Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

– Не могу! В горле как будто что-то мешает!

Лицо седельного мальчишки побагровело, глаза закатились. По его подбородку текла пена, а Ясс прошел по комнате, расшвыривая вещи, как будто в поисках того, что способно помочь, но тоже наверняка понимал, что ничего уже не поделать. Прежде чем я заговорила, Матсимелар рухнул на тростниковую циновку как срубленное дерево. И застыл, широко открыв глаза. Теперь он уже смотрел на весы Моны.

Во внезапно наступившей тишине Ясс замер.

– Не прикасайся руками к лицу, – сказал он, не сводя взгляда с книги на полу. – Красношапочник на переплете.

Я молча уставилась на него – горе сжало мне горло.

– Ты ведь не трогала лицо? – сурово спросил Ясс.

– Я… Кажется, нет, – ответила я, когда снова смогла заговорить.

Он судорожно вздохнул и снова посмотрел на неподвижное тело Матсимелара.

– Это… это ведь не случайность, правда?

Я кивнула.

– Думаешь, кто-то хотел убить тебя, но вместо этого убил его?

Я кивнула.

– Это Лео. Уверена в этом, – прошептала я. – Я поговорила с паломником, и он умер. Я искала книгу, и все они сгорели. В этой штуковине, – я указала на лежащую на полу книгу, – есть нечто такое, что он пытается от меня скрыть. Не хочет, чтобы мы узнали.

Быть может, если бы не тело мертвого левантийца, Ясс усмехнулся бы и начал спорить, но сейчас не стал.

– Что будем делать?

– Спрячем где-нибудь книгу, пока я не соображу, как с ней поступить, – ответила я, держа липкие от пены руки подальше от лица. – Возможно, он знал, что Матсимелар несет книгу мне, но если она исчезнет, а мы вынесем Матси в коридор, не останется никаких доказательств, что он приходил сюда с книгой. Лео будет подозревать, но не узнает, куда она подевалась.

– Я ее заберу, – сказал Ясс. – Я знаю одно место, где ее можно спрятать. Это займет какое-то время, но к утру вернусь.

– Нет.

– Нет?

– Не возвращайся.

Ясс уставился на меня, открывая и закрывая рот, почти как Матсимелар перед смертью.

– В каком смысле «не возвращайся»?

– В смысле – останься там, с книгой. Спрячься. Я… Не знаю, как Лео обо всем узнаёт, но боюсь, здесь ты в опасности.

– А ты?

– Я тоже, но я капитан и даю тебе приказ.

Удивленный взгляд Ясса помрачнел.

– Дишива…

– У нас нет времени для споров. Возьми книгу и уходи. Пожалуйста, Ясс. Это приказ.

Он с вызовом уставился на меня, но потом поднял кулаки в чопорном приветствии.

– Слушаюсь, капитан.

Я поблагодарила его лишь мрачной улыбкой. Он улыбнулся в ответ, пока одевался, но тоже ничего не сказал, только забрал книгу, обернув ее рубашкой из моей седельной сумки.

– Помой руки, – сказал он, по пути к двери взглянув на Матсимелара. – И не вздумай умереть, капитан. Считай это приказом.

Он скрылся, не добавив больше ни слова. Оставшись в одиночестве, я протащила тело Матсимелара по коридору, стараясь отбросить страх при мысли о том, что он умер незаклейменным, стараясь не думать о его испуганном лице, вообще ни о чем не думать.

Глава 18
Рах

Телега воняла. Я не хотел знать чем – уж слишком большим облегчением стало не идти больше пешком и двигаться быстрее. В отличие от левантийских равнин, Кисия изобиловала холмами, зубчатыми горами, кудрявыми деревьями, густыми рощами и бурными реками. Птиц и животных здесь было больше, чем я видел где-либо, но, шагая по бескрайнему ландшафту, я начал его ненавидеть. Сначала за то, что здесь произошло, а потом за дождь.

Когда-то дождь был желанной передышкой, и мы хватали ртом капли, но сейчас он стал проклятием. Он просачивался даже через крышу сегодняшней повозки, без сомнения, усиливая застрявший в носу дурной запах. Мокрая шуба Чичи и мое собственное немытое тело усугубляли положение.

Но мы хотя бы не шли.

Императрица Мико сидела, скрестив ноги, настолько далеко от меня, насколько было возможно, не попадая под дождь и не касаясь подозрительного содержимого повозки. Она молчала с тех пор, как мы покинули постоялый двор несколько дней назад, и мне не хотелось нарушать эту тишину. Я наконец-то познакомился с повседневной кисианской жизнью, и, хотя еда и питье были непривычными, сон на полу напомнил о доме. Напомнил, за что я сражался.

– Интересно, как бы тебе понравилось в степях, – сказал я Чичи, которая свернулась рядом со мной, не желая мокнуть вместе с хозяйкой. – Мне пришлось бы постричь тебя покороче, чтобы было не так жарко. Можно было бы тебя побрить, как настоящего левантийского Клинка. – Я провел рукой по отросшим волосам. – То есть как настоящего Клинка, у которого есть бритва.

Накануне я отпилил ножом несколько локонов, но, судя по промелькнувшей улыбке императрицы, выглядело это нелепо.

– Торины особо не держат собак, но гурт Охт использует их для охоты.

Императрица удивленно огляделась.

– Кажется, твоя хозяйка потрясена, – сказал я собаке. – Наверное, я сказал какую-то грубость. Интересно, что это было? Охота? Или Охт?

Мико прищурилась и снова уставилась на дождь.

– Точно Охт. Интересно, что это значит. Как бы там ни было, мне нравится, что можно сидеть и говорить «дерьмо, лошадиный хрен» и все такое, не получая никакой реакции, но Охт, – Мико зыркнула на меня через плечо, – оказался проблемой.

Гидеон бы рассмеялся. Проклятье, даже Тор бы рассмеялся. А Чичи только виляла хвостом.

– Будем считать это похвалой моему чувству юмора.

Императрица снова посмотрела на нас, но каково бы ни было ее мнение, я предпочитал болтать с собакой, лишь бы не думать.

Я каждый день боролся с собой ради нашего медленного продвижения. Идти в нужном темпе, делать все возможное и не свалиться замертво было трудно – стоило только задуматься, как я оказывался со своими людьми, представляя, что новые кисианские союзники расправляются с ними, как только они перестали быть полезными, так же, как мы расправились с чилтейцами. Я думал об Йитти, Хими и Истет, о Дишиве и Сетте, и о Гидеоне. Больше всего о гордом Гидеоне, предающем наши обычаи с верой в будущее, которое, возможно, никогда не настанет. В самые мрачные моменты я видел их всех мертвыми из-за того, что я не успел вовремя. В этих снах наяву я снова был тем одиноким, охваченным стыдом ребенком, сидящим поодаль от гурта, знающим, что он подвел свой народ, только теперь не было ни степей, ни Гидеона, и тяжесть его руки на моих плечах осталась лишь горьким воспоминанием.

Битву не выиграть, если сдохнуть по дороге на нее.

Нет, это не левантийская поговорка, поскольку битвы слишком часто приходили к нам сами. Эти слова родились из старой пословицы: «Если потратить все силы на погоню за добычей, их не останется на то, чтобы ее убить».

Вечер наступал быстро, и я надеялся, что мы не остановимся. Лучше дремать, привалившись к трясущемуся боку повозки и приближаясь к месту назначения, чем пытаться найти сухое место для сна.

К несчастью, возница не имел желания ехать ночью. Когда повозка остановилась, императрица тут же начала какой-то торг и вернулась через несколько минут с торжествующей улыбкой. Чичи вскочила ей навстречу, и, заговорив со мной, кажется, впервые за день, Мико указала на центр поляны, куда возница бросил свернутую палатку.

– Костер, – сказала она по-левантийски, и, хотя слова были излишни, мне всегда было приятно слышать, как она говорит на моем языке, и это единственное слово свидетельствовало о моей ценности.

Я повторил его на кисианском, прежде чем перейти к привычным действиям. Найти сухое место. Собрать дрова. Раздобыть еду и воду. После проверить Чичи, улечься на жесткую землю и впасть в полусон, дрожа от холода под звездным небом. Когда мы попали в Чилтей, было тепло, но чем дальше мы уходили на юг и чем ближе подкрадывалась зима, тем больше я скучал по засушливой жаре степей.

В этот раз императрица купила еду в городе, и мы ели, прижимаясь поближе к огню, укрытые от ветра скошенным тентом, который возница поставил над костром. Перед сном Мико осмотрела мою рану и то ли кивнула, то ли поморщилась. Чичи улеглась рядом с ней, прижавшись к ее спине, а возница вскоре захрапел.

Несмотря на боль во всем теле от усталости, я не мог уснуть. На родине мы не путешествуем зимой, это время воздаяния богам и земле, для поминовения мертвых. Под вой холодного ветра я должен был вырезать камень для каждого из потерянных Клинков. Эска. Орун. Кишава. Гам. Фессель. Хаматет. Амун. Азим. Убайд. Хехет. Маат. Рен. Дхамара. Джута. Клинки разжаловали меня из капитанов, но я все равно был с ними связан, и каждый мой промах только сильнее приковывал меня к ответственности, от которой на этот раз я не мог убежать.

Имена павших кружили у меня в голове, пока я не погрузился в тревожную дремоту, боясь, что забыл кого-нибудь, ведь их было так много.

Через несколько часов меня разбудил грохот тележных колес. Они приближались, свет фонарей пробивался сквозь морось.

– Императрица.

Я перекатился поближе и обнаружил, что она уже приподнялась на локте и затаила дыхание. Возможно, почувствовав тревогу хозяйки, Чичи тоже подняла голову, и приближающийся свет отразился от ее слезящихся глаз.

Императрица вдруг вскочила и ринулась к дороге, размахивая руками. Она окликнула возницу, и свет фонаря осветил ее растрепанный силуэт.

Пара лошадей замедлила ход. Я тяжело встал, пытаясь уловить тон разговора. Поначалу возница отвечал неохотно, хриплыми короткими предложениями, но она преодолела его сопротивление длинными поэтическими фразами, свет фонаря падал так, будто она была актрисой в театре теней. Однажды я ставил такой спектакль с Эской, и мы оказались в безмолвном мире между костром и полотняным экраном, где не было ничего, кроме темноты над головой и тихого шепота зрителей.

Эска. Орун. Кишава. Гам. Фессель. Хаматет. Амун. Азим. Убайд. Хехет. Маат. Рен. Дхамара. Джута. Другая жизнь, в которую мне никогда не вернуться душой, даже если смогу телом.

– Рах!

Зов императрицы выдернул меня из сонного сумбура мыслей, и под аккомпанемент резкого голоса возницы я торопливо собрал наши жалкие пожитки. Когда я сунул последнее одеяло в мешок, возница крикнул, и колеса загрохотали по камням. Телега поехала.

– Рах! – снова крикнула императрица из повозки, и, ненавидя все, во что превратилась моя жизнь, я поплелся за ней.

Чичи вскочила и побежала к хозяйке, а я, пока повозка медленно набирала скорость, бросил Мико сначала один мешок, потом второй. Она поймала их и наклонилась вперед, призывая меня прыгать. Из последних сил я вскочил на заднюю перекладину, но смог ухватиться лишь за пустую темноту. Я бы упал обратно, если бы она не подхватила меня, отчего мы оба свалились на мешки и перепуганную Чичи. Собака взвизгнула, а императрица рассмеялась и разразилась тирадой на кисианском. Сквозь влажную, липкую ткань платья я чувствовал тепло ее тела и вспоминал тот вечер в горячей купальне. Того, как она смотрела на меня, а еще больше – как нарочито не смотрела, хватило, чтобы моя кожа начала гореть.

Теперь мы вместе упали, и только когда ее болтовня стихла, она, как и я, поняла, что ни один из нас не двигается. Мое сердце колотилось. Я мог бы поцеловать ее в темноте, сказать, как восхищаюсь ее смелостью, ее гордостью и достоинством, но не мог позволить себе отвлечься от цели. Я отпрянул, и она выбралась из-под меня и села.

Императрица Мико молча потрепала Чичи по голове и села на заднюю перекладину, свесив ноги на дорогу. Отблески лунного света освещали ее темные волосы, и пока она смотрела в ночь, я смотрел на нее, к беспорядку в голове добавлялись все новые мысли, и сон не шел.

* * *

Мейлян показался на следующее утро. Просто пятно, и мы могли бы не заметить его, если бы повозка резко не остановилась и я едва не вывалился на дорогу. Императрица, держась за заднюю часть тента, укрывавшего от дождя, выглянула наружу. Ветер трепал ее платье, подчеркивая фигуру, и я, твердо решив не думать о тепле ее обнаженного тела, лежащего рядом, пробрался на другую сторону, чтобы посмотреть на дорогу впереди.

Вид города наполнил меня трепетом. Мейлян на горизонте означал, что после всех этих дней пути, сначала пешком, а затем на череде повозок, когда я мог только смотреть на дождь и волноваться, я почти добрался до места. За Мейляном ждала Когахейра.

Императрица Мико обменялась парой слов с возницей, а затем, указывая на город, удрученно повернулась ко мне. Я снова оглядел далекое пятно на равнине. С нашей точки обзора казалось, будто река, вдоль которой мы ехали, течет прямо за него, но расстояние, которое еще предстояло преодолеть, не могло так огорчить императрицу. Затем я увидел на юге еще одно пятно, над которым развевались на ветру крошечные знамена.

Приближающаяся армия.

Кисианцы намерены забрать свой город обратно? Это казалось единственно возможным объяснением и на первый взгляд не представляло особого интереса, но вскоре породило десяток страшных мыслей. То, что атака на город помешает императрице Мико добраться до своего министра, было первой и наименее тревожной из них. Затем я в ужасе вспомнил, что Сетт и все мои Клинки все еще в городе, символически изображают его защиту. Будут ли они сражаться? Потребует ли этого от них Гидеон? Ждет ли он этого? Или это вообще армия победителей, расположившаяся лагерем за стенами, и я опоздал?

Я не мог высказать свои опасения. Языковой барьер, который мы медленно преодолевали, вернулся и стал еще более непреодолимым. Наша дружба, зародившаяся в кисианской глуши, здесь ничего не значила. Я по-прежнему левантиец, связанный клятвой со своим народом.

Императрица Мико спрыгнула с повозки и пошла к вознице. Чичи вскочила и тревожно забила хвостом. Я присел рядом с собакой и запустил руки в ее шерсть, чтобы успокоить не только ее, но и себя.

– Я беспокоюсь, – сказал я, радуясь возможности поговорить с кем-то, кто не станет судить или расспрашивать. – Похоже, мы с твоей хозяйкой скоро разойдемся во мнениях и даже не сможем объяснить почему. По правде говоря, мне вообще не стоило садиться в ту лодку.

Я думал об этом сотню раз. Но я все же сел, и одним богам ведомо, что случилось бы с императрицей без меня. Она сильная и способная и, возможно, смогла бы справиться, но от воспоминаний о ней, неподвижно лежащей в пещере, у меня от страха свело живот, и я возненавидел себя за желание не идти с ней. Она заслуживала лучшего. Лучшего, чем я.

Чичи лизнула меня в лицо.

– Если бы ты знала, что я сказал, то не стала бы этого делать.

Моя рука, поглаживающая Чичи, замерла, когда возница повысил голос. Его тон был вполне ясен, он, сам того не зная, не соглашался со своей императрицей.

Через пару минут вернулась раскрасневшаяся, торжествующая Мико. Она начала говорить, но остановилась, встретившись со мной взглядом. В отличие от вечера в купальне, она не отвернулась, не залилась краской, а только вздернула подбородок, и я задался вопросом, приходили ли ей в голову те же мысли, что и мне. Такую императрицу Мико я еще не видел.

Предупреждающий окрик возницы погасил вызов в ее взгляде, и она без слов забралась в повозку. Колеса загрохотали по камням, и повозка снова понеслась к Мейляну. Каковы бы ни были планы Мико, мы, по крайней мере, двигались в нужном направлении.

Несмотря на лежавшую между нами Чичи, напряжение не уходило, и я не мог даже взглянуть на императрицу. Вместо этого я смотрел на прибитые дождем полевые цветы на обочине дороги. С рассветом дождь прекратился, но потертые камни еще блестели, а мириады крошечных луж делали дорогу похожей на скорлупу миндаля.

– Мне скоро придется уйти, – сказал я. – Прости.

Она не ответила. Телега продолжала мерно раскачиваться.

Проходили часы, я блуждал в собственных мыслях. То и дело я выглядывал наружу и злился, что мы как будто совсем не приближаемся к городу, но в середине дня повозка снова начала замедлять ход. Очевидной причины для этого не было, и, страдая оттого же нетерпения, что и я, императрица высунулась наружу. Я схватил ее за руку. Она резко обернулась ко мне и нахмурилась, но в глазах тут же появилось понимание. Стихающий грохот колес по камню перекрывал стук копыт.

Положив руку на рукоять кинжала, Мико присела, что-то сердито шипя сквозь зубы. Другой рукой она взялась за ошейник Чичи и очень осторожно выглянула из-за угла повозки. Ветер растрепал ее волосы, и прядь прилипла к влажному лбу, когда Мико повернулась ко мне с округлившимися от страха глазами. Кровь застыла у меня в жилах. Стук копыт стал громче, но императрица продолжала смотреть на меня, скованная нерешительностью.

– Левантийцы? – тихо спросил я.

Она покачала головой.

– Кисианцы.

Я не знал, радоваться или огорчаться. С левантийцами я хотя бы мог поговорить. С кисианцами было сложнее, и после событий в Сяне они скорее окажутся врагами, чем друзьями.

Телега резко остановилась, заставив Мико действовать. Схватив ошейник Чичи, императрица отползла вглубь повозки, таща собаку за собой. Отчаянным жестом она велела мне последовать ее примеру, и я скрючился рядом с ней, перевалившись через мешки, издавшие под моим весом сухой скрежет. Их странный затхлый запах перебивал даже вонь мокрой собачьей шерсти.

Стук копыт замедлился, и послышались голоса. Императрица Мико напряглась всем телом и прижалась ухом к тенту. Ее рот был приоткрыт, взгляд остекленел. Чичи ерзала, пытаясь устроиться поудобнее, и императрица так крепко схватила ошейник, что Чичи выпучила глаза, скребя лапами по полу.

Возница переговаривался с вновь прибывшими. Судя по стуку копыт и лязгу уздечек, всадников было по меньшей мере четверо. О чем бы они ни говорили, возница отвечал смиренно. Заискивающе. Прозвучало имя императрицы Мико, и она предупреждающе сжала мою руку.

Снаружи кто-то спешился, со стуком приземлившись на дорогу. К нам приближались шаги. Я нащупал рукоять сабли, но, прежде чем успел вытащить ее, императрица сунула мне в руку ошейник Чичи. Наши пальцы встретились, и она посмотрела на меня.

– Сиди тут, – сказала она, показывая на мешок рядом с Чичи. – Прощай, Рах.

Прежде чем я смог найти слова или хотя бы собраться с мыслями, она отпустила ошейник и скользнула к выходу. Я открыл рот, чтобы прошептать предупреждение, но она обернулась – не более чем темный силуэт против яркого света снаружи – и подняла руку, останавливая меня. Ни слова, только жест и кривая улыбка. С развевающейся на ветру юбкой она встала у задней перекладины, объявляя о своем присутствии.

Раздались удивленные крики, и Мико ответила – жестко, холодно, по-императорски. Настоящая императрица, какой я ее еще не видел. И пока она встречала своих врагов, я притаился в темноте и ждал.

Мико отошла от повозки, но скоро ее голос зазвучал громче в споре, происходившем неподалеку. Ответ походил на голос человека, позабавленного разбушевавшимся в истерике ребенком. Я развязал веревку на одном мешке, и просунул ее под ошейник Чичи.

– Прости, – прошептал я, привязывая собаку к перекладине телеги. – Нельзя, чтобы тебя кто-нибудь увидел.

Я погладил ее, крепче завязывая узел. Затем, подняв руку, как это сделала императрица, перебрался через мешки к свету. Присев у края повозки, я осторожно выглянул наружу – посмотреть, что происходит.

Я увидел десяток солдат, половина конные, остальные пешие, двое держат императрицу за руки, как пленницу, а она кричит на их командира. Я прижался к боку повозки и слушал, как они движутся. Ничего не понимая в кисианской политике, я мог только догадываться, кто они и что им нужно. Я сжал кулаки, ненавидя себя за нерешительность. Их слишком много, чтобы сражаться. Даже если бы я не был вымотан и имел обе сабли, даже если бы со мной был Дзиньзо, их все равно слишком много. И все же зов правильного, доброго и благородного пел во мне, и я должен был что-то сделать. Должен был попытаться.

«Вот из-за таких мыслей ты и погибнешь ни за что, – проворчал бы Эска. – Как это на тебя похоже».

Возмущенный голос возницы прервал мои мысли, но приказ был отдан, и к телеге приближались шаги. Похоже, скоро у меня не останется выбора. Я сжимал рукоять сабли и смотрел на светлый проем, ожидая появления человека.

Кто-то закричал. Охнул. Зашаркали шаги. Я не сводил глаз с задней части телеги, но сердце бешено колотилось, когда шаги пронеслись мимо. Возница закричал. Чичи заскулила. Я оглянулся, и в этот момент раздался резкий шлепок по лошадиному крупу, повозка дернулась. Не удержавшись, я заскользил к проему, пытаясь ухватиться за что-нибудь. И хотя мои пальцы зацепились за металлический прут, я ударился о заднюю часть телеги, деревянный бортик сломался, и мешки посыпались на дорогу под крики и грохот колес. Несмотря на вопли и потерянный груз, повозка рванула вперед. Чичи снова заскулила, но это не имело значения – силуэты кисианских солдат позади нас уменьшались. Они боролись с императрицей, и я понял, что она, должно быть, вырвалась, чтобы напугать лошадей и спасти меня или Чичи.

Я смотрел, как на Мико надели цепи и повели к другой повозке, ожидавшей в отдалении. Командир кисианцев указывал туда и сюда, отдавая приказы, и постепенно уменьшался, став сначала размером с ребенка, а потом с муравья.

Я полз к Чичи по скачущим мешкам, когда наконец возница взял лошадей под контроль и повозка начала замедлять ход. Я взглянул на дорогу, и фырканье рвущихся вперед лошадей уже не звучало так утешительно, как секунду назад.

– Проклятье, – сказал я, не сводя глаз с трех кисианских всадников, быстро нагонявших нас.

У меня не было ни лука, ни метательного копья, только пухлые мешки, но если получится свалить одного на подходе, то, возможно, удастся победить оставшихся двоих в бою.

Добравшись до Чичи, я открыл развязанный мешок и высыпал на колени фрукты с красной кожурой. Они были размером с ладонь, примерно одного веса. Чичи лизнула меня в щеку, стараясь успокоиться, а я выбрал два самых больших фрукта и полез обратно в заднюю часть телеги.

Вознице удалось пустить лошадей шагом, но солдаты приближались. Я взвесил в руке один плод. С такого расстояния Гидеон за пару секунд вогнал бы метательные копья солдатам в глотки, но я не обладал его умениями и с бьющимся сердцем облизал губы.

Шагах в десяти кисианцы сбавили ход и начали расходиться веером, чтобы перехватить повозку. Я бросил первый фрукт в ближайшего всадника и, не сомневаясь, что промахнулся, тут же бросил второй. Один ударил солдата в грудь, заставив дернуться, и второй прилетел точно в голову. Фрукты были достаточно твердые, чтобы он пошатнулся и вывалился из седла.

Его товарищ закричал. Повозка резко остановилась. И снова я схватился за рукоять сабли и громко выдохнул, ожидая, когда они придут за мной. Позади меня возница что-то крикнул, и солдаты ответили. Кто-то спрыгнул на дорогу, начали приближаться осторожные шаги. В светлом проеме показался силуэт, и я прыгнул вперед, метясь ногами ему в голову.

Я терпеть не мог жесткие кисианские сандалии, но они врезались в лицо кисианца с приятным треском. Он с полузадушенным вскриком отшатнулся, а я приземлился на дорогу и вырвал саблю из ножен. Первым же ударом я рассек правую руку врага. Он с шипением выронил клинок, и я врезался в него плечом, сбив с ног.

Сзади раздался топот, и я крутанулся, рассекая лицо первого солдата, но тут же получил колющий удар в корпус. Я успел уклониться, и он лишь задел ткань халата, а кисианец упал, его клинок застучал по камням. Не успев даже подумать, стоило ли это делать, я перерезал ему горло, и на дорогу полилась кровь. Второй солдат ударился головой и был либо мертв, либо лишился сознания. Вряд ли это имело значение во внезапно воцарившейся тишине, которую нарушало лишь мое неровное дыхание.

Сзади послышались шаги, и я развернулся с саблей наготове и обнаружил возницу с поднятыми руками. Он дрожал, его взгляд все время возвращался к человеку, истекающему кровью на дороге.

Я опустил саблю.

– Убирайся отсюда, – сказал я. – Нет, погоди, мне нужно забрать собаку.

Я указал на заднюю часть повозки и поднял окровавленные руки в знак того, что не трону его, затем забрался внутрь и освободил Чичи. Я мог бы просто взять лошадь и поскакать прямиком в Когахейру, не думая ни о чем, кроме собственных целей, но императрица сделала все возможное, чтобы спасти меня, и я не мог ее бросить. Во дворце Мейляна находился человек, надевший ее доспехи и сидевший на троне вместо нее, когда пришли враги, человек, непоколебимый в своей верности. Мне оставалось только верить, что он еще там. И что с Гидеоном ничего не случится еще несколько часов.