Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 205 (всего у книги 341 страниц)

– А женщины-воины? – спросила ее сестра-близнец.

Хими рассмеялась.

– Да ладно тебе, Ис, только не говори, что не заметила. У них их нет.

– Ни одной? Я как-то не особенно их разглядывала. Я стараюсь проводить все свободное время в загонах. За копытами Заре плохо ухаживают, а без Оруна…

Над наполовину вырытой ямой повисло молчание, мы вшестером дружно заработали лопатами. Из соседней ямы донесся редкий смех Йитти.

– Корунцы тоже такие, – нарушил молчание Лок. – Я помню, один из первых миссионеров объяснял старейшине Аме, будто женщины слишком слабы, чтобы держать меч, и должны рожать детей и ухаживать за мужьями.

– Я бы многое дала, чтобы увидеть ее лицо, – ухмыльнулась Хими. – Надо ж было ляпнуть такое именно Аме.

– Это зрелище до сих пор согревает меня холодными ночами, – сказал Лок, и мы захохотали, на время позабыв о неприятностях. Но не об Оруне.

Чилтейцам мы уже надоели, и они куда-то ушли. Как только они скрылись из виду, Джута поднял их испражнения на лопату и перекинул через край ямы.

– Ну что за бред! – взорвалась Истет, бросая лопату. – Почему каждый раз, когда Рах совершает очередную глупость, страдаем из-за нее мы?

– Ис, – прошипела Хими, – не начинай.

– Почему? Если Раху можно высказать все гуртовщику, почему мне нельзя высказать ему?

Я вздохнул. Она была права, и потому ее гнев обжигал еще сильнее.

– Я никогда не хотел, чтобы вы занимались вместе со мной такой работой. Я говорю не об этом, – я обвел руками яму, – а об охране Лео.

– Так же, как не хотел завести нас прямиком в засаду и никогда не хотел довести нас до изгнания. Но если бы знал, что все это случится, поступил бы ты хоть в чем-то иначе?

В соседней яме тоже притихли, Йитти и остальные слушали. Только Раст продолжал копать.

– Я поступал так, как считал правильным, – сказал я.

– Чушь, ты бы не вернулся назад и ничего бы не изменил, ведь так?

Истет сплюнула на вывороченную землю.

– И ты должна этому радоваться, – вмешался Лок. – Радоваться, что твой капитан ведет нас с честью. Вчера вечером Рах был прав, мы не должны здесь обустраиваться. Нам нужно выбираться отсюда и возвращаться домой.

– Что-то он не рвался домой, когда это предложил Эска. – Хими тронула руку сестры, но Истет пнула свою брошенную лопату. – Я не хочу рыть вонючие ямы в земле. Не хочу охранять тупого священника. Мы Клинки Торинов!

– Да, – сказал я. – Даже копаясь здесь в грязи, мы – Клинки Торинов. И будем Клинками Торинов. Мне нравится быть отдельно от остальных не больше, чем вам, но подумайте вот о чем. Лео – он вроде заклинателя лошадей. Если мы будем хорошо его охранять, то сможем этим воспользоваться и…

Он позволит нам вернуться домой.

Лео обещал нам свободу, но только нам, а не всем. Сколько моих Клинков откажутся от такой сделки, если я им ее предложу? Точно Йитти, а с ним и многие, кто наладил связи с другими гуртами или верит в будущее Гидеона. Слишком многие. Лучше не ставить их перед таким выбором. Гидеон назвал это согласием взять груз на душу ради остальных.

Я не мог сказать им, не мог рисковать.

Истет покачала головой.

– Пошел ты, Рах. Я бы вызвала тебя, если бы это могло что-то изменить. Или если бы хотела умереть. Похоже, что бы ты ни делал, боги все еще любят тебя.

Послышались приближающиеся шаги. На краю ямы показался силуэт Лео Виллиуса, его бесформенное серое одеяние так же не подходило к погоде, как и тканая маска, закрывавшая лицо. Азим и Убайд стояли на шаг позади. Убайд ухмыльнулся, глядя на нас.

– Ой, заткнись, Убайд, – сказала Истет. – Я и так уже зла.

– Кто велел вам рыть ямы? – спросил Лео Виллиус, не обращая внимания на смешки стоявших позади охранников.

– Не знаю, кто они такие, – сказал я, втыкая лопату в землю и потягиваясь. – Но они были очень настойчивы.

– Остановитесь. Никто больше не копает. – Он повернулся и зло заговорил с кем-то невидимым, на этот раз по-чилтейски. Кто бы это ни был, он поспешно удрал. – Простите за случившееся. – Он перешел обратно на левантийский. – Легат Андрус – друг моего отца, ему не нравится, что я здесь, и, вероятно, он желает мне смерти, но не может открыто выказывать неуважение или непослушание, так что это может быть интересно.

Может, легат и не любил Лео, но за пару минут, что мы его ждали, больше десятка чилтейских солдат подползли к священнику на четвереньках, едва не целуя землю у его ног. Лео, склонившись, клал каждому руку на голову и произносил что-то похожее на молитву, и после минутного молчания солдат поднимался и благодарил его. У многих в глазах стояли слезы. У тех самых солдат, которые так жестоко относились к нам с момента нашего появления.

– Что тут происходит? – прошептала Хими мне на ухо.

По звуку казалось, что у края нашей ямы собралась толпа. Азим и Убайд держали руки на рукоятях клинков.

– Я же говорил, для них он вроде нашего заклинателя лошадей.

Благословения Лео прервал громкий голос, и появился легат Андрус. Увидев наши лопаты, без дела воткнутые в землю, он начал кричать. Лео поднял руку, и рот легата захлопнулся.

Блаженно улыбаясь, Лео жестом указал на нас и что-то сказал. Лицо Андруса побагровело, он смотрел только на толпу ожидавших благословения, но по тому, как застыла улыбка Лео, я понял, что легат настаивает на своем. Мы должны рыть ямы.

Внезапно Лео протянул руку, попросив что-то у одного солдата. Ошарашенный малый отдал ему лопату, и Лео спрыгнул к нам в яму. Он успел выбросить две полных лопаты земли, прежде чем хоть кто-то пошевелился.

На краю ямы кипел легат Андрус. Его солдаты с ужасом таращились на нас. Предполагалось, что заклинатели лошадей владеют всеми нужными левантийцу навыками, но если бы кто-то из них тронул поводья и пустил свою лошадь шагом, вероятно, наши лица выглядели бы так же.

Лео продолжил копать, задевая землю подолом серого одеяния. Не зная, чем еще заняться, мы тоже стали копать, даже Истет с сердитым оскалом вернулась к работе.

– Прекратите!

Я не сразу осознал, что Андрус говорит по-левантийски, и спустя еще мгновение вспомнил, как уже слышал наши слова из его уст в шатре Гидеона в ту первую ночь. Однако он говорил не с нами, а неотрывно смотрел на Лео.

– Ты добился своего, – сказал он, прибегнув к левантийскому, чтобы наблюдавшие чилтейцы его не поняли. – Твоя охрана освобождается от рытья отхожих мест, но не думай, что у тебя здесь есть власть. Пусть твой отец остался в Кое, но это он – глава церкви и предводитель священной войны, а не ты. Когда мы вернем свои земли, ты можешь помогать бездомным сколько влезет, а до тех пор лучше держись от меня подальше.

Он махнул рукой, отдал приказ и исчез. Чилтейские солдаты с ворчанием спустились в яму и выхватили лопаты у нас из рук. Лео уже выбирался наверх, а Истет наблюдала за ним. Ее мрачность нисколько не развеялась от его демонстрации солидарности.

* * *

Дзиньзо стоял смирно, пока я чистил ему спину, прежде чем опуститься к его любимым голеням. У каждой лошади есть любимое место. Как-то раз я сказал об этом корунскому купцу, и он рассмеялся мне в лицо.

– Откуда тебе знать, что ему нравится? Лошади не говорят, парень.

Он посмотрел на стоявшего рядом со мной Масуда – большого, надежного, честного с виду Масуда, с которым так любили иметь дело купцы – ведь они ни разу не играли с ним в кости.

– Да, не говорят, – медленно протянул Масуд.

Он всегда разговаривал с купцами в такой манере, считая, что тем нравится торговаться с идиотом.

– Да им и не надо, – с ребяческим упрямством настаивал я. – И так понятно. Тебе же не обязательно говорить мне, что тебе это не нравится…

Я ткнул купца в огромное брюхо, и он взвыл. Он едва не ударил меня, но его руку остановила огромная ладонь Масуда.

– Думаю, ты донес свою мысль, малыш, – бросил на меня взгляд Масуд, выпуская руку купца. – Но не надо тыкать в благородных господ.

Благородные господа. Так их всех называли. Когда позже я понял, что это значит, то захотел выплюнуть эти слова. Никакие они не благородные.

Дзиньзо повернулся и потянул меня за рукав.

– Прости. – Я снова принялся за чистку. – Я что-то замечтался.

В тот день не сражались ни мы, ни остальные левантийцы, но похожий на перегруженную черепаху лагерь сняли с огромными усилиями. Рабов больше не высылали вперед готовить новое место для стоянки, мы двигались как единый организм, лишь иногда, будто блохи с собаки, в разные стороны скакали гонцы и разведчики. В конце дневного перехода мы поставили точно такой же лагерь, как тот, что только что покинули.

Со стороны загонов приближались шаги, но люди постоянно ходили туда-сюда, так что я не стал оборачиваться. До тех пор, пока шаги не затихли прямо позади меня. Продолжив чистить спину Дзиньзо, я оглянулся через плечо. В закатных лучах стоял Гидеон, потный и обросший. Черные пряди слишком длинных волос прилипли ко лбу.

– Гуртовщик, – сказал я, не дождавшись, когда он заговорит.

– Ты что-то не вместе со своим новым другом.

Я остановился, выпустив из рук щетку.

– Новым другом? Лео?

Гидеон оскалился в ухмылке.

– Лео. Зовешь по имени сына иеромонаха.

– Почему бы и нет? – Я не стал напоминать, как часто видел его болтающим и смеющимся с чилтейскими коммандерами. – Иеромонах для меня никто, а значит, он требует не больше и не меньше уважения, чем любой человек.

– Чем твои сородичи?

– Что? – Его слова сочились ядом, но я не сделал ничего, что могло вызвать такой гнев. – Я не выказываю неуважения своим сородичам. Что тебе нужно, Гидеон?

Он скрестил руки на груди, его мышцы вздулись.

– Что нужно от вас Лео Виллиусу?

– Наша защита.

– Для этого у него есть собственная охрана. И они – не простые солдаты.

– Мы тоже не простые солдаты. – Я задавался вопросом, почему это так важно, что заставило Гидеона прийти сюда. – И он не доверяет своей охране.

– Но доверяет тебе?

Я тоже скрестил руки, подражая ему, и он только сильнее нахмурился.

– А тебе какое дело? Я больше не принадлежу к твоему гурту, и, значит, это уже не твоя забота.

– Ты сам навлек это на себя.

– И поступил бы так снова.

– Ты и правда предпочитаешь служить священнику, а не собственному народу.

Упреки продолжали сыпаться на меня, будто удары, и я покачал головой.

– Нет, конечно же нет, но в защите невинных больше доблести, чем в их убийстве. В надежде на мир больше чести, чем в упоении войной.

Гидеон шагнул вперед. Я напрягся в ожидании удара, но он во второй раз сдавил меня в крепких объятьях, пахших старыми воспоминаниями.

– Не вставай у меня на пути. – Он сжал мое лицо в ладонях, буравя взглядом. – Не заставляй убивать тебя. Ты думаешь, что я не смогу, но ради своего народа я пожертвую даже тобой, хотя это разобьет мне сердце.

Он прижался губами к моему лбу и отпустил.

– На случай, если это прощание.

Едва закончив, он развернулся и зашагал прочь. Я не мог окликнуть его, не мог пошевелиться, а только слушал удаляющиеся шаги и сглатывал горечь, поднимавшуюся с каждым ударом сердца.

Глава 21

Мико

Днем дворец гудел от суеты. Члены совета и секретари, посыльные, слуги и гвардейцы – все выполняли свою часть работы, чтобы поддерживать жизнь в Кисии. Ночью все было по-другому. Украдкой. Только тихие шаги и шепот.

Опустив голову, я кралась по коридору в платье и сандалиях горничной и надеялась, что никто не обратит на меня внимания.

Крыло министров было мне незнакомо, и после того как я попросила у Аи платье, мне пришлось узнать у нее и дорогу к покоям министра Мансина. Она объяснила, но, когда я постучала в дверь, мое сердце все равно колотилось: попасть не в ту комнату и найти нужную я боялась одинаково.

Через бумажные панели лился приглушенный свет, становясь все ярче по мере приближения. Панель отъехала в сторону. На меня сурово смотрел министр Мансин с фонарем в руке. Когда он узнал меня, его лицо не смягчилось, но он отошел в сторону, впуская меня внутрь. Дверь за моей спиной закрылась.

В точности так же, как императорские покои всегда принадлежали императору, эти комнаты всегда занимал министр Левой руки, командующий кисианской армией, и, осматриваясь, я задумалась, сколько сражений было спланировано в этих стенах, сколько раз Кисию спасли от возможного завоевания. Несмотря на свою историю, комната выглядела похожей на любую другую во дворце, хотя свитков и стопок бумаг в ней было больше, чем где-либо, не считая библиотеки.

На низком столике лежали баул в окружении кипы одежды, шкатулка с письменными принадлежностями и мешочек с огнивом.

– Вы нас покидаете, министр?

– Я не тешу себя иллюзиями, ваше высочество. Если его величество так болен, что не сможет противостоять планам светлейшего Батиты, я скоро останусь без работы. Пусть он и хочет бросить половину империи, но я знаю генералов, знаю солдат. Они не подчинятся такому приказу, и если я могу помочь им сражаться, то это мой долг.

– Его величество умер.

Я репетировала объяснения и увертки, мольбы и извинения, но под его пристальным взглядом не смогла произнести ни одно из них. Я лишь отвернулась, когда мои щеки вспыхнули.

– И давно?

– Через несколько часов после вашего ухода тем вечером.

Он отвернулся и начал расхаживать взад-вперед по циновкам. Я наблюдала за ним, сдерживая слова, которые мне хотелось выплеснуть – он пока не был готов их услышать. Если когда-либо будет. Он был прагматичен и верен империи, но мое предложение граничило с изменой.

– Это ничего не меняет, – сказал он наконец, сделав несколько кругов по комнате. – Смерть его величества отдает трон светлейшему Батите в качестве регента прин… императора Дзая.

– Нет, если Дзай не унаследует трон.

Министр остановился и пронзил меня тяжелым взглядом.

– Вот как?

– Да. Уверена, что, когда о смерти императора станет известно и прочтут его завещание, принц Дзай будет объявлен наследником. Но это необязательно.

Мое сердце колотилось так быстро, что меня затошнило.

– Такое вполне вероятно, – продолжила я, когда он не ответил, уставившись в пространство. – В мирное время он, разумеется, отдал бы трон Дзаю, но не во время войны. Меня дольше готовили. Я спасла Кину жизнь в Кое. Приехала вместе с ним. Доказала, что я преданный член его семьи. Люди в это поверят, он всегда смотрел на войну с точки зрения целесообразности. А я не избавлюсь от министра Левой руки, не брошу на произвол судьбы половину империи. Я поскачу во главе армии, как всегда делал Кин, и буду слушать советы тех, кто опытнее меня.

Он по-прежнему молчал, как будто не слышал, и я в отчаянии шагнула ближе, стиснув руки.

– У меня получится. У нас получится. Мы спасем Кисию от эгоизма Батиты и от чилтейцев. Вы просто должны мне довериться. И помочь.

Я ждала от него кивка, улыбки, слов – хоть чего-нибудь. Чего угодно. А вместо этого он снова начал ходить по комнате, и я проглотила рвоту, которая ожгла мне язык. Стоило рискнуть, придя сюда, чтобы заполучить союзника, но я уже представляла, как он кричит, вызывая гвардейцев, слышала быстрый топот их ног по коридору. Я могла сказать им, что это ложь. Сказать, что застала министра, когда он пытался покинуть свой пост. Могла сказать, что он убил императора. Что угодно, если это могло меня спасти. Отвратительно, с какой легкостью мне пришел в голову этот поток лжи, но честь никогда не сопутствует отчаянию, а мне не хотелось умирать.

Министр вдруг резко остановился перед своим открытым баулом.

– Нужно подделать документы о наследовании.

Это тоже была измена, но он не стеснялся своих слов, не боялся и был настроен решительно. У меня вырвался смешок облегчения, но Мансин снова начал расхаживать по комнате и не услышал его.

– Мы можем забрать императорскую печать из его покоев, а подпись легко подделать. Но придется привлечь и Гадокоя. У него ключи от сейфа в архиве.

– А он согласится?

– Не знаю. Он прислушается. Мы давно с ним товарищи по службе и доверяем друг другу, так что вдвоем мы, возможно, сумеем его убедить. Он никогда не принимал четкую сторону императора Кина или императрицы Ханы, он предан империи и своей работе.

Все, что казалось таким трудным, почти невозможным, растворилось от его решительности. Мне хотелось спросить, действительно ли он так уверен, но я не осмеливалась из опасения, что он передумает. Империя нуждалась во мне, а я нуждалась в нем, а потому сдержала сомнения, поклонилась и поблагодарила его:

– Я вас не разочарую.

– Ха! Такое обещание никто не в состоянии сдержать, ваше высочество, – сказал он. – Просто пообещайте, что в следующий раз, когда умрет император, вы сразу же мне сообщите.

– Когда умрет следующий император Кисии, меня не будет в живых, так что я вам не сообщу.

Министр Мансин игриво улыбнулся, и его суровые черты разгладились, так что он стал выглядеть моложе, не таким утомленным под грузом забот.

– Давайте сначала завершим это дело, оставшись в живых, ваше высочество, прежде чем делать такие смелые заявления.

– Как скажете, ваше превосходительство.

– Рекомендую вам утром навестить его величество и забрать императорскую печать. Остальное предоставьте мне.

* * *

Когда я открыла дверь в покои его величества, восходящее солнце раскинуло золотые пальцы по полу. Из-за разыгравшегося воображения и сопутствующего страха я почти не спала, изредка проваливаясь в дрему. Нас могли поймать за руку. Батита мог использовать смерть Кина против меня. Гадокой мог отказаться помогать. Но обратного пути уже не было. Давно уже не было.

– Ваше высочество?

Акио приказал принести свою циновку для сна в гардеробную его величества, продолжая притворяться, что император болен, и когда он встал, стало ясно, судя по помятой одежде, что спал он не дольше, чем я.

– Доброе утро, Акио. Как сегодня поживает ваш пациент?

Я сказала это ради гвардейцев снаружи или проходящих мимо слуг, но вместо ответа Акио скорчил гримасу и поманил меня в спальню. Император Кин лежал на том же месте, по-прежнему мертвый, и уже начал распространяться запах. Лекарь вытащил из коробки новые палочки благовоний и начал зажигать их одну за другой от догорающего фонаря.

– Придется всем рассказать, – произнес он. – Невозможно больше хранить это в тайне. Простите, ваше высочество, но я принес клятву пациентам и его величеству, а теперь здесь принц Дзай, и причин для лжи больше нет. У Кисии будет император.

– Да, вы правы, – ответила я, отмечая его твердый взгляд и решительно сжатые челюсти. – Невозможно больше хранить это в тайне, да и не нужно. Но позвольте мне сначала сообщить новости брату, а потом уже министрам.

Он прямо-таки воспрянул от облегчения.

– Благодарю, ваше высочество. Я знал, что вы меня поймете. Мы лишь хотели защитить Кисию, но больше в этом нет необходимости.

– Да, Кисия скоро обретет того, кто будет сражаться за нее, как император Кин.

Предоставив Акио заниматься своими делами, я отправилась на поиски императорской печати, поглядывая одним глазом на дверь, пока шарила в многочисленных шкатулках для письма, расставленных по комнате. К счастью, печать оказалось нетрудно найти. Она была сделана из большого куска оникса с прикрепленным к нему на тонкой цепочке пучком алых перьев. Я взяла печать, немного красного воска и письмо, которое Кин подписал, но не отправил, и как раз засунула их под пояс, когда один из гвардейцев открыл главную дверь.

– А, ваше высочество, – сказал он. – Пришел принц Дзай, он хочет видеть его величество. Он…

Из-за его спины показалось взбудораженное лицо мальчишки, будущего императора, и я шагнула к двери.

– Доброе утро, дорогой брат, – прошептала я. – Боюсь, его величество еще не проснулся, и я не смею его будить, ведь для выздоровления ему нужен отдых. – Не дав ему времени ответить, я вышла из комнаты и повела его по коридору. – Вчерашние плохие новости его сильно утомили.

– О да, дядя Батита сказал, что он плохо воспринял новости. Дескать, он никогда не видел его величество таким испуганным и обрадовался, что император отдал приказ увести все батальоны на юг от реки Цыцы.

Испуганным. Какая гнусная ложь, приправить последние часы Кина словами, которые он никогда бы не произнес, и приказами, которые никогда бы не отдал. Несмотря на всю мою ненависть, я бы никогда такого не сделала.

– А ты… – Мальчик посмотрел на меня, пока я стремилась увести его как можно дальше от умершего отца. – Ты считаешь, что это правильное решение? В смысле, отвести войска за Цыцы?

– Нет. Все кисианцы имеют право на защиту императора, где бы они ни жили.

– Ясно. – Он остановился и сжал ладони. – Я тоже так думаю, – прошептал он, хотя гвардейцы были слишком далеко и не могли нас слышать. – Именно это я и хотел сейчас сказать его величеству. А еще попрощаться, но… в основном это. Я подумал – а вдруг он ко мне прислушается, ведь я же его сын, но если ты тоже ему это сказала, а он не прислушался, то и на меня не обратит внимания.

Правда вертелась на языке. Я могла бы ему рассказать. Могла бы довериться. Могла помочь ему справиться с опекунами и поступить правильно, и Кисия перешла бы от одного императора Ц’ая к другому, не моргнув глазом. Я могла бы даже надеяться стать императрицей, сидеть рядом с ним на месте моей матери, придав больше веса незаконнорожденному сыну человека, который и сам не так давно был простым солдатом.

Это будущее лежало прямо передо мной, так близко, что можно дотянуться, но я не стала. Не могла. Я не хотела быть просто женой. Не хотела быть сестрой. Всю жизнь мне указывали, как себя вести и что думать, я жила в тюрьме, созданной власть имущими. Я больше не хотела бояться. Я хотела сидеть на троне своих предков, чтобы они могли мной гордиться, хотела стать Отако, которая, как краеугольный камень, скрепит всю империю.

– Пожалуй, – согласилась я и как будто стала выше ростом, признав свои честолюбивые замыслы. – Ты сказал, что пришел попрощаться?

– Да. Дядя Батита говорит, что оставаться слишком опасно, даже его величество уедет на юг, как только почувствует себя лучше. А дедушка говорит, что я должен быть на виду, защищать империю. Так что сегодня утром я уезжаю вместе с тремя батальонами в Долину, удерживать мост Дзисян. Отец согласился отдать их под мое командование. Это такая честь, я хотел его поблагодарить. Хотя дядя Батита запретил мне приближаться к отцу. От трех жалких батальонов империи мало проку, так он сказал.

Я в любом случае не могла быть признательна светлейшему Батите, но три батальона… Мне хотелось, чтобы Дзай уехал, но три батальона были нужны мне самой, и на мгновение я замолчала, размышляя. Тот простой вариант будущего по-прежнему никуда не делся. Я прижала руку к спрятанной под кушаком печати.

– Да, это честь. Он будет скучать по тебе, но не сомневаюсь, что ты скоро снова окажешься при дворе. Быть может, заслужишь благодарность своим командованием.

Глаза Дзая засветились.

– Да. Я должен доказать, что чего-то стою. Мне еще столько нужно сделать, чтобы стать достойным сыном солдата-императора.

– И ты станешь, – заверила я. Мы подошли к дверям его покоев. Принесенные не так давно сундуки уже выносили обратно, а лорд Оямада раздавал торопливые указания. – Желаю удачи, дорогой брат. Надеюсь, мы скоро увидимся.

Он отвернулся с застенчивой улыбкой, но тут же снова обернулся ко мне, так что пучок на его макушке заколыхался.

– Я сожалею о твоей матери. Надеюсь…

– Да, я тоже.

– Не знаю, что бы я делал, если бы это случилось с моей мамой.

Ответа у меня не было, и он с прощальной улыбкой вошел в комнату, а я ушла, стремясь оказаться как можно дальше от этого варианта моего будущего.

* * *

Принц Дзай отбыл без помпы, сопровождавшей его приезд, оставив во дворце половину багажа и светлейшего Батиту, деловито раздающего указания о перемещении армии к югу от Цыцы, как будто он министр Левой руки. Учитывая количество приказов, которые должен был одобрить министр Мансин, и суету по поводу отъезда Дзая, я встретилась с Мансином и Гадокоем только в полдень.

Они пришли вдвоем, и хотя у меня было время подготовиться и собраться с духом, сердце скакало так, что его не мог успокоить даже самый глубокий вдох. Один взгляд на их мрачные лица вызвал у меня желание позвать Дзая обратно. Это безумие. Измена. Одно дело – мечтать править Кисией вместе с Танакой, и совсем другое – вырвать власть из рук наследника Кина. На одно безумное мгновение мне захотелось сбежать, но дверь была только одна, и министры перегородили ее, когда кланялись.

– Ваше высочество, – сказали оба.

– Ваше превосходительство, – отозвалась я. Язык выполнял ритуал придворного танца, даже когда я была в панике. – Прошу, проходите.

Я привычно махнула на стол, и они уселись на колени по обе стороны от меня, словно тюремщики. Я не сумела выдавить из себя никаких других приветственных слов, и, пока они устраивались поудобнее, подала знак ожидающей служанке нести обед. Она вернулась с длинным лакированным подносом и начала сервировать обед с бо́льшим изяществом, чем удалось бы мне.

Хотя большинство придворных обожали наблюдать за работой служанок, оба министра застыли как статуи, пока она шуршала по циновкам. Они даже не смотрели друг на друга через стол, и я гадала, что уже известно Гадокою.

При звуке закрывающейся за девушкой двери они наконец оживились. Гадокой потянулся за куском рыбы. Потом за маринованной сливой. Затем за лебяжьей печенкой. Мансин вместо еды жевал губы.

– Светлейший Батита отправил приказы остальным батальонам, – наконец произнес он. – Утром все они уйдут.

– Я знаю. – Министр Гадокой слегка повернулся, словно они продолжили разговор, начатый в другом месте. Он поправил очки на носу. – Он в самом деле мертв, ваше высочество?

Я вспомнила про неподвижное тело и запах и кивнула.

– Еще как.

– Очень жаль. Конечно, это было ожидаемо, он не становился моложе, но хочется, чтобы такое происходило как-то элегантнее.

Министр Правой руки взял еще кусочек рыбы.

– Я сообщил Сийо, о чем мы будем разговаривать, – проворчал Мансин, – но, похоже, его трудно заинтересовать чем-либо кроме еды или денег.

– Прости, Рё, если я не готов совершить государственный переворот с такой же прытью, как и ты.

До моего возвращения в Мейлян министр Мансин и министр Гадокой были для меня далекими фигурами, которые кланялись мне, проходя мимо с высокомерным и равнодушным видом, но остальные придворные боялись их и уважали. Гадокой год за годом продвигался по карьерной лестнице, а после смерти министра Цы занял самый высокий пост. Мансин был генералом, как и его отец, но поговаривали, что лишь долгая помолвка его дочери с принцем Танакой возвысила его до командующего армией. Конечно же, злые языки ошибались, и я гадала, насколько его возмущает, что никто не берет в расчет его опыт и навыки, как будто они ничего не значат.

Министр Гадокой вздохнул.

– Ваше высочество, простите, что говорю прямым текстом. Я не согласен с решением светлейшего Батиты. Вряд ли его величество поступил бы так, будь он еще жив. Но я всего лишь скромный слуга империи, а не ее хранитель, и не мое дело принимать подобные решения. Сместить законного наследника императора Кина – значит украсть то, что принадлежит ему по праву рождения…

– Как император Кин украл трон у моего отца? У моей матери? У моего деда? Что плохого они сделали, кроме того, что стояли у него на пути? Нет, не надо перечислять, как Катаси Отако нанес ущерб Кисии и ее народу, я все это знаю. Он атаковал наши города и сжигал людей, я знаю, как знаю и то, что мне не следует им гордиться. Но я его дочь, пусть и не такая, как он, я ношу его фамилию, я происхожу из семьи великих императоров, которые были до него и теперь стоят за моей спиной, до самого Гая Отако, который много лет назад привел нас сюда и создал будущее для нашего народа. Считайте меня не дочерью Катаси Отако, а потомком человека, создавшего эту империю и заботившегося о кисианцах, когда они приплыли из-за моря в поисках лучшей жизни, одинокие и потерянные. Я желаю для своего народа только самого лучшего и не буду сидеть сложа руки, позволяя человеку, которому плевать на народ, бросить половину империи ради защиты собственных интересов. Я буду сражаться, но для этого мне нужна ваша помощь, министр.

От этих пылких слов мое сердце гулко заколотилось задолго до того, как я закончила речь, но министр Гадокой лишь посмотрел на меня. Потом, не то с улыбкой, не то с гримасой он кивнул Мансину.

– Ты был прав, у нее отлично получается.

Мансин ухмыльнулся в ответ.

– Что я говорил, а? Она и самого иеромонаха убедит с позором отступить.

– Но все же так нельзя, Рё. По законам империи так не полагается. Принц Дзай может оказаться столь же…

– Но сейчас мы имеем дело не с принцем, и так будет до его совершеннолетия, если дядя вообще позволит ему дожить до совершеннолетия.

– Рё!

– Ой, не изображай такое удивление, ты давно уже живешь при дворе и не должен ничему удивляться.

– Пусть я и не согласен с планами светлейшего Батиты, но не верю, что он осознанно пойдет на…

– Он знает, что император Кин мертв, – сказала я. – И решил ничего не говорить, чтобы заставить меня выйти за него замуж. Тем самым он бы получил больше оснований претендовать на трон, чем Дзай.

Оба вытаращились на меня. Министр Гадокой застыл, поднеся к губам маринованную сливу.

– Какая мерзость, – сказал он, опомнившись. – Беру свои слова обратно, но все равно – закон есть закон.

Я вытащила из-за пояса сверток с императорской печатью, воском и письмом и подвинула по столу в его сторону.

– Намерения светлейшего Батиты тоже идут вразрез с законом. Но из-за него погибнут тысячи людей. Надеюсь, вы передумаете. О смерти императора нужно объявить совету уже сегодня, и время на исходе.

* * *

Через час посыльный принес мне дурные вести. Сувей пал, и генерал Дзикуко с остатками своих батальонов отступил. Он умолял о подкреплении, и если мы собирались дать генеральное сражение под Рисяном, нужно было выступать немедленно.

Нам нужно было больше времени. В прежних войнах чилтейцы нападали на западные долины, наши житницы, или города и порты на востоке, приносящие Кисии богатства, но сейчас армия вторжения двигалась со скоростью урагана, с одной только целью. Уничтожить императорскую династию и трон. Как можно быстрее.

Совет собрался в коридоре перед покоями императора Кина. Помимо Мансина и Гадокоя здесь были губернатор Дох, командующий императорской гвардией генерал Китадо, командующий городской стражей Бо, старый генерал Варин из мейлянского гарнизона и даже еще более престарелый генерал Йи из десятого военного округа. И светлейший Батита, хотя официально он не был членом совета.

При моем приближении Бо положил руки на пояс.

– Согласен с его светлостью, – сказал он. – Чилтейская армия продвигается с немыслимой скоростью. Единственный разумный план – уйти на самую надежную позицию, а это всегда была и есть река Цыцы.