Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

– А с Эмлином? – спросил шпион.

– Боюсь, ему придется остаться здесь, – сказал Эддер.

– Можно мне с ним повидаться?

Эддер посмотрел на шпиона, затем покачал головой:

– Нет.

Над водой разнесся гудок далекой сирены – механический духовой горн проревел предупредительный сигнал.

– Но если вы хотите ему что-нибудь передать на словах, – продолжал Эддер, – то ему передадут. Я прослежу.

«Лжет», – подумал шпион.

– Нет, ничего. Передавать нечего.

Люди, которые вывели Эмлина из его камеры, обращались с ним мягко. На них защитные мантии, какого-то серебряного шитья, под капюшонами большие очки. Он раньше видел алхимиков в таких же накидках. Осторожно, словно он ядовитый, его повели от круга камер, вбок от зеркальной башни. Держаться собранно ему нелегко – голова как будто набита хлопковым пухом, – но он знал, как надо себя вести. «Вживайся в личину», – велел Алик. Он – сын Алика, все это прискорбное недоразумение. Алик рядом и как-нибудь все утрясет. Впарит пристойное объяснение. Увезет его домой, в Гвердон.

А под этой скорлупой, под его маской сидел безымянный мальчишка из Папирусных гробниц. Посвященный Пауку святой, которого натаскивали жрецы. Он осознавал, что согрешил, когда отрекся от бога, но ведь потом был прощен! На лице стигматы, надо ли иного доказательства любви Ткача Судеб?! Ему уготовано место в Праведном Царстве, и Ишмира скоро грядет. Гвердон будет завоеван – как Севераст, как Маттаур, как все остальные края, и когда война завершится, ему воздастся заслуженная честь.

Мальчик не чувствовал страха, когда его выводили за главные ворота тюрьмы. При виде моря сердце Эмлина подскочило – может, отец уже ждет возле лодки? Но причал пуст, и алхимики в плащах свернули под стену старого форта, вдоль каменистого берега. Его вели к скалистому выступу за отмелью на мористой стороне Чуткого.

Там трудились другие фигуры, облаченные в мантии. Они собрали какую-то машину, нечто вроде трона, обнесенного клеткой. Бесформенного – в спицах и проводах, с сиденьем из стали и орихалка. Имелись у механизма и другие детали – емкости, где среди пузырей плескались какие-то неясные тени, потрескивающие эфирные баки, обереги повышенной мощности. Конвоиры Эмлина помогали ему переступать через толстые эфирные кабели и трубы, что пролегали между машиной и фортом.

– Что это? – спросил он, но ему не ответили.

Здесь, снаружи, воздух чист, и голова прояснилась. Он чувствовал, как вздыбливаются густые паучьи волоски у него на затылке. В нем пробуждалось особое восприятие. Тени больше не казались ему темнотой. На алхимиках заговоренные мантии, их специально выделали, чтобы блокировать чудеса, но если бы он подналег, то, наверно, смог бы пробиться сквозь их ткань. Рот затопило слюной, с легким привкусом Яда Неотвратимого. Силы его прибывали.

Приблизившись, он разглядел на этом кресле женщину. И узнал ее – ту самую, с идолками Кракена на судне Дредгера. Она не Кракенова святая, но все же поддерживает неустойчивую связь со своим богом.

Поддерживала.

Алхимики сняли с сиденья ее покосившийся труп. Мотнулась голова, через рот вырвались струйки кровавой морской воды из залитых легких. Вода брызнула на камни и провода у ее ног. Двое алхимиков понесли ее мимо Эмлина.

Ее обезобразило прикосновение божества. Пальцы, ныне обратившиеся в поникшие щупальца, вяло волочились следом. Кожа под руками алхимиков лопалась, и из ран часто капала вода.

Он расправил плечи. Алик придет за ним. Или если нет, то здесь он и умрет. Ткач Судеб примет его душу. Выживет ли он или погибнет – при любом исходе его вера обретет воздаяние.

– Сядь сюда, пожалуйста, – скомандовал один из алхимиков.

– А если не буду?

Они навалились на него, четверо или пятеро, грубая ткань перчаток оцарапала его кожу. Силой впихнули в кресло. Набросили тугие металлические цепи поперек груди и застегнули их. Сиденье предназначалось для взрослого, поэтому им пришлось подсунуть под него скомканную накидку, чтобы усадить повыше. На локтях и запястьях затянули кожаные ремни.

Он не заплакал. Не закричал. Он будет храбрым.

Один из алхимиков замкнул выключатель, и внезапно Эмлина со всех сторон окутала сила. Сила поднимала его, будто душу вынули из тела и возносили к божьему царству. Он уставился на алхимика – тот изучал приборную панель, подсоединенную к машине. Под накидкой у мужчины лицо, под лицом – череп, под черепом – мозг, а там кружевная паутина мыслей…

«Передаем в башню, что у нас тут готово, надо отбить сигнал на материк. Доставить идола». Промелькнуло изваяние из часовни, восемь ног под священной тенью, восемь всевидящих глаз…

А затем алхимик дернул рубильник обратно, и сила ушла, и чудо закончилось.

Алхимики пошли от машины обратно. Назад по каменистой отмели. Одни приподнимали подолы и поскорее трусили в форт. Другие глядели на море, как будто ждали корабль. Каждый внимательно следил, чтобы не коснуться воды.

Но Эмлин уже увидел, что ему нужно. Или за ним придет Алик, или явится сам Ткач Судеб – и он будет спасен.

Не нужно бояться. Даже сейчас, одинокий на огрызке скалы, привязанный по рукам и ногам к отвратительному механизму, он не трусил. Он знал, что его любят. И верил, что его спасут.

По городским улицам шел мертвец. Он двигался против потока толпы, поэтому ему приходилось все время проталкиваться до самого Мыса Королевы. Прохожие бормотали извинения, чертыхались или ничего не говорили, пихаясь. Гвердон знаменит своей невежливостью – сравните с закоснелыми манерами Хайта. Правда, сам он не отваживался на извинения вслух. А немногие, замечавшие маску, мигом отступали и освобождали проход.

В руке он сжимал послание, поступившее в посольство. По всем правилам ему нельзя здесь находиться – неусыпных запрещено выпускать из посольства без разрешения. Но посол погиб, леди Эревешич и Теревант куда-то пропали, и Первый секретарь тоже ушел, забрав с собой почти весь неусыпный гарнизон. Только Йорас и Перальт остались бесконечно обходить мраморные коридоры, надзирать за пустыми кабинетами и приемными залами, стоять на карауле у ворот.

Нести неусыпную службу.

Йорас погиб, исполняя долг перед Короной, в составе Девятого стрелкового полка.

Став коронным неусыпным, Йорас начал служить непосредственно государству. Его верность предназначалась одной лишь Короне, а не Бюро или одному из Домов. Никакого внутреннего конфликта это не вызвало – в жизни Йорас не встречал ни одного Дома, достойного, чтобы за него умереть, не говоря о Бюро. Когда он был жив, взаимоотношения Домов и Бюро проносились грозовыми тучами и сталкивались где-то наверху, выше его головы. А ныне его вознесли в некую заоблачную небесную область, возвышенную и морозную, и всем их проискам не достать до его высоты. Его смерть посвящена одной лишь Короне.

Но он знал Тереванта при жизни, а в мертвецах служит всего-то год. Время еще не сглодало с его костей память о дружбе.

Сообщение написано в спешке, но с полной ясностью действий. Ему следует прибыть на закате солнца к определенной двери крепости на Мысу Королевы. Ему нельзя никому об этом говорить, нельзя задавать никаких вопросов. Подписи нет.

Мертвые не славятся любопытством, не исключение и Йорас. Он не выказал удивления, когда открылась дверь и маленькая, темноглазая дама поманила его внутрь. Должно быть, она и есть знаменитая доктор Рамигос.

– Тебя здесь нет, уговор? Все ради Тереванта Эревешича, и если ты не сделаешь, как я скажу, то за это заплатит он. Итак, ты меня понял?

– Да. – Вообще-то нет, но нехватку любопытства неусыпные возмещают непоколебимой верностью.

Доктор Рамигос шепнула заклинание. Неусыпные поустойчивей к колдовству, чем живые; Йорас успел повидать, как чародеи валятся в отключку или испускают кровь из глаз, тщетно пытаясь навести чары на его оживленные кости. Рамигос все-таки сумела его зачаровать, только никак не могла отдышаться, пока они шли по коридору. Заклинание отводило взгляд посторонним – горстка людей, попавшихся им в переходах под главной гвердонской крепостью, и глазом не повела на хайитянского солдата.

Издалека заревели тревожные сирены. Рамигос вздохнула.

– Еще не началось, – сказала она. – Хотелось бы мне взглянуть на машину в работе. Ай, ну и ладно.

Потом было сказано «сюда», и она отперла морг. В помещении пыльно и, похоже, темно для человеческих глаз – он в мертвецах всего год, а уже позабыл о том, как живые ориентируются в этом мире. На полу лежит саван, будто случайно соскользнул со стола. Она подняла покрывало, а под ним…

– Ого.

– Ваша вещица пробудилась, проклятие. Я не могу даже притронуться, и меч рассеивает мои заклинания. Возьми и отнеси его куда полагается.

– К старшему Эревешичу.

– Видимо, да. – Она встала перед мечом на колени, провела пальцем по воздуху над всей длиной лезвия, но не дотрагиваясь до металла. На волшебное оружие она глядела с сожалением, словно отдавала драгоценный камень неслыханной стоимости.

– Ладно уж, вдруг мне еще выпадет другой случай. В терпении – сила, а в жизни бывает всякое.

– Смиренно не соглашусь. – Он подобрал клинок. По руке пробежала непривычная дрожь, словно кровь прокачало по призраку вен, но души оберегаемых внутри раки опознали в нем хайитянина. Клинок не ударил его, но без живой души, проводника волшебства, меч равно не смог и придать ему сил.

Рамигос встала, отряхнулась. Сняла с приставного столика сумку и буркнула, закинув на плечо:

– Идем.

Дворцовые охранники сопроводили Тереванта назад в его комнату с окнами на личные сады патроса. Теревант предполагал, что его немедленно передадут Хайту, но вместо этого заставили ждать.

Сады, сбегавшие с восточного склона, поутру, должно быть, прекрасны, но сейчас солнце садилось на противоположной стороне Священного холма, и в сумерках их населяли ломаные, искаженные тени. По извилистым тропинкам семенили слуги, зажигали фонари. За участками садов загорался и город. Мерцали газовые лампы, резко сияли эфирные светочи, приглушенно – ночные свечи. Благосостояние города прослеживалось по освещению. Если взглянуть подальше, то множество эфирных огней промышленных ламп указывало на новые, недостроенные фабрики алхимиков, замену погребенным под Новым городом. А там, за чертой Гвердона, похоже, разбило лагерь хайитянское войско. Небольшая армия, присланная добиться справедливого возмездия за Ольтика.

Мысль о гибели Ольтика до сих пор казалась нелепой. Ольтик провел основные обряды неуспения в необычайно юном возрасте, и ему было уготовано стать наследником меча Эревешичей. Мало того, он слишком велик, чтобы умереть, слишком силен и чересчур громок. Его смерть ощущалась скорее неким отклонением, а не потерей. В ней было больше растерянности, чем скорби, точно мир – поезд, что съехал с рельс и теперь мчит в какую-то неведомую даль.

За окном застучали копыта. Во дворик перед садовой оградой въехала карета. Ее везли не рэптекины, а четверка вороных коней. Правила пара неусыпных. Несговорчивого Эревешича заберет отсюда почетный караул.

В дверном замке проскрежетал ключ. Те же охранники, что провожали его в покои патроса, отведут его вниз.

– Прошу с нами, господин, – позвал один.

Глядя на его раны, второй добавил:

– Вам опять подать кресло, господин?

– Нет, – сказал Теревант. – Идти я могу.

Глава 39

Когда канонерка приблизилась к острову Чуткий, к Эладоре с Барсеткой подошел Альдрас. Он похлопал по стенке большого короба.

– Это надо отвезти на дальнюю сторону острова. Сперва я доставлю вас в форт, потом пойду туда разгружаться. Где-то через час за вами вернусь. Не опаздывайте.

Лодка шла вдоль бетонного причала под сенью форта. Слева от них – надо говорить «по борту», поправила себя Эладора – еще два суденышка встали у каменного зубца, торчащего из моря. Там возводили некую конструкцию. Неожиданная волна догнала лодку, качнула ее. Здоровенная клеть накренилась над Эладорой. Барсетка вытолкнула ее с пути махины, когда короб порвал ремни и врезался в перила над бортом. Доски клети раскололись, и Эладора заметила внутри нечто серое и продолговатое. «Чудовище», – пронеслась вначале мысль, но было в нем и что-то необъяснимо знакомое.

На судне поднялись шум и гвалт, команда принялась с трудом сдвигать клеть на место. Барсетка внесла свой вклад недюжинной упырьей силой. Альдрас помог Эладоре выбраться на пустой причал – не из рыцарских чувств, а просто поскорее убрать ее, чтоб не мешалась. Несколько толчков общими усилиями – и короб возвратили на середину лодки, тогда Барсетка тоже высадилась на берег.

Упырица, казалось, была подавлена и негромко рычала на отходящую лодку. Понюхала воздух, припала к земле и обнюхала камень. Присмотрелась к сооружению на уступе у дальнего берега острова. Похоже на какую-то машину – вроде бы металлическое кресло посреди эфирных устройств. Лодка Альдраса уже шла туда, закладывая широкую дугу, чтобы не напороться на невидимые с берега скалы.

– Небезопасно тут, – шепнула Барсетка. – Глядите в оба.

Ворота форта отворились, и появилась пара стражников, вооруженных и в масках. У Эладоры тут же наготове письмо от Келкина.

– Мне нужно переговорить с руководящим офицером, именем чрезвычайного комитета.

– Капитан пока не освободился, миледи. Вам придется подождать.

– Безотлагательно. – Эладора подбоченилась, пуская в ход самый командный голос. – Меня уполномочил министр Келкин. Вопрос крайней важности.

Она осознала, что такая манера речи немного похожа на дедушкину. Часть ее при этой мысли с отвращением отшатнулась, но она помнила, как страшилась его и как ужас заставлял ее подчиняться приказаниям Тая. Что ж, значит, этим она и воспользуется.

Стражники обменялись взглядами поверх масок, потом кивнули. Ее проводили в форт, петляя мимо химических распылителей и следящих устройств. Две дюжины святых безразлично пялились на нее. «Скудна божья милость», – подумалось ей. Сколько их осознанно выбрало стезю святости, а сколько выгнано на нее насильно, захвачено в плен безумными богами? Она просмотрела камеры – искала Карильон, искала Эмлина, но никого из них не увидела. Синтер распорядился поместить Кари в глухую камеру, неизвестно, где тут такие, но Эмлин наверняка должен быть частью этого чудного набора святых.

Когда она очутилась внутри структуры наблюдения, то схемы и графики, которые показывал Теревант, начали обретать смысл. Дуговой ряд одиночных камер для святых каждого бога отдельно и без повторов. Мониторы отслеживания и наблюдатели, что обязаны подстраивать их под занебесную связь и отмечать любые ее изменения. Механизированное таинство – если боги Ульбиша, Лирикса или Ишмиры, распространяя свое влияние, дотянутся до Гвердона, то соответствующие святые в отсеках зарегистрируют их воздействие. Изменения могут быть как обширными, так и едва уловимыми, но приближение богов обязательно скажется на всех сопричастных с ними.

Пока они пересекали двор вдоль очередного полукольца камер напротив зеркальной сторожевой вышки, она дала волю воображению. Если город надзирает и за Хранимыми богами, то не запрут ли в здешнюю камеру и Эладору тоже? Стрелки на приборах наверняка подергивались во время Фестиваля Цветов и заскакивали на красные отметки, когда Сильва дралась в Новом городе с Кари.

Барсетка украдкой рыгнула.

– Не могу дышать этой отравой, – сказала она.

– У вас не найдется еще маски? – попросила Эладора. Ее подмывало сдвинуть свою и поглубже вдохнуть, уничтожить остатки связи с Хранимыми, но сейчас необходимы трезвый рассудок и четкое восприятие.

Стражник покачал головой:

– На такое рыло ничего не натянешь.

– Я пока подожду, где посвежее, – сказала Барсетка. – Позовите, коли понадоблюсь – прибегу со всех ног.

– Оставайся на причале, – предостерег стражник. – Не уходи с берега – не то застрелят.

Барсетка на четвереньках выкатилась за ворота, коротко оглянувшись на Эладору, и кто смотрел в тот миг из упыриных глаз? Слова Крыса звенели в сознании, не утихая.

Беззащитно одинокая, она пересекла двор. Стражники по бокам были безымянны в своих масках. Ее провели в зеркальную башню, вверх по лестнице, обвивавшей хребет этой постройки. Поднимаясь, Эладора видела, как алхимики и чародеи корпели над инструменатми, рассматривали святых сквозь стекла увеличительных труб, вычисляли течения волшебства и сдвиги эфира. Некоторые приборы она опознала по кабинету Онгента, набитому редкими и сложными приспособлениями, либо по обиталищу Рамигос, но другие ей были малопонятны. В этой машине больше, чем чистая ворожба – из подземных глубин слышалось урчание громадных двигателей.

И снова наверх. Башня выше опоясывающих стен форта, сверкающий столб посреди двора. Отсюда видны приземистые укрепления за тюремным рядом, причал и южный конец острова. У каменистой отмели возле металлической конструкции пришвартованы три лодки, еще четверь витка лестницы – и показалась «Великая Отповедь», на крейсерской скорости идущая вдоль западного берега Чуткого, ровно тем курсом, что выбрал и Альдрас.

Они поднялись на верхний уровень башни. На обзорную площадку с видом на остров и даже на город. Чирикал эфирограф, принимая послания с Мыса Королевы и парламента – сокращения государственных нервов. У окон теснились солдаты и чародеи, наблюдая за южными подступами.

– Мисс Даттин?

Командир стоял в центре площадки, у эфирографа – как осевой стержень, вокруг которого все вращается. Он выглядел воплощением самого форта: пот на лысине блестел подобно зеркальным окнам башни, а стойкости в нем хватит выдержать артиллерийский обстрел. Он взял у Эладоры письмо Келкина.

– Имена нужных вам заключенных?

– Алик Немон.

– Он вас ждет. Эддер отведет вас вниз. – Один из стражников выпрямился, отдавая честь.

– Его сын, Эмлин. Я знаю, к нему прикасался бог, но…

Командир перебил ее:

– Вы белены объелись? Это что, розыгрыш? Или проверка?

– Нет, я… – Эладора смущенно сглотнула. – Я бы тогда с ним повидалась, если его нельзя отпустить.

– Невозможно, – резко оборвал командир.

– А также – не знаю, под каким именем ее поместили – Карильон Тай. Девушка примерно моих лет, темноволосая, у нее шрамы на лице. – Когда дозорный не прореагировал, она добавила: – В глухих камерах?

Командир покачал головой:

– Доступ к особым заключенным воспрещен. Вам пора уезжать. Эддер, пропусти представительницу господина Келкина в первый блок и приведи к ней этого заключенного.

Эддер подступил к Эладоре.

– Есть, сэр. Идемте со мной, мисс. Лучше бы вам здесь не быть, когда пойдет заваруха.

Но не успела она сделать и шаг, как началось. С южной оконечности форта взметнулся сполох – запуск с катера Альдраса. Эддер вполсилы попытался увлечь Эладору вниз, не слишком усердно. Ему не меньше нее хотелось здесь задержаться.

Такой же сполох поднимался с «Великой Отповеди», взлетал кровавой кометой. Знамением светского чуда.

Они проводят учения? Готовятся вести огонь? Но в пределах видимости никого. Ни вражеских кораблей на воде, ни безобразных божьих отродий. Остров как остров.

– Станция взывания докладывает о готовности, сэр, – говорит чародей.

– Начали, – приказывает командир. Он шагает к южному окну, выдвигает подзорную трубу, фокусирует на пологом каменном горбике отмели.

Башню пронзает чародейская дрожь. Громадные эфирные двигатели оживают. Это электромеханическое колдовство – провода и клапаны сообщают им чародейскую волю. Алхимический духовный сырец, грубое вещество, кипит в них, бурлит в реакционных камерах. Гудят и искрят врытые в землю кабели. Вся крепость светится от напряжения. Статические разряды ползут по дренажным трубам, проскакивают между прутьев решеток. На берегу, где проводка отходит от форта к каменному зубцу, вихрь волшебства вспыхивает и превращает наносы песка в стекло. Под стенами укреплений ворочаются какие-то тени.

Прилив силы чувствуют и заключенные в своих камерах. Некоторые вопят. Некоторые пытаются укрыться. Кто-то с радостью встречает ураган волшебства, даже понимая, что оно не про них. Они бьются о прутья и пытаются поймать хоть капельку энергии столь мощного взывания.

По городу перекатывается гром. Где-то на северо-востоке собралась буря, наседает на дальний склон Священного холма.

Все настороженно следят за южными подступами. Даже те, чье внимание должно быть приковано к приборам, не могут удержаться и нет-нет да и зыркнут на юг.

Все, кроме Эладоры. Ее вдруг скручивает резкий, убойный страх – и он находит не с юга. Страх истекает извне ее и сосредоточен вокруг «Великой Отповеди». Линейный корабль огибает западный берег Чуткого и поворачивает к мелководью. Команда тянет пусковую установку на позицию. Божья бомба готова к запуску. В глазах Эладоры она гадостна до остервенения – ядовитый ужас, такой мерзкий, что и смотреть на него невыносимо. Отвратна настолько, насколько солнце бывает ярким.

Казалось, башня проворачивается по кругу. Отсюда ей видны все вещи на свете.

– Замечено проявление, – доложил один из чародеев. В тот же самый миг издалека донесся визгливый голос матери:

– Нас предали! Он задумал ударить по нам!

Где пребывает бог? Где находится вещь, не имеющая материального облика? Где живая мысль? Где окажется молитва, когда слетит с губ, где заклинание будет ждать, пока его насылают?

Вон там, в машине, что стала великой часовней. Запутанное в клубок, шипящее от ярости и досады, нечто из тени распускается, разворачивает складки, вынужденное проявиться в смертном мире. Вон там, прямо здесь, скован цепями колдовства – вот где бог.

И еще там, на Священном холме. Над дворцом патроса и вокруг него. Под сводами соборов Победы. В умах истинно верующих, призванных на восхваление новообретенного короля. В Палатах Святых. В своих золоченых клетках. Хранимые Боги.

Хранимые. Пойманные. Но не в оковах.

Эладора поднимает руку, чтобы заслонить глаза от слепящего удара молнии.