Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 221 (всего у книги 341 страниц)

Мы продолжали работать молча, надеясь, что о нас забудут, но через некоторое время капитан вернулся и снова предложил еду и тепло очага. Его дружеская улыбка превратилась в напряженную гримасу, пока Тор переводил. Видя это, я согласился, радуясь хотя бы возможности согреться и поесть.

– Ты уверен? – спросил Тор.

– Уверен. Наберись терпения.

Тор поджал губы, но принял приглашение и пошел взять свой второй охотничий клинок.

– Не надо, – сказал я, рискнув бросить взгляд на жесткую улыбку капитана Нагаи. – Не внушай им мысль, будто мы вооружаемся для боя. Если придется пробивать себе путь, я бы предпочел сражаться с расслабленными солдатами.

– Пробивать путь к закрытым воротам? Без оружия?

– Будем надеяться, что до этого не дойдет.

– Да уж. Не знаю, как ты, но я пока не научился убивать взглядом.

– В самом деле? Тебе нужно больше практиковаться.

Он фыркнул от смеха, и я похлопал Дзиньзо по шее.

– Я вернусь, – сказал я, надеясь, что не солгал. – Отдохни пока, а я скоро вернусь.

Мы последовали за капитаном Нагаи на кухню – ряд больших каменных комнат в недрах замка с высокими куполообразными потолками, черными, как ночное небо. Над головой облаками висел дым, слуги метались между очагом, плитой и столом и раздраженно ворчали, пока капитан вел нас к столу у открытого огня. Чувствуя себя великаном, я скрючился за маленьким столиком без стульев. Тор опустился на колени и указал на грубую подушку, наполовину скрытую от глаз.

– Надо вставать на нее коленями. Они сидят на полу, поэтому стол такой низкий.

Я сел напротив. Вокруг грохотала посуда и журчали голоса. Капитан Нагаи отсел за другой столик, где над мисками склонился десяток солдат. Под высоким потолком звенел смех.

На стол плюхнулись две миски. Прежде чем я успел поблагодарить принесшую их девушку, она поспешила уйти в пахнущий специями пар.

– Наша слава бежит впереди нас, как я погляжу, – сказал я, рассматривая содержимое миски. Овощи плавали в жидкости подозрительного вида.

– Говорил же, не надо было сюда приходить.

– Правда? Видимо, я не расслышал.

Он мрачно посмотрел на меня.

– Ха-ха-ха, как смешно.

– Знаю, ты считаешь это плохой затеей, и, может, так оно и есть, но у меня были свои причины. Тебе необязательно было идти со мной.

Он помолчал, позволяя звукам кухни кружиться вокруг нас. Затем, выловив пальцами кусок моркови, сказал:

– Я ведь тоже спас тебе жизнь. Ты был бы мертв, если бы я не подобрал тебя и не нашел помощь.

Вина ранила глубоко. Мальчишка оставил ради меня Мейлян, надеялся найти гурт, в котором станет по-настоящему своим, а мы тут льем бальзам на мою израненную душу.

Я сложил кулаки в приветствии.

– Ты прав, и я благодарен тебе за свою жизнь. И за то, что остаешься со мной, пока я исполняю важную для меня задачу.

– Раз ты это понимаешь, это не говорит ни о чем хорошем, если ты считаешь помощь кисианке более важной, чем помощь своему народу.

Я уже собирался поднять чашу с вином, но оставил ее на столе и уставился на Тора.

– Твое предположение, что меня не волнует ни то ни другое, не делает тебе чести.

Тор хмуро зыркнул на меня.

– Мои извинения, капитан.

Капитан. Это слово ранило не меньше, чем вина. Без своих Клинков я никакой не капитан, а всего лишь изгнанник без гурта.

– Ты имеешь полное право злиться на то, куда завела тебя судьба, – сказал я. – Мне жаль, что я ничем не могу загладить свою вину, кроме как доставить тебя домой после того, как закончим здесь.

Он кивнул и вытащил из супа еще кусочек моркови. Говорить больше было не о чем, и мы ели молча, позволяя гулу разговоров плескаться вокруг в дымной кухне. Когда я покончил с супом, вошла еще одна группа мокрых от дождя кисианских солдат. Они направились к ближайшему очагу, косясь на нас. Я мог бы попросить Тора перевести их насмешки, но выражения их лиц и без того были достаточно красноречивы.

Тор напрягся. Его рука на столе замерла, и он едва заметно наклонил голову.

– В чем дело?

Он чуть поднял палец и продолжил слушать. Я ждал, наблюдая больше за его лицом, чем за продолжавшими говорить солдатами. Хотя «говорить» – слишком громкое слово. Скорее это были издевки, сопровождаемые смехом. За соседним столом капитан Нагаи, похоже, забыл о еде. Внутри меня зашевелилась тревога, и только тяжесть сабель на поясе приносила утешение.

Тор сжал пальцы в кулак.

– В чем дело? – снова спросил я, и на этот раз он посмотрел на меня и сразу отвел взгляд.

– Они говорят о Гидеоне.

У меня сжалось сердце.

– Что именно?

– Смеются над левантийским императором, который считает себя таким могущественным, воображает, что правит Кисией. Они говорят…

– Что говорят? – отчаянно прошипел я, когда Тор замолчал.

Внезапная прямота его взгляда была подобна вызову.

– Говорят, что это было очень мило с его стороны – избавить их от чилтейцев, но настоящий правитель Кисии – его светлость Бахайн, тот самый Бахайн, которому принадлежит этот замок, а Гидеон – всего лишь марионетка. До тех пор, пока приносит пользу.

Повисла напряженная тишина, бьющаяся в такт со стуком моего сердца.

– Хочешь сказать, что Гидеона, что наш народ… использовали? Что все это…

Я не мог заставить себя закончить фразу. Земля будто ушла из-под ног от чудовищности самой мысли о том, что Гидеоном манипулируют, что мы были лишь средством избавиться от врагов Кисии, чего бы это ни стоило самой Кисии.

– Думаю… да.

Слова Тора прозвучали проклятьем. В комнате не хватало воздуха, каждый мой вдох не мог наполнить легкие.

Сотни мыслей вихрем кружились в голове, но я смог сказать лишь одно:

– Нужно его предупредить.

Тор застыл с открытым ртом.

– Гидеона? Предупредить Гидеона? После всего, что он сделал, он заслуживает того, что грядет.

Я старался не думать о юноше, что сидел со мной, позволяя излить свое горе до самого дна. Того человека больше нет. Он бросил левантийцев на смерть, отдал чилтейцам седельных мальчишек, приказал перебить целый город, всех до единого детей, женщин и стариков, и называл это «необходимостью».

– Рах, – Тор протянул ко мне руку. – Гидеон сделал свой выбор. Левантийцы, решившие последовать за ним, сделали свой выбор. Мы можем только помочь вернуться домой тем, кто этого не захотел.

Было бы так легко уйти, объявить мое изгнание законченным, но все во мне сопротивлялось этому, как дерево, укоренившееся на этой неспокойной земле. Может, я и изгнанник из изгнанников, но Клинки были моей семьей слишком долго. Гидеон – мой мир, и от мысли о том, чтобы оставить его, стыла кровь.

– Нет, – сказал я. – Я не могу вернуться без своих Клинков. Что бы ни произошло, я перед ними в долгу.

– Рах, последний истинный левантиец, – сказал Тор с оттенком насмешки.

Последний истинный левантиец. Как я мог поставить себя настолько выше других? Во мне боролись вина и стыд, но больше всего меня тошнило от гордости, которую я никак не мог отпустить.

– Не слышал, что о тебе говорят люди? – поднял брови Тор. – Многие ненавидят тебя за то, что ты стыдил их. Обезглавливал убитых вместо них. Цеплялся за долг и напоминал им о временах, которые уже не вернутся. Но на каждого, кто тебя ненавидит, найдется тот, кто пойдет за тобой до конца и еще дальше. – Он поставил локти на стол и наклонился ближе, от недосыпа на молодом лице показались морщины, длинные волосы повисли от сырости. – Подумай, что ты можешь сделать, если вернешься домой. Степи отравлены. Наши гуртовщики выжили из ума, но ты, ты можешь объединить людей, поднять гурты на борьбу со злом, и ради всех левантийцев ты должен хотя бы попытаться.

«Ты должен это своему народу, Рах. Быть избранным – это честь. Служить – это честь». Рука гуртовщика Сассанджи на моем плече была тяжела, как ожидания и гордость всего гурта. Какой левантиец стал бы убегать от этого?

Тор наклонился еще ближе и понизил голос:

– Ты – тот предводитель, что нам нужен, Рах. Ты можешь спасти нас.

Я стоял на краю рощи и смотрел на степь, представляя, что мой гурт где-то там, прямо за горизонтом. Я мечтал убежать к ним, страх покалывал живот и ноги, словно по ним маршировала армия муравьев, но каждый раз память о руке гуртовщика Сассанджи прижимала меня к земле, разрывая стыдом. Сейчас я чувствовал то же покалывание, и взгляд Тора встретил тот же перепуганный мальчишка.

– Нет, не могу.

Тор грохнул по столу кулаком так, что глиняные миски подпрыгнули. Кисианские солдаты за соседним столиком замолчали и уставились на нас.

– Проклятье, Рах, ты меня не слушаешь. Я…

– Я слушаю тебя. Каждое твое слово наполняет меня страхом, сильнее которого я никогда не ощущал.

– Ты боишься перемен? Боишься сражаться за правое дело?

– Правое? Подумай, о чем ты меня просишь. Левантийцы не такой народ, как корунцы или кисианцы. У нас не один предводитель, а много. Не один образ жизни, а много разных. Не одна земля, а много земель. В битве против такого великого, всепоглощающего зла, даже если бы мы знали, что это такое, нам пришлось бы сражаться вместе.

– Да, и ты мог бы вести…

– И чтобы сражаться вместе, нам пришлось бы разрушить все, что делает нас левантийцами. Нам пришлось бы стать единым народом, с одним образом жизни и единой страной. Пришлось бы отвернуться от своих обычаев и, может быть, даже убить своих соплеменников. Можешь сказать, что ты этого не боишься?

Вопрос прозвенел в комнате, полной тихого шепота. На меня по-прежнему смотрело множество глаз, но мне было уже все равно.

Тор смотрел на меня, сжав зубы.

– Я бы сделал все, что угодно, ради спасения своего народа.

– Твои слова очень… в духе Гидеона. – Я провел рукой по отросшим волосам. – Может, это слишком много, Тор, может, уже слишком поздно и нет спасения, нет пути назад.

– Значит, ты поддерживаешь план Гидеона?

– Нет! Нет, это не наша земля и не наш народ.

– И что тогда? Хочешь сказать, что великий Рах э’Торин лучше просто ляжет и умрет, позволит левантийцам просто лечь и умереть? Где твоя гордость? Где твоя честь?

– Просишь меня вершить зверства против собственного народа, а потом напоминаешь о чести. Если я сделаю то, о чем ты просишь, наши сердца таким грузом лягут на весы Моны, что наши души – моя душа – навеки сгинут во мраке.

Он снова грохнул кулаком, еще сильнее.

– Боги оставили нас, Рах! Они позволили городам-государствам охотиться на нас, отравить разум наших предводителей…

– Если они оставили нас, то лишь потому, что мы больше недостойны. Мы первые оставили их.

У Тора отвисла челюсть. Вся кухня была безмолвна, если не считать потрескивания огня. Во мраке блестели глаза.

– Вот как? – сказал он, оправившись от шока. – Мы недостойны, и потому ты оставишь всякую надежду? Останешься здесь с ними? – Он указал на наблюдавших кисианцев. – Может, останешься ради императрицы, которая даже не понимает, что ты говоришь? Которая никогда не позволит такому варвару, как ты, дотронуться до ее руки, не говоря уже о…

Я больше не мог сдерживать ярость и бросил миску с супом в Тора. Большая часть жидкости выплеснулась на стол, но достаточно много попало ему в лицо, и он охнул. Миска упала на пол, разбившись о камни на мелкие осколки, но прежде чем я успел ощутить раскаяние, на меня бросился Тор. Роняя капли супа, он перескочил через стол и замахнулся. Я был слишком близко, чтобы избежать его кулака, и он заехал мне по уху, опрокинув на каменный пол.

Тишина взорвалась криками. Ликующие кисианские лица заполнили дымный полумрак позади Тора, сидящего у меня на груди. Когда он сдавил мое горло, сверкнула белыми молниями боль.

– Я верил в тебя! Ты единственный, кто может все исправить. Может спасти нас. А ты даже не пытаешься!

Пальцы на горле сжались сильнее, и его оскаленное лицо поплыло. После побега от заклинателя Джиннита я лежал под жарким солнцем, готовый умереть от позора, но чем сильнее становились жара и жажда, тем более живым я себя чувствовал, меня наполняло желание жить. Та же решимость превозмогла вину и стыд, которые Тор обрушил на мою голову, и я до крови впился ногтями в его руки. Он вскрикнул, и, когда его хватка ослабла, я оторвал его руки от своей шеи.

– Прекрати это, – прохрипел я. – Я знаю, что тебе больно. Знаю, что ты хочешь вернуть все назад, но…

Он снова набросился на меня, но я отбил его руку и скинул его в лес окруживших нас ног.

– Послушай меня, Тор! – сказал я, с трудом поднимаясь на ноги. – Это не выход. Это не…

Его кулак ударил меня в челюсть, и я отшатнулся. Лица в дымной черноте закружились, и я упал на них, потеряв равновесие, с полным ртом крови. Когда я приземлился на что-то твердое, звенящая боль в черепе растеклась по всем конечностям, песня ломающегося дерева и бьющейся керамики громом заглушала ликование кисианцев. Из этого хаоса выскочил Тор, его руки, как отчаянные когти, схватили меня за шею. Его волосы свисали на перекошенное лицо, и, похоже, у него кончились слова. Он снова крепко схватил меня за горло, все потускнело, и я видел только его: блеск слюны на губах и оскаленные зубы, когда он вдавливал большие пальцы мне в шею. Я не помнил, как схватил его за запястья дрожащими руками, сдерживая силу его гнева. Каждый вдох превращался в хрип. Зрение померкло, остались только его дикие, немигающие глаза, и на пороге смерти я познал мгновение покоя. Ничто больше не будет иметь значения, если я умру. Кроме того, что я умру обесчещенным.

В ушах ревела кровь, и Мона уже возлагала мои деяния на весы.

Я пытался отпихнуть его, сцепить локти и оттолкнуть. Разорвать его кожу. Я пытался брыкаться и бить его коленом снова и снова, и все равно ярость заставляла его не разжимать руки. Свет угасал.

Ногти Тора оцарапали мне шею, когда его оттащили от меня, и я перекатился на бок, судорожно дыша. Вокруг метались слова, уже не ликование, а громкие выкрики. Кто-то схватил меня за плечо. Появилось лицо капитана, на его лбу залегли озабоченные морщины. Они исчезли, когда я ошалело заморгал, и он отпустил меня, сказав что-то своим людям. Вокруг меня ураганом закружилось еще больше слов. Больше лиц. Больше шума. Принесли воду, но я не мог ее пить. Вино, но я не мог к нему прикоснуться. Даже воздух резал горло ножом. Тор подвел меня слишком близко к самому мрачному будущему.

Мальчишка засмеялся.

Я повернул ноющую шею. Он стоял близко, руки в крови, в глазах горит безумный огонек.

– Ты это слышишь? – Он указал на солдат вокруг нас. – Нет, конечно же, нет. Что ж, я скажу тебе, великий Рах э’Торин. Скажу тебе, что они говорят. – Он показал на потолок. – Твоя императрица поимела тебя. Она считает тебя братом императора Гидеона, и поэтому выторговала тебя в качестве охраны. Но не волнуйся, их интересует только то, сколько за тебя можно будет взять.

Он сделал ко мне шаг, но один из солдат преградил ему путь рукой.

– Светлейший Бахайн хочет императрицу. Если он женится на ней, то ему не придется ждать, пока Гидеон укрепит власть, он сможет избавиться от него, как только тот перестанет быть полезным. Ну, какой теперь у тебя план, последний великий Клинок Левантии?

Ничего не зная о том, что только что сказал Тор, капитан Нагаи хлопнул меня по плечу и снова предложил чашу вина. На этот раз я взял ее, и на его лице появилась расслабленная улыбка. Несколько его солдат рассмеялись, заметив его выжидательный взгляд, и это вышло так наигранно, что, похоже, они считали нас совершенно наивными.

– Мой план, – сказал я, не в силах прогнать видение сотен убитых левантийцев с Гидеоном меж ними, – не бежать, когда я могу помочь. Не мне судить, мое дело – сражаться за свой народ. Даже за тех, кто поступал плохо.

И прежде чем он смог возразить, я уронил чашу с вином и ударил капитана Нагаи по лицу. Тот с удивленным вскриком попятился, дав мне возможность выхватить нож. Острое лезвие порезало кожу, когда я прижал его к собственному горлу. Все солдаты в слабо освещенной кухне замерли.

– Скажи им, что для меня нет ничего позорного в том, чтобы убить себя, – сказал я. – Скажи, что я требую отвести меня к императрице, иначе я истеку здесь кровью, а они будут отвечать за гибель брата императора.

Глава 11
Кассандра

Желчь выплескивалась в миску, и я совсем обессилела. Руки и ноги тряслись, сводило живот. Только из-за боли я понимала, что снова оказалась в собственной шкуре.

– Ничто ее не берет, – сказал Знахарь, чуть нахмурив скульптурный лоб. – Я пока не пойму, в чем тут дело.

– Хозяин, я думаю, с нее на сегодня хватит, – ответил Кочо. Я подняла взгляд от миски, и его озабоченное лицо поплыло перед глазами. К моему лицу прилипли влажные волосы. – Вы чересчур сильно на нее давите.

– Я прекрасно осведомлен о факторах, ограничивающих стойкость человеческой физиологии, Кочо.

Брови старика озабоченно сдвинулись, он исчез из вида, и мне оставалось рассматривать содержимое расплывавшейся комнаты. Я уже потеряла счет, сколько раз в тот день меня вытаскивали из тела и возвращали обратно. Ощущение само по себе могло быть терпимым, если бы не приходилось на время оказываться во многих других телах. Труп был хуже всех, его окоченение стягивало, вкус во рту был как…

«Пепел. Правда, странно?»

У меня не было сил даже думать в ответ. До сих пор Она провела больше времени в мертвых телах, чем я.

Над моей головой продолжалась беседа.

– И особо отметь неспособность Саки переместить одну из душ Ходячей смерти номер три в труп и оставить там, – говорил Знахарь. – Учитывая, что как раз по этой причине Ходячая смерть так названа, я нахожу это одновременно и забавным, и разочаровывающим.

Заскрипело перо, и меня опять затошнило.

– Я не виню тебя ни единым словом, – помолчав, продолжал он. – А разочарование порождается нелогичностью ситуации. Почему Ходячая смерть может отпустить свою душу в труп и позволить там оставаться, но вручную никак не удается выполнить переселение?

Снова скрежет пера по бумаге. Комната наконец-то перестала кружиться.

– Да, возможно, связь с тобой сильнее, чем с трупом. Если дело в этом, нужно отыскать способ укрепить связь с принимающим телом.

«Когда я говорила, что нуждаюсь в собственном теле, – произнесла Она моими губами, – я имела в виду не мертвое».

– Как ты видишь, Кочо, Ходячая смерть номер три не пострадала.

Старик возник снова.

– Это же другая душа, хозяин.

– А ты можешь их различать?

– Да, хозяин.

– Обязательно отметь это в своем документе.

– Да, хозяин.

И они продолжили разговор, игнорируя Ее замечание.

– Саки, ты каждый раз извлекаешь одну и ту же душу или нет?

Краткий миг молчания. Мне осталось лишь предполагать, что она кивнула в ответ.

– Тогда может быть, одна там хозяйка, другая гостья, и если силы у них неравны, они могут и удерживаться по-разному. Я высказывал эту гипотезу перед тем, как потерял Ходячую смерть номер два, но проверить уже не смог. Извлекай другую и попробуй с Упокоенным 17–1390.

– Потерял? – повторила я.

– Господин, я действительно думаю, что нам следует дать ей передохнуть.

– Еще только один последний тест, Кочо, и потом можешь сделать им суп.

– Суп, господин?

– Я давно замечаю веру человечества в суп. Вы, похоже, наделяете его магией, чего он вряд ли заслуживает, но поскольку я верю, что разум имеет контроль над телом, даже больший, чем я смог доказать, то не стану разубеждать тебя в наличии у супа незаслуженных свойств.

Я бы рассмеялась, если бы все так не болело.

– Саки, продолжай.

Я собралась с силами, ожидая вихря головокружения при вытаскивании из тела, но ее прикосновение все тянулось, обжигая как лед, а потом она убрала руку.

Шаги. Шелест бумаги. И она склоняется над рабочим столом. Знахарь какое-то время наблюдает, как она пишет, а затем бросает через плечо взгляд на меня.

– Ничего подобного никогда не случалось.

Она снова принялась писать. Он опять ответил.

– Я не понимаю.

«И о чем они говорят?» – спросила я, как только собралась с силами и смогла говорить, несмотря на пульсирующую боль в голове.

Никакого ответа. И все же я знала, что она здесь, потому что тоскливое пение трупов не прекращалось.

– Попробуй еще раз.

Саки покачала головой. Снова пишет. Кончиком пера ткнула во что-то на листе бумаги.

«Чем она так расстроена?»

«Тем, что я-то с ней не пойду», – отозвалась Она.

«Что значит это твое «не пойду»? Выбора нет, она просто выдергивает тебя».

Снова нет ответа.

«Эй! Как это ты с ней не пойдешь?»

Я стиснула руками подлокотники кресла.

«Кайса! Ответь!»

Сквозь тревожные мысли просочилось ее веселье.

«Значит, теперь у меня есть имя? Мне позволено быть личностью, а не болезнью?»

«Просто объясни, что ты имела в виду».

«То, что и сказала. Ты не можешь спрятаться от нее. А я могу».

«Но ведь если ты не позволишь ей переместить себя, у тебя никогда не будет своего тела».

«У меня уже есть свое тело. Это ты нуждаешься в новом, Кассандра».

Знахарь все говорил, а Саки продолжала писать. Пульс в моей голове забился как барабан.

«Нет, – сказала я. – Это тело мое. Я в нем родилась. Я…»

«И я тоже в нем родилась!»

Я то задыхалась, то снова обретала дыхание, прижимая руку к колотящемуся сердцу.

«Но это же я».

Она не ответила.

«А ты можешь взять другое тело».

Молчание.

«Кайса?»

– Кайса!

Все трое присутствующих обернулись, но заговорил только Знахарь.

– Попытайся извлечь обеих, – сказал он. – Одну за другой. Не нашлось еще души, которую невозможно было бы вытащить из оболочки.

– Завтра, – произнес Кочо куда менее почтительно, чем обычно. – Ей нужен отдых.

Миг молчания, казалось, тянулся целую вечность. Знахарь посмотрел на меня, а потом на Саки.

– Хорошо. Завтра.

* * *

Я со вздохом погрузилась в ванну. Горячая вода была восхитительна, почти как первый глоток Пойла после тяжелого дня, а мне довелось пережить немало тяжелых дней. Трудные клиенты, работа, которая пошла не по плану, ссоры с мамашей Герой, сотрясавшие стены, – ничто не доводило меня до подобного состояния. Я как будто сломана.

Теплая вода облегчала боль. День прошел в сумасшедшем кружении – пепел, желчь и бесконечное шуршание пера Саки. Даже теперь во рту ощущалась сушь, и я опустилась поглубже. Немного воды просочилось внутрь, но, хотя она согрела и промочила язык, это все же не Пойло, пусть вытечет назад, в ванну. Для чего-то в воду бросили цветочные лепестки, сухие и белые, и они плавали сверху как хлопья кожи. Может, это было для запаха, но его заглушала удушающая вонь ладана – кто-то зажег эту пакость, и она курилась позади деревянной ванны. Однако у меня не было сил даже возмущаться, не говоря уже о том, чтобы двигаться.

Саки вытаскивала меня из тела. В первый раз я решила, что это фокус, но она его повторила. Трижды. Раз за разом. Туда и обратно. Каждый раз не сказав ни слова, даже взгляд ее не выражал ничего, кроме легкой заинтересованности. То был первый сеанс.

А сегодняшний оказался много длиннее. Туда и обратно, и опять туда и обратно, из моего тела в труп с застывшими конечностями и вкусом пепла во рту. А из трупа – в Саки, и ее разум нависал надо мной, как зажженный фонарь в темноте. Каждый раз это сопровождал другой голос. Говорил нечасто, но когда говорил, был добр.

«И с каких это пор ты стала думать о доброте?»

Я сместила ноющие руки и ноги, подыскивая, где вода потеплее, отчего высохшие лепестки закачались, как лодки в шторм. Никакие голоса не просачивались в мои мысли. Не было слышно никаких шагов. За краями ванны словно ничего и не существовало.

Я глотнула еще воды, прогоняя назойливый привкус пепла.

– Это так всегда? – хрипло спросила я, и вода потекла по моему подбородку.

«Я не знаю».

– Так бывало всякий раз, когда ты входила в мертвое тело?

Она ответила не сразу, но, когда я уже собиралась переспросить, сказала, что никогда не входила в мертвого.

Я нахмурилась, глядя, как играет свет на воде, под которой мои ноги казались бледной плотью утопленника.

«Это ты в них входила. Я никогда не покидала это тело».

– Что за бред.

Я подумала о Джонусе – как я бегу к нему по склону холма, скользят ноги и колотится сердце. Я вдруг вспомнила о своем крике. И о прикосновении к Джонусу. И о том, как рванулась вперед, проникая внутрь его плоти. Я запаниковала, но когда ощутила, что могу управлять его телом, паника породила безумную мысль. И, широко раскинув его руки, я закричала, обращаясь к кисианцам внизу.

– Надо было мне оставаться в Женаве, – сказала я, понадеявшись, что, говоря хоть что-нибудь, отгоню преследовавшие меня воспоминания.

О теле Джонуса, коченевшем, окружая меня, как сжимающаяся скорлупа, до тех пор, пока не превратилось в гниющую клетку, из которой я не могла выбраться.

Глубоко внутри я твердила себе, что никогда не испытывала той боли, и подталкивала мысли к Ней. Я попробовала прочесть, что Она подумала в этот момент сомнения. Ничего не вышло.

«Я тебе говорила не соглашаться на эту работу. Ни на какую».

«Там, в Женаве, меня ждал бесконечный поток клиентов. Язвительные замечания мамаши Геры, понимающая ухмылка Джерго, когда каждые несколько дней я приходила пополнить запасы Пойла. Та рутина и была моей жизнью. Неизменная и по-своему безопасная. Да что за жизнь там была, одно лишь выживание».

«Что за жизнь? – затянувшаяся тишина звенела у меня в голове, гоня прочь все мысли. – Что за жизнь? – повторила Она. – Да любая сгодилась бы. Пусть какая угодно жизнь, все лучше той, которую ты мне навязала. Что угодно лучше, чем наслаждаться тем, как легко ты умеешь манипулировать людьми и лишать их жизни, лучше, чем захлебываться проклятым Пойлом. Ты могла бы путешествовать, посмотреть мир. Могла посвятить себя Единственному истинному Богу и помогать людям, ты могла делать что угодно, Кассандра. Помнишь лорда, который хотел на тебе жениться? Да, он жалкий старый дурак, но что это была бы за жизнь? У меня могли быть дети, Кассандра. Дети. О, как я могла бы распорядиться этим телом, не будь здесь тебя, если бы ты не тащила меня в темноту. Дети!»

Дети. Несколько раз их едва не случилось, есть такая опасность в моей профессии. Но достаточно было выпить вечером отвратительный, губящий детей чай мамаши Геры, и с потоком крови нежеланная жизнь изливалась прочь.

«Ни один ребенок не заслуживает такой матери, как я».

«Никто не заслуживает такой, как ты».

Вода остывала, или просто лед в моих костях брал верх. В любом случае ванна больше не доставляла удовольствия. Боль вернулась, а с ней и тошнота, еще усилившаяся от вихря злобных воспоминаний, которых не избежать. О телах, о залитом кровью поле и о пепельно-серых раздувшихся языках мертвецов за холодными губами.

Кто-то, наверное, помог мне подняться из ванны. Кто-то, наверное, помог вытереться и одеться, но я не слышала слов и не чувствовала прикосновений – просто вдруг поняла, что потягиваю что-то горячее из пиалы с синей каймой, а вокруг шаркают чьи-то шаги. Матрас для сна был нагрет, но подушка воняла сыростью.

Я легла, но покоя это не принесло. Едва закрывая глаза, я опять возвращалась в Кой, заставляла тело офицера ходить, говорить и лгать, и знала, что в любую минуту кто-то может заметить, что у него перерезано горло. Мое горло? Страх казался реальным, но прежде я никогда не видела переулка, где срывала одежду с мертвого, никогда не видела той надвратной башни и стражников, с разинутыми ртами смотревших, как я перерезаю противовес на воротах.

Кой должен был пасть. Мы должны были найти Знахаря. И мне нужно было освободиться.

* * *

Ощущение растерянности не отступило, и, когда на другой день я вошла в мастерскую, Саки со Знахарем уже были на месте, а Кочо сидел на скамейке с пером в руке.

– Ходячая смерть номер три, – произнес Знахарь. – Доложи.

Я перевела взгляд с богочеловека на сидевшую позади него Саки.

– Я… – Немигающий взгляд Знахаря остановился на мне. – Я устала, и все болит, но… кажется, все хорошо.

Он с прищуром скользил взглядом по моему телу, но не с похотью, как большинство мужчин, а бесстрастно и хладнокровно, как лекарь. Для меня это было ново и необычно, почти так же, как и вопрос о том, как я себя чувствую.

– Начинаем вхождение. День четырнадцатый сезона дождей, года 1390-го. Ходячая смерть номер три находится в устойчивом состоянии духа, хотя и изнурена после вчерашней сессии. Рана на ее икре, нанесенная мной по пути, выглядит неплохо, заживает, и теперь, когда освоено хождение с тростью, беспокоит гораздо меньше.

Сказав так, Знахарь указал мне на кресло, которое я занимала вчера.

Я села, прислонила трости к подлокотнику. Да, вчера было неприятно, и сегодня, конечно, будет не лучше, но еще реален шанс обрести свободу, только недосягаем.

– Саки, попытайся еще раз отдельно извлечь душу хозяйки, – продолжил Знахарь. Если снова не выйдет, извлекаешь обе. Попытайся их переставить в другом порядке, посмотри, что работает, а что нет. Кочо, тебе достаточно хорошо видно?

– Да, господин.

– Хорошо. Начинаем.

Передо мной появилась госпожа Саки, ее брови были напряженно нахмурены. От ее прикосновения я содрогнулась, но, как и днем ранее, ничего не произошло – кроме того, что она помрачнела еще сильнее. Она сменила руку, коснулась другой моей щеки. По-прежнему ничего. Я вцепилась в подлокотники кресла, стараясь уловить смысл ее действий, но, как и с мыслями Кайсы, не услышала ничего. А потом меня мягким усилием потянуло вперед и опять опустило в кресло, в тело, остававшееся полностью неподвижным.

Молодая женщина выпрямилась и покачала головой. В комнате было тихо, только Кочо царапал пером по бумаге.

– Переходи ко второму испытанию.

– Если вы позволите, еще минуту: закончить это.

Видимо, отсутствие ответа было молчаливым согласием. В этот выпавший мне миг покоя я бросила взгляд на окно. Там потоком лился солнечный свет, посылая стрелы золота через ближний рабочий стол. Ставня чуть приоткрыта, и снаружи чирикали птицы – веселее, чем подобало бы ситуации. Природа никогда для меня ничего не значила, но я так соскучилась по прикосновению этого света. Чувство растерянности усилилось. Надо было бежать прочь отсюда, пока не поздно, но…

«Свобода».

– Готово, мастер.

Госпожа Саки снова склонилась надо мной, тронула холодными пальцами мою щеку. Меня опять потянуло вперед, только на сей раз до конца, и я, невесомая, оказалась в теплой туманной тьме, внутри головы Саки. Меня окружал огромный работающий механизм ее разума, и в то же время я могла видеть себя ее глазами. Мой рот открылся, чтобы заговорить, но Саки опять подалась вперед, и мое тело обмякло в кресле.

«Здесь становится тесновато, – по-хозяйски произнес чей-то голос. – Добро пожаловать в тело Саки Ларот».

Кайса тоже была вместе с нами, но не отзывалась, скрываясь в тени моего подавленного сознания.

Без тела время мало что значило, и я понятия не имела, долго ли там болталась – не я сама, не часть Саки, а просто куча разрозненных мыслей и воспоминаний. Она ненадолго возвращала меня в мое тело, чтобы дать заново насладиться его твердыней, а после снова выдергивала, жонглируя нами, как клоун. Ей то и дело приходилось останавливаться и записывать что-то, нажимая на перо с яростной скоростью. Слова Знахаря, когда тот говорил, звучали отстраненно, но не становились менее отчетливыми оттого, что приходили через чужие уши. После его слов Саки снова и снова писала, пока наконец-то моей кожи не коснулся холодок мастерской и я снова не оказалась в жестком кресле, измученная и больная.