закончили. Делай, как приказано, или я назначу капитаном Вторых Клинков кого-нибудь, кто умеет повиноваться.

Он ушел не оглядываясь.

* * *

Мы оставили души кисианцев запертыми в телах, валявшихся на дороге. Это противоречило всем нашим канонам, но никто не посмел ослушаться приказа Гидеона. Непослушание в первую очередь и довело нас до изгнания, а куда изгнать уже изгнанных?

Этот выбор терзал меня, пока мы скакали к Тяну – медленно, чтобы не отстали телеги с ранеными. Засада удалась, и чилтейцы ликовали. Многие левантийцы тоже, они наслаждались скачкой в закатных лучах, будто возвращались к своему гурту с удачной охоты. Я не мог радоваться ни скачке, ни виду, ни даже компании Дишивы. Я думал лишь о тысячах мертвецов с пойманными в ловушку душами. Я старался убедить себя, что они враги, но сам в это не верил. Пытался сказать, что их души не имеют ценности, но это была неправда. Говорил, что они отличаются от нас, но это было не так.

– Забудь об этом, Рах, – сказала Дишива. – Забудь. Мы больше не дома.

– Но мы все равно левантийцы.

– Что бы это ни значило здесь. Смотри, они поставили лагерь.

Не думал, что когда-нибудь обрадуюсь чилтейцам, но я устал и проголодался, а Дзиньзо требовался отдых, так что при виде лагеря у дороги я почти почувствовал себя дома. Но возле Гидеона происходило какое-то собрание военачальников, даже коммандер Брутус покинул авангард нашей триумфальной процессии, чтобы ехать рядом с ним.

Впереди поднимался дым. Что-то горело, а солдаты собрались на склоне холма.

– Это тот город, на который мы должны были напасть? – спросил я, когда мы замедлили ход.

Дишива вытянула шею.

– Похоже, они начали без нас. Вот и хорошо, тем меньше забот у нас будет утром.

Впереди Гидеон указывал на город, а потом на нас, и у меня внутри все опустилось.

– Ничего хорошего, я думаю. Он едет к нам.

Гидеон развернулся, чтобы проскакать обратно вдоль колонны.

– Ворота Тяна вот-вот падут, – крикнул он в меркнущем вечернем свете, и сотни левантийцев остановили уставших коней, чтобы послушать его. – Битва может закончиться уже сегодня. Город будет взят. Я прошу вас сразиться последний раз, прежде чем вы отдохнете.

– К чему спешка? – спросила Дишива, и я был рад, что она задала этот вопрос вместо меня. – Вряд ли к ним придет подкрепление.

Нехорошо смеяться над запертыми в своей старой шкуре мертвецами, лежащими на дороге.

Гидеон остановился и смерил ее свирепым взглядом.

– Ты что же, ложишься спать во время охоты и даешь дичи сбежать, капитан Дишива?

– Нет, но…

Не удостоив ее ответом, он пришпорил коня и поехал дальше, продолжая кричать о взятии Тяна.

– Проклятье, – вздохнула Дишива, проверяя свое оружие. – То, что нужно после целого дня скачки и сражений – еще немного скачки и сражений.

– Вы готовы? – выкрикнул Гидеон через несколько минут, вернувшись в начало колонны. – Никого не щадить. Таков приказ. Ни единого человека.

– Никого? – спросил я, но он не ответил, просто поехал дальше рядом с коммандером Брутусом.

Тем самым человеком, который с издевательским смехом велел отрубить Оруну голову. Брутус что-то сказал, Гидеон рассмеялся. А я крепче сжал поводья Дзиньзо.

– Мы скачем туда прямо сейчас, капитан? – спросил Джута, подъехав поближе.

– Похоже на то.

Мальчишка стал трясущимися от усталости руками завязывать волосы, которые он распустил на время поездки.

– Дай мне.

Я протянул руку, когда он едва не уронил кожаный ремешок, не в силах держать руки поднятыми так долго.

Джута благодарно отдал мне ремешок и подъехал как можно ближе, повернул голову и отклонился назад. Вскоре хвост был завязан, и, хлопнув его по плечу в знак того, что я закончил, я прошептал:

– Держись позади. Пусть впереди будут те, кто дольше отдыхал. Нет смысла так изнурять себя.

– А ты, капитан?

– Капитан должен всегда ехать впереди.

– Тогда я поеду с тобой.

Я хотел объяснить, как глупо быть таким упрямым, но мои слова прервал боевой клич, и левантийцы устремились вперед.

– Вы все слышали, что нужно делать, – крикнула Дишива. – Давайте покажем этим Торинам! Больше пыли!

Неполный состав Третьи Клинки компенсировали громкостью, с криками и улюлюканьем они свернули с дороги и понеслись по равнине, как огромная волна, накатывающая на берег.

– В погоню! – крикнул я, неохотно добавив к всеобщему шуму свой боевой клич и пришпоривая Дзиньзо пятками.

Дишива исчезла в растущем облаке пыли. Через шквал копыт и хвостов было не пробраться, но Дзиньзо хорошо знал свой табун и скакал рядом. Когда в туче пыли, пронизанной криками, показались стены, он замедлил бег вместе с другими лошадьми.

Мимо пронеслась стрела, едва не задев мое ухо. Позади кто-то закричал, впереди упала лошадь, уронив своего седока в грязь. Засвистели новые стрелы, и пыль расцвела алым. Когда мы проходили через ворота к ожидавшим за ними солдатам, атака замедлилась, лошади перешли на шаг, но к моему появлению ряды врагов уже были сломлены. Без подкрепления им не стоило и надеяться устоять перед нами, мы прорвались вперед. Солдаты бежали. Летели стрелы. Клинок оцарапал руку Дишивы, и она повернулась, уносясь по дуге в пыль и хаос. Убегавший от копыт Дзиньзо человек в алом метнулся в сторону, когда я наклонился с мечом в руке. Дзиньзо проскакал по чьему-то телу, валявшемуся среди моря упавших флажков и смятых бумажных фонариков.

Вокруг меня вихрем кружили левантийцы, рубя метавшихся по площади солдат, прежде чем отправиться дальше по темным улицам. Закричала женщина, крик перешел в умоляющий визг и внезапно оборвался. Я обернулся на звук, сердце в панике билось в унисон частому стуку копыт Дзиньзо по мостовой.

«Никого не щадить, – сказал Гидеон. – Никого».

Солдат, за которым я гнался, лежал мертвым, исполосованный десятком кривых клинков. Его кожа стала красной, под стать плащу. Снова вопли. Выкрики. Лошади повсюду. На камышовой крыше ближайшей рыночной палатки заревело пламя, и радостные крики приветствовали поднимающийся дым.

Из-под другого прилавка выскочили дети и заметались между лошадьми. Гидеон сказал не щадить никого. Таков был приказ. Но это были дети, перепуганные дети. Старшая девочка держала за руку малыша, спотыкавшегося на истертых камнях, на его щеках пролегли грязные полосы от слез. Когда дети подбежали ближе, достаточно близко, чтобы я мог наклониться и скосить их всех, как колосья пшеницы, одним мощным ударом, девочка посмотрела на меня.

Обнаженный клинок должен напиться крови, или его надлежит отбросить. Таков наш закон, а передо мной были легкие жертвы.

Я позволил потертой кожаной рукояти скользнуть меж пальцев. Сталь ударилась о камни, и я слышал, как она подпрыгивает и снова ударяется, даже сквозь топот приближающейся кавалерии чилтейцев и рев пламени.

Прежде чем убежать, уводя за собой остальных к узкой боковой улочке, старшая девочка посмотрела на мой меч, а потом на меня серьезным и благодарным взглядом. На площади появились первые чилтейцы, копыта грохотали, как тысяча хвостов гремучей змеи. Пролетела стрела. Всаднику пришлось придержать коня, чтобы выпустить ее, но выстрел был мощным и умелым, стрела вошла малышу прямо в затылок.

– Нет! – В мгновение ока я слетел с Дзиньзо, приземлившись на окровавленную грудь мертвеца, но было уже слишком поздно.

Всегда слишком поздно. Просвистела еще одна стрела, за ней еще и еще, пущенные с других луков. Чилтейцы обнажили мечи и пустили коней галопом, оставив на камнях тела. Маленькие изломанные тела, безжизненно лежавшие лицами вниз.

Я стоял, положив руку на вздымающийся бок Дзиньзо, не в силах пошевелиться. Вокруг меня в вечернее небо поднимались столбы черного дыма, будто огромные стволы деревьев, поддерживающих облака. Чилтейские солдаты вышибли окна лавки и заулюлюкали, когда из дверей выскочил человек и попытался удрать вниз по лестнице. Брошенный топор попал ему в спину, и он с воем упал меж развороченных остатков двух прилавков. Солдаты хохотали, глядя, как человек пытается утащить свое переломанное тело к какому-то несуществующему безопасному месту.

Пока остальные с мешками рванули внутрь, один солдат подкрался к раненому и придавил его ногу сапогом к мостовой. Выпятив челюсть от усилий, солдат вырвал свой топор из спины, и раненый издал сиплый вопль. Вскоре он захлебнулся в крови, но, когда солдат ушел, кисианец еще был жив. Я велел Дзиньзо стоять смирно и подошел, вынимая нож.

Скрюченными пальцами человек продолжил слабые попытки спастись, хотя лежал в луже собственной крови, обессиленно прижимаясь щекой к камням.

– Прости, – сказал я, склоняясь к нему, хотя знал, что слова на чужом языке вряд ли его утешат.

Человек что-то забормотал, выплевывая кровь.

– Прости, – повторил я. – Я прекращу твою боль и освобожу душу. Прости.

Я начал молитву Нассусу и воткнул в горло острие ножа. На руку полилась кровь. Свет в глазах раненого угас, его последние слова утонули во вздохе и хрипе. Я продолжил молитву, врезаясь в горячую, еще податливую и живую плоть.

Пока я трудился, кровопролитие продолжалось, в дымное небо поднимались новые языки пламени. Закончив с головой мужчины, я принялся за детей, их тонкие шеи и хрупкие косточки поддавались сравнительно быстро. Вскоре вокруг собрались поглазеть несколько чилтейских солдат. И левантийцев. Они не разговаривали друг с другом, только смотрели, а Тян горел. Когда я взялся за последнего ребенка – малыша со стрелой в затылке, – зрителей было полно. Они стояли неуверенно и молча, по крайней мере до появления Гидеона, выкрикнувшего левантийцам приказ двигаться дальше. Я был по локоть в крови и не обратил на него никакого внимания.

Он схватил меня за плечо и тряхнул, лишив равновесия.

– Вставай!

Мой нож упал рядом с головой мальчика.

– Почему? Я освобождаю души мертвых. Невинные души. Ты это имел в виду, когда велел никого не щадить? Что мы должны убивать детей?

– Рах…

– Это твой план? Что случилось с нашими самыми главными заповедями? Мы не крадем. Мы убиваем только ради защиты гурта. Мы Торины, Гидеон, а не детоубийцы и поджигатели!

Он схватил меня за пропитанную кровью рубаху.

– Мы не крадем. Мы не убиваем. Но мы сражаемся за свой народ и наше место в этом мире любой ценой или умираем. – Он оттолкнул меня. Моя кровь кипела от гнева, живот скрутило. – Ты должен просто довериться мне, Рах. Должен верить, что я знаю больше, чем ты, иного пути нет. Мы должны убивать или умереть, и я знаю, каков будет мой выбор.

– Я не хочу умирать, но и не хочу творить такое, – сказал я, слепо обводя рукой окружавшую нас разруху. Слезы застилали мне глаза. Я сам это выбрал. Сам это принял. Позволил Кишаве умереть за это. Стыд жег мне нутро, будто яд. – Ты все твердишь о доверии, словно за три года ничего не изменилось. Будто ты все тот же брат, о возвращении которого я молился каждый день. Но тот Гидеон не убивал невинных. Он никогда не стал бы сражаться за наших врагов.

Гидеон остолбенело стоял, будто я ударил его. Промелькнувшая боль быстро сменилась гневом, его брови сошлись на переносице.

– Не будь дураком, Рах. Я…

– Я был дураком, когда согласился отдать жизни своих Клинков на этой войне. Если таков твой путь, то я с тобой не пойду. Я забираю Вторых Клинков Торинов, мы вернемся в старый лагерь и лучше будем сидеть в цепях, чем отнимать жизни невинных.

С его губ сорвался отчаянный рев, пальцы скрючились, как окровавленные звериные когти, и он зарычал мне в лицо:

– Вот поэтому я взял с тебя обещание сражаться за меня прежде, чем рассказать тебе что-то еще. Из-за этого твоего треклятого благородства ты мог бы пойти и сказать какую-нибудь глупость вроде этой, и я не сумел бы помешать им тебя убить.

Его слова вышибли из меня воздух, будто удар под дых.

– Убить меня?

Он яростно ткнул пальцем в направлении ближайших чилтейцев.

– А что, по-твоему, они сделали с Первыми Клинками Шетов? С Третьими Клинками Намалака? С нашими ранеными и больными? Ты правда думаешь, что чилтейцы станут кормить тех, кто не сражается? Кто перестанет сражаться? Неразумно держать животное, которое не работает, если его еду можно потратить на более полезное.

Мы не держим больного скота. Не держим слабых лошадей. Или покалеченных сородичей. В степях выживают только сильные.

– Амун, – в ужасе выдохнул я. Возможно, он был бы рад смерти от моей руки, зная, что я отправлю его душу к богам, но чилтейцы этого не сделают. – Ты знал.

– Знал, конечно, я знал, поэтому так старался уговорить капитанов. И если бы я не скрыл от тебя правду, то и ты, и твои Клинки были бы уже мертвы. Я не мог этого допустить. Не мог снова тебя потерять.

Я смотрел на него, на этого отчаявшегося человека.

– Ты позволил перебить твоих людей, и тебе все равно?

Гидеон сжал кулак, будто собирался ударить, но лишь потряс им у меня перед лицом.

– Мне не все равно. Настолько, чтобы рискнуть всем. Отдать все. За тебя. За вас всех. Глупо было с моей стороны ожидать, что ты сможешь выйти за рамки законов, которые вколотил тебе в голову заклинатель Джиннит. – Он выдохнул и обмяк, провел рукой по лицу и медленно огляделся, оценивая разрушения, которые мы так быстро учинили. Темноту ночи освещало лишь пламя пожаров, тишину нарушали лишь крики и болтовня солдат, тащивших все ценное, что смогли найти. – Ты пришел слишком поздно. Тебя не было, когда я так в тебе нуждался, а теперь ты…

Гидеон смотрел в сторону, и, невзирая на свой гнев, я цеплялся за слова, которые он не сказал. Я хотел их услышать, хотел понять, хотел быть тем братом, который так ему нужен, но это не тот Гидеон, которого я знал, не тот, которого помнил.

Повернувшись, он схватил меня так крепко, что я едва дышал. Все, от его хватки до шепота, таило угрозу.

– Не смей никому рассказывать, Рах. Никому. Ты знаешь меня, доверяешь мне, а они – нет.

Я смотрел на него, сердце разрывалось от горя, которое я вряд ли мог бы выразить, горя от потери человека, стоявшего сейчас передо мной.

Я ничего не ответил, и он тряхнул меня.

– Обещай мне, Рах. Они не должны узнать.

Я молча покачал головой.

– Я не хочу в этом участвовать.

Гидеон шагнул назад, уронив руки, и его поглотила темнота.

– Слишком поздно, – сказал он. – Теперь уже нет возврата. Если откажешься сражаться – умрешь, и все твои Клинки вместе с тобой.

Окинув меня взглядом в последний раз, он ушел. Пламя плясало на его коротких волосах и потекших чернилах клейма Торинов.

Я хотел окликнуть его, закричать, встряхнуть, сказать, что это безумие и я хочу домой, но крепко сжал губы и не произнес ни слова.

Не из-за себя. Из-за тех, кто последовал за мной в изгнание. Кто доверился мне.

«А сейчас я знаю, что нет смысла биться за честь, за наши законы и наш дух, если ценой станут одни лишь страдания, – преследовали меня слова Кишавы. – Теперь я жалею, что Эска не забрал нас домой».