Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 226 (всего у книги 341 страниц)

– Не останавливайся, – сказал я, наблюдая, как она то начинает, то бросает трудиться над двумя палками, которые выбрала. – Продолжай в одном темпе. И вот эта, – я указал на деревяшку у ее ног, – должна быть получше.

Я протянул руку, и она отдала мне палки, с таким хмурым видом, что я оставил при себе все замечания насчет уродства, которое она называла костром. Может, я смогу переделать его, когда она отвлечется.

Императрица Мико наблюдала за моей работой, скрестив руки на груди. Я не мог высечь искру дольше обычного, но сказал себе, что тому виной усталость, а не ее взгляд. Наконец сверкнуло пламя, но даже когда загорелись листья, лицо императрицы не смягчилось. Она взяла еще один цветок и, зажав стебель между зубами, принялась посасывать, обтирая грибы подолом. Она также разложила для просушки содержимое мешка с припасами, но мне ничего не показалось знакомым.

Работая молча, мы вскоре развели хороший костер, на котором готовилась парочка крабов. Снаружи наступила ночь, в углу сухой пещеры свернулась Чичи, и только ее поднимавшаяся и опускавшаяся спина давала понять, что собака еще жива.

– Надеюсь, грибы не ядовитые, – сказал я, надкусывая один. – У меня на родине есть несколько просто ужасных. Один называется красношапочник, или красный лепесток, поскольку похож на красный цветок с пятью лепестками. Он убил больше лошадей, чем мне хотелось бы думать. По какой-то причине он их привлекает, и они тут же начинают биться в судорогах и пускать пену изо рта. Нужно срочно вызвать рвоту, но лошади этого не умеют, так что…

Я пожал плечами, стараясь не думать обо всех лошадях, чью смерть видел. Старых и молодых. Больных и здоровых. Даже илонга Гидеона. Вспоминал ли он о ней сейчас?

Я откашлялся, но в горле застрял комок.

– Наши конюхи держат запас красношапочника, чтобы прекращать страдания раненых лошадей. Это лучше, чем осквернять их плоть.

Императрица смотрела в огонь, откусывая свой гриб. Несмотря на голод, она ела так, будто сидит у изящно накрытого стола, а не на земле в грязной пещере.

– Мы нечасто едим крабов, – продолжил я, не зная, стоит ли переворачивать их, пока они готовятся. – Гурт Торин никогда не проводил много времени в устьях рек. Мы, степняки, охотились на антилоп, – я изобразил руками рога антилопы. – Антилопа. В лесистой местности водятся кабаны, а в верховьях рек в подходящее время года есть рыба, – теперь я изобразил на голове плавник. Меня скрутила тоска по дому, и я уставился на темнеющее небо. – И к такому количеству дождей мы тоже не привыкли. Даже в дельтах ни в одно время года не бывает так сыро. – Императрица по-прежнему ничего не отвечала. – И у нас две луны. – Я поднял вверх два пальца в виде нашего символа луны. – Богиня Луны располагается на горизонте, как застенчивое солнце. Она растет и убывает так же, как и Всевидящий отец, но даже на северных равнинах видна только половина. Она как мать присматривает за нами.

В этот момент императрица посмотрела на меня, пытаясь понять слова.

– Моя мать умерла, когда я был маленьким, – продолжил я, не столько для нее, сколько для себя. – Она заболела, и целители ничего не смогли сделать. Они пытались. Отец умер так рано, что я его не помню, но обо мне всегда кто-то заботился. Гурт – это наша семья. Мы делаем все ради гурта.

Я смотрел, как языки пламени лижут жесткие панцири крабов.

– Думаю, Гидеон до сих пор верит в это, просто избрал иной путь.

При звуке его имени императрица Мико прищурилась.

– Император Гидеон? – сказала она.

– Это так странно звучит. Но да, полагаю, так его сейчас следует называть. Он хороший человек, по крайней мере, был таким. Я не могу этого забыть. – Я поменял позу и посмотрел прямо на нее. – Ты знаешь? – мой пристальный взгляд привлек ее внимание. – Ты знаешь, что светлейший Бахайн им манипулирует? Что именно он виноват во всем, что произошло? – Я махнул рукой в сторону, откуда мы пришли. – Он использовал нас. Использовал чилтейцев. Только чтобы забрать у тебя трон. – На этих словах мой голос надломился, я с трудом представлял, что за человек мог столько всего разрушить, погубить столько жизней ради чего-то столь бессмысленного. Это никак не отменяло того, что сделали с нами чилтейцы. Или что Гидеон сделал с Кисией. Но в тот момент мне нужно было знать, что она понимает – виноваты не только мы, ее настоящий враг живет на ее земле, говорит на ее языке.

Мико нахмурилась. Она не понимала слова, но, возможно, почувствовала какую-то часть их смысла или уже знала правду, поскольку отвернулась, склонив голову под тяжестью горя.

Я смотрел в огонь, а она в дождь, никто не произнес ни слова, пока не приготовились крабы. Расколов панцирь, я вытащил мягкое белое мясо и протянул Чичи, прячущейся в глубине пещеры.

– Вот, – сказал я, помахав ей. – Иди поближе к огню, обсохни.

Собака не шелохнулась, и я бросил мясо в ее сторону. Чичи смотрела на него, виляя хвостом, потом очень медленно подкралась к нему, облизывая воздух. Мясо исчезло в мгновение ока, и я бросил еще кусочек поближе. На этот раз собака сомневалась не так долго. Третий кусочек я положил на ладонь. Обнюхав ее, Чичи подошла ближе и съела мясо, облизав шершавым языком мои пальцы.

Я почесал ее за ушами.

– Вот, у костра не так уж и плохо, – я положил кусочек краба рядом с собой, и Чичи улеглась, зажав его между лап.

Когда я поднял взгляд, императрица со слабой улыбкой смотрела на меня. Она кивнула собаке и что-то сказала, улыбка ее дрожала. От доверия в этом взгляде у меня что-то затрепетало в животе. Не в силах встретиться с ней глазами, я потрепал Чичи по голове, случайно встретившись с пальцами Мико. Она отдернула руку и покраснела. Она что-то пробормотала – возможно, это были извинения – и отвернулась, гордо задрав подбородок, но в какую бы ложь она ни пыталась заставить поверить меня или себя, ей удалось лишь выглядеть уязвимой.

Я вынул из огня краба и протянул ей.

– Краб, – когда она повернулась, я снова повторил, подкрепив жестом: – Краб.

Она попыталась повторить слово, и, хотя не совсем преуспела, я улыбнулся от звука моих слов на ее губах. Те немногие чилтейцы, что выучили наш язык, делали это совершенно для других целей. Она попробовала сказать слово еще раз, и у нее почти получилось. Взяв краба, она указала на огонь.

– Огонь, – сказал я, и она снова попробовала повторить. Когда у нее получилось, она указала на палку, листок, землю, лужу воды и наконец на Чичи.

– Чичи? – сказал я, но императрица помотала головой и указала снова. – А, собака.

Остаток вечера мы ели нашу скудную пищу и обменивались словами, по очереди называя предметы и выворачивая язык ради новых звуков. Когда закончились предметы, на которые можно было показывать, мы перешли к простым фразам, но постепенно, по мере того как костер начинал угасать, угасало и наше настроение, вместе с холодом в тело проникла усталость.

Мы устроились на ночлег по разным сторонам умирающего костра. Не самое удобное место, но усталость компенсирует многое, и я уже почти засыпал, когда услышал всхлип. Это было так неожиданно, что сначала я посмотрел на собаку, но плечи императрицы Мико затряслись, и она уткнулась лицом в колени, обняв их руками, как ребенок.

– Императрица?

Я положил руку ей на плечо, предлагая свою силу, как сделал бы это для любого Клинка, попавшего в беду, но она отстранилась и, подняв голову, завыла как волк. Вой перешел в нечленораздельный поток кисианского, сопровождаемый рыданиями. Большая часть слов не имела смысла, а лишь передавала ее страдания, но я уловил повторяющиеся имена. Сян. Эдо. Бахайн. Она указала на меня и гневно выкрикнула имя Гидеона, но потом поддалась безнадежности. Мико раскинула дрожащие руки, слезы текли по ее щекам, пока она говорила о Мейляне и повторяла имена Дзай, Мансин и Оямада, снова и снова. Я понятия не имел, кто такие Дзай и Оямада, но Мансина я знал. Старый воин, сидевший на троне в ее доспехах и обманувший всех нас. Я видел его во дворце, запертым в камере. Я хотел бы сказать императрице, что он жив, но мог лишь слушать ее излияния, пока она не выдохлась. Тогда она свернулась калачиком, всхлипывая и повторяя одно имя снова и снова. Мама.

Я оставил ее в покое. Не в моих силах унять ее страдания, я мог лишь обратить взор богов на ее боль. И потому повернулся спиной, оставляя ее наедине с горем, и запел нашу песнь, вспоминая, как делал это закованным в цепи на юге Чилтея. Они хотели сломить наш дух, но ничего не вышло. Левантийцев можно бить, мучить, убивать, но нельзя сломить. Никогда. Мне пришлось напоминать себе об этом.

* * *

Наутро я занялся приготовлениями к уходу. У нас был лишь один мешок, моя сабля и одежда, так что много времени это не заняло. Я затушил огонь, проверил, что на склоне никого нет, и посмотрел на серые облака, надеясь, что дождя пока не будет. Все это время императрица не двигалась. Она просто лежала, поглаживая Чичи и глядя в пустоту.

– Пора идти, – сказал я. Она не пошевелилась, как будто не слышала, и я указал на выход из пещеры. – Мне нужно вернуться к своим.

Чичи подняла голову и завиляла хвостом, но императрица осталась на месте.

– Случилось ужасное, – сказал я, встав так, чтобы она меня видела. – То, что произошло с вашей империей, может сломить любого. Но нам нельзя ломаться. Нельзя отступить. Если мы не вернемся, то этот… Бахайн получит все, что хочет, и уничтожит все, что нам дорого. Если я не вернусь вовремя и не остановлю его, мой народ, ставший лишь пешками не в своей войне, погибнет. Гидеон умрет. – От волнения мой голос надломился, и я тяжело сглотнул, пытаясь скрыть страх, но было слишком сложно. – Я не могу остаться здесь и позволить этому случиться, какую бы роль мы ни сыграли в этом. И ты не можешь лежать и позволить забрать твой трон, – я понимал ее мир не больше, чем она мои слова, но, начав, уже не мог остановиться. Ты – императрица Драконов. Ты бесстрашно скакала на битву, которую не могла выиграть. Ты сбежала, когда тебя должны были схватить, и вот ты здесь, свободная, сильная и способная.

Она что-то с тоской ответила и, лежа щекой на руке, выглядела моложе, чем когда-либо. Моложе и беззащитнее. Но, будучи левантийцем, я знал, что дух этой женщины нельзя по-настоящему сломить. Безнадежность одеялом укутывала ее, и я так хорошо знал это чувство одиночества, что оно разрывало мне сердце.

Я присел рядом с ней.

– Ты не одна. Твой Мансин жив, – указав на нее, я попытался изобразить драконью маску, которую она носила, оскалив зубы и скрючив пальцы в виде рогов. – Министр Мансин.

– Мансин?

Странное имя вернуло жизнь в ее глаза. Императрица Мико поднялась с каменного пола. Нет, не на ноги, но это было уже кое-что.

– Я принесу ягоды и воду. Мы поедим, а потом уйдем, хорошо?

Как бы мало она ни поняла, императрица кивнула, решительно вытерев глаза рукой.

Оставив все в пещере, я решил спуститься с горы так же, как вчера. Мне не терпелось отправиться в путь, но час задержки ради полного желудка – не так уж и плохо.

Лес наполняло чириканье птиц и жужжание насекомых, заглушавшее плеск волн, несмотря на то, что каждый вдох был наполнен солью. Я никогда не видел ничего подобного в степях, за что благодарил судьбу, скользя на босых ногах по крутому склону к реке и приземляясь в кучу грязи и мокрых листьев.

– Надо было оставить сапоги, – сказал я в пустоту, отскребая грязь со ступней. – Лучше б им быть на моих ногах, чем пугать рыб на дне морском.

В верховьях реки нашлись заросли диких ягод, и я начал собирать их в подол мокрой рубахи. Большую часть. Каждую пятую – ладно, каждую четвертую – я съедал, потому что желудок урчал, хотя ягоды и не были особенно сладкими.

Тихий вдох заставил меня повернуться и схватиться за нож пальцами в пятнах ягодного сока. В нескольких шагах от меня ухмылялся солдат с мечом. Он поприветствовал меня по-кисиански, прежде чем добавить «левантийская собака». Его ухмылка стала еще шире.

Я попятился, держа перед собой нож и не выпуская из рук сверток с ягодами. Солдат последовал за мной, выставив вперед меч, будто обещание убить меня, если я заставлю его это сделать. По крайней мере, он так думал. Давненько я не видел, чтобы кто-то держал клинок так, словно напрашивался на смерть.

– Большой меч не поможет, если по-идиотски его держать, – сказал я.

Кисианец дернул головой, продолжая улыбаться. Я отпустил подол рубахи, подхватил пригоршню падающих ягод и бросил ему в лицо. Миг замешательства – вот и все, что мне было нужно, чтобы подобраться ближе и свести на нет его преимущество. Рукой отвести меч, кулак в лицо. Солдат отступил на шаг, и я вогнал нож ему в шею.

Когда я выдернул нож, хлынула кровь, и он, задыхаясь, упал на мои рассыпанные ягоды.

– Вниз!

Я инстинктивно упал, прежде чем понял, что слово было произнесено на левантийском. Что-то пронеслось над головой, затем раздался треск дерева, разбивающего череп, и я увидел, что позади меня, как демон-мститель, стоит императрица с толстой веткой в руках. Между нами упал еще один солдат, оглушенный или мертвый – неважно. В любом случае из его головы текла кровь, еще больше портя ягоды.

– Спасибо, – сказал я. – Похоже, за нами все-таки послали погоню.

Мы больше никого не видели, но казавшийся дружелюбным и безопасным лес теперь был полон звуков, которые могли быть шагами или приглушенными голосами, а каждая тень казалась готовой к прыжку фигурой.

Я встал, забыв про ягоды.

– Нужно идти.

Императрица Мико не бросила ветку.

– Мансин. Мейлян? Когахейра?

Я не сразу понял, что она спрашивает, где он. Куда ей идти.

– Мейлян, – ответил я, хотя мне нужно было в Когахейру.

– Мейлян, – решительно повторила она, и во внезапном деятельном порыве стянула с обоих солдат сандалии и вручила одну пару мне.

– Мейлян. Мансин.

Я кивнул, но пошел через всю империю не ради ее министра. По правде говоря, я делал это даже не ради своего народа, а ради человека, который принял меня в моем худшем состоянии, но оттолкнул, чтобы не позволить мне увидеть его в таком же. Гидеон всегда был рядом, и я не мог подвести его сейчас.

Глава 15
Кассандра

Я очнулась больной и отяжелевшей, в твердой уверенности, что должна проспать еще вечность. По крыше колотил дождь. Потрескивали угли в жаровне. Хотелось натянуть одеяло на голову и опять провалиться в сон, но я не могла двинуться. Дух ладана просочился сквозь дымку моего сна. Потом послышался шорох движения. Шепот. Шаги и хруст камыша. Мне бы следовало повернуться, открыть глаза, приготовиться защищаться, но мое тяжелое тело отказывалось подчиняться.

Я пыталась заставить его вернуться ко сну, но беспокойные мысли уже поднялись, кружили в водовороте и требовали внимания. Больше всего мне сейчас хотелось заполучить те кварты Пойла, что я потеряла в засаде.

Шаги послышались опять, совсем рядом, и, облизнув губы, я попросила самого чудного из напитков.

– Чая.

«Что? Нет. Я хотела попросить Пойла…»

– Она очнулась! – раздался голос Кочо, но перед моим расплывавшимся взором возникли не его ноги. Простой синий лен закрыл все – на колени передо мной опустилась Саки.

– Чая, – повторила я. Моими губами, но не моим голосом.

– Чая, Лечати, – сказал в небольшом отдалении голос Кочо. Он, похоже, выглянул за дверь. – Ее величество хочет чая!

– Величество? Никакое я тебе не величество, старикан, – сказала я, заставляя себя перекатиться на бок и взглянуть на Кочо.

Он стоял у открытой двери и, разинув рот, таращился на меня. Потом взгляд старика метнулся к Саки. Та подвинулась, шелестя тканью возле моего уха.

Кочо медленно прикрыл дверь.

– Вы были правы, – обратился он к молодой женщине за моей спиной. – Но… как?

Никакого ответа.

– Что «как»? – поинтересовалась я. Часть усталости соскользнула с меня как ненужная кожа, и я села, хотя мышцы, о существовании которых раньше я даже не подозревала, ныли так, как я и представить себе не могла. Все казалось неправильным – руки, ноги и даже губы. – И чего вы уставились?

Боль пронзала колени, а неспешное кружение комнаты вызывало желание снова лечь, но я стиснула незнакомые кулаки чужих рук и впилась взглядом в Кочо – единственного, кто мог мне ответить. Ему не понадобилось отвечать. Понимание подступило как зарево лесного пожара, я смотрела на ноги, которые старалась согнуть, и на сжатые руки, и на тело, казавшееся чужим. Ноги не мои. И руки. И это тело. Я безотчетно прижала не свои руки к груди и сейчас же отдернула – грудь слишком маленькая… Проклятье! Я только что тронула сиськи императрицы Драконов!

«Они не заколдованные, – сказала императрица. Проклятая императрица в моей голове, где всегда сидела Она. – Хотя я была бы вам признательна, госпожа Мариус, если бы в дальнейшем вы их не трогали. И вообще никакую часть моего тела не трогали. А еще лучше, если бы вы удалились».

– Я… я не знаю, могу ли. Проклятье, а где же Она?

– Она? – спросил Кочо. – А, Кайса? После этого обмена она в своей комнате. Я боялся, что мы тебя потеряли, потому что не слышал тебя нигде, но Саки сказала, что ты здесь. Она попыталась переместить тебя, пока ты спала, но забрать смогла, а вернуть назад в твое тело – нет. Хозяин очень заинтересовался.

– Конечно, он интересуется, когда у кого-то беда, – огрызнулась я. Даже эти слова звучали надменно, как у императрицы Ханы. – Возвращайте меня назад, в мое тело.

Кочо молча глянул на Саки, и на миг показалось, что они пообщались без слов, в которых нуждаемся все мы. Потом Кочо поморщился.

– Саки думает, что не сможет.

– Что значит «не сможет»? Раз она посадила меня сюда, значит, может и вытащить.

– Нет, это не она. Она вообще тебя не касалась. Хозяин считает, что перемещение произошло в момент смерти и ты вошла в мертвое тело. Но он вернул ее величество к жизни, и ее душа не ушла, или, может, вышла и сразу вернулась, или… кто знает. Все это очень странно, и я не знаю, что говорить. Пойду за Кайсой. Возможно, она сумеет тебя вытащить, как вытаскивала из трупа.

Он поспешил выйти, оставив меня сидеть в молчании с императрицей Ханой. Присутствие императрицы внутри себя я ощущала гораздо сильнее, чем Ее когда-либо, – голос слышался громче, мысли отчетливее, а тело казалось тесным, как будто мы плечом к плечу сидели под одной кожей.

Я хотела встать и пойти за Кочо, но это оказалось выше моих сил. Все ныло. Не как болит рана, которую можно вылечить, и не привычной болью, когда помогает горячая ванна, – эта боль вгрызалась в каждый сустав, заставляла меня чувствовать себя старше своих лет.

«Не забывай, что это тело моложе твоего, госпожа Мариус».

Уж не знаю, напомнила ли она об этом для того, чтобы я не была такой грубой, или чтобы поняла, как мне повезло, – за сумбурным шумом мыслей я не могла различить намерений. Нити мыслей и слов императрицы сплетались с моими собственными, создавая хаос, гораздо худший, чем когда-либо от Нее. Постоянное раздражающее присутствие и насмешливый голос ни на миг меня не оставляли.

Ясные лиловые глаза Саки неотрывно изучали меня, наблюдали, как я справляюсь с новыми ощущениями. В ней горел тот же самый огонь, которым Знахарь заразил Кочо, ей нужны ответы, приносящие еще больше вопросов, – жажда знаний, такой же наркотик, как Пойло.

«Что за Пойло, о котором ты постоянно думаешь?»

При мысли, что придется рассказывать императрице про Пойло, я умолкла, как и смотрящая на меня девушка. Но стоило подумать о выпивке, и слюна увлажнила язык, я стиснула и снова разжала не принадлежащие мне кулаки, несмотря на боль в каждом суставе. Даже костяшки этих пальцев были жесткими, словно сломаны от удара.

Чем дольше Саки смотрела, тем сильнее я ощущала проходящее время. Кочо не возвращался. Моя комната совсем рядом. Даже если Кайса у Знахаря, неужели Кочо сбежал бы и…

Я поднялась, потрясенная тем, как слабы мои ноги. Они дрожали, как у впервые встающего новорожденного животного, и я рухнула бы, если бы Саки не подхватила меня за пшеничного цвета рукав. Императрица поддавалась оглушительной боли, пронзавшей ее колени, но я заставила их выпрямиться и устоять. Наконец, сочтя, что я удержу свой вес, Саки отпустила меня.

Боль притихла, но не ушла, и первый же шаг с соломенного матраса за секунду заставил меня усомниться в разумности этого действия. Однако Кочо все не возвращался. И мое дыхание из-за паники участилось куда сильнее, чем от боли в суставах.

– Почему так больно ходить? – сквозь зубы спросила я.

За кружением мыслей в голове я услышала ответ императрицы Ханы: «До сих пор так плохо не было даже в самые тяжелые дни. Я обычно могла с этим справиться, худший приступ длился не дольше, чем до полудня».

– Но что это?

«Я не знаю. Люди называют это болезнью императоров, но Торваш считает, что никакое человеческое заболевание не должно приписываться далекому суровому богу и что иногда плохое просто случается. И такие дефекты не всегда исправимы. Он сказал, что мое тело атакует само себя, а его знаний недостаточно, чтобы это остановить, можно только отсрочить тот день, когда я себя уничтожу».

Она говорила об этом смиренно, как о неизбежности, я передвигала наши с ней ноги к двери, а Саки молчала. Больно было так, словно я шла сквозь огонь, но я все же сумела удержать равновесие. Императрица Хана была ниже ростом, ее ноги тоньше, ступни меньше, а тело без привычной тяжелой груди не такое устойчивое. Но, концентрируясь на каждом шаге, я все же приспосабливалась к переменам и не шаталась. Почти.

Медленно шаркая, мы доползли до двери. Кочо ее крепко задвинул, чтобы сохранить утекающее тепло, и когда не мои руки ее открыли, холодный воздух ударил из коридора, как кулаком в лицо.

– Это просто нелепо, – проворчала я, пошатнувшись на негнущихся ногах. – Но должны же у богочеловека быть от этого какие-то средства.

«У него есть очень хорошее успокоительное. И еще кое-что, приглушающее боль».

– Проклятье, так давай пойдем и возьмем.

«Разве ты не хочешь сперва отыскать свое тело?»

В темном коридоре Кочо видно не было. И когда успела наступить ночь?

«Нет, госпожа Мариус, я не так глупа, как ты думаешь. Разговором о времени тебе меня не отвлечь. Твое тело. Отправляйся, найди его, дай мне умереть спокойно».

Мне едва удавалось сдерживать страх, но, надеясь, что она не заметит, я ответила:

– Ваше величество, вам пока никак нельзя умирать.

«Это не тебе решать, госпожа Мариус».

В коридоре ко мне присоединилась Саки с фонарем в руке и пошла со мной рядом, искать ответы.

Моя комната была темна, холодна и пуста. И ни Кайсы, ни Кочо, ни даже Лечати. Несмотря на молчание Саки, меня радовало ее присутствие – она рядом, она решительная и уверенная, и ее фонарь разгоняет тьму, еще более странную из-за тела, в котором я заключена.

Пытаясь не поддаваться панике, я вышла из комнаты, постепенно прибавляя скорость по мере того, как наши суставы разогревались. В главном зале, центр которого занимало огромное дерево, в свете фонаря Саки дождь падал пологом, напоминающим капли текущего золота. Я представить не могла, что такое возможно, но зловоние гниющих цветов стало тяжелее, чем прежде, и еще больше радужных лиловых соцветий, превратившись в бурую грязь, покрывали ступени. Я с опаской двинулась по ним вниз, цепляясь за перила пальцами, которые выглядели опухшими.

– У тебя есть хоть какая-то здоровая часть тела? – сначала я заговорила громко, но перешла на шепот, когда первые слова разнеслись по заполненному деревом пространству зала. – Твои волосы тоже болят?

«Ты всегда так язвительна и беспричинно жестока?»

– Это я-то жестока?

Императрица не отвечала, но ее мысли были полны недовольства и… боли? Разочарования? Это были неотчетливые проявления чувств, скорее смутные очертания, но от Нее я никогда такого не ощущала.

У подножия лестницы Саки пошла первой, освещая путь. Вокруг нас расплескалось неглубокое озеро, колыхавшееся от падающего дождя, заливая цветы и становясь их могилой.

Когда мы уже пересекли зал, за дождем послышались голоса. Я скорее двинулась к мастерской.

– Что он делает? – произнес за показавшейся в свете фонаря дверью голос Знахаря. – Как он узнал, где мы?

– Вероятно, кто-то за нами следил, – отозвался Кочо, куда более взволнованно, чем когда-либо раньше. Я ускорила шаг и прислушалась, надеясь уловить голос Кайсы – мой собственный голос. – Я не знаю, чего он хочет, – продолжил Кочо. – Но людей с мечами у него больше, чем у нас.

– А где Саки?

– Наверху, с императрицей и Ходячей смертью. Мне надо к ним вернуться, я сказал, что…

Я шагнула в освещенную комнату.

– Где Кайса?

– Саки, – произнес Знахарь, и в слепящем свете я лишь слышала его приближение. – Лечати ищет способ пробиться через осаду, чтобы ты могла добраться до Двери. Кажется, иеромонах недоволен сделкой и пришел пересмотреть ее.

– Среди ночи, – вставил Кочо. – С факелами. С мечами.

– Если Лечати найдет выход, забирай с собой Ходячую смерть номер три, – продолжал Знахарь, и, привыкнув к яркому свету, я вдруг обнаружила, что все три пары глаз направлены на меня.

Кочо прикусил губу и старался не встречаться со мной взглядом. Мне не нужно было читать его мысли, я и так знала, что его тревожит.

– Значит, Она сбежала?

Старик кивнул. Наступила тишина, наполненная одним лишь бесконечным дождем. Долго длившаяся надежда, которая привела меня сюда, утонула в панике, и, раздавленная всей тяжестью боли императрицы Ханы, я опустилась на пол и застыла в оцепенении, глядя на пылинки, скользящие в лучах света. Она ушла. Я ушла. Мое тело, единственное, какое я знала, сильное, крепкое, ловкое и здоровое, – исчезло. Я догадывалась об этом с той минуты, как Кочо вышел искать Ее, понимала, но признать не хотела – после всех этих лет Она победила и похитила мою плоть, а меня оставила нежеланным гостем в этой изломанной оболочке.

К шуму бури примешивались шаги, в комнату вбежал Лечати.

– Кажется, мы полностью окружены, – запыхавшись, сказал он. – Но, возможно, нам еще удастся выбраться через лунные ворота и сад, хотя если ее величество не в силах идти, это может оказаться…

– Никуда я не пойду без моего тела, – объявила я. – Она не могла уйти далеко. Я это чувствую.

И я правда чувствовала Ее, с уверенностью скалы, которую не могли разрушить ни паника, ни боль.

Лечати продолжил, как будто я ничего и не говорила:

– Если придется нести ее, это сильно усложнит побег и задержит в пути.

– Меня никто не понесет, потому что я не иду, – возразила я и для убедительности ударила его по ноге кулаком.

Молодой человек зашипел и схватился за пальцы ноги, балансируя, чтобы не упасть, и ругаясь на своем родном языке.

«Госпожа Мариус! Ты сейчас в моем теле, и хотя я, кажется, какое-то время вынуждена буду тебя терпеть, прошу помнить, что, глядя на нас, люди видят не вульгарную шлюху, а императрицу Кисии. Веди себя соответственно».

– Чушь собачья! – рявкнула я. – Пока я тут главная, буду делать, что захочу.

Вспышка гнева ослепила меня, и я не успела помешать императрице произнести вслух:

– Госпожа Мариус желала бы принести извинения за недостойное поведение, но не в силах сделать этого из-за некоторых проблем, поэтому я должна выразить сожаление от ее имени. Но, хотя я не одобряю ее манер, соглашусь с утверждением, что мы никуда не уйдем без тела госпожи Мариус. Подобное положение заставляет меня желать смерти более, чем моя болезнь. Уберите ее из моей головы.

Последнее было адресовано Знахарю. Он ответил, как обычно невозмутимо:

– Я пытался всеми известными мне способами водворить Ходячую смерть номер три назад в ее тело, но безуспешно. Саки тоже ничем не может помочь. Вероятно, вторая душа Ходячей смерти номер три неспособна преодолеть сдвиг, случившийся в момент вашей смерти.

– Значит, я опять должна чуть ли не умереть, чтобы избавиться от нее? – спросила императрица и поморщилась, поднимая нас на ноги.

– Нет, – сказал Знахарь. – Не «чуть ли. Вы действительно умерли. Но если мое предположение относительно механики странствий смерти верно, чтобы снова произошел переход, при смерти должен оказаться кто-то другой. И уйдет в то тело не госпожа Мариус, а скорее вы.

– Я?

– Да, поскольку это она – Ходячая смерть. Она может перемещать вторую душу из тела или в него, а вы – нет. Впрочем, это просто моя теория, и я очень надеюсь в дальнейшем ее проверить. Потому я прошу вас вместе с Лечати и Саки идти к Двери.

– Нет.

Он поднял точеные брови.

– Нет?

– Нет. Вы толкуете о возможностях и предположениях. И вы также допускаете возможность, что меня вышвырнут из моего тела и я окажусь в шкуре неизвестного человека. Это неприемлемый результат. Мы разыщем тело госпожи Мариус.

– Вы, похоже, решили, что это тема для обсуждения, – произнес скучающим тоном Знахарь, несмотря на то, что Лечати нетерпеливо переминался с ноги на ногу, постоянно оборачиваясь и глядя в глубину темного коридора. Он разинул рот, но не сказал ничего, а его хозяин ответил императрице Хане тем же властным императорским тоном: – Вы не можете здесь остаться.

– Да, вы правы, это не обсуждается, – согласилась она, и я упивалась триумфом, озарившим ей душу. – Остаться я не могу. Я иду искать тело госпожи Мариус, и никто меня не остановит.

Снова послышался топот бегущих людей. Знахарь посмотрел на вновь прибывших – двух служанок-кисианок, которых я уже видела в доме.

– Они во Дворе глициний, хозяин, – сказала одна.

– И еще одна группа в саду, – добавила вторая.

Их слова пробудили воспоминания – вымощенный камнем внутренний двор, залитый дождем и усыпанный опавшими лепестками. Я бежала под укрытием сплетенных ветвей, каждый шаг отдавался всплеском – таким громким, что кто-то непременно меня услышит, закричит, погонится…

«Костыли – это боль, но если ими может пользоваться Кассандра, то смогу и я».

– Она ушла через Двор глициний! – закричала я. – Кайса!

Одна служанка что-то говорила. Она умолкла, поглядела на меня и продолжила:

– Он требует вас, хозяин.

– Значит, я пойду, – сказал Знахарь. – Лечати, возьми Саки и…

– Но, хозяин, они нас окружили. Выхода нет.

Кто-нибудь другой выругался бы, однако Торваш лишь прищурился и сказал:

– Хорошо. Лечати, Кочо. Оставайтесь здесь с Саки и Ходячей смертью номер три. А я должен побеседовать с иеромонахом. Я вернусь, хотя, если этот дом больше не безопасен, нам придется уходить независимо от итога переговоров. Я не допущу, чтобы моим опытам мешали назойливые люди, раздувающиеся от неверно понятого ощущения собственной власти.

Прежде чем кто-либо успел возразить, Знахарь с той же уверенностью зашагал по коридору. Неужели он думает, что достаточно побеседовать с иеромонахом? Если этот человек потерял в Мейляне половину своего войска – а вероятно, и больше, – он не в духе и не примет ни в чем отказа.