Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 266 (всего у книги 341 страниц)

Я медленно кивнула, размышляя о генералах, которые наделили меня властью. Как скоро они решат ее забрать?

– А второй совет?

Губы Рёдзи дрогнули в горькой улыбке.

– Переверните камень. Избавьтесь от них. Замените их преданными людьми, а еще лучше – теми, кто разделяет ваше видение будущего Кисии. Перестройте всю систему управления, если придется. – Он пожал плечами. – Это будет нелегко и небыстро. Измените все слишком быстро – и никто к вам не присоединится. Измените слишком медленно – и у них будет время дать отпор. Потребуются тщательное планирование, терпение и решимость, и ваша жизнь будет постоянно в опасности.

– И все же именно этого вы от меня ждете.

– Для Кисии и кисианцев. – Он откинулся назад. – И в этом у вас уже есть союзники. Генерал Йасс и генерал Алон будут на вашей стороне. Не буду притворяться, будто знаю, чего хотят левантийцы и останутся ли они, но было бы мудро их удержать, ради вашей безопасности. И вы можете найти союзников там, где не ожидаете. Врагов ваших врагов.

– Например?

Он снова пожал плечами.

– Трудно сказать, пока империя так раздроблена, но из тех, кто рядом, думаю, министр Оямада более ценен, чем кажется. У вас будет достаточно времени, чтобы обсудить это и понаблюдать за окружающими, если вы решите пойти по такому пути. А пока поразмыслите, – сказал он, вставая. – Потому что, если вы пойдете по нему, назад дороги уже не будет. Это не просто какая-то задача, а стезя на всю жизнь. Я не уверен, что на это была бы способна ваша мать, но вы…

Слова повисли в воздухе. Это была его клятва в верности, насколько он мог себе позволить в столь опасный момент. Он с Кисией. Со мной.

– Но сначала нужно пережить завтрашний день, – сказал он, когда я не ответила. – А потом опять поговорим. То, что случится с Когахейрой, многое изменит.

– Насчет завтрашнего дня, – отозвалась я, пожевав нижнюю губу.

– Что именно?

Этот настороженный тон был так хорошо мне знаком.

Я с горечью посмотрела на него.

– Недавно прибывшие левантийцы сообщили, что на севере есть кисианские солдаты. Не знаю, сколько их, но достаточно много, потому что левантийцы назвали их армией.

Он прищурился, и я поняла, о чем он думает. Мне следовало доложить об этом на совете, но я не стала. И не собиралась. С того самого мгновения, когда об этом сказал Рах. Мое доверие министру Мансину висело на волоске после моего отказа избавиться от левантийцев.

– Новые солдаты?

– Да, вероятно, батальоны северной армии, отбившиеся от основных сил. Не знаю.

– Скорее всего. И что вы думаете по этому поводу?

Опять пожевав губу, я снова и снова прокручивала возникшую у меня мысль, какой бы ненавистной она ни была. Самый лучший способ узнать, кто они, оставит меня без защиты.

– Я думаю, – медленно выговорила я, – что вам следует туда поехать. Одному. – Он уже раздвинул губы для ответа, но я его опередила. – Если они северяне, у вас лучше всех получится с ними договориться. И вы единственный человек, которому я сейчас доверяю. О моей безопасности могут позаботиться и другие, но другие не сумеют уговорить этих людей сражаться за меня.

Рёдзи нахмурился и долго обдумывал мои слова. Мне следовало ценить его рассудительность, но я лишь нетерпеливо дернулась.

– Тут есть о чем подумать, ваше величество, – наконец произнес он. – Возникнет много вопросов о том, куда я подевался, если все это останется между нами, как хотелось бы.

– Тут уж ничего не поделаешь. Придумаем что-нибудь насчет вашего внезапного отъезда. Письмо. От умирающей… тети. Ну, что-нибудь получше этого, – добавила я, когда он рассмеялся. – Я устала, и у меня закончились хорошие идеи.

– Надо придумать что-то получше, ведь, можете быть уверены, уже несколько генералов подозревают, что Рах э'Торин уехал с тайной миссией по вашему поручению.

– Как бы мне хотелось, чтобы это было так. Он уехал даже не для того, чтобы помогать левантийцам.

Рёдзи поднял брови, быть может, из-за горечи моего тона или из-за того, что и это я утаила от членов совета.

– Насколько я знаю, он помогает… другу в беде.

– И как вовремя! – Когда я не ответила, он добавил: – Я попытаюсь придумать какую-нибудь годную небылицу. Ваши доводы убедительны, но покинуть вас сейчас, даже оставив с доверенными людьми… все во мне восстает против этого.

– Пусть генералы и не согласны со мной, но дело зашло не настолько уж далеко, чтобы они решили меня убить. Кисия в трудном положении, а они и сами не едины. И если завтра мы победим, возможно, они будут ко мне более благосклонны.

– Мне совсем не нравится, что вы отправитесь в бой без меня.

– Я сражалась без вас в Рисяне. И в Мейляне. Разумеется, я предпочла бы, чтобы вы были рядом, но меня будут защищать солдаты, да я и сама способна о себе позаботиться.

Конечно, это была фальшивая уверенность, но как я могла признаться, что больше боюсь собственных генералов, чем предстоящего сражения?

Пусть я это и не сказала, но он, похоже, все равно понял. И отцовским жестом, а ведь генерал Рёдзи, по сути, заменял мне отца, положил руку мне на плечо и сжал.

– Я знаю, Мико, я ведь сам вас тренировал, чтобы мать могла вами гордиться. Берегите себя, пока я отсутствую. Будьте осторожны, когда кому-то доверяете. И вообще будьте настороже.

Я кивнула, потому что внезапно лишилась голоса. В это мгновение мне было так спокойно, но, хотя мы и не говорили об этом, я уверена, что подумали об одном и том же. Жива ли матушка? Увидим ли мы ее? Гордилась бы она мной? Нами. И я не могла не бояться сбиться с пути, как она. И что однажды горе и гнев разрушат и меня.

23

Кассандра

Наше тело медленно погружалось в сон, и мое сознание уносилось прочь, трепеща, как светлячок в ночной темноте. В руках Саки движение проходило более гладко, с ощущением цели, смысла и направления, не как это растерянное порхание.

Наконец я услышала голос. Унус задыхался в неистовстве.

– Должно быть, он мертв. Еще давит, как… будто тяжесть в голове, но теперь только в одной точке. Я не знаю… не знаю, что будет.

– Что бы ни было, я с тобой.

Не ответив, он лишь коснулся лбом моего плеча и ушел. Меня постепенно охватывал холод. Небо за окном освещал рассвет. Просыпались птицы с утренней песней, и по дому тихой поступью сновали слуги. По дому министра Мансина.

Я сидела молча и смотрела глазами Кайсы, ожидала, прислушивалась – нужно было убедиться, что мы здесь одни. Никаких посторонних звуков, ни шагов, ни шороха ткани, ни голосов.

«Кайса?»

Ее пальцы перестали барабанить по подоконнику.

– Кассандра, – отозвалась она, обращаясь к холодному стеклу. – Чего ты хочешь?

«Не дать Лео причинить вред императрице Мико».

Ее губы тронула презрительная усмешка.

– Ты ведь это видела?

«Видела. Я понятия не имею, что за странная хрень с ним творится, но…»

– Странная хрень? Как ты можешь говорить такое после стольких лет, когда мы с тобой разделяли общее тело и прислушивались к зову мертвых? Он как я, Кассандра. В ловушке. Вынужден быть кем-то другим, не собой, потому что они сильнее его. Унус не такой, как другие. Вот, это даже сказано в книге, которую тебе стоило бы прочесть.

Она поднялась с подоконника и подвела нас к столу с небольшой стопкой книг. Ту, что мы взяли в доме Знахаря, я узнала еще до того, как Кайса вытянула ее снизу. Хрустнул корешок. Кайса открыла книгу и принялась листать, гладкие страницы сухо шелестели под нашими пальцами. Наконец она нашла, что хотела, и, водя пальцем по строкам, начала читать.

Хотя в основном эта аномалия разделяет души на пары, когда каждая половина рождается в собственном теле, в очень редких случаях одна из половин разделяется дальше. Наиболее распространено разделение пополам, но встречались и более высокие степени. Например, у мемара-21 уже отделенная половина души разделилась еще на шесть. Таким образом, учитывая, что одна половина осталась у мистика, каждая часть технически составила одну двенадцатую. Все семеро – мистик и шесть мемаров – были рождены одной матерью одновременно, подобную аномалию я видел всего несколько раз.

Кайса подняла взгляд.

– Понимаешь, о чем я? Шесть мемаров – один человек, но они соединены через Унуса. Он их мистик. Их огромная… сила едва его не уничтожила. Лишь теперь, когда несколько из них мертвы, он начинает понемногу возвращать контроль над собой.

«Сколько половинок еще осталось?»

– Двое. Септум и Дуос. Бог весть, для чего я тебе это говорю.

Ее страх ощущался как трепет листьев у моей кожи. За все время, бок о бок прожитое в одном теле, мы с Кайсой никогда не были так близки. И я знала, это моя вина, это я не давала ей стать чем-то иным, кроме вечно подавляемого голоса в моей голове.

«А что, если эти двое умрут?»

– Мы не знаем. Если никого из них не оставить в живых, Унус тоже может умереть. Остаться должен Септум. Он единственный не имеет влияния. Понимаешь, все они связаны. Других Унус может ненадолго блокировать, ведь теперь они слабее, но он недостаточно силен, чтобы помешать им читать свои мысли. Говорить его устами. Заполнять его разум всякой… гадостью. Вот почему я хочу помочь ему. Я его понимаю.

Я еще сильнее ощутила укол вины за то, как пришлось жить ей, лишенной свободы. Я пыталась представить эту жизнь, страх, знакомый мне по моментам, когда она брала на себя контроль над телом. А она терпела это всю жизнь. Я всегда была сильнее. У нее вообще никогда не было собственной жизни.

Мы какое-то время молчали. Я не могла прочесть ее мысли, никогда не могла, даже когда мы разделяли тело и разум. Может быть, потому, что ей пришлось себя принижать, или мои мысли и проблемы вечно звучали слишком громко.

– Как ты? – наконец спросила она, нарушая молчание, уже почти ставшее дружеским.

«Я растеряна, и мне плохо. Я в ловушке. Прости».

– Кажется, ты никогда не говорила со мной так открыто. – Я не знала, что на это ответить. – А как императрица?

«Измучена. Задыхается от вины и горя. Но сейчас полна решимости помочь дочери, хотя раньше, в доме Знахаря, готова была умереть. Он тогда ее спас».

– Нет, не он ее спас. А ты.

Это было подтверждение факта, высказанное не для того, чтобы мне стало легче, а чтобы исправить ошибку, но оно поразило меня гораздо сильнее, чем, наверное, думала Кайса. Я пыталась спасать, зашла в голову Ханы и кричала на нее, и трясла, и уговаривала не сдаваться. Но она все равно умерла. Умерла у меня в руках, оставив мою душу в одиночестве в этом опустевшем сосуде. Я просто вернула ее назад. Не знаю как, но вернула.

Только это не имело значения. Мы с ней ничего не добились. Даже не добрались до ее дочери, не говоря уже о том, чтобы ей помочь. О том, чтобы изменить этот мир.

– Тебе лучше уйти, пока он не вернулся, – сказала Кайса. – Просто потому, что он может быть и не Унусом.

Уходить не хотелось, с ней я чувствовала себя спокойно как никогда, словно после долгого отсутствия вернулась домой. Но оставаться дольше было слишком опасно, и поэтому я закричала и разбудила императрицу. Мы опять очнулись на сырых простынях, задыхаясь и жадно хватая воздух.

– У него действительно большие проблемы, – подвела я итог, поделившись с императрицей всем, что узнала, пока мы с ней сонно и вяло валялись на тюфяке.

«Это точно, что если убить Дуоса, то есть шанс, что и Унус умрет, как она сказала? – спросила императрица. – И что ни один из них не выживет без другого?»

– Если предположить, что у Септума недостаточно души, чтобы поддерживать связь, то, наверное, так и есть. Хотя лучше спрашивать Знахаря, а не меня.

«Но его здесь нет».

– Как и Дуоса.

«Да. Но если, убив Дуоса, можно убить Унуса, тогда и убив Унуса…»

– Можно убить Дуоса.

Мы лежали молча, сердце колотилось. Может получиться. Еще одно убийство, и мы избавимся от всех них. Навсегда. Никаких больше перерождений. Никакого манипулирования. Он умрет. Мой контракт с секретарем Аурусом наконец-то будет исполнен.

«Будет непросто».

– Да, но это…

«…это изменит все».

Трудно даже представить возвращение к жизни, которой не распоряжался бы этот человек. Жизнь без этой проблемы. Мы одним ударом клинка могли бы спасти Мико. Спасти и чилтейцев, и кисианцев от гибели из-за мании величия одного человека с огромной властью.

Это будет трудно. Мы и раньше решали непростые задачи, например, убить человека, уложившись в узкое временное окно, или там, где вокруг десятки людей. Справиться с тем, кто читает твои мысли и знает о каждом твоем движении, гораздо труднее, но меня беспокоила мысль о Кайсе. В Унусе она видела и цель, и возможность помочь другому, исцелить свои раны, помогая его несчастной душе. Боже, как она меня за это возненавидит.

«Нет другого пути. Мы не можем бездействовать».

– Знаю.

Сквозь высокое окно уже лился рассветный свет, обращая в бледное золото все, к чему прикасался. Наступил час утренней молитвы, и меня охватила паника. Лео мог быть с Яконо за соседней дверью. Мог услышать все наши мысли и узнать все планы.

С колотящимся сердцем я попробовала уловить за стеной голос Лео. Чтобы убедиться наверняка, повернулась к стене и заговорила:

– А ты знаешь, почему верующие в Единственного истинного Бога молятся на восходе солнца?

Тишина. Шорох возле стены. Звон цепи. Наконец, голос Яконо:

– Нет. Может, это благодарение Богу за наступающий день?

– На самом деле это не исконный обряд поклонения Единственному истинному Богу. Видишь ли, когда миссионеры в первый раз прибыли в Чилтей, молитвы на восходе и на закате уже были частью нашей религии, и поэтому они просто… просто допустили, чтобы мы продолжали молиться, объявив это частью собственной религии. Чтобы народ не так сопротивлялся новой.

Эту истину мне шепотом поведал Алловиан в тот день, когда нашел меня запертой в кладовке приюта. Дети захотели помешать мне молиться, чтобы Бог сразил меня, как я и заслуживала.

– Один из Священных стражей рассказал мне об этом, когда я была совсем юной. И во время утренней молитвы я думаю о нем чаще, чем о Боге. Кощунственно, да?

Яконо подвинулся поближе к стене.

– Скорее… цинично.

– Это ты обо мне или о миссионерах, которые принесли к нам своего Бога?

– О них… и о тебе тоже.

Засмеявшись, я прижалась щекой к стене.

– В какой вере ты был воспитан?

– Моральные Заповеди.

– Моральные… что? Это группа богов? Или как?

– Нет, не боги. Мы не верим в некое великое и… непознаваемое существо. Просто соблюдаем правильный образ жизни. Мы не поклоняемся богам и не молимся, а действуем. У нас есть своего рода исповедь, похожая на то, что практикуют ваши священники, когда каждодневные неудачи в попытке жить, соблюдая заповеди, становятся шагами к познанию. По вечерам мы собираемся вместе, выясняем, где оступились за день и как старались это исправить, чему благодаря этому научились и что бы сделали в следующий раз по-другому. Вообще-то, когда знаешь, что нет ничего страшного в неудаче, это очень поддерживает, поскольку всегда можешь исправиться.

– Чтобы опять потерпеть неудачу?

На этот раз рассмеялся он.

– Да. Но не ту же самую неудачу, если ты учишься на своих ошибках.

– Я правильно поняла, ваш культ заключается в том, чтобы каждый день совершать ошибки?

– И чтобы извлекать из них уроки. Да.

Идея о том, чтобы не преклоняться перед мистической сущностью, а просто пытаться жить правильно, казалась одновременно и пугающей, и восхитительной. Но как же много для этого требовалось труда, как много самосознания, открытости, честности и доверия.

– Что это за заповеди?

– Будь честен с собой и с другими. С щедростью распоряжайся своим сердцем и временем. Твердо следуй заповедям. Поддерживай других добротой. Заслуживай доверие и оправдывай его. Помогай нуждающимся. Самоотречение это…

– Постой, и ты живешь, соблюдая все это?

– Пытаюсь.

Я надолго задержала дыхание так, что заболело в груди, и теперь перевела дух.

– Ты, наверное, самый замечательный человек, какого мне доводилось встречать.

– Цель не в этом. Я живу по заповедям не ради восхищения и не стремлюсь казаться лучше других. Я стараюсь быть чистым перед собственной совестью и хочу прожить жизнь и умереть, зная, что сделал для этого все возможное.

У меня оставалось много вопросов, но кто-то легким шагом быстро приближался по коридору, и я придержала язык, не желая, чтобы меня услышали. В глубине моего сознания Хана пыталась справиться с насущной проблемой и придумать, как убить Унуса, чтобы он не учуял нашего приближения. Может быть, использовать его визиты к Яконо? Или даже попросить самого Яконо о помощи? Ведь неважно, кто именно убьет Унуса, главное, чтобы он был мертв.

«Как ты думаешь, удастся ему обратить Яконо в свою веру?» – спросила я, вспомнив, как завораживал голос Лео, когда тот читал.

«Говоришь так, словно это болезнь, а не вера, и она сама по себе ужасна. Капитан Энеас был хорошим человеком и подлинно верующим. Так что, видишь, такое вполне возможно. А теперь возвращайся к своему флирту и дай мне подумать».

– Какой флирт…

«Тс-с».

Шаги стихли вдалеке, и мы снова остались одни.

– Кассандра? Что с тобой?

Мое сердце сжалось от этих слов – мало кто мной интересовался.

– Все хорошо. Но скажи, почему ты считаешь важным убийство? Не считая желания обеспечить достойный конец тем, кого так или иначе убьют.

– Идеологически? – голос Яконо звучал приглушенно. – Может быть, из-за слишком холодного отношения к людям они представляются мне немного похожими на растения. В саду не все растения одинаково приносят пользу. Есть такие, что дарят другим тень или становятся домом живым существам, а некоторые только паразитируют, ничего не давая взамен. Когда удается избавиться от таких, сад расцветает. Точно так же и в обществе.

– Ты хочешь изменить мир.

– В теории – да. Но на практике я не считаю себя или кого-то еще настолько непогрешимым, чтобы принимать ответственные решения о том, кто полезен обществу, а кто только что-то от него получает.

– Ну, а если бы ты точно знал, что кто-то совершил огромное зло?

Он подвинулся к стене, и голос зазвучал не так приглушенно.

– Ты про доминуса Лео Виллиуса?

– Да. Как ты думаешь, насколько важна его смерть для будущего Чилтея? Ты ведь знаешь нынешнюю политическую ситуацию.

– Это зависит от того, какого будущего ты для Чилтея хочешь. Я не предсказатель и даже не эксперт по чилтейской политике. Но неоспоримо, что Лео обладает чудовищным уровнем влияния на нее. Если ты согласна с его философией, тогда это нечто хорошее. Если нет, то повод для беспокойства.

– Ты всегда такой рассудительный?

– Я стараюсь.

«Кассандра, у меня есть идея, – сказала императрица. – Тебе не понравится».

Она не ошиблась. Мне не понравилось. Но у нас были на исходе силы и время, а чем быстрее действовать, тем сильнее эффект неожиданности. Вряд ли у нас появились бы идеи получше. Да вообще – хоть какие-нибудь.

– Кассандра? – окликнул Яконо после того, как мы оба надолго умолкли. – У тебя точно все в порядке?

– Да. Но я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Боюсь, это может немного противоречить твоим убеждениям, но… мне нужна помощь.

– Если это тебе поможет, тогда не может быть против моих убеждений. А если даже и так, я бы все равно это сделал.

Я прикрыла глаза. Трудно было справиться с комом в груди после его слов.

– Спасибо, – выдавила я, ненавидя то, как жалко прозвучал мой ответ, как ничтожно и слабо, и… сентиментально.

«Сочувствовать труднее, чем быть равнодушным, – сказала императрица. – Для сочувствия требуется больше смелости и силы, а не слабости. Но как бы то ни было, сожалею, что у тебя нет времени узнать его получше».

Я услышала, как пошевелился Яконо за стеной. Мне хотелось увидеть его лицо, его взгляд, добавить к звуку этого голоса что-то, кроме воображения.

– Чего ты хочешь?

Вслед за криками Яконо в коридоре застучали шаги. Дверь скользнула в сторону и открылась, комната наполнилась стражниками и слугами. Я откинулась на спину и старательно застонала.

– Ей нужен лекарь! – крикнул из соседней комнаты Яконо. – Отведите ее наверх и зовите лекаря!

Я просила его сказать именно так, надеясь, что общая паника помешает им сообразить, что совет исходит от заключенного. И похоже, сработало.

– Да, скорее, поднимайте ее, – приказал один. – И несите в приемную. Ты, пошли кого-нибудь за лекарем Ао. Нельзя допустить…

Говорящий прервался, чтобы поторопить остальных выполнить его приказания. Кто-то крикнул, чтобы все убрались с дороги. Другой голос требовал принести наверх воду, чай и еду, найти чистый халат. Много прочих приказов тонуло в шуме. В вихре гвалта канул и голос Яконо. Я надеялась, что впоследствии он не пострадает из-за роли, которую я попросила сыграть.

Как больного ребенка меня быстро потащили по коридору в сторону главных комнат. Я пыталась уловить голос Лео, но слышала лишь панический гомон людей, которые, боясь его гнева, торопились делать свою работу.

Меня осторожно опустили на диван, и я рискнула чуть-чуть приоткрыть глаза. Унуса не было, но на противоположном диване по-прежнему лежал Септум. Конечно же, он не шевелился. Не мог. Пока.

«Не заглядывай так далеко вперед, сосредоточься на текущем моменте».

– Что здесь происходит? – спросила Кайса, в ее голосе звучала паника.

– У нее случился припадок. Мы послали за лекарем Ао.

– Припадок? – Голос Кайсы звучал тревожнее, но, не зная ее, – не зная меня – этого можно было и не заметить.

Мне приятно было узнать, что, несмотря на наше прошлое, я ей небезразлична.

Я открыла глаза, издала долгий стон и попробовала сесть, потерпев неудачу с первой попытки. Притворяться не требовалось, я и так ощущала себя совсем слабой. От второй попытки уколы боли вонзились в каждую мышцу, крепче затянули узел, сжимающий сердце. Если бы не осторожность, не пришлось бы и притворяться, что я так плоха.

– Мне уже получше, – произнесла я, стараясь говорить отчетливо, спокойно и собранно, хотя голос звучал жалко, как у ребенка. – Нет необходимости беспокоить лекаря Ао. Просто мне нужен отдых, и я поправлюсь.

«Ты готова?» – спросила я.

«Да».

«Тебе нужно будет полностью затаиться».

«Знаю».

«Не кричать».

«Понятно».

«Ты уверена, что справишься?»

«В прошлый раз почти справилась. Поверь мне, Кассандра».

И я с удивлением поняла, что верю.

«Прощайте, ваше величество».

«Хана, – поправила она. – Прощай, Кассандра».

Я встала, собираясь идти назад в свою комнату, и мне не пришлось разыгрывать слабость – колени подогнулись. Я шла вперед, и падение отбросило меня в сторону дивана Септума. Упасть прямо на него было бы слишком явно, упасть очень близко – еще более очевидно, но его рука лежала у самого края, и когда мои колени врезались в дерево, я схватилась за диван для поддержки.

Получилось легчайшее прикосновение кожи к коже, но императрица проскользнула через этот контакт и ушла, оставив меня одну в этой ссохшейся оболочке. Без нее я почувствовала себя такой опустошенной, сломленной и никчемной, что без сил рухнула на пол. Мне едва удавалось издавать протяжные стоны – мы планировали заглушить ими негромкое звуки, которые Септум мог издать во время проникновения.

– Нет, – опять отказалась я, когда кто-то предложил сбегать к лекарю Ао. – Нет, мне просто надо отдохнуть. Кайса?

Услыхав свое имя, она присела рядом, но не чересчур близко – больше всего она боялась, что я попытаюсь вернуть свое тело. Без императрицы я даже не была уверена, что сумею. Вряд ли я когда-нибудь выберусь из этой ловушки.

– Кайса, – я подняла голову, но не двигалась, – скажи им, что мне лучше, просто нужно вернуться в свою комнату и прилечь.

Несмотря на сомнения, она кивнула и встала.

– Беспокоиться не о чем, – обратилась она к присутствующим. – Просто ей нужен отдых. Нам не следует утомлять ее нашим беспокойством, когда в ней так нуждается его святейшество. Помогите ей вернуться в комнату и принесите поесть.

Кто-то возражал, но слова звучали все более отдаленно. Все неважно. Я могла сосредоточиться только на узоре циновок на полу под моими руками, на тяжелых вдохах и резких выдохах ртом, который стало невозможно закрыть. Почти не осталось сил подумать о том, как дела у императрицы в Септуме, знают ли другие Лео, что она там, и сумею ли я когда-нибудь ее вытащить.

Кто-то ухватил меня за руку и помог подняться. Комната закружилась, но прежде чем я успела сориентироваться, мы уже шли обратно, ноги шаг за шагом волочились по коридору. Мне казалось, что теперь это весь мой мир – коридор и комната, ничего другого не существует. Ни садов за стенами, ни империи, ни даже Женавы, хотя у меня еще оставались приятные воспоминания об этом городе, где я целую вечность страдала от боли, сомнений и неурядиц.

Дом кружился вокруг меня, но я, стиснув зубы, сдержала рвоту и позволила опустить себя на тюфяк, бормоча заверения, что почти здорова, нужно только немного поспать.

Вероятно, они поверили, потому что осторожными шагами вышли в коридор, и дверь за ними закрылась. Я была рада от них избавиться, но остаться одной, больной и несчастной в подступающей темноте было страшно. Утешала мысль, что если мне суждено умереть в этом теле, то не мне одной. Это даже забавно – может быть, отпустить императрицу означало в итоге убить ее. Убить меня.

Я перекатилась к стене, дрожа так, что стучали зубы.

– Яконо?

– Да, Кассандра.

От звука его голоса на глаза навернулись слезы. Я больше не одинока.

– Все хорошо?

– Нет, – ответила я. – Нет, но ничего страшного.

Это было не так, но я не могла об этом сказать, не хватало сил объяснять ему.

– Благодарю за то, что ты сделал. Я… очень рада знакомству с тобой.

Я еще никому такого не говорила, слова казались неправильными, но в то же время и очень верными. Предчувствие конца меня как будто освободило.

– Прости, я больше не могу здесь оставаться.

– Что это значит?

Он беспокоился обо мне – беспокоился! По моим щекам лились слезы, я не могла их сдержать. И не хотела.

– Поговоришь со мной, Яконо? Расскажи что-нибудь.

– Что рассказать?

– Что-нибудь хорошее.

Яконо подвинулся ближе к стене, шурша одеждой, пока устраивался поудобнее.

– Что-нибудь хорошее? – повторил он, и я прикрыла глаза, прислушиваясь к рокоту глубокого и теплого голоса. – Ладно, есть один день, который я всегда вспоминаю с нежностью – когда мастер Луко привел домой мою сестру Сару. Я жил и тренировался у него уже года три-четыре, успел забыть одинокую жизнь на улицах, но вот появилась Сара. Стояла в дверях, сжавшись и обхватив себя руками, словно дикий зверек, смотрела, как мы готовим еду, так, будто думала, что мы собираемся съесть и ее.

Он усмехнулся воспоминанию, а я не смогла – дыхание, необходимое для этого действия, застряло в моей груди. Воздух выходил медленно, с хрипом, и я сосредоточилась на словах Яконо, чтобы не паниковать.

– И даже когда мы поставили на стол еду, надеясь соблазнить сестру присоединиться к нам, она не отошла от двери. А когда мы приступили к вечернему обсуждению дневных ошибок, она смотрела на нас как на безумных.

Пока он рассказывал, в комнате потемнело, зато кружиться она стала медленнее. Каждый вдох давался с трудом, как будто воздух втягивался сквозь крошечные отверстия.

– Тогда я вспомнил, каково жить на улицах – и мерзнуть, и голодать, и болеть. Вспомнил, как мне протянули руку и подняли с тех жестких камней – к новой жизни. Видеть, как понимание озаряет лицо Сары, было все равно что переживать это заново. Она…

Должно быть, Яконо продолжал свой рассказ, наверное, все так же негромко смеялся, прислонившись к стене, но моя жизнь утекла с последним дыханием, и я не узнала, что было дальше.