Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 133 (всего у книги 341 страниц)

Алик – добросовестен, трудолюбив. Никто не смотрит, как он ходит по всему дому, занимается странной работой. Подбивает чердачное окно. Приколачивает разболтанную черепицу на крыше. Проверяет запоры на задней двери. Но и когда он с этим заканчивает, то продолжает работать. Убирается в комнатах, скоблит кухню. Отвлекает.

«Вживайся в личину», – повторяет себе Алик.

Эмлин спускается вниз, взлохмаченный, полусонный.

– Есть хочу, – говорит он. Одна из шести ранок заново открылась. Алик подносит парню чашку воды, усаживает на стул и прикладывает к надрезу алхимическую припарку.

– От Анны известия есть? – спрашивает мальчишка.

Алик собирается честно ответить, но вместо этого кивает и шепчет:

– Да. Она передала нам, что пора уезжать. – Это лишь полуложь – им полагалось немедленно покинуть Гвердон сразу после отправки послания. Уйти из-под катаклизма, а не ждать здесь пришествия богов. Не ждать раската ударной волны. «Ты вернешься, – уговаривал Алик шпиона, – дай мне вывести Эмлина и возвращайся назад».

– Мы опять поплывем на корабле Дредгера. Скорее всего, на запад, к Архипелагу. – Как можно дальше от Божьей войны.

– А твои выборы? – Эмлин посерьезнел. Потрогал надрез на лице и вдруг встревожился: – Это из-за меня? Я не стану…

– Нет, нет. Ничего подобного. Это приказ, приказ Анны. Разведкорпус нельзя ослушаться, верно? Но она велела нам прятаться, уходить тихо. Сумеешь?

Эмлин кивнул:

– Пойду собираться.

– Молодец, боец. – Эмлин соскочил со стула и побежал наверх. Двигался он беззвучно, даже на скрипучих деревянных ступеньках. Молодец, боец.

«Мы уедем ночью», – подумал он.

Но шпион старше Алика. Хладнокровнее и умнее. Алик всего лишь имя, улыбка, осанка. Несколько строк о прошлом, добрая горсть лжи. Вся его личность зыбка, как паутина – и пришпилена якорем к Гвердону. Все, кто знают Алика здесь. Он – порождение этого города.

А без этого якоря он так слаб, что шпион стряхнет его мигом. Сбросит ненужную маскировку. Он выскользнул через кухню, запер дверь за собой. С каждым шагом прочь от Джалех шпион все сильнее ощущал в себе себя. Он освобождался – но по-прежнему нуждался в маске. Еще не время шпиону выступать открыто.

Последним заданием Алика стала бочка в узком проулке. Он перекатил тяжелую емкость и загородил ею старый угольный желоб. Больше потайных выходов нет.

«Алик – это обуза», – решил шпион. «Вживаться в личину» для смертного разведчика хороший совет, но он зашел чересчур далеко. Создал поддельную жизнь, и поддельное имя стало чересчур настоящим. Пора с ним заканчивать.

«Уходи. Убей личину».

Алику пора присоединиться к Икс-84 и Сангаде Барадину. Мертвецам без могилы.

Итак, он заново стал священником, натянул через голову груботканую рясу, постарел и осунулся. Нет – у жреца старые кости, но их согрели события Фестиваля. Король ведь вернулся! Хранимые Боги пробудились от векового покоя! Священник должен почувствовать перемену. Он потрусил по аллее, тяжело дыша.

Священник бубнил себе под нос. Осуждал неверующих оборванцев и нечестивых карманников, пока карабкался по извилистым лестницам Нового города. Сверкая глазами, истово набожный, истово убежденный в своей безгрешности – «вживайся в личину», – он прошаркал по улице Часовен к постовому городского дозора.

– Я вам такое скажу, не поверите, – начал священник.

Эладора стоит под дождем, на мече в ее руках дымится кровь матери. Она закована в небесную сталь; вместо сердца пылает солнце, затапливает ее немеркнущим светом.

Из мрака появляются люди, вооруженные. Эладора узнает некоторых из них, лица из ее кошмара. Это те, кто нападал на нее в прошлый раз, на улице Семи Раковин. Они не говорят ни слова, но окружают ее, с оружием на изготовку, все же они опасаются подступать близко к святой. К ней.

Появляется еще один, одетый в церковную сутану. Жрец приволакивает с собой пленника, молодого парня, возраста цветочной девчушки. В другой руке священника длинноствольное ружье. «Снайпер, – делает вывод Эладора, – он подстрелил Тереванта». Жрец швыряет парня на землю и упирает тяжелое оружие ему в плечо. Эладора узнает и его – ее он тоже знает.

– Эладора Даттин! – кричит Синтер, и возглас срабатывает как заклинание. Боги покидают ее, не полностью, но этого хватает спустить ее на землю. Сломанная рукоять становится сломанной рукоятью. Ее одежда, как прежде, поношенные, запыленные платье с плащом, а не сияющие доспехи.

Синтер скалит щербатый рот.

– На охеренно тонком волоске все висело. Возблагодарим богов, что ставка окупилась сторицей. Вот это приз!

Он бросил взгляд на тело Сильвы.

– Пойми, эта кровь не на мне. Она на них. Это, черт подери, они наслали на нас заваруху. Боги. А я еще предупреждал твою мать со мною не связываться. Упертая баба. – Он пожал плечами. – Вылечи ее.

– Ч-ч-тт…

– Вы-ле-чи. – Его человек навел на Эладору пистолет. – Я видел, как врачевала долбаная Алина. Если смогла она, сможешь и ты. Остаточная благодать, так это называется?

– Я не умею.

– Она же твоя, сука, мать, – привел довод Синтер. – Попробуй. Пресвятая Милосердная Матерь, исцели пришедших к тебе за утешением, угу?

Эладора склонилась над телом матери. От пальцев исходил странный жар – и слова молитвы Милосердной Матери тут же впорхнули в сознание. Она произнесла их, и благодать потекла сквозь нее, теплая, медвяная. Раны Сильвы затянулись.

– Хорошего понемногу. – Синтер попытался отвести руку Эладоры, и ему едва хватило сил. Пришлось подналечь двумя руками, чтобы сдвинуть ее одну. – Не следует ей просыпаться и опять тут устраивать махач, согласна? Никому из нас этого не надо. Извини, пришлось поступить нехорошо, но какой у меня был выбор?

– В-в-вы и-использовали меня. – Эладора была заранее духовно уязвлена, открыта перед богами. Прежде она пропускала сквозь себя Хранимых. Синтер воспользовался этой связью, сыграл Эладорой, запутал ею богов. Выдайте ей меч самой Святой Алины, почаще приводите к матери – и вот с каждым днем у Эладоры все больше сходства с Сильвой. Достаточно, чтобы одурачить Хранимых Богов. «Охренеть, как они прекрасны, сердце мое замирает, – однажды сказала Алина, – и какие же они полудурки – так бы и врезала».

Неспособные разграничить Сильву и Эладору, боги поделили дар святости между ними – и Сильва ослабла достаточно, чтобы Синтер ее поверг.

– Ну да. Нельзя оставлять на свободе бешеную собаку. Нельзя позволять чокнутым бабам раздражать богов. Но, я клянусь тебе, ее пощадят, – заверил Синтер. Повысил голос: – Как там другие?

Подручные Синтера рассыпались по улице. Один возле Кари.

– Еще жива.

Другой у цветочной святой.

– Здесь тоже. Едва-едва.

– Так, эту тоже давай, – приказал Синтер. Они перенесли цветочную святую в ее перекореженной форме, положили рядом с бесчувственной Сильвой. Во второй раз Эладоре было труднее призывать силу, но она и с этим справилась. Цветочная дева охнула, задыхаясь, повернулась, и ее вырвало смесью крови, желчи и лепестков. В ужасе она уставилась на окруживших ее незнакомцев.

Синтер перетащил к ней парня, повалил возле девушки. Она потянулась было к нему, но сапог Синтера перегородил ей дорогу.

– Тупорылые сафидисты. Чутка повеет святостью, и вот они уже воображают себя избранными. – Он отвесил парню затрещину. – Значит, так, тупорыленький мой сафидистик. Отныне ты работаешь на меня! Не на нее! – Он махнул на неподвижное тело Сильвы. – На меня! На истинную Церковь. Ты понял?

Парень повертел головой. Неслышно прошептал кровавыми губами:

– Лжесвященник.

Синтер подал жест. Один из его людей провел кинжалом поперек горла парня. Опять кровь, алой, страшной струей. Эладора подалась вперед, пальцы ожгло целительными чарами, но убийца взялся за пистолет и поцокал языком. Она помнила его по улице Семи Раковин. «Тело Ванта подбросили люди Синтера», – заключила она. Ей хотелось поделиться открытием с Теревантом, но тот истекал кровью в нескольких футах от нее за стеной.

Синтер встал на колени возле девушки, сжал ей голову, заставляя смотреть, как умирает парень.

– Итак, родная, отныне ты служишь мне, усекла? Ты по-прежнему их святая, но работать будешь на меня. А ну, мразь, клянись небесной Матерью!

Она беспомощно кивнула. Эладора задумалась, заставят ли и ее приносить такую же клятву.

– Клянусь небесной Матерью, – произнесла цветочная святая, и Синтер ухмыльнулся выбитыми зубами.

– Милое дитя, – сказал он, целуя ее в лоб. – Помолись за меня. И за него помолись.

Эладора угрюмо сверлила жреца взглядом.

– Карильон я тоже должна вылечить. – Чувствовалось, как нить, соединяющая ее с хранимыми Богами, ускользает. Она бы могла побороться за эту связь и за силу, которую та влечет, но не забывала о безумии матери. Вот чем заканчивается этот путь.

– Вылечить Карильон? – эхом отозвался Синтер. – Не смей.

– Убить ее? – предложил стрелок.

Синтер поднялся, поглядел на горящие вдалеке башни.

– Последний раз, когда я попробовал, дело обошлось мне в два пальца, а она тогда еще не обрела полноценную святость. Нет, будем держать у себя живой, пока не поймем, как от нее безопасно избавиться. – Он громко обратился к своим людям. – Значит, так. Эту… – он ногой подтолкнул Кари, – на Чуткий. Посадить в глухую камеру, это важно. Для специальных заключенных. – Он покосился на цветочную святую: – Нашу новую сестру проводите в Обитель Святых, и пусть пребывает там. С надлежащими обрядами и подношениями. Покойного выбросьте в море, камней набейте, чтоб не всплыл. А мисс Даттин поедет обратно в свою келью, ладненько? – Он вынул пузырек, по виду как с ароматической солью, откупорил и посыпал на кроваво-измочаленную одежду Сильвы. Сильва дернулась, но не очнулась. То же самое он проделал с Карильон.

– В моего друга попала пуля. Он в доме, – сказала Эладора. – Прошу вас, пустите меня к нему.

Синтер выпрямился, покрутился по сторонам. Заглянул в дом и рассмеялся.

– Вот это да! Мы еще и беглеца нашли!

Еще двое Синтеровых подручных забежали в дом, забирать Тереванта.

– Что будем с ним делать, шеф? Отвезем обратно в посольство?

Синтер взвесил расклады.

– Не. Хрен этому дерьмовому Лемюэлю. Везите его во дворец, пусть Лиссада Эревешич с ним разбирается. Скажите, что это утешительный подарок.

– Меча Эревешичей с ним нет, – заметил один из подручных.

– Хватит уже с меня мечей, – сердито проговорил Синтер, пинком отшвыривая остатки меча Сильвы. – После них потом заметать задолбаешься.

Вынесли Тереванта. Он жив, но побелел, и его била дрожь. На землю сочилась кровь.

– Его тоже лечи, – распорядился Синтер.

Она послушалась. Что еще оставалось делать? Она могла попытаться призвать с небес райский доспех, вымолить благословение у Святого Шторма, но любая заминка – и ей конец, и она чувствовала себя опустевшей. Разбитой наголову. Она макнула пальцы в кровавую чашечку раны, ощутила твердую форму пули и сконцентрировалась. На этот раз сила текла значительно медленнее, неохотно, однако же действовала. От Эладоры устремился жар, и его плоть зашлась судорогой, противодействуя ей. Выталкивая обратно ее пальцы, пулю и все мелкие осколочки. Рана сомкнулась, осталось безобразное клеймо багрового шрама.

Она взяла предложенный Синтером платок, вытерла с руки океан крови. Почувствовала озноб и слабость.

Тереванта унесли в ночь. Вооруженные бойцы парами и тройками скрывались из вида. Сильву забрали. Цветочную святую окутали парчовой накидкой, и несколько с виду наемников, но распевавших хоровые псалмы, с почетом понесли ее по улице. Кари, в цепях, отправили противоположной дорогой к морю.

И так, пока не остались лишь Эладора, Синтер да стрелок с пистолетом.

Ей хотелось быть храброй, как Кари. Обрести силу, еще недавно бывшую с ней. Но дуло пистолета смотрело твердо.

Синтер поднял нож Кари, проверил баланс.

– И что нам теперь делать с вами, мисс Даттин? Этот пацан оказался безрассуден, и пришлось с ним покончить. Ваша мать была непослушной, и пришлось противопоставить ей вас, отвести милость божью в более… благоразумный сосуд. Не в радость мне такая работа. Лишь ради города стараюсь. Как, полагаю, и вы. – Он вздохнул. – Или вы тоже предпочтете упрямиться?

– Я… я…

– Будешь заикаться, прикончу.

Эладора сглотнула:

– Вам по-прежнему нужен Келкин. Вам нужен Келкин больше, чем когда бы то ни было – ведь если на выборах победит церковь, то кто будет управлять городом? Вы? Или марионетка из Хайта?

– Нужен – громкое слово, но… верно, с твердой рукой и знакомой харей многое протечет куда проще, – сказал Синтер. – Сможешь его привлечь?

Она посмотрела ему в глаза и соврала:

– Да.

– Милая девочка. Дай-ка мне меч.

Он взял у нее рукоять Алины обратно. Протер ее, поцеловал, засунул под сутану.

– Отнесу назад в Обитель Святых, – известил Синтер. – А тебе, думаю, хватит разума, чтобы, в конце концов, туда не попасть.

Синтер нагнулся и сорвал несколько цветов, по воле чуда проросших из лужи крови. Их стебельки переплелись, образуя живое кольцо. Венок. Корону.

– Да осияет тебя благословение Фестиваля, дитя. Возрадуйся. Урожай обещает быть добрым.

А потом он ушел, оставив ее одну под дождем. Вдалеке полыхали башни.

Глава 35

Этой ночью, когда шпион шел обратно к дому Джалех, небеса охватил пожар. Горел Новый город.

«Неужели наконец они здесь?» – подумал шпион. У порта собиралась толпа, но все глазели на пылающие башни, один шпион подбежал к перилам причала, всматриваясь вдаль над темной водой. Нет – на Мысу Королевы без перемен. Никакой суматошной активности, никто не разбегается по боевым постам. Город не находится под ударом – по крайней мере, со стороны внешнего захватчика. Его жертвоприношение не запоздало.

Алик отправился бы туда. Алик захотел бы помочь. А жрецу лучше исчезнуть, он передал страже все, что им надо знать. Он снял жреческую рясу и забросил ее в море.

Как маску напялил на себя личность Алика, но теперь она казалась растянутой и неудобной. Двигался он неуклюже, из голоса пропал нужный ритм. Все равно ночью никто не заметит.

Под видом Алика шпион поспешил на пожар, пробежался теми же улицами, по каким хромал священником. Влился в поток горожан, устремившихся бороться с огнем. Сквозь толпу проталкивались повозки алхимиков, везли баки с противопожарной пеной. Шпион залез на один из баков, оттуда помогал направлять пожарных. Сколачивал народ в бригады. Раз за разом он кидался в горящие здания, вытаскивал бедолаг из огня. Раз за разом исчезал в дыму. «Ему вообще плевать на свою жизнь», – восхищенно перешептывались зеваки.

Он проработал всю ночь. Позднее скажут, что под предводительством Алика были спасены сотни людей, что без него пожар стал бы куда худшим бедствием. Что он боролся за спасение Нового города.

Перед рассветом стало похоже, будто пошел снег. Он остановился, пытаясь понять, не чудо ли это.

Потом прикоснулся к одной из снежинок, и та раскрошилась, вместо того чтоб растаять. Это падал пепел – пепел с тысяч сгоревших предвыборных плакатов.

Барсетка нашла шпиона в перепачканной сажей толпе. Для скорости она неслась навстречу ему на четвереньках. Задыхалась от волнения.

– Алик! Стража! – подвывала она и никак не могла отдышаться среди дымного чада. – Кто-то донес! Джалех. Укрывает опасных святых.

Алик не стал бы мешкать. Алик не знает, что случилось, но верит другу, поэтому бросился бы бежать. Он бы как можно скорей помчался под гору через узкие улочки, до дома Джалех. Поэтому так же поступил и шпион, пусть действия Алика и не выходили у него столь естественно, как прежде. Он не мог лететь стремглав во всю прыть – если бы он в самом деле успел спасти мальчика, то это все бы испортило. Нет, он прибежал как раз вовремя, чтобы чуточку опоздать.

Дом Джалех кишел упырями. Будто взгляду открылись черви из-под перевернутого камня. Упыри сновали в дверях и окнах, принюхивались к земле, невнятно бормотали друг с другом. Когда над городом поднялось солнце, они заскулили и отступили прятаться в тенистые закоулки. От них несло подземельем. Это не молодняк с поверхности, как Барсетка; тут собрались упыри среднего возраста, десятилетиями не видевшие света дня. И вот они здесь. Городской дозор тоже здесь. В лице солдат с огнестрельным оружием – они придавали процедуре законный статус.

Джалех спорила во дворе с громадным рогатым упырем. Старейшиной – гораздо крупнее, старше и сильней своих сородичей. Шпион догадался, что это владыка Крыс. Это был односторонний спор. Не только потому, что отвечал рогач через ту же Джалех, а скорее, судя по его односложным ответам. На чем бы она ни настаивала, он отклонял все требования, пожимая плечами.

Даже издали шпион ощущал его неимоверную силищу. Чувства этого создания выходят за предел доступности любых смертных. Эти желтые глаза видят то, что должно оставаться невидимым.

– Алик, тебе надо самому поговорить с ним! Меня он не слушает! – увещевала его Барсетка.

Старейший упырь встрепенулся. Пронес свою массивную тушу мимо Джалех, вытягивая длинные ноги с копытами. В один шаг перемахнул садик перед домом, выходя прочь на улицу.

– ЭТО ЕЩЕ КТО? – проговорила Барсетка, но из ее рта исходил чужой голос. Она сощурилась, долгую минуту изучала шпиона.

«Отвадить», – решил он. И заявил:

– Я – кандидат от промышленных либералов по этому округу. – Нашел в кармане заляпанную золой листовку, подсунул к лицу Барсетки: кто бы сейчас ни смотрел ее глазами, он увидит пунктирный рисунок. – Я требую объяснений, что вы делаете с моими избирателями?

…и тогда страшное внимание спало, и Барсетка стала собой.

Старейшина-рогач расхохотался. Вспрыгнул на конек крыши и пропал среди дымоходов.

– Алик, тебе надо сходить к господину Келкину! Ты же теперь промышленный либерал, они тебя выслушают. – Барсетка в панике всплеснула руками, когти прорвались сквозь кружевные перчатки.

Нетвердой поступью приблизилась Джалех, бледная, трясущаяся. По руке с драконьей чешуей текла кровь из раны.

– Они забрали полдома. Арестовали всю мою паству. Упыри с городской стражей. Всех моих благословенных жильцов.

– Эмлин?

– Он… они почуяли его. Вломились в вашу комнату. Он пытался бежать, выбраться через подвал, но его поймали. Забрали.

– Куда?

– В порт. Его повезут на остров Чуткий.

В лагерь для задержанных святых. Шпион возликовал – его жертва принята! Маховик пришел в движение! Теперь паутину судьбы не порвать. Торжество шпиона предопределено.

Но в этот миг торжества он отвлекся.

И тогда о себе заявил Алик. Алик, чей живот свело, а сердце застыло в смятении и страхе. Алик, который думал и действовал быстрее шпиона.

Тот Алик, который затряс Барсетку за плечи.

– Арестуй меня!

– Что?

– Я совершил ошибку! Скажи им, что учуяла святость! Скажи все, что угодно! Посади меня к ним в лодку, живее! Арестуй меня!

Лодка со святыми отчалила от пристани под сторожкими взглядами упырей и дулами городского дозора. Этим утром к Чуткому курсировала не только она одна. Белые барашки еще дюжины судов расчеркивали воды бухты.

Алик сидел у борта, под присмотром упырей. Святые жались друг к другу на середине палубы. Одни молились богам слишком далеким – не услышат. Другие молились тем богам, что вообще не почешутся. Алик видел в нескольких футах сутулую фигуру Эмлина – на голову парню надели колпак, а руки связали путами из резиноподобной алхимической слизи. Алик нарочито громко потребовал у стражника одеяло от утреннего холода, чтобы мальчик знал, что он здесь.

Шпион отступил. Он забрался глубоко внутрь Алика, спрятался в некой темной расселине его сознания. Оттуда покамест наблюдал и ждал. Временно ожила шпионская личина, маска пока шевелится по собственной воле.

На парах алхимического мотора лодка понеслась через гавань, лавируя мимо отмелей, мимо громадных сухогрузов, мимо барок и шхун, чьи убранные паруса ждали, пока их снова натянут. В стороне лежит остров Статуй; по левую руку – ядовитая пустошь острова Сорокопутов.

Впереди – одинокий средь открытых вод остров Чуткий.

Лодка была вынуждена обогнуть остров, чтобы подойти к пристани. Встают отвесные утесы из серого камня, поверх них белеют стены старой крепости. Шпион рассмотрел и другие постройки, поновее. На тонких металлических опорах прожекторные или, может, сторожевые вышки. За стеной крыши новых сооружений. Маленькие блиндажи, предохраняемые против неприятельского колдовства, – их пушки направлены в глубь суши, к тюрьме.

И был еще небольшой каменный зуб, тот, что шпион уже видел с палубы корабля Дредгера. Одинокая скала поднималась из моря в четырех сотнях ярдов от берега. Теперь там установлена какая-то машинерия, ее соединяли с главным островом толстые трубы и кабели, увитые водорослями. Некоторые ее компоненты совсем новенькие; техники в костюмах гильдии алхимиков копошились среди скал, как крабы. На лодку они не смотрели, занятые работой.

Их суденышко со святыми пристало к недлинному причалу и высадило своих невольных путешественников. Алик старался держаться поближе к Эмлину, но их разделила охрана, выстроив привезенных попарно, будто они дети на школьной экскурсии. Эмлин дрожал, но не вырывался и не спотыкался, когда его вслепую погнали от причала. Они со шпионом не раз обсуждали, что делать в случае, если за ними явится городская стража. Бежать, если сможешь. Терпеть, если надо. Мальчик готовился вынести многие беды.

Упыри не вылезали из лодки. Они забились в тень, одни глаза голодно мерцали. На причале ждала телега, двое охранников остались ее разгружать и бросали содержимое упырям. Оно сочными шлепками приземлялось на палубу, и упыри алчно в нем зарывались, принимая свою гнусную оплату мясом святых.

Неужто шпион обрек Эмлина на ту же судьбу?

Шагая под конвоем по крутой узкой тропе от берега к воротам крепости, Алик безмолвно поклялся самому себе и мальчишке: «Я тебя отсюда вытащу».

Когда они прошли в ворота, стражники расчехлили и надели противогазы, но заключенных такой любезности не удостоили. Их ввели в то, что раньше было широким внутренним двором, а ныне самой странной из виданных Аликом тюрем. Зарешеченные спереди камеры располагались дугой в три четверти круга.

Занято было меньше половины камер, и, судя по всему, узники размещались случайно. Северный конец дуги почти полностью пуст, притом в южной части кое-где сидели и по трое. В центре двора стояла круговая сторожевая башня с множеством зеркальных окон – наблюдала за открытыми просмотру с фасада камерами. Пока солнце поднималось над краем форта, окна сверкали до слепоты.

Веретенообразные металлические мачты, похожие на наблюдательные вышки, с толстыми маковками наверху, были раскиданы по двору. Их провели мимо одной, и до Алика вдруг дошло, зачем охрана надела маски. На этих каркасах крепились какие-то распылители, они шипели над двором тонкими струями пара. Мысли шпиона резко налились свинцовой тяжестью. «Похоже, успокоительное средство, – решил он, – чтобы не допустить нужной для творения колдовства и чудес концентрации воли». Утомление веяло и оседало на нем гуще копоти ночных пожаров.

Стража провела их мимо зеркальной башни к скоплению низких, временных построек. Внутри началось оприходование. Писарь – из-под маски торчали усы – досматривал каждого новоприбывшего святого, заполнял формы и карточки – и назначал номер камеры. Не все заключенные подходили под ту классификацию, какой писец, видимо, пользовался, таких отправляли в предварительное задержание. Наверно, ложно-положительные. Бывает, упыри улавливают не тот запах.

Рогатого старейшины и духу тут нет. Вообще никаких упырей. Нет, заведение по-больничному закрытое, рожденное замыслом алхимиков и архитекторов. Алик даже самую малость расслабился. Здесь следуют протоколу, подчиняются бюрократической галочке. Вертятся предсказуемые шестеренки большого механизма. А шпион поднаторел в управлении механизмами. Упырь его пугал, да, а эти – простые смертные.

Эмлин шел по очереди впереди него. Мальчику определили камеру, следующую по номеру за отведенной другому задержанному у Джалех – той самой старухе с глиняными образками. Писарь приказал охране проявлять к Эмлину повышенную бдительность, и его вывели из помещения, будто при почетном карауле.

Пришел черед Алика.

– Какой бог?

– Никакого.

Возникло некоторое замешательство и заминка – на него не было въездных документов. На другой стороне острова находится инспекция, где ставят на учет всех новопоселенцев Гвердона, но он по прибытии увильнул от проверки. И в этом был далеко не один. А когда он указал на то, что является кандидатом в парламент от промышленных либералов, то усугубил общую неразбериху. Кончики усов, торчавших на виду, уныло поникли.

– Я требую свидания с сыном, – настаивал он.

– Не сейчас.

Вскоре его забрали отдельно от всех и повели по двору назад, предоставив еще раз взглянуть на необычное обустройство новой части тюрьмы. Он увидел, в какую камеру посадили Эмлина и что по соседству с ним заперли поклонницу Кракена.

Неожиданно странное узилище обрело смысл. Отсеки располагались по компасу. Святых рассаживали по клеткам в зависимости от направления, если смотреть от Гвердона. Северу не соответствовало никаких узников, так как богиня Грены мертва, а у Хайта святых нет. На северо-востоке сидело лишь несколько, так как Хайт жестко подавляет богов в Варинте. Всего ничего и на востоке – пока что немного народу перебралось в Гвердон из Лирикса, значит, из тех краев маловато святых. Однако южная часть дуги переполнена. Блаженные из Ишмиры, из Севераста, из Маттаура. Все осиянны одним и тем же братоубийственным, кровожадным пантеоном.

Когда боги близятся, растет мощь их святых.

Это не просто тюрьма, это флюгер.

Прибор для определения передвижений в занебесье.

Старая часть тюрьмы, вокруг срединного двора, была когда-то фортом – туда-то шпиона и привели. Толстые каменные стены. Узкие окна-бойницы. Щит над дверью отодран – интересно, какой божий знак или вельможный герб некогда там висел? Внутри прохладно и как-то заброшенно. Они прошли мимо кладовых с припасами, ящиков с запчастями для машин, резиновых шлангов, скрученных, будто кишки, баллонов с неизвестным газом для выхолащивания души. Здесь использовались только комнаты на внутренней стороне галереи: те, что напротив, выходят на море и совсем сырые. Зелено-черные наросты плесени расползались по рамам выломанных дверей.

Охранники свели его вниз, в более старомодный застенок. Ни тебе просматриваемых камер, ни зеркальных башен. Темница для обычных узников, с рядами решеток. В нишах, где раньше горели факелы, нынче установили эфирные лампы, но, по сути, эти камеры не обновлялись века. Шипел усыпляющий газ в трубе, протянутой по потолку коридора, вне досягаемости заключенных за решеткой. Медные раструбы выдыхали струйки газа в каждую камеру.

– Вам придется побыть здесь, пока мы запросим ваше дело с материка, – сказал один из стражников в масках. С ноткой извинения. – В других местах острова небезопасно. Я принесу одеяла и чего-нибудь поесть. – Он кивнул на другие занятые камеры. Еще два арестанта – один бодрствует, другой без сознания. – С этими не разговаривать. На вопросы не отвечать.

Шпиона закрыли в камере. Здесь тесно и холодно, но не так скверно, как в некоторых, где он побывал.

Когда тюремщики ушли, он принялся за осмотр своих новых владений. Небольшие нары. Горшок для нужды. Малюсенькое окошко, высоко и на внутренней стене. Если встать на горшок и потянуться, то лишь вершка не хватит, чтобы выглянуть во двор. Прутья решетки старые, но прочные; некоторые либо недавно заменили, либо заново залили раствором, поэтому сомнительно, что таким путем возможно сбежать. Равно как и солидный с виду замок трудновато открыть без ключа. Он прижал голову к решетке и попытался рассмотреть другие камеры вдоль коридора. Одна в конце не пустует. Там заперта молодая женщина, лежит без сознания на койке. Лицо у нее забинтовано и густо намазано целебной мазью.

Другого заключенного с этого угла шпиону толком не видно. Только пара рук с тонкими пальцами лежит на решетке. Грязных и очень бледных – этот товарищ по несчастью давно уже не видел солнца.

– Эй, ты там? – подал голос шпион. – Ты кто?

Другой заключенный отозвался протяжно и мягко:

– Я знал, что прежде, чем настанет конец, она вернется ко мне.

– Кто? Она? Ты ее знаешь?

– Это Карильон. – Кулаки арестанта вдруг с остервенением сжались, словно он сворачивал чью-то шею, потом обмякли. Он тоже вдавился в решетку, и шпион немного разглядел черты его лица. Моложавый мужчина, худой как жердь, спутанные волосы падают на резкое лицо, кустистая борода.

– Зови меня Алик. А тебя как звать?

– Не знаешь, сколько сейчас времени? Скоро зазвонят колокола? – спросил в ответ заключенный.

Шпион обладал таким талантом – всегда умел отслеживать время. Сейчас около шести. Вот-вот на берегу начнут бить церковные звонницы.

– Шесть часов, вроде того.

Узник отступил назад. Шпион слышал его частые вдохи, все быстрей и быстрей, будто бык собирается…

Что было мочи узник кинулся на решетку, швырнул на прутья все свое тело. Застонал – удар вышиб воздух из легких. Бледная кожа содралась о прутья и набухла кровью. Арестант тяжело осел на пол, с минуту полежал, потом поднялся и опять лениво привалился к решетке, будто ничего не случилось, будто он вовсе не пытался только что проломить камеру одной лишь отчаянной, грубой силой.

Тонкая улыбка, приветливый взмах.

– Я – Мирен.