Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 235 (всего у книги 341 страниц)

– Так что же, капитан? Согласились?

– Нет. – Я посмотрела ей в глаза. – Они не хотят воевать. Они никому не угрожают и не стоят нашего времени.

Тафа медленно поднялась, так что из Охтов на коленях теперь стоял только Балн. Больше никто и бровью не повел.

– Не угрожают? – сказала Тафа. – Ты же говорила, что они хотят напасть. А они, значит, сказали, что не хотят? Откуда такая уверенность? И даже если мы знаем наверняка, нельзя оставить бесчестных дезертиров безнаказанными, они угрожают всему, что пытается создать император Гидеон. Скольких Клинков мы потеряем из-за дураков, которые идеализируют представления о том, что значит быть левантийцем? Покажи мне два одинаковых гурта. С одинаковыми правилами и традициями и образом жизни на той же земле. Одни гурты живут в горах, другие на равнинах, рядом с реками или морем. Что плохого в том, если какой-то гурт покорит другие народы и будет править? Почему это делает нас менее полноценными левантийцами, чем те, кто предпочитает цепляться за устаревшие традиции? Я по-прежнему левантийка вот здесь, – она приложила кулак к груди, – и буду сражаться, чтобы защитить мой гурт, как любой левантиец.

– А чтобы защитить наш гурт, нужно разделаться с дезертирами, – добавил Балн, наконец присоединившийся к своим сестрам по гурту, и встал рядом с тушей. – Они угрожают нашему новому образу жизни.

– Но они же левантийцы! – воскликнула Шения, выступив вперед. – И хотя все мы разные, у нас есть общий принцип – мы не убиваем других левантийцев, кроме как в честном поединке, ни ради пропитания, ни ради лошадей. Именно поэтому мы и собираем Ладони.

– Да как ты смеешь учить меня нашим правилам, девчонка! – огрызнулась Тафа. – Я стала Клинком Охтов еще до твоего рождения.

– Видимо, слишком давно, раз забыла то, что все дети узнают, еще когда путаются под ногами у взрослых. Что есть на свете только одна высшая ценность, дороже воды и лошадей, – левантийцы.

Кехта засмеялась.

– Твоя наивность была бы смешна, если бы не была настолько несвоевременной. Все это сказки. Идеалы. Такие же достижимые, как звезды. Ты Клинок Яровенов, и только не говори, что никогда не видела, как левантиец погибает на поединке. Никогда не видела, как левантийца убивает его же сородич, из его же гурта, брат или сестра по седлу.

Кто-то другой мог бы отступить. Я почти желала, чтобы девушка так и сделала, но Шения только расправила плечи и сердито посмотрела на Тафу и Кехту.

– Лучше смерть одного, если это поможет уладить разногласия, чем сражение, в котором погибнут сотни или расколется гурт. Мы не сумеем дотянуться до идеалов, только если сами так решим. – Она скрестила руки на груди. – Если эти левантийцы не собираются нападать, то я отказываюсь нападать на них. Я не забуду, откуда пришла.

Кехта осклабилась и набросилась бы на девушку, если бы Моше не встал с поваленного дерева. Когда он шагнул ко мне, как будто выбирая сторону, все замерли.

– Мы можем спорить о том, что значит быть левантийцем, – сказал он, двигаясь с непринужденной грацией, – но одно остается неизменным, от гурта к гурту, а именно – мы подчиняемся приказам капитана, нравятся они нам или нет. На этот пост мы выбираем лучшего, а потом следуем его указаниям. Верно? – Он остановился в шаге от меня и посмотрел на Клинков. – Капитан Дишива отдала приказ. Мы должны подчиниться. – Моше помедлил, вероятно, ожидая протеста, которого так и не последовало. – Но ведь и тебе отдали приказ, верно, капитан Дишива?

Одним плавным движением он вытащил нож и бросился вперед, и если бы у меня еще раньше не возникло сомнений в его верности, он перерезал бы мне горло. Но я отпрянула, острие ножа только царапнуло по руке. Я приземлилась в грязь под крик Шении:

– Так нельзя! Ты не бросил вызов!

Кехта засмеялась.

– Значит, так тому и быть, девчонка.

Когда Моше выхватил сабли, я поднялась, взбивая грязь.

– Вызов не сделан как подобает! – сказал Локлан.

– Не вмешивайся, конюх.

– Боги должны увидеть поединок!

Вокруг меня закружились голоса, пытаясь отвлечь внимание от Моше, теперь он злобно уставился на меня, подняв сабли.

– Я знал, что ты этого не сделаешь, – сказал он. – Кека всегда говорил, что ты слабачка. – Он полоснул мне по груди и чуть не задел, настолько оглушили меня его слова.

– Кека?

Моше рассмеялся и снова сделал выпад, вынудив меня отступить, а он шагнул вперед. За моей спиной Шения произнесла еще более громкую и гневную тираду.

– О да, – ответил Моше. – Добрый тихий Кека. Но он больше не говорит, так какой от него толк, верно? Только оставить его сторожить бедняжку кисианку, ведь теперь он больше похож на старейшину, чем на Клинка.

– Традиции указывают четко. Боги не могут выбрать самого лучшего…

Шения осеклась и вскрикнула, а я попятилась к костру и снова сдала позиции, пытаясь осознать слова Моше. Кека долгое время был моим заместителем. Мы сражались бок о бок. Нас вместе изгнали. Мы страдали вместе. И я считала, что мы вместе строим новую жизнь. Когда оказалось, что я иду по этому пути в одиночку?

При следующем шаге сапог плюхнулся в кучу потрохов от разделаной добычи.

– О, смотрите-ка! Свежее мясо!

Я обернулась на скрип тетивы. Сзади стоял Балн, натянув тетиву со стрелой. То ли в попытке избежать смерти, то ли от ужаса мои колени подогнулись. Я рухнула, и в этот миг к спине Бална взметнулась сабля, он получил удар рукоятью и свалился на землю. Яфеу вытащил второй клинок и наступал на ошалевших Охтов, но Якан как тигрица прыгнула на него, и они покатились, молотя кулаками и саблями.

Моше двинулся на меня, я бросила ему в лицо горсть потрохов и перекатилась, а когда встала, Моше и Балн смотрели на меня по другую сторону смешанной с глиной кучи потрохов. Балн молча начал огибать ее, чтобы зайти мне за спину, а мне трудно было бы держать их обоих в поле зрения. Тафа и Локлан дрались у деревьев на противоположной стороне лагеря, а Эси танцевала вокруг Кехты. Шения все так же поносила охотницу Охт, не обращая внимания на кровь из носа. Она даже не вытащила саблю.

Я прыгнула на Моше. Одна сабля порезала его руку, а другая почти вспорола живот, но Моше взревел и отскочил, и мы продолжили опасный танец вокруг лагеря.

Кто-то со злобной руганью врезался в ближайший шатер, но я не стала оглядываться, ведь все равно не могла помочь – Балн бросился на меня, пытаясь ударить в лицо. Я перепрыгнула через разбросанный хворост, и тут краем глаза заметила надвигающегося Моше. Нога зацепилась за колышек от шатра, и я чуть снова не упала, но кто-то схватил меня за плечо – это оказался Яфеу, из жуткого пореза на его лице сочилась кровь. Я не стала благодарить. Не было времени. Через мгновение он снова исчез.

Пора было заканчивать, и я набросилась на Бална, полоснув его по голени, а потом резко развернулась к Моше, но тот парировал мой удар саблей. Заскрежетала сталь. Он нырнул вниз, но встретился там с моим сапогом. Моше охнул и попятился, потеряв ориентацию, но, как только я прыгнула, чтобы его прикончить, кто-то ударил меня в бок, и я отлетела к низкому шатру. Сырая парусина накрыла меня словно крыльями, и я опять запаниковала. Я тыкала ткань саблями, но все без толку, и тогда вытащила нож и вспорола ее как толстую кожу.

В проеме тут же показался Балн с занесенным клинком. Я перекатилась, зашипев, когда его сабля проткнула мне руку. Он потянул саблю дальше, задев щеку, когда я отпрянула, и меня ожгла боль. Я схватила свою отброшенную саблю и, несмотря на боль и стекающую по руке кровь, дернула клинок вверх. Он вошел Балну в живот, а я встала на колени и провернула саблю, толкая сталь глубже. Балн покачнулся, отскакивая через кучу хвороста и пытаясь удержать ладонями смердящее содержимое желудка.

Когда я встала на дрожащие ноги, он плюнул в меня.

– Проклинаю тебя перед лицом богов, Дишива э’Яровен, – сказал он, споткнувшись о неподвижные тела Яфеу и Моше, лежащие друг на друге. – Проклинаю тебя, пусть не будет тебе покоя, пусть тебя навеки оставят Богиня… и Всевидящий… Отец. Я… – Он рухнул на колени в грязь. – Проклинаю… тебя… Диши… ва…

Балн упал, но я не могла пошевелиться, словно меня держали мертвые руки. С другой стороны лагеря Кехта схватила Эси за горло. Та царапалась и пыталась оторвать ее руки, выжимающие воздух и жизнь, но Кехта только крепче сжимала захват и тащила Эси э’Яровен к костру. Я уже собиралась прийти Эси на помощь, но тут Шения наконец-то вытащила саблю и полоснула Кехту по позвоночнику, от копчика до черепа. Кехта эн’Охт с шипением развернулась, потянув за собой Эси. Как праведный палач, Шения махнула клинком по открытой шее Кехты, и женщина взвыла, из ее горла хлынула кровь. Второй удар почти снес ей голову. Эси выскользнула из ее хватки, а Кехта рухнула замертво к ногам Шении, согнувшись, будто в молитве.

Разгромленный лагерь погрузился в гробовую тишину, и Тафа отвлеклась от моего конюха. При виде трупов Бална и Кехты ее глаза округлились, и она со злобным оскалом вонзила короткий нож в круп лошади Локлана. Когда конь встал на дыбы, Тафа выдернула нож и, оттолкнув Локлана с дороги, бросилась в лес. Локлан с яростным ревом рванул за ней. Через несколько секунд их шаги затихли вдали, и теперь раздавались только причитания Шении, которая схватила раненую лошадь под уздцы и пыталась успокоить.

Эси медленно поднялась на ноги, и мы все уставились на сцену резни. Трупы. Кровь. Сломанные шатры и перемешанные с грязью остатки костра. А все лошади убежали в лес. Когда мы их поймали, я не могла говорить. Не могла говорить, даже когда Шения высыпала все содержимое шкатулки Локлана и обработала коню рану. Не могла говорить, даже когда ошалело опустилась на колени в грязь, чтобы отрезать головы павшим. Я превратилась в пустую глиняную оболочку в форме человека. Начала с Моше. Из первого надреза потекла кровь, и капли весили как камни.

Избавившись от груза душ, которые заклинательница Эзма взвалила на мои плечи, я взяла на себя еще более тяжкую ношу. Ведь они были моими Клинками, и я отвечала за их жизнь, доверяла им, а они доверяли мне, как требует наш кодекс. Я не выполнила самый главный завет. А что еще хуже, не выполнила приказы Гидеона, предала его, когда он больше всего во мне нуждался, когда наша зарождающаяся империя так уязвима.

Пока я трудилась, у меня щемило в груди. Эси положила себе на колени голову Яфеу, сосредоточившись на каждом движении ножом и предпочитая не смотреть в безжизненные глаза, а я гадала, не думает ли она о том же, что и я. Не сожалеет ли о том же. Не страшится ли, как и я, того, что теперь последует. Если и так, мы об этом не разговаривали. Просто не могли. Мое горло сжималось, как и сердце, все поглотили горе и ярость. Лучше держать их внутри, где от них может пострадать только тот человек, который больше всего этого заслуживает.

Я.

Глава 23
Рах

Из городских ворот выливалось море людей с охапками пожитков. Кто-то толкал тележки, кто-то нес на плечах детей, шум превращался в симфонию шагов, выкриков и скрипа колес. Быстрее всего поток двигался у внешних краев – люди, несущие меньше вещей, обходили центральное течение, в котором было даже несколько занавешенных паланкинов для старых и больных. Или богатых. Я знал, как все было бы организовано у нас дома, но если я чему-то и научился в изгнании, так это тому, что Кисия не наш дом.

Об этом снова и снова напоминали люди, сбивающиеся в кучу, чтобы дать мне дорогу. Один взгляд мне в лицо пугал большинство из них и заставлял держаться как можно дальше, и каждая моя попытка узнать, почему они покидают город, вызывала лишь страх.

Я шел против течения, Чичи держалась позади. Хотя люди старались избегать нас, по мере приближения к воротам становилось все труднее проталкиваться вперед.

Женщина с ребенком на бедре пронеслась мимо, задев меня мешком. Мужчина проехал по ноге передним колесом своей тачки. Люди наседали, и один накричал на меня, указывая направление, в котором они шли, как будто я дурак. Другие качали головами. Молодой человек с испачканными краской руками преградил мне путь, сжав кулаки и что-то крича, но пожилая женщина оттащила его назад в поток. Другой поднял руки в знак благодарности.

Чичи взвизгнула, когда кто-то наступил ей на лапу. Я нагнулся, чтобы взять ее на руки. Несмотря на давку, она пыталась вырваться, но в конце концов положила лапы мне на плечо и стала смотреть назад, часто дыша. Чичи привлекала больше внимания, чем я, но меня хотя бы перестали толкать плечами – кисианцы питали больше уважения к собаке, чем к левантийцу.

Я шел к открытым воротам, и мой шаг становился все короче по мере приближения к самому узкому месту. В гуще толпы одни толкались и пихались, другие просто молча спешили вперед, сосредоточенные и испуганные. Я чувствовал их страх, но смотрел лишь на разваливающуюся стену в поисках врагов, желавших мне смерти. Врагов, которых я когда-то называл своими сородичами.

Чувствуя себя в большей безопасности среди толпы, я протолкнулся к центру ворот, обходя занавешенные паланкины, тележки и людей в одежде из всевозможных тканей и всех цветов. Ни один левантиец меня не окликнул. Никто не протиснулся ко мне сквозь толпу. В конце концов, что такое один человек по сравнению с целой кисианской армией?

За воротами толпа оказалась даже плотнее. Площадь была забита от края до края, люди и повозки заполняли прилегающие улочки, насколько мог видеть глаз. Тропы жизни бурлили меж домов с провалившимися крышами, разбитыми ставнями и почерневшими от огня стенами – свидетельствами чилтейского завоевания. Завоевания, от которого эти люди до сегодняшнего дня не бежали.

От страха я покрепче сжал Чичи, но повернуть назад сейчас не мог.

Я двинулся к дворцу. Несомненно, можно было добраться и быстрее, чем по забитой людьми главной дороге, но я знал только этот путь, которым Лео привел меня сюда, а Дзиньзо вывез обратно, поэтому я продолжил пробираться сквозь толпу людей, со скоростью улитки ползущих к свободе.

К тому времени как идти стало свободнее, солнце наполовину опустилось к горизонту. Облегченно вздохнув, я поставил Чичи на землю. Руки сводило судорогой, и, пока собака облегчалась на дорогу, я морщился и разминал уставшие мышцы.

– Ты гораздо тяжелее, чем кажешься, – сказал я, когда Чичи, тяжело дыша, вернулась к моим ногам. – Или это я ослаб.

Она ничего не могла ответить, но преданно затрусила за мной, будто я императрица Мико.

Императорский дворец стоял в центре города, высокий, старый и безмолвный, как Поющая гробница в степях. Его камни были не такими истертыми, а сады не такими мертвыми и заросшими, но выглядел он так же призрачно. В старину в гробнице хоронили заклинателей лошадей, но она была давно покинута, а сейчас люди покидали дворец.

У ворот стояли две левантийки, обе в традиционной одежде, а не в шелковых или промасленных плащах, и я впервые устыдился сандалий на своих ногах. Их головы были свежевыбриты, в отличие от моих отросших кудрей, и в то время как я еле волочил ноги, они стояли крепко, расставив ноги и расслабив колени – в такой позе легко противостоять даже самым яростным порывам восточного ветра. На какой-то безумный миг мне захотелось сбежать, но это были мои сородичи, мои Клинки, и я должен был верить, что они не причинят мне вреда.

Я узнал сестер-близнецов раньше, чем они меня, но когда остановился перед ними, Хими и Истет вытаращились на меня, как на призрака.

– Хими, – сказал я, приветствуя сложенными кулаками сначала одну, затем другую. – Истет.

– Капитан?

Первой опомнилась Хими. Но ее слова как будто разрушили ошеломленное молчание старшей из близнецов, и Истет хмуро посмотрела на меня.

– Только он больше не наш капитан, ты забыла? – Она вздернула подбородок и взялась за рукоять клинка. – Рах. Ты должен быть далеко отсюда.

– Я и был, но вернулся. Гидеон в опасности.

Рука Истет осталась на клинке.

– Как и все мы, каждую секунду нашей жизни.

– Его союзник, светлейший Бахайн, собирается его использовать, а затем покончить с нами и занять трон. Я вернулся предупредить.

Хими перевела взгляд с правой руки сестры на меня и тихо произнесла:

– Гидеона здесь нет. И тебя не должно быть, Рах. На закате мы сожжем город, и если Сетт узнает, что ты здесь…

– Сожжете город? Зачем?

– Чтобы не достался кисианцам, – рявкнула Истет, еще крепче сжимая рукоять сабли. – А теперь ты уйдешь, или мне придется обнажить эту проклятую штуку.

Ее полный ненависти взгляд ранил сильнее, чем угроза. Ведь я был ее капитаном, а она моим Клинком.

– Неужели я так плохо вами командовал, что ты готова убить меня безоружного, Истет?

– Ты не безоружен. – Она ткнула свободной рукой в мою единственную саблю. – Просто обнажи ее.

– Против Торина? Против моего Клинка? Без вызова я этого не сделаю.

Лицо Истет исказилось в уродливом оскале.

– Будь проклята твоя честь. Ты должен был отвести нас домой.

– Истет, – прошипела Хими, – не делай этого.

– Эска был прав, – продолжила Истет, игнорируя слова сестры. – Ты просто слишком боялся бросить вызов гуртовщику, и нам всем пришлось отправиться с тобой в изгнание. И видишь, что стало с нашей честью? Моя душа тяжким грузом ляжет на весы Моны, но твоя их просто сломает.

– Эска бросил вызов и проиграл, – сказала Хими. – Боги сделали свой выбор.

Но я-то знал правду. Никакие боги не вмешивались в мой бой с Эской. И я не сражался лучше его. Я просто сильнее боялся, и с тех пор все крепче цеплялся за предписания нашего кодекса, но все больше Клинков ускользало из моих пальцев, оставляя меня ни с чем, кроме тяжести на душе.

«Твоя душа сломает весы».

Так много нужно сказать, но все признания вины и извинения слиплись в единую массу и запечатали мне губы. Что толку в словах? Слова не изменят прошлого. Не вернут Эску и Амуна, Кишаву и Оруна, и Джуту, смышленого молодого Джуту, у которого вся жизнь была впереди.

Я мог только сдержать вопль отчаяния, но, не дождавшись ответа, Истет скривила губы и указала на Чичи.

– Дзиньзо ты тоже потерял и заменил миленькой собачкой?

Сказать правду я не мог, но и лгать не хотел, поэтому обратился к Хими:

– Человек, которого я запер в каземате, тот, что сидел на троне в доспехах императрицы.

– Министр Мансин?

– Да, он еще здесь?

Я приготовился к новой вспышке гнева Истет, но сестры лишь неуверенно переглянулись.

– Почему ты спрашиваешь про кисианца? – поинтересовалась Истет.

– Потому что он мне нужен.

Истет снова скривила губы, но прежде, чем она успела наброситься на меня, между нами встала Хими.

– Рах, ты… – Она понизила голос до шепота. – Он нужен тебе живым?

Она не смотрела мне в глаза.

– Да. Я его освобожу.

Закусив губу, Хими снова многозначительно переглянулась с сестрой.

– Министр… был несговорчив. – Хими оглядела толпу слуг, спешащих через дворцовые ворота. – Он отверг все предложения, сделаные Сеттом от имени Гидеона. Но поскольку он отец императрицы Сичи и кисианцы его высоко ценят, его нельзя просто убить. Он…

– Императрицы?

Я произнес это слово достаточно громко, и человек, торопливо проходивший в ворота позади Хими, оглянулся и ускорил шаг, сжимая кучу бумаг и свитков, как ребенка.

– Да. Гидеон женился на госпоже Сичи, чтобы укрепить свою власть в империи. Я думаю, именно на этих условиях он получил поддержку… светлейшего Бахайна.

То, как крепко этот человек опутал Гидеона, повергло меня в страх.

– Я был в его замке. Светлейший Бахайн охотился за императрицей Мико, чтобы жениться на ней и потребовать себе трон, когда убьет Гидеона. Мне нужно освободить министра и попасть в Когахейру.

Хими еще раз обменялась долгим взглядом с Истет, как бы спрашивая разрешения. – Просто отведи его туда, пока никто его не увидел, Хими, – рявкнула Истет. – И пусть отвечает за последствия собственной головой. Для разнообразия.

– Ладно, – ответила Хими, переминаясь с ноги на ногу. – Сетт с гуртом Намалака увел из города почти всех, так что вряд ли нас увидят. Он внутри, но… – Она будто пыталась уговорить сама себя. – Ну, если он тебя не увидит… – Хими прикусила губу, прежде чем ответить на мой молчаливый вопрос. – Он зол, Рах. Зол на тебя, на нас, на Гидеона, на все.

Она снова бросила едва заметный взгляд на сестру, и Истет кивнула.

– Думаю, я смогу защищать ворота в одиночку какое-то время. – Истет махнула в сторону почти пустой площади. – Но лгать ради тебя не буду, Рах. Я не стану отягощать душу из-за тебя. Сама я не скажу Сетту, что ты здесь, но если он спросит, отвечу.

– Я не вправе просить большего.

Я сложил кулаки, поблагодарив ее. Истет только кивнула, отвернулась и стала разглядывать площадь, как подобает бдительному стражнику. Мы с Хими перестали для нее существовать.

Хими нервно сжала мне руку и тут же отпустила, скорчив гримасу.

– Пошли, – сказала она и поспешила сквозь ворота дворца. – Оставь собаку здесь.

– Нет, она должна пойти со мной.

– Почему?

– Потому что у меня послание для Мансина, а ни я, ни ты толком не говорим по-кисиански.

– Как и собака.

– Да, но ей и не нужно говорить. Она и есть послание.

Хими странно посмотрела на меня, а двое мужчин, увидев виляющую хвостом Чичи, едва не выронили плоский струнный инструмент, который они выносили из дворца.

– Чего они так уставились на собаку? – спросила Хими, торопливо поднимаясь по ступеням. – Редкая порода?

Она вошла внутрь, и после слабого вечернего света мы оказались в прохладном, пахнущем сыростью внутреннем дворце, куда я впервые попал совсем другим человеком.

– Нет, – ответил я, отгоняя воспоминания о Лео, с которыми до сих пор толком не знал, что делать. – По крайней мере, я так не думаю. Это собака императрицы Мико.

Хими остановилась.

– Ты рехнулся? – прошипела она, уставившись на Чичи, будто та внезапно отрастила сотню рук. – Императрицы Мико? Откуда у тебя собака императрицы?

– Долгая история. Если не хочешь идти дальше, я пойму. Я сам найду дорогу.

Хими переступила с ноги на ногу, посмотрела на собаку, на меня, оглянулась через плечо на дневной свет, лившийся в открытые двери, и тяжело вздохнула.

– Будь оно все проклято, пошли. Если я ничего не сделаю, буду вечно жалеть. Никто не должен так умирать.

– Как так? – спросил я, торопясь поспеть за ней, пока она бежала по проходу.

Остановившись так же внезапно, как стартовала, Хими повернулась ко мне и почти прорычала:

– Сгорев заживо в своей камере. Из которой никак не выбраться.

С этими словами она развернулась, яростный топот ее шагов перекликался с биением моего сердца. Сгорев заживо. Ни один левантиец не пожелает такой смерти даже злейшему врагу, и все же Сетт отдал приказ. Или Гидеон. Тот факт, что кто-то из них мог даже помыслить об этом, разъедал мои мысли.

Хими молча вела меня по внешнему дворцу, сквозь узкие коридоры, пустые комнаты и заброшенные дворики, останавливаясь, чтобы заглянуть за каждый угол, пока мы не добрались до лестницы в темницу. Хими сразу же начала проворно спускаться по ней, но Чичи села на самом верху и отказывалась двигаться.

Я звал ее, она приподнималась и виляла хвостом, но оставалась на месте.

– Чичи! – сказал я, похлопав себя по бедру. – Ко мне.

Она не подошла.

– Может, боится темноты? – предположила Хими. – Там дальше есть фонарь, я могу принести.

– Вряд ли. Скорее дело в запахе. – Я вернулся наверх, и Чичи поставила лапы мне на ноги, но тут же отпрыгнула и забегала вокруг, яростно размахивая хвостом. – Пойдем, – сказал я, опускаясь на колени. – Я знаю, что там, внизу, плохо пахнет, но ты мне нужна. Без тебя он ничего не поймет.

Она не пошла за мной, но посидела спокойно, позволив взять себя на руки. Нести было недалеко, но вскоре руки уже горели от старой боли.

По мере того, как мы спускались в недра дворца, темнота становилась все гуще, и, несмотря на множество других комнат, выходящих из множества других проходов, вонь из темницы внизу пронизывала все вокруг. Мы могли бы найти дорогу даже без зажженного Хими фонаря, ориентируясь по запаху. Когда вонь усилилась, Чичи попыталась вырваться, но ей пришлось все так же смотреть мне через плечо, как слишком большому ребенку. Я не мог ее винить. Запах становился все более плотным, таким, от которого невозможно избавиться, даже зажав нос, потому что на вкус он такой же отвратительный.

Когда мы спустились, звуки тоже изменились. Наши шаги и скрип фонаря больше не отдавались эхом, поскольку дворец наверху поглощал весь шум. Весь свет. Всю жизнь.

Когда мои ноги нащупали последнюю ступеньку, Чичи снова попыталась вырваться и впилась когтями мне в шею.

– Эй, а ну-ка прекрати это, – воскликнул я.

– Дай я закрою дверь, – Хими метнулась с фонарем назад, и за моей спиной раздался стук. – Она может найти какую-нибудь гадость, но убежать не сумеет. Здесь нет другого выхода.

Я опустил Чичи на пол, и она побежала к двери, обнюхала крошечные щели внизу и по бокам, попрыгала и наконец как будто смирилась с тем, что дверь не откроется, и с недовольным видом уселась рядом с ней.

– Нужно торопиться.

Хими схватила с крючка на стене ключ и, размахивая фонарем, рванула к первой камере.

Я последовал за ней, оглядываясь на скулящую Чичи.

– Мы скоро отсюда уйдем, – попытался я успокоить собаку. – Мы…

Слова застряли у меня в горле. Министр Мансин стоял у решетки, его бледное худое лицо превратилось в тень былой силы. Однако он смотрел на нас ясными, сердитыми глазами.

Держа руки за спиной, он отрывисто произнес несколько слов, и я без перевода понял, что будет труднее, чем я надеялся. Жизнь этого человека поддерживала неугасимая ярость, и она сожжет первого, кто к нему прикоснется, а затем и всех остальных.

– Дай мне ключ, Хими.

Она отступила на шаг, очевидно, увидев то же, что и я, но отдала ключ. Я поднял его, стараясь, чтобы это выглядело не угрозой, а обещанием. Мансин зло смотрел на меня. Указав на себя, я произнес:

– Рах э’Торин.

Министр прищурился и сплюнул на камни у моих ног, ответив словом из репертуара императрицы Мико.

– Не стоило говорить ему, что ты из Торинов, как Сетт и Гидеон, – сказала продолжавшая держаться в отдалении Хими.

– Пожалуй. Он назвал меня псом. – Я откашлялся и попытался снова, указав на камеру, где сидел после переворота Гидеона. – Рах, – сказал я и изобразил, будто закрываю камеру ключом. – Рах, узник.

Мансин повернул голову, будто прислушиваясь к моим словам.

– Рах… э-э-э… – Я затянул скорбную песнь Торинов, которую пел в темноте своей клетки. Министр распахнул глаза, и я остановился, повторил свое имя и снова указал на камеру. – Рах. Рах свободен. – Я показал на замок и ключ. – Министр Мансин. Императрице Мико нужен министр Мансин.

– Императрица Мико, – повторил Мансин, хватаясь за прутья решетки и приблизившись настолько, что я чувствовал его несвежее дыхание.

– Императрица Мико, юг. – Я махнул рукой туда, где, по моему мнению, находился юг. – Э-э-э… с кисианской армией. Солдаты? – Я изобразил марширующих солдат, чувствуя себя идиотом. Хорошо, что со мной пошла Хими, а не Истет, поскольку слов, которые я узнал от Мико, явно не хватало. – Взята… схвачена… – На этот раз я изобразил, что хватаю Хими. Она взвизгнула от удивления, но позволила как будто связать ей руки и увести.

Министр что-то спросил, пытаясь пролезть сквозь решетку.

– Дзай, – ответил я единственным известным мне именем, догадавшись, о чем он спрашивает. – Дзай.

Министр зашипел, и я сообразил, что он понял. Однако он подозрительно прищурился и выдал тираду на кисианском, из которой я распознал только «э’Торин». Называть ему мое имя было ошибкой, и я никогда не думал, что буду стыдиться его. Но если он не доверяет мне, то должен поверить ей.

Опустившись на колени на влажные камни, я похлопал себя по бедру и свистнул Чичи, так и сидевшей у двери. Она забила хвостом, но была упряма не меньше хозяйки. Я пошел взять ее, и хвост завилял так бешено, что вся задняя половина собачьего тела раскачивалась туда-сюда, но как только собака поняла, что я не собираюсь открывать дверь, она снова уселась на пол. Я все же взял ее на руки. К запаху сырости и грязи от ее шерсти добавилась вонь темницы.

Я отнес собаку к камере министра Мансина, и как только он увидел ее, гнев исчез.

– Чичи? – запинаясь от радости, сказал он.

Я жестом предложил ему собаку и опустил ее на пол, чтобы открыть камеру.

– Министр Мансин, – сказал я, закончив: – Возьмите Чичи. Помогите императрице Мико.

Я столько всего хотел сказать, ему столько нужно было узнать. О Сяне и императорской гвардии, об армии и грядущем разрушении Мейляна, но я мог только повернуть ключ и выпустить Мансина.

Лязгнул замок, министр распахнул дверь и вышел. В его глазах горела целеустремленность. Хими вздрогнула, но вместо того чтобы вцепиться нам в глотки, Мансин опустился на колени и погладил Чичи. Она облизала его грязное лицо.

Мои плечи опустились, и я выдохнул. Я не считал своим долгом освобождать его или помогать императрице, но все же чувство вины за то, что мы сотворили с ее империей, немного ослабло. Я пытался не тревожиться о ней, не вспоминать, как она смотрела на меня, старался думать только о своем народе, но это оказалось невозможным. В конце концов, она пожертвовала собой ради меня, и я надеялся, что это станет достойной благодарностью.

– Пошли, – сказала Хими и зашагала к запертой двери. – Мы слишком долго тут торчали. Чем раньше вы уберетесь отсюда, тем лучше.

Она потянулась к ржавой ручке, и дверь распахнулась так, что Хими ударилась спиной о стену и вскрикнула. Стекло разлетелось, и промасленный фитиль фонаря упал на пол, давая слабый свет.

– Ты не мог просто внять моему предупреждению и уйти, – рявкнул Сетт, входя в полумрак темницы. – Не мог хоть раз послушаться, не мог подумать о чем-то, кроме своей чести, кодекса и своего треклятого упрямого желания быть для всех центром мира. Надо было убить тебя, а не позволять мотаться по империи, настраивая верных Клинков против Гидеона…

– В этом ему моя помощь не требуется, – ответил я. Вверх по лестнице заторопились шаги, и я схватил Сетта за одежду. Он попытался вырваться, но я впился пальцами в его руку. – С этим он справился и сам, отдавая приказы жечь города и невинных людей.

– А я еще думал, что ты не сможешь предать его сильнее, чем уже предал, – презрительно бросил Сетт.

Несправедливость его слов ужалила меня, и я махнул рукой в направлении, куда убежал министр Мансин.

– Этот человек – единственный, кто может помочь императрице Мико и помешать светлейшему Бахайну жениться на ней и избавиться от Гидеона. А он именно это и собирается сделать, Сетт. Я вернулся, потому что Гидеон должен знать – Бахайн ему не друг, он намерен пойти против него…

– Думаешь, он этого не знает? Думаешь, он и не догадывался, насколько опасно добиваться своего в мире, о политических играх которого он знает так мало? Каждое решение принималось им с оглядкой на кисианских лордов, которых ему требовалось обхаживать, и сейчас…