Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

– То есть ты знаешь все местные слухи, – сказала она.

Торговец нахмурился, заосторожничал.

– А тебе это зачем?

– Хочу перебраться из района Давар.

– Мм… Суровый район.

– Мне нужно знать, лучше ли тут жить или нет. Здесь что-нибудь происходит?

– К счастью, рассказывать тут нечего. Только то, что тор, который живет вон в той башне, повздорил с какой-то благородной старухой из другого района.

– Серьезно?

– Да, но не волнуйся. Вчера я занимался уборкой и видел, как тут прошла толпа ее солдат, а с ними – призрак. Они подошли к двери, доставили призрака и ушли. Никаких ссор, никаких драк. Я думаю, старуха пыталась его задобрить.

Хелес взяла сочную пальмовую грушу, которая ей приглянулась, и бросила торговцу половину серебряной монеты.

– А что за старуха? Она не из Давара?

– В наше время тут развелось столько проклятых аристократов, всех и не сосчитаешь. – Торговец потрогал языком почерневший зуб. – На большом солдате был герб – три висельника. Ага, точно. Он прошел прямо рядом со мной.

Хмыкнув, Хелес перевела взгляд на Джимма: он в отчаянии смотрел на небо, пытаясь вспомнить, кому принадлежит такой герб.

– Ну, друг, надеюсь, еще увидимся, – сказала она.

Торговец рассеянно кивнул; он попробовал монету на зуб и болезненно скривился.

– Три висельника? – спросил Джимм, когда они снова растворились в толпе.

– Вдова Хорикс, проктор Джимм. Одна из самых старых тал в городе. Женщина тихая, настоящая загадка. Стала аристократкой лет пятнадцать назад, с тех пор как умер ее очередной муж. Очень оберегает свою личную жизнь и в чужие дела не лезет. Вот почему это так странно: она бы ни за что не стала отправлять своих солдат – особенно сюда, к какому-то незначительному тору.

Хелес показалось, что она слышит, как работает мозг проктора, словно в его голове не серая каша, а храповые колеса и шестеренки.

– Значит… – сказал он.

Он явно не мог сложить все фрагменты в единую правдоподобную картину. И неудивительно – вмешательство Хорикс осложнило дело. Хелес заговорила: она уже давно поняла, что ей легче распутывать загадки, рассуждая вслух.

– Значит, проктор Джимм, вдова Хорикс, возможно, замешана в этом деле. А может, и не замешана. Да, действительно странно, что здесь появилась госпожа Джезебел, но в результате у нас возникли только новые вопросы. Да, задавать вопросы может быть неприятно, но разве не в этом состоит наша работа? Проктор, напомни мне принципы Палаты Кодекса.

– Преступление – это ложь. Правосудие – это истина.

Хелес хмыкнула.

– Ты учишься, проктор. Медленно, но учишься.

– И что мы будем делать?

– Пожалуй, нанесем визит тору Темсе и вдове Хорикс.

– Сейчас?

Джимм, похоже, мечтал поскорее взяться за дело, и Хелес это не понравилось.

– Не сейчас, – твердо ответила Хелес. – Но уже скоро. Прямо сейчас мы пойдем с докладом к камерарию Ребену. Если мы надолго оставим его без новостей, у него внутри что-нибудь порвется.

Нет, состояние здоровья камерария Хелес не беспокоило; она думала только о том, как свершить правосудие над преступниками. Но бюрократические игры еще никто не отменял, и она понимала, что не сможет работать, если Ребен будет дышать ей в спину.

– Держи, – Хелес бросила Джимму половину груши. – Съешь что-нибудь. Тебе нужно набраться сил, они тебе понадобятся.

Глава 14. Здесь водятся чудовища

Изначально Ма-ат была одним из малых божеств, богиней истины, равновесия и правосудия.

Перо – ее символ – в наше время мы видим на тенях, или ба-ат, как их до сих пор называют племена Дюнных равнин. Концепция ма-ат играла важную роль в законодательстве тех, кто жил до эпохи призраков.

Она позволяла каждому гражданину, за исключением рабов, по закону считаться одним из равных – вне зависимости от богатства и положения в обществе. И закон, так сказать, позволял человеку пожать то, что он посеял. Данная система, как и сама Ма-ат, была справедливой и сбалансированной, но, к сожалению, она растворилась в песках вместе с жителями пустыни.

Гаэрвин Джубб, «История Дальних Краев»

Лунный свет превратил реку в темную трещину. Ашти теперь была чуть поодаль, и суша стала более неровной и каменистой. Дюны и покрытые песком участки пространства загибались, образуя огромные странные завитки. Часть из них была похожа на лица, перекошенные от ненависти или ужаса. Другие напоминали водовороты, которые только и ждут возможности, чтобы поглотить неосторожного путника. Луна окрасила все в серебристо-серый цвет. Все остальные цвета исчезли с наступлением темноты, только вдали виднелись золотые огни города, а также несколько костров, которые горели где-то среди пустошей.

«Упыри», смелые, как любая вооруженная до зубов и мечтающая о мести банда, в ту ночь разбили лагерь на небольшой скале, окруженной дюнами, и развели три костра.

Нилит прикрыла глаза ладонью, загораживая яркий свет луны. Сегодня было почти полнолуние, и луна была похожа на сделанное из кости блюдце. Нилит смотрела только на лагерь, пытаясь оценить число бандитов, их образ действий, их слабые места. Время от времени ночной ветерок доносил до нее смех или вопль, которые заставляли местную живность замирать от страха.

– Да вы шутите, – снова сказал Гираб. Похоже, эта фраза сегодня вечером стала его мантрой. – Вы против них всех?

– Я не шучу. Возможно, Фаразар там, и они собираются поработить его в ближайшем городе. Я не могу этого допустить. Кроме того, – добавила она, похлопав себя по шее, – эта сука Крона украла у меня медную монету. Я хочу ее вернуть.

– Вы сошли с ума. Вы же одна. Я вам помогать не буду, даже не думайте.

– От тебя вообще никакого проку, старик. Особенно когда ты в таком состоянии.

Лодочник действительно ей вряд ли пригодился бы, ведь из-за ран он мог лишь ковылять, а его спина была изогнута так, что напоминала рыболовный крючок. В данный момент он сидел, прислонившись к камню, и поедал яблоко, найденное в оазисе.

По крайней мере, Аноиш был полон сил. Дни, проведенные на барже, похоже, заставили его соскучиться по пустыне, и хотя с тех пор, как они потеряли Фаразара, прошло уже много времени, Аноиш еще не набегался. Нилит жалела о том, что в лунном свете он так хорошо заметен.

Нилит изложила свой план Гирабу в надежде, что это заставит его заткнуться.

– Подожду здесь, пока они не напьются до беспамятства – как тогда, в кратере. Затем подкрадусь, прячась за дюнами, и тихо сниму часовых. Если Фаразар там, я заберу его, перережу глотку Кроне, подожгу лагерь, а остальных обращу в бегство.

– Вы все равно одна.

– Придется обойтись тем, что есть. – Нилит похлопала по золотистой сабле, которую отняла у «упыря». – Верно, конь?

Аноиш наклонил голову и застучал копытами. Ум у коня был яснее солнечного света; он понимал, что происходит, и поэтому Нилит не удивилась, когда конь встал рядом с ней.

– Не сегодня, Аноиш. Но я вернусь, и тогда, клянусь, мы будем мчать всю ночь. А пока что оставайся с этим старым кожаным мешком.

– Полегче со «старым», ваше величество, – проворчал лодочник.

– Приглядывай за моим конем.

Не дожидаясь ни напутствий, ни новых возражений, Нилит перебралась через гребень горы и скользнула вниз, на равнину.

Пробираясь между дюн и песчаных наносов, Нилит была вынуждена петлять и поэтому шла медленно. Если она правильно прикинула время по звездам, до лагеря «упырей» она добиралась целый час. Каждый шаг, каждый вдох и выдох был тщательно отмерен. Она редко моргала, постоянно высматривая, не появятся ли где-нибудь тень или жуткий лиловый огонек – приманка, которую вывешивает дюнный дракон. На Дюнных равнинах было немало опасных существ.

Нилит устроилась позади дюны, похожей на посох пастуха. В изгибе дюны сидел часовой, потирая себе плечи, чтобы не замерзнуть. Смех и звуки веселья, на которые ориентировалась Нилит, затихли, уступив место негромким разговорам.

Она поползла вдоль навершия «посоха», прижимаясь к земле и пряча саблю, чтобы она случайно не блеснула. Когда ее свободная рука погружалась в песок, она чувствовала, что под ним каменная гряда – она была словно пластина брони. Черная каменная кромка, выступавшая в воздух, резко выделялась на фоне серого песка. Нилит помедлила, чтобы ощупать ее зазубренные края – грубые, словно панцирь жука, хотя она была слишком велика даже для самого крупного ездового насекомого. Должно быть, это ушедший под землю валун. Проигнорировав его, она двинулась дальше – туда, где громко сопел «упырь»-часовой.

Нилит мечтала о том, чтобы на небе появилось облако, или даже два. В лунном свете Нилит отбрасывала четкую тень, хотя та, к счастью, падала не в сторону лагеря, а от него. Нилит прижалась к краю дюны и заставила сердце замереть; от часового ее отделял один прыжок. Вглядываясь в темноту, она взглянула на костры. Вокруг них стояли четыре палатки. Между ними находилась скала, а рядом с ней – широкая каменная чаша из почерневшего камня. У Нилит екнуло сердце.

Колодец Никса.

Она шепотом выругалась и схватилась за волосы. «Дикие» колодцы, за которыми никто не ухаживал, встречались крайне редко. Если «упыри» действительно поймали Фаразара, то, возможно, уже поработили его, а это означало, что все ее планы рухнули. Нилит запретила себе думать об этом и прижала колени к груди, готовясь к нападению.

И она действительно напала. Словно голодная пантера, она прыгнула прямо на часового. В последние секунды своей жизни он успел обернуться, но сабля уже пронзила ему горло. Он не смог даже захрипеть. Лезвие проткнуло ему позвоночник, и его труп осел на землю.

Нилит присела, чтобы забрать у часового длинный метательный нож. Она оторвала полосу ткани от его грязной рубашки и сняла мешочек, висевший у нее на шее. Он уже высох после купания в реке и до сих пор служил хорошей заменой для ее монеты.

С предельной осторожностью она высыпала из мешочка щепоть черного порошка, который ей дал Старый Фен. Около трети она завернула в полосу ткани, которую свернула и положила в карман. Мешочек она снова надела на шею и спрятала под рубашкой.

Подготовившись, Нилит двинулась дальше по краю лагеря, к следующему «упырю» – зевающей женщине, державшей в руках арбалет, который был едва ли шире ее ладони. Женщина даже не поняла, что к ней пришли гости, а Нилит уже перерезала ей горло и поймала выпавший из ее рук арбалет. В арбалете была всего одна стрела, но даже одной стрелой можно легко убить врага, а это уже было немало.

Половина лагеря осталась без охраны, и теперь Нилит поползла к кострам – туда, где, словно мухи на холодном подоконнике, лежали «упыри». Кто-то из них храпел, а другие все еще упорно пили из фляг и бурдуков, время от времени изрекая остроты или глубокомысленные изречения. Среди них Нилит не увидела ни одного призрака. Никаких следов Фаразара.

Палатка накренилась под опасным углом. В ней что-то негромко шуршало. Лезвием сабли Нилит отодвинула край ткани и увидела наполовину обнаженного, потного мужчину, который раскачивался, прижимаясь к другому полуголому телу, лежавшему ничком на песке. Еще одно обмякшее тело лежало в углу; светлые волосы человека стали оранжевыми от крови и песка. Нилит шагнула назад, но не раньше, чем «упырь» заговорил:

– Минутку! Дай мне спокойно потрахаться!

Что-то в его голосе напомнило Нилит про бандита с крысиным лицом, который ее лапал. Недолго думая, она ворвалась в палатку и воткнула клинок под мышку «упыря». Кашляя кровью, он вывернулся, соскочил с клинка и рухнул рядом со своей жертвой – светлокожим юношей. Потрясая арбалетом, Нилит потянула юношу за руку, пытаясь его разбудить. Его кожа была холоднее, чем следовало, и сам он казался вялым, словно оглушенная рыба. Он уже умер.

Нилит в ужасе отшатнулась, но тут же бросилась на рыдающего негодяя, который истекал кровью, лежа на песке. Она вонзила лезвие сабли в его пах и, повернув клинок, вытащила внутренности наружу. Такие твари не имеют права умереть быстро.

Когда Нилит выскочила из жуткой палатки, воздух показался ей сладким, и у нее закружилась голова. Она направилась к следующей палатке. Внутри нее Нилит обнаружила нечто столь же отвратительное – Крону. Та крепко спала, лежа на спине, ее грудь лениво поднималась и опускалась. Похоже, кольчугу Крона не снимала даже на ночь.

Поборов себя, Нилит все-таки не стала ее будить, а решила заглянуть в последнюю палатку и колодец, прежде чем обагрить клинок кровью. Фаразара в палатке Кроны не было, а мертвый император был для Нилит важнее, чем возможность отомстить, хотя и столь манящая.

В следующей палатке она увидела двух спящих «упырей» – голых, словно младенцы, но покрытых слоем грязи и крови. Между ними лежал пустой бурдюк из-под вина. Фаразара по-прежнему нигде не было видно.

Забыв об осторожности, Нилит бросилась к колодцу. Журчания воды она не слышала, и колодец не сиял в лунном свете. Каменная чаша оказалась столь же сухой, что и лежащие в пустыне кости. Похоже, что богачи из Белого Ада были правы: Никс действительно пересох. Каким бы из ряда вон выходящим ни было это событие, чувство облегчения ошеломило ее. Нилит не верила, что от злости Крона готова отправить в бездну ценную душу, которую можно продать. «Даже ради того, чтобы отомстить мне», – шепнула она, пробираясь обратно к палатке, где спала та сука.

Нилит встала рядом с Кроной, держа саблю и нож наготове, и вгляделась в лицо женщины, покрытое извилистыми шрамами.

Одного глаза уже не было; от него осталось только белое пятно, переходящее в следы от ожогов и сырое мясо. После Абатве рана частично затянулась – возможно, этому способствовали вода из Никса и прикосновение призрака. Остальное выглядело куда более жутко: по паутине вен вокруг раны распространилась черная гниль. От Кроны исходил затхлый запах – и не от того, что она редко мылась. «Сколько еще времени пройдет, прежде чем ее убьет гниль?» – подумала Нилит и заскрежетала зубами. Для Кроны даже еще один день – это слишком много.

Рядом с головой Кроны, наполовину закопанная в песок, лежала медная монета на кожаном ремешке. Раскрыв глаза от удивления, Нилит схватила ее и быстро повесила на шею. Да, это была простая медная монета, но для Нилит она стоила очень дорого. После долгих недель, проведенных в пустыне, монета стала символом ее борьбы, воплощением ее цели. Это была будущая половина монеты, которая изменит ее жизнь.

Сделав глубокий вдох, Нилит замахнулась клинками, готовясь нанести удар. Капля крови «упыря» стекла с клинка сабли и попала прямо на здоровую щеку Кроны. Эта сука раскрыла глаз и, увидев над собой полное решимости лицо, метнулась вбок.

Нилит нанесла удар сверху вниз, вложив в него всю силу; ей удалось задеть незащищенную шею Кроны, но предводительница бандитов все же успела скатиться с постели. От крови песок стал темно-серым. Нилит наносила удары снова и снова, но ее клинки не встречали на своем пути ничего, кроме воздуха и песка. Крона откинула полог палатки, чтобы вырваться наружу. Нилит бросилась к ближайшему костру. Крона помчалась за ней, зажимая ладонью рану на шее. Ее яростный вопль разбудил «упырей», но недостаточно быстро. Многие все еще зевали и сонно таращились, когда клинок Нилит перерезал им глотки. Пробежав мимо костра, у которого собрались пьяницы, она бросила в огонь сверток с порошком Фена. Затем она упала на песок, словно заплесневелый мешок с мукой, однако ничего не произошло. Она отчаянно оглянулась, но увидела только ухмыляющееся, залитое кровью лицо Кроны.

Нилит уже собралась проклясть этого жулика Фена, как тут порошок вспыхнул.

БУУУМ!

Костер превратился в похожее на гриб облако бело-желтого огня. Ночной воздух наполнили крики и пронзительный звон. Светлый дым полетел вверх над затухающим костром.

Наполовину ослепленная падающим пеплом, но все равно ухмыляющаяся, Нилит встала на склоне ближайшей дюны и вскинула кулак в честь Старого Фена.

Взрывная волна сбила Крону с ног, но лишь на миг. Ее волосы и доспехи дымились, но она шла вперед; ее ноги, похожие на стволы деревьев, с силой врезались в песок. С каждым злобным рыком из ее рта вылетала кровавая слюна. Нилит подняла арбалет и всадила стрелу Кроне в плечо. Крона пошатнулась, но тут же двинулась дальше. На ходу она сломала древко стрелы и с презрением бросила его на землю.

– Ты все-таки меня нашла? – крикнула она, взбираясь по склону. Ее слова были так же уродливы, как и ее губы. Позади нее оставшиеся «упыри» начали собираться в стаю. – Я предполагала, что тебе это удастся. Ты же знала, что я не остановлюсь, да? Поэтому тебе пришлось прийти сюда и довести дело до конца. И вот ты тут. И как успехи? Ты уже готова к смерти?

Нилит уже собиралась пригрозить, что испортит Кроне и вторую половину лица, как вдруг земля под ее ногами задрожала. Дюна сдвинулась вбок, отчего в животе у Нилит екнуло. Песок рядом с ее сапогами заплясал, обнажая грани толстого черного панциря.

Нилит упала на колени, прижимаясь к краям панциря, а Крона, выругавшись, покатилась вниз. Из песка поднялись два уса, похожих на кнуты, и каждый заканчивался лиловым огоньком. Послышались негромкие щелчки, словно кто-то заводил часовой механизм.

От костров донесся безумный вопль: «Дюнный дракон!» Немного найдется слов, которые заставят жителя пустыни похолодеть от ужаса, и это было одним из них.

Раскрыв глаза так широко, что у нее заболели щеки, Нилит наблюдала за тем, как раскладываются многочисленные ноги существа и как с его боков слетают тучи песка. Пять, десять, двадцать, тридцать футов панциря – черного, как грех, и прочного, словно камень. Пластины громко щелкали, когда по его шкуре пробегали волны. К гулу присоединилось шипение, словно животное было какой-то паровой машиной. Из песка показалась голова дракона. Его щелкающие фиолетовые челюсти окружала корона черных шипов. Усы дракона задрожали, и он издал оглушающий, булькающий рев. Тогда Нилит поняла, что бежать уже поздно. Поэтому она воткнула свою саблю между пластин брони дракона и изо всех сил вцепилась в рукоять. И очень вовремя: чудовище метнулось вперед, словно не прикладывая никаких усилий. Никакой рыси или галопа, только скорость и голод. Грохот когтей по песку заглушил вопли. Еще пару минут назад Нилит считала, что подобные животные существуют только в легендах, а теперь она ехала на одном из них. Дракон встал на дыбы над ближайшим упырем. В глаза человека полетела ядовитая слюна, и он успел лишь вскрикнуть, прежде чем челюсти обхватили его. Три быстрых укуса, и броня «упыря» раскололась, после чего дракон проглотил его целиком. Нилит, прижавшаяся к панцирю, всем телом ощущала волнообразные движения – глотка существа взялась за работу.

Недалеко от ее ладони в панцирь дракона воткнулось копье. Оно едва пробило оболочку, и его владелец успел недоуменно и разочарованно посмотреть на результат своей работы, а затем ударом покрытого шипами хвоста дракон размазал его по песку, словно варенье по серому хлебу.

Нилит могла лишь цепляться за панцирь и молиться всем богам, которые ее слышат, о том, чтобы животное наелось до того, как сбросит ее с себя. Сейчас она, по крайней мере, могла наблюдать за бойней из относительно безопасного – хотя и невероятно странного – положения. Дракон отбрасывал в сторону и давил всех «упырей», которые подошли слишком близко или не успели убежать – то есть практически всю банду.

Нилит смотрела на то, как он жестоко мстит им – за нее, за тела в палатке, за всех остальных, кому причинили вред эти бандиты. Важно было не то, что правосудие вершит не она, а то, что «упыри» получают по заслугам. Ведь она, в конце концов, не могла рвать их на части голыми руками.

Когда дракон ненадолго остановился, выискивая новую жертву, Нилит заметила опускающееся на нее лезвие меча и едва успела отдернуть ногу. Клинок, за рукоять которого держалась Крона, вошел между пластинами панциря. Дюнный дракон завизжал, забил хвостом. Нилит сумела удержаться, Крона полетела на землю.

Нилит схватила метательный нож; лезвие порезало ей ладонь, но Нилит, не обращая внимания на боль, метнула нож в Крону. К ее радости, он проткнул бицепс Кроны, и та взвыла, поняв, что ее пригвоздило к земле.

Во взгляде, который Крона бросила на Нилит, было столько ненависти, что у императрицы по коже побежали мурашки. Но крики Кроны привлекли внимание дюнного дракона, и он повернулся к ней, явно собираясь довести до конца то, что начала Нилит.

– Нет!

Вопль Кроны оборвался: яростно движущиеся острые челюсти превратили все, что было выше ее пояса, в кровавое месиво.

Нилит уже собиралась соскочить с животного и побежать к ближайшей дюне, но ее остановил новый крик. Из темноты появилась еще одна чудовищная фигура с сияющими усами и раскрытой пастью. Нилит сразу сообразила, что происходит; ей не раз приходилось видеть, как волки дерутся из-за убитого оленя. Ее страх превратился в ужас.

Второй дракон сразу бросился на первого. Нилит напрягла все мускулы, когда драконы столкнулись, издав оглушительный визг. Ряды ног размахивали когтями, пока не переплелись. Драконы вцепились друг в друга зубами и передними лапами. Их усы летали взад-вперед, прорезая красные полосы на предплечьях Нилит.

Заметив, что к спине противника прицепился лакомый кусочек, второй дюнный дракон поднялся на дыбы и попытался схватить Нилит челюстями. Она решила, что пора отцепиться – ведь в противном случае ей откусят руку. Дракон раскрыл пасть, и она стала похожа на самую уродливую орхидею в мире. Нилит вырвала саблю из тела дракона и покатилась вниз. Ее обдало горячее вонючее дыхание; челюсти лязгнули совсем рядом с лицом Нилит, обрызгав ее мерзкой зеленой слюной.

Испуганно оглянувшись, она увидела, что два дракона, извиваясь, сплелись в узел. Их бронированные тела крушили лагерь разбойников, расплющивая все, что еще не умерло.

Нилит бежала с той скоростью, на которую были способны ее усталые ноги. Она не собиралась выяснять, кто из чудовищ победит. Крона погибла, а это означало, что одна из двух запланированных на сегодня целей достигнута. Сегодня ночью кусочек пустыни стал чище – да, очень маленький, но тем не менее.

Нилит вдруг заметила, что ее руки покрыты зеленой, как сопли, слюной дракона. Эта слюна, словно солнечные лучи, жгла ей руки. Нилит быстро вытерла лицо краем куртки; на ткани остались кусочки кожи. Не обращая внимания на боль, она сжала кулаки и побежала дальше.

На каждом повороте Нилит всякий раз с ужасом ждала, что в ночи появятся лиловые огни, чтобы приманить ее. Она ждала, что одна из дюн взорвется, осыпав ее песком, и на нее ринутся щелкающие челюсти. От страха ее внутренности были натянуты, словно тетива, а ноги двигались без остановки.

Возможно, удача не подвела ее в ту ночь, а может, шум боя в лагере отвлек от нее внимание – в любом случае ни одна дюна не сдвинулась с места, пока Нилит отчаянно бежала обратно к горе. Остановилась она только на самой вершине.

Нилит рухнула на землю, словно выпотрошенная рыба – на разделочную доску, и уставилась на звездное небо, на луну-блюдце. Тяжело дыша, она прижимала к груди медную монету.

На фоне звезд появился Гираб.

– Вы ранены?

– Слегка.

– Та сука сдохла?

– Еще как!

– А остальные?

– Сейчас, наверное, тоже.

– Мы слышали грохот и вопли…

Нилит повернулась, чтобы похлопать Аноиша по крупу. Конь притворялся спящим; она увидела его прищуренные черные глаза.

– Два дюнных дракона. Каким-то образом они меня спасли.

– Вот почему я люблю реку, там драконов-многоножек нет. – Гираб фыркнул и снова лег рядом с черным камнем. – А ваш призрак?

– Ушел. Возможно, он все еще на реке, – буркнула Нилит, зная, что лодочник уже отрубился. Что ж, пусть поспит хотя бы час.

Нилит устроилась поудобнее, чтобы следить за тем, как на равнине гаснут огни. Затухающие костры дрожали, когда рядом с ними проносились чьи-то огромные тени. Огни один за другим уступили холоду, и теперь равнину освещали только звезды и луна. Ни единого голубого пятнышка, только движущиеся лиловые точки.

Нилит вздохнула.

– Мы его найдем. У меня нет выбора.

Ни один император не должен тащить труп по пустыне, особенно свой собственный. Это возмутительно. Несправедливость высочайшего уровня. Чудовищное преступление, ставящее под удар славную репутацию правящей династии аркийцев.

Больше всего его приводила в ярость необходимость работать. А ведь за последние годы Фаразар Талин-Ренала Восемнадцатый занимался только двумя делами – пил вино и трахал наложниц из Белиша. Перетаскивая свои останки по холмистым Дюнным равнинам, он за один день потрудился больше, чем за десять лет. Конечно, он не потел и не напрягался, и у него даже не сбилось дыхание – вся нагрузка исключительно для разума. Хотя груз хватали его ладони, а тянули груз плечи, от постоянного напряжения у него болела именно голова.

Чуть раньше, в тот же день, река и баржа подвели его; руль заклинило, и баржа села на мель. Даже если бы Фаразар обладал какими-либо навыками морехода, расширяющаяся река начинала загибаться на восток, в сторону дальних районов Аракса. У Фаразара не было выбора, кроме как отправиться в город на своих двоих.

Он снова посмотрел на город, ярко пылавший в лучах утреннего солнца. Желтые и белые металлические шпили, а также хрустальные окна ловили солнечный свет. Над городом висела дымка, и посреди раскаленной пустыни он казался бурым, безжизненным. Фаразр не винил его ни за вечную пыль, ни за доки и заводские районы, извергающие из себя дым – он ненавидел его за утренний туман, прилетевший с Беспокойного моря.

Море.

Как он мечтал увидеть синюю гладь вместо тошнотно-желтого песка и столь же отвратительных коричневых камней! Его могучий город не зря прижимался к берегу – для того, чтобы быть как можно дальше от этой раскаленной, пыльной задницы, которую кто-то назвал «ландшафтом». Если бы Фаразар мог, он бы вырвал весь город с корнем и перенес бы его на тропический Эд или на Разбросанные острова, где на суше правили зеленые заросли, а не солнце.

Он проклинал пустыню молча, но она, похоже, его услышала. С края дюны полетел песок, засыпав императора. Фаразар смотрел на то, как, лишь ненадолго замедляясь, песчинки проваливаются сквозь его светящиеся руки, словно мелкие монеты – в водоем.

Фаразар продолжил свой путь, сгибаясь, чтобы преодолеть вес своего груза и давление горячего ветра, который прилетел с севера. Чужая рваная рубаха отчасти в этом помогала, но он все равно чувствовал себя пустым, несуществующим, особенно когда песок и воздух проходили сквозь него.

Его труп, казалось, становился тяжелее с каждой милей. Возможно, все дело было в прилипшем к нему песке или в растущем напряжении, однако в результате Фаразар еле полз. Ландшафт тоже не давал никаких преимуществ: дюны увеличились, превратившись в более высокие горы и более длинные долины, а их мелкий, отшлифованный ветром песок двигался даже под его бесплотными ногами. Чтобы продвинуться на один шаг по крутому склону, Фаразару приходилось делать три. По крайней мере, на противоположном склоне его тело будет само скользить вниз, и тогда он сможет отдохнуть. Фаразару было неприятно за этим наблюдать, но чем больше времени он проводил в виде призрака, тем больше он считал свое тело куском мяса, а не персоной. Моя персона. Отчаяние, вызванное утратой, было настолько сильным, что он мечтал о порабощении, хотя, как и любой аркиец, знал, что оно необратимо.

Солнце стояло над головой, а тени дюны не давали, и поэтому Фаразар поджаривался. Отчасти он уже привык к этому, – вероятно, это было как-то связано с его происхождением и прошлой жизнью, – но теперь, когда к жаре добавилась работа, он чувствовал себя более тонким, чем паутинка. Ему казалось, что его пары улетучиваются.

Вперед и вперед он шел – до тех пор, пока солнце не преодолело половину пути до горизонта, а Аракс не стал темно-золотым. Фаразар превратил его в приманку, которая заставляла его ноги идти. Каждый раз, когда он взбирался на высокую дюну, Фаразар смотрел вдаль, на Аракс и на дороги, которые выходят из него.

Фаразар долго смотрел на север, переводя взгляд с белых и желтых зданий на сверкающие башни. Он размышлял, где его шансы на удачу выше. После Дюнных равнин ему придется пройти сотню миль по многолюдным улицам города, прежде чем он доберется до Небесной Иглы. Но вот вопрос: как это сделать? Будет ли он тащить за собой тело или войдет в город как свободный призрак? Первый мертвый император в истории страны. Больше всего на свете правители Аракса мечтали о том, чтобы в чем-то стать первыми. Огромное количество достижений уже кому-то принадлежало, и даже их имена вряд ли были оригинальными. Однако Фаразар оказался здесь, а его убийца где-то далеко позади; любой убитый правитель Арка мечтал бы о подобной ситуации. Высунув голубой язык, Фаразар еще раз бросил взгляд на Просторы. Если там найдется колодец Никса, то у Фаразара есть шанс сделать то, что еще не удавалось ни одному императору; править после смерти. И – данная мысль радовала его еще больше – сорвать планы Нилит. Все, что для этого нужно – избежать порабощения, наложить на себя чары, а затем вернуться в безопасный центр города. Тогда он будет править сто лет, а может тысячу. Тогда он сокрушит Красс, который так дорог Нилит, и захватит все Дальние Края.

Ухмыльнувшись, Фаразар наклонился, чтобы скрепить клятву плевком, но быстро вспомнил, что плевать он не в состоянии. Вместо этого он издал странный звук, который при желании можно было принять за решительный возглас.

Этот звук отозвался эхом. Затем внимание Фаразара привлекло взлетевшее в воздух облачко песка. Два острых изогнутых шипа длиной с руку высунулись из дюны слева от него. Фаразар накрыл собой свое тело, пытаясь защитить его; тем временем из-под земли появилась большая блестящая голова с шевелящимися усиками и глазами-бусинами. Две простые ноги, загнутые на концах, перелетели через край горной гряды и подтянули тело существа вверх. За ними появилась еще одна часть темного панциря, огромные составные плечи, а затем брюхо, за которым по песку тянулся след.

Жук булькнул снова – на этот раз громче и более эмоционально. Похоже, его заинтересовал труп, лежавший под Фаразаром. Однако он не стал нападать и не пошел вперед, как предполагал Фаразар, а сел, возвышаясь футов на восемь, не меньше, и, задвигав разными частями своей уродливой головы, попробовал воздух на вкус. Должно быть, существо ощущало какую-то вонь – но сам Фаразар ничего не чувствовал.

– Прочь, животное! Это не для тебя! – крикнул он, снова обретя дар речи.

Жук издал трель, но не сдвинулся с места. Насекомые, в отличие от лошадей и других животных, не боялись призраков. Фаразар вспомнил об этом лишь после того, как в течение нескольких минут махал руками, пытаясь прогнать жука. Даже когда он подошел достаточно близко, чтобы дать жуку по носу – или по его эквиваленту – насекомое не отступило и не попыталось укусить его, а продолжало щебетать. Фаразар пришел к выводу, что умственные способности жука ограниченны и оставил его в покое.