Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 240 (всего у книги 341 страниц)

Капитан Энеас протянул мне ножны, молчаливое предложение мира.

– Тебе нужно кое-что тут увидеть, – сказал он, словно и не видел, как блестят слезы облегчения на моем уже залитом дождем лице.

Не надеясь на собственный голос, я, ни слова не говоря, схватилась за ножны и вытянула из грязи сперва одну ногу, потом другую. Они с хлюпаньем освободились, и вместе с ними столько грязи, что их вес увеличился вдвое, но теперь я была на воле, а капитан Энеас даже не попытался обнажить клинок. Вместо этого он кивнул в ту сторону, откуда слышалась песня смерти, и поплелся вверх по отрогу.

Подъем на еще один склон истощил мои последние силы.

«Нужно вернуть мое тело, – сказала я, когда мы подходили к пологой вершине. Даже мысли звучали запыхавшимися. – Невозможно так продолжать».

Императрица Хана ничего не ответила.

Капитан Энеас с хмурым видом остановился на вершине холма, дожидаясь, когда я присоединюсь к нему. Полный слякоти овраг как река огибал отрог, оставался лишь небольшой участок твердой земли, словно перепонка на лягушачьей лапе. Кто-то выстроил на нем хижину – три полурассыпавшиеся стены, а над ними крыша для защиты хранившихся там инструментов или еды.

Капитан Энеас бегом спустился по склону к хижине и, не дожидаясь меня, скрылся внутри. Неуклюже прихрамывая, я бегом последовала за ним и, спустившись со склона, присоединилась к нему под обвисшей крышей. Содержимое хижины вынесли, осталось только несколько жалких снопов соломы. На один было накинуто одеяло, из открытого мешка рядом рассыпалась какая-то еда, а посреди пола валялась начатая резная поделка.

В глубине хижины стоял ящик, присыпанный сверху соломой – достаточно, чтобы укрыть от случайных взглядов, но не оттого, кто знает, что искать. Я дрожала от противного холода и прилипшей к коже мокрой одежды.

Капитан Энеас поманил меня к ящику, за который Лео был готов убить.

– Хочешь знать, как Лео Виллиус воскресает из мертвых?

– Да.

Мой сиплый голос привлек внимание капитана, но я только пожала плечами в ответ.

– Те, кому я режу головы, обычно за ними не возвращаются.

– Он и не возвращался.

– Нет, вернулся. Он сам взял мешок с головой у меня из рук.

Капитан смахнул солому с длинного ящика и приподнял крышку. Ничего оттуда не выпрыгнуло, но мое сердце заколотилось так, будто это произошло. Я не двигалась, пока капитан не кивнул, приглашая приблизиться.

Первой я увидела руку на неокрашенной ткани, как у тела в вечном покое. Как у тела в гробу. Взгляд метнулся к его лицу, и я похолодела от ужаса. Там был Лео. Точно Лео – его кисти с тонкими пальцами, острый нос, мягкие губы в полуулыбке и пустые глаза, всегда равнодушно смотревшие куда-то вдаль. И сейчас они так же пристально смотрели на потемневшую крышу, словно и не подозревая, что мы здесь.

– Он не…

– …мертв? – закончил капитан Энеас. – Нет. Если желаешь убедиться, можно проверить пульс.

Я убила так много людей, но сейчас не могла заставить себя прикоснуться к этому телу. Но мне было и незачем. Его грудь спокойно и ритмично вздымалась и опускалась, как в глубоком сне.

– Если он не мертв, почему лежит здесь и таращится в потолок? Или это… это новое тело, на случай, если избранный умирает?

– Нет, – сказал капитан. – Это Лео Виллиус. Тот, кого ты встретила в Кое. Тот, кого ты убила там несколько недель назад. А еще он тот, кто погиб от руки левантийца. Вот ты – Ходячая смерть. У тебя две души в одном теле. Лео же… он нечто противоположное.

Когда мы с Кочо пили чай в ту ночь в моей комнате, он упоминал о чем-то подобном. Об одной душе, рожденной в двух телах. Противоположность мне. Но это…

– Сколько тел?

– Одетта Виллиус родила семерых младенцев. Все на одно лицо. Я в то время был новобранцем, но присутствовал при этом. После этого я уже не мог бросить службу. За молчание хорошо платили.

– Почему?

Капитан Энеас опустил взгляд на неподвижное тело Лео Виллиуса.

– Почему? Семеро одинаковых детей, вот один из них… – Он кивнул на ящик. – Это выглядело греховно. Положение церкви в то время было слишком непрочным. Это могли использовать против нее. Шестерых детей решили отослать, пусть растут в другом месте. Одного оставить и воспитать как сына. Я присутствовал при их рождении, и поэтому именно я увез из города этих шестерых.

Он провел рукой по глазам, словно враз постарев от воскресших воспоминаний. Как преступник, облегчающий на суде душу.

– Из шести, отправленных с нами, пятеро были нормальными крикливыми младенцами, досуха высасывали кормилиц и засыпали, убаюканные тряской кареты. А шестой… – Капитан не смотрел больше на неподвижную фигуру в ящике. Его взгляд был прикован к крыше, по которой молотил дождь. – Он всегда был таким, даже во младенчестве. Он не разговаривает. Не двигается. Если еду подносят к его губам – ест. Ходит, если повести за руку. Его тело живое, но в нем нет… нет…

– Души.

Императрица Хана заговорила моими губами, а когда я попробовала отойти, ее ноги словно приросли к грязному полу.

«Нам не следовало сюда идти, – сказала я. – Надо было искать мое тело. Что бы это ни было, нас это не касается».

Императрица шагнула вперед, обхватила себя руками, наклонилась над неподвижным молодым человеком.

– Вероятно, шесть – предел того, на сколько частей способна разделиться душа, – произнесла она. – Торваш должен знать.

– Знахарь? – в свою очередь насторожился капитан Энеас. – Без сомнения, этот человек знает… знает все, что только возможно, об этом конкретном Лео Виллиусе. За него он выменял вас. Вас обеих. Знахаря пригласили изучать этих семерых мальчиков, когда вокруг них начало происходить что-то странное. Он не взял плату золотом, драгоценностями или землей. Он хотел лишь получить один экземпляр. С тех пор Септум был с ним. Я даже не ожидал, что о нем так хорошо позаботятся.

– Септум?

– Они сами придумали себе имена. Дуос остался и рос как доминус Лео Виллиус. Унуса, Треса, Кватра, Квина, Секстуса и Септума отослали.

– А я убила доминуса Лео Виллиуса? В смысле, настоящего, Дуоса?

Капитан угрюмо покачал головой.

– Сомневаюсь. Они все одинаковы, у них общие воспоминания, и все узнают то, что знает каждый из них, прямо в тот момент, когда это происходит. Они как один человек, живущий в семи телах, – один разум, семь тел. Они – одно целое. Твоей жертвой мог быть любой из них, и тебе никак не заметить разницы. Кроме Унуса. В нем есть нечто… большее, что-то особенное. Это трудно объяснить, но ты поняла бы, если бы его увидела. И знала бы, будь это он.

Капитан переступил с ноги на ногу, не сводя глаз с Лео, которого называл Септумом.

– Ты его боишься.

Он по-прежнему смотрел в пол где-то у моих ног.

– Сам иеромонах его боялся.

Но ведь я прошла долгий путь рядом с Лео, и как могла противилась необходимости его убивать. Он был сыном знатного человека, не знающим тревог и наивным, малость странным и ужасно раздражающим. Но не злым. Не страшным. Во всяком случае, не тогда.

– Значит… – Я помолчала, стараясь облечь свою мысль в слова. – Значит, кем бы ни был тот, кого я убила, он вовсе не ожил?

– Нет.

– Он мертв.

– Да.

– А тот, которого в Мейляне зарезали левантийцы?

– Мертв.

– Что случается, когда они умирают?

Капитан Энеас опять промолчал, лишь едва заметно пожал плечами в ответ. Он не знал. Разумеется, он не знал. Нельзя просто взять книгу и найти на это ответ. И неудивительно, что Торваш захотел его получить.

Я опять посмотрела на лежащего в гробу Септума. И он посмотрел в ответ. Не на покосившуюся деревянную крышу, на меня. Прямо на меня, тем же ясным и пронзительным взглядом, который его братья использовали как оружие.

– Проклятье!

Капитан Энеас отшатнулся, изрыгая длинную вереницу красочных женавских ругательств.

– Вот дерьмище! – заключил он, сделал еще шаг назад и с раскатистым грохотом уронил крышку ящика. – Проклятье! – капитан округлившимися глазами глядел на меня. – Он никогда не делал так раньше.

– Никогда?

– Никогда.

Мы с капитаном Энеасом смотрели так друг на друга еще несколько секунд, показавшихся мне целой вечностью. Мне не стоило идти сюда, надо было настоять на своем и двигаться на север, догонять удравшую в моем Богом проклятом теле Кайсу. Надо было бежать без оглядки, со всех ног.

«Но теперь уже слишком поздно. Нужно выбираться отсюда».

– Пора уходить, – согласилась я вслух. – Ведь все они уже узнали, что мы сейчас здесь? Как и то, что мы вместе.

– Да. Да, они знают. – Капитан Энеас зашагал от стены к стене, разворачиваясь в подсохшей грязи. – Проклятье! – снова рявкнул он, пробегая пальцами по вымокшим волосам. – Нужно уходить. Вы должны помочь мне его унести.

– Почему бы просто не прикончить его, а потом сбежать?

Капитан изумленно вытаращился на меня, челюсть у него отвалилась. Он, похоже, этот вариант не рассматривал. Но взглянув на ящик, покачал головой.

– Нет. Септум, возможно, единственный способ остановить Лео.

– Что значит «остановить»?

– Он… Ты была права, говоря, что он не остановится в Кое, но только не ради Чилтея. Его святейшество вернулся за Септумом, потому что знал – Лео разыскивает этот ящик. Иеромонах намеревался не подпускать Лео Виллиуса к Знахарю, чтобы тот… каким-то образом не сделал его сильнее. Он надеялся… – бормотал капитан, расхаживая взад-вперед. – Он был уверен, что внезапно проснувшийся интерес других Лео к поиску Септума означает… означает, что это пустое тело для них почему-то опасно. Оно их слабость. – Капитан Энеас остановился и обернулся ко мне. – Ваше величество, если не хотите обнаружить, проснувшись однажды утром, что Лео Виллиус – правитель и бог всего, что было когда-то вашим, умоляю вас помочь мне.

– Я помогу, – сказала императрица. Мне пришлось заставить свое сознание взять над ней верх и добавить: – Но как же насчет моего тела?

«Мы должны, Кассандра, – сказала императрица. Это единственная возможность спасти мою дочь. Спасти Кисию».

«И какое мне дело до Кисии?»

«Тебе нет дела ни до чего, но ты в моем теле, а я умираю. Дай мне сделать это. Дай исправить хоть часть того, что я натворила, прежде чем я уйду».

Ее слова пробудили страх, который я старательно подавляла, но он возвращался вместе с терзавшим меня вопросом. Что случится со мной, если это тело умрет?

Стоявший у выхода капитан впился в меня взглядом, чтобы я не отважилась отказаться, словно напоминая о том, что он мог оставить меня тонуть в грязи. Мне плевать на долги, однако императрица права. Лео хочет заполучить Септума, значит, нельзя его отдавать – тому Лео с безумным взглядом, который совсем недавно пытался нас убить.

Я скрестила руки на груди и сердито взглянула на капитана – лучше так, чем признаться, что императрица права. Признать, что я боюсь здесь умереть.

– Хорошо, я помогу, – согласилась я. – Но ты должен сказать «пожалуйста».

Губы капитана дрогнули в настороженной улыбке.

– Неужели?

– Должен. Вечно все забывают про вежливость.

Его улыбка превратилась в гримасу.

– Хорошо, госпожа Мариус. Пожалуйста. Мне нужна ваша помощь.

– Так и быть, помогу. Идем.

Глава 29
Мико

Гребень воткнулся в колтун, и горничная цокнула языком. У меня не было времени искупаться, и она просто стерла кровь, как сумела, а министр Мансин постоянно ее подгонял. Он ворвался вихрем, подбирая разные предметы и снова бросая их как попало. Расхаживая туда-сюда передо мной, он спросил:

– Вы помните все это?

Он говорил о Бахайне и левантийцах, о войне и возмездии, о том, что значит быть кисианцем в душе. Слова омывали меня потоком, но я могла думать только о невидящем взгляде Дзая и распухшем торчащем языке. А теперь сидела в его комнате, в его мантии, и на рассвете мне предстояло выступить перед армией, которая готовилась увидеть совершенно другой спектакль.

Мансин остановился.

– Ваше величество? Вы меня слушаете?

– Нет, – отозвалась я, поднимая голову, и горничная снова дернула меня за волосы. – Нам нужен Оямада.

– Это опасный план, ваше величество.

– Гораздо опаснее будет попробовать обойтись без него, – ответила я совершенно ровным тоном. – Вы сказали, что император Кин создал для народа легенду, в которую все с готовностью поверили, но ему это удалось лишь потому, что его уже желали слушать. Никто из этих солдат не станет слушать меня, но Оямаду выслушают.

Министр пожевал губу.

– В ваших словах есть правда, но вряд ли он скажет что-либо в вашу пользу.

– А я думаю, что скажет. Сколько у меня времени?

Он выглянул в окно, где зарождающийся рассвет окрасил ночное небо, истерзанное огнями пожара.

– Немного.

С этими словами он вышел, оставив меня на попечение горничной. Ее руки дрожали, когда она перевязывала мою рану на руке, но с каждым мгновением к ней возвращалось самообладание. Я позволила нарядить меня в драгоценности, сделать прическу и расправить на плечах мантию императора Кина, а когда я хотела положить конец попыткам меня накрасить, она обратилась к министру Мансину, чуть не расплакавшись. Одного взгляда в зеркало было достаточно, чтобы я сдалась. Выглядела я ужасно. Несмотря на все усилия горничной, темные круги под глазами, всклокоченные волосы, лицо измученное и бледное. Я столько дней бродила по Кисии без нормальной еды и отдыха, что исхудала и вымоталась. Мне нужно было поесть. Поспать. Изгнать воспоминания о лице мертвеца. О ребенке, который должен был стать императором.

Будет еще время его оплакать. Я говорила те же слова о моем брате. О матери. О Рёдзи. Сколько еще жизней мне придется оплакать, когда у меня будет время наконец-то передохнуть? Остановиться.

Горничная снова цокнула языком и тончайшей кистью нанесла вокруг моих глаз косметику. Снаружи постепенно вставало солнце, и пути назад не было.

Вскоре по дому раскатилось эхо шагов, и министр Мансин вернулся с лордом Оямадой. Тот выглядел почти так же скверно, как я, растрепанный, в крови и бледный, не считая ожогов от чая на лице, но вошел он, расправив плечи и сжав кулаки, хотя его руки были крепко стянуты в запястьях.

– Где Дзай? – спросил Оямада, когда Мансин подтолкнул его к циновке передо мной.

Я наклонила голову с такой царственностью, что даже матушка гордилась бы мной.

– Император Дзай умер.

Лорд Оямада промолчал, только посмотрел на мою мантию и прическу, а потом в окно на встающее солнце.

– Понятно, – наконец сказал он. – И теперь меня казнят.

– Мы могли бы вас казнить.

Он поднял брови, и в каждой морщинке сквозило презрение.

– Могли бы? – Он носил свою гордость как маску, прикрывая горе, как я прикрывала свое. – Ваша болтовня о союзе и раньше на меня не подействовала, а после убийства моего внука и подавно.

С моего языка пытались сорваться объяснения и оправдания, но я их проглотила. Это была бы слабость, непозволительная для императрицы. Меня научил этому Кин на одном из своих уроков тем вечером в Кое, накануне возвращения Танаки. Урок пятый – никогда не проси прощения. Боги никогда не ошибаются. Хотя сейчас это был не самый важный его урок.

Урок третий: найди, в чем их слабость.

Я думала, что именно этим до сих пор и занималась, но недооценила Оямаду. Я не привыкла к любви со стороны родственников.

– Я хочу почтить Дзая и продолжить править от его имени, – сказала я. – Хочу дать всем понять четко и ясно: он был сыном и наследником императора Кина, а я, его сестра Мико Ц’ай, намереваюсь отомстить за его смерть и смерть его отца, восстановив их империю. Ваша семья займет в ней достойное место.

Лорд Оямада с подозрением посмотрел на меня, плотно сжав губы, чтобы не выплеснуть горе и ярость. Повисла тишина. Горничная суетилась над прической.

– И ваши чувства, – наконец начал он, подавив первый порыв, – не должны выглядеть поверхностными или фальшивыми для любого, кто увидит вас на троне в Мейляне.

– Да, если все поймут, что светлейший Батита действовал незаконно. Тогда, как и сейчас, я вмешалась, лишь чтобы защитить Кисию.

Его губы изогнулись в ухмылке, но хотя я не сомневалась, что он хочет швырнуть мне в лицо все мои промахи, он этого не сделал. Как и не отклонил мое предложение.

– Мы растеряли чувство единства, – сказала я, не дождавшись ответа. – Не только половина севера склонилась перед левантийцами, но и юг раздроблен на фракции. Дзай терял доверие. Кин потерял Бахайна еще до того, как чилтейцы перешли границу. Мы должны быть умнее. Обязаны. Император Кин раскалывал нацию. Моя мать раскалывала нацию. Мой брат… – Слова застряли у меня в горле, и я их проглотила. – Даже Дзай раскалывал нацию. У меня есть шанс быть такой, какими не смогли стать ни Отако, ни Ц’ай, но я – единственный выживший член императорской семьи. И если за моей спиной будут стоять хозяин юга и министр с севера, быть может, генералы и солдаты прислушаются ко мне.

– А то место, которое вы предлагаете мне, предусматривает ли оно, что я буду закован в цепи, когда не пляшу на сцене?

– Нет. Я сказала, что буду чтить своего брата Дзая и его семью. Если вы желаете того же, то я предлагаю вам встать рядом со мной, а не против меня.

Он ухмыльнулся, но снова помедлил с ответом. И пока тянулась пауза, его ухмылка превратилась в гримасу, и он отвернулся, отдавшись своему горю. Оно иссякло так же быстро, как и появилось, и я не могла не отдать ему должное за то, что у него есть сердце.

– Я предпочел бы, чтобы вы никогда не рождались, ваше величество, – наконец произнес он – без злости, как будто говорит о погоде. – Кисия была бы лучше без вашей матери, жаждущей уничтожить императора Кина. И без вас и вашего брата, гнилых потомков изгнанного безумца.

– Вы правы, – сказала я, когда он со вздохом закончил. – Моя мать, несмотря на все ее заверения в любви и чувстве долга, это худшее, что случилось с империей. Но мы не можем изменить то, что уже сделано, можем лишь всеми силами постараться создать нечто лучшее, нечто большее, чем мы сами. Даю слово, лорд Оямада, что я буду править самозабвенно, ради блага Кисии, а не ради собственного блага. Но для этого мне нужна ваша помощь.

Стоящий за его спиной Мансин нахмурился, но не стал прерывать ни мои заверения, ни молчание Оямады. А тот погрузился в раздумья, пожевав губу, и я снова ждала его ответа. Прошло не так много времени с тех пор, как он пытался меня прикончить, а теперь я взывала к его чести, чтобы спасти ему жизнь.

В конце концов он уставился на меня с прищуром.

– Вы назначите меня министром правой руки?

– Да.

– Вы позволите мне разослать всем объявление о восхождении на трон Дзая и о его происхождении? Даже на север?

– Да.

– Вы позволите мне создать более… почетную историю его смерти?

Я вспомнила мертвые, вытаращенные глаза мальчика и заставила себя прошептать:

– Да.

Я предложила ему должность, на которую ставят только доверенных людей, предложила его внуку и семье достойное место в истории, а лорда Оямаду по-прежнему терзали раздумья. Я уже начала подозревать, что он слишком глуп и потребует то, чего я не смогу ему дать, ведь золота и земли у него уже было достаточно, и я затаила дыхание. Наконец он выплеснул последнее требование:

– И вы не выйдете замуж без моего согласия?

Я и не думала о замужестве, и хотя мне хотелось огрызнуться и сказать, что я выйду, за кого пожелаю, я проглотила эти слова. В Кисии всегда были императоры, а не императрицы. И поэтому тот, за кого я выйду замуж, получит больше власти в качестве консорта, чем любая жена императора имела до сих пор, просто потому, что он мужчина. Опасения лорда Оямады были вполне обоснованны.

– Да, – наконец ответила я. – Я хочу, чтобы народ сражался за Кисию. И не поставлю это под угрозу.

Лорд Оямада повернул голову, чтобы взглянуть на стоящего рядом Мансина.

– И при этом дочь вашего министра левой руки будет замужем за левантийским императором? Должен сказать, я удивлен, как безмерно ее величество вам доверяет, Рё.

Меня пробрал холодный пот. Сичи. Сичи, обещанная моему брату. В последний раз я видела ее в купальне к югу от Полей Сами, когда она умоляла меня поделиться информацией. Сичи, которую мы считали погибшей, вышла замуж за человека, объявившего себя императором Гидеоном э’Торином. Светлейший Бахайн – ее дядя. Неужели в тот день в купальне она уже знала? И просила поделиться информацией, потому что мы стояли на пороге пропасти, о которой я и помыслить не могла?

Мучаясь сомнениями, я заставила себя не смотреть на Мансина. Он безупречно служил Кисии и пошел против Батиты ради защиты империи. Если бы я перестала служить Кисии так, как считал нужным Мансин, ополчился бы он и против меня? И мог ли заговор Бахайна проникнуть так глубоко?

– То, что он выдал мою дочь замуж, только дает мне дополнительные причины находиться здесь, – холодно отозвался Мансин. – Я должен ясно показать, что это моя дочь предала империю, а не я. Я сражался с левантийцами. Боролся против них. И выжил.

Оямада ответил лишь легкой улыбкой и наклоном головы, это было больше похоже на издевку, чем на согласие.

– Ухмыляетесь, лорд Оямада? – сказал Мансин. – Но я помню то, что позабыли все южане. Всякий раз, когда мы позволяем кому-либо пересечь границу и забрать наши земли, возникает новый и опасный прецедент. Тот самый прецедент, который использовали чилтейцы, чтобы отхватывать все больше и больше нашей земли каждый год. Если Кисия без борьбы смирится с правлением варваров, захватчики будут приходить снова и снова. Нас сочтут слабыми, готовыми к завоеванию, и наши границы и земли никогда не будут в безопасности. Быть может, здесь для вас это и несущественно, потому что это мы, северяне, сражаемся и умираем, чтобы защитить нашу землю, но только позвольте левантийцам сохранить за собой север, и ваши семьи и традиции всегда будут в опасности, какими бы мирными ни были намерения Гидеона э’Торина. А я буду сражаться за нашу страну и готов отдать за нее любого своего ребенка.

Невозможно возразить на такую речь, но пыл Манси-на успокоил самый сильный мой страх, хотя и не стер сомнения.

– У нас мало времени, ваше величество, – с легким нетерпением добавил Мансин, когда ни один из нас не ответил. – Солнце уже встало. Генералы собрались.

Оямада улыбнулся одними губами.

– Тогда освободите меня, чтобы у генералов не создалось превратного мнения о происходящем.

Мансин посмотрел на меня, ожидая подтверждения. Я кивнула, он разрезал путы на руках Оямады и позволил ему встать. Тот лишь насмешливо поклонился и вышел.

– Он вонзит вам нож в спину при первой же возможности, – сказал Мансин.

– Значит, не следует предоставлять ему такую возможность.

– Нужно избавиться от него как можно скорее.

И снова мысли о Дзае застряли в голове, как еда в горле, и я не смогла ответить. Я произносила речь не для того, чтобы временно переманить Оямаду на свою сторону. Если мы хотим победить левантийского императора, которого поддерживает светлейший Бахайн, нужно оставаться едиными.

* * *

Сегодня солдаты южных батальонов рассчитывали сражаться с левантийцами. Они собрались принять смерть или обрести славу в попытке вырвать Мейлян из рук захватчиков. Они не ожидали, что увидят со склона холма, как горит их город.

Лорд Оямада приказал всем собраться перед каменным постаментом в местном храме. Именно здесь, только в другое время, в другой жизни, они могли бы стоять, чтобы посмотреть на мою казнь, прежде чем идти на битву, однако все получилось не так, как планировалось.

Пока снаружи собирались солдаты, я стояла внутри храма и боролась с рвотными позывами. Я прижала руки к животу, обхватив затейливый узел на алом поясе – алом поясе Дзая. Алая мантия Кина выглядела на Дзае огромной, хотя ее и переделали в срочном порядке. А мне была как раз, как будто я рождена для нее, вот только я не могла перестать думать о словах Дзая – что Кисии нужен лидер, а не император. Меня глодал страх. Страх, что я, как и любой другой человек с императорской кровью, уже потеряла актуальность, во мне нет нужды, меня можно заменить. Страх, что я зазря так упорно боролась и так много потеряла, потому что вовсе не нужна Кисии.

Когда к массе солдат вышел лорд Оямада, они застыли и притихли.

– Как все вы знаете, – начал он, перекрикивая ветер, – левантийские трусы спалили город, лишь бы не встречаться с нами на поле боя. Но вы не знаете, что они так отчаянно пытались подорвать боевой дух нашей армии, что подослали наемного убийцу к императору. И с тяжелым сердцем мне приходится объявить, что убийца сделал свое черное дело. Мой внук Дзай Ц’ай, император Кин Второй, мертв. Убит левантийским убийцей.

Ветер попытался унести возмущенные крики, но они все равно прогремели громом. Что бы ни думали генералы о Дзае, поступок левантийцев их разъярил. Они не только объявили левантийца императором, но еще сожгли столицу и убили единственного выжившего сына императора Кина.

– С императором простятся со всеми почестями, – сказал лорд Оямада, когда гул толпы чуть затих. – Но, даже оплакивая потерю, мы должны двигаться вперед. К счастью, прежде чем город подожгли, Рё Мансин, министр левой руки императора Кина, сумел сбежать из тюрьмы, убив множество левантийцев, и сейчас он здесь, с нами, чтобы сражаться с нашествием варваров.

Его слова приветствовали радостными выкриками, а я медленно выдохнула, и страх отступил. Мансин много лет был министром левой руки, его любили в армии, и все же я беспокоилась. Теперь мне осталось беспокоиться только за себя.

– Варвары забрали его дочь и насильно выдали ее замуж за своего лжеимператора. – Толпа возмущенно загудела, преувеличенный драматизм спектакля явно пришелся солдатам по душе. – Но нас не обманешь, и мы не будем их терпеть из-за кражи одной женщины, из какой бы семьи она ни была.

Его слова распалили благородную ярость солдат и настроили в нашу поддержку, но у меня щемило сердце из-за Раха, и я гадала, сколько еще левантийцев похожи на него и вовсе не варвары, а просто воины, оказавшиеся вдали от дома. Но сейчас не было места для подобных нюансов, нам нужны были солдаты, готовые сражаться, и я стиснула руки в ожидании своего выхода.

– Они думают, что ослабили нас, – произнес лорд Оямада, все сильнее повышая голос. – Думали, что могут сжечь наш город, убить императора, и мы отступим, позволим им захватить нашу землю, но они ошибались! Мы рождены и вскормлены под снегом и бурями, на каменистых равнинах, продуваемых жестокими морскими ветрами. Кожа южан толще, чем звериные шкуры, и мы не склонимся перед грохочущими копытами чужеземных всадников. Пусть левантийцы и убили единственного выжившего сына императора Кина – они не убили его дочь. – Он переждал, пока стихнут крики, и добавил: – Я, лорд Оямада, министр правой руки, присягаю на верность императрице Мико Ц’ай, последней живой наследнице императора Кина, и обещаю, что все вместе мы изгоним мерзких захватчиков.

– Я, лорд Рё Мансин, министр левой руки, – выкрикнул Мансин над гулом голосов, – присягаю на верность ее величеству императрице Мико Ц’ай, воительнице.

Я могла остаться на месте. Могла спрятаться за алтарем или найти заднюю дверь и сбежать, пока все отвлеклись. Могла… Но не имела права.

Я выдохнула и шагнула вперед, прежде чем успела опомниться. На свет, под полные ожидания взгляды солдат, заполнивших двор. Люди в последних рядах явно не слышали речь Оямады, но его слова все равно распространились, потому что настала тишина. И я встала перед ними, благодаря ветер за то, что развевает мои волосы и одежду и скрывает дрожь от армии, готовой принести мне присягу. Оямада хорошо сыграл свою роль. Теперь очередь за мной.

Я разомкнула губы, но слова не шли. Кто-то закашлялся. Я столько раз мысленно повторяла слова, но все равно не могла произнести ни одного. Столько людей можно спасти, просто отдав север и встав в оборону за рекой, но так мы никогда не освободимся от левантийцев, чилтейцев или честолюбивых замыслов светлейшего Бахайна, никогда снова не станем единым целым, и Кисия ослабнет, теряя кусочек за кусочком, и в конце концов исчезнет совсем. Ради их детей и внуков, ради пока еще неясного будущего солдаты должны отдать жизни.

Среди уроков Кина не было ничего на такой случай.

– Кисия не смирится с правлением варваров, – сказала я отвратительно тонким и дрожащим голосом, и ветер тут же унес слова. – Кисия не допустит нарушения своих границ. Я – дочь императора Кина Ц’ая, и, как и мой отец до меня… – Я позволила себе слегка улыбнуться, потому что только я знала, о каком отце идет речь. – Я стою перед вами и готова биться за империю. За нашу империю.

И тишина. Ветер раздувал мою мантию и выбил локоны из тщательно уложенной прически с драгоценными шпильками. На моей шее тоже висели драгоценности, восполняя отсутствие короны Хиана. В нескольких шагах от меня стоял Мансин в доспехах и с мечом на боку – настоящий воин, так нужный нам сейчас, а меня представили как богиню, потому что Кисией всегда правили боги, а не люди, не существа из плоти и крови, которые живут и умирают, любят и ненавидят и сражаются до последнего вздоха, как предстоит каждому из этих солдат.

Я выдернула из прически шпильки и бросила их внимающей толпе. А когда сорвала с шеи ожерелье, один мой министр охнул от ужаса, но никто не пошевелился и не заговорил, а я шагнула к краю постамента.

– Я не бог, – прокричала я под завывания ветра и шепот. – Я человек из плоти и крови, такой же, как вы, с сердцем, которое кровоточит, и душой, которая в ярости. – Я взялась за изящный узел на поясе и продолжила: – Я хочу сражаться, чтобы Кисия снова стала единой. Целой. Сильной. Сражаться за Кисию, которая гордо выстоит перед всеми захватчиками, Кисию, за которую сражались наши предки. – Я развязала узел, и пояс в моей руке затрепетал на ветру, как флаг. – Сила не только во мне, но и во всех вас, – вскричала я и скинула алую мантию. Теперь я стояла перед ними не в императорских одеждах, а в обычной выцветшей рубашке и штанах. – Сила в каждом, кто возьмет в руки оружие и будет сражаться за Кисию, потому что без вас Кисии не станет.

Я сделала два шага к Мансину. Взялась за рукоять его меча и вытащила его, подняла к небесам под ликующий гул солдат, от которого и сама воспарила.

– Я буду сражаться за вас, если вы готовы сразиться за меня. Буду сражаться за ваши семьи, за вашу землю, вашу безопасность и свободу, за народ Кисии. За богатых и бедных, за горожан и крестьян, за женщин, детей, купцов и ткачей, я буду сражаться за всех них. Вы со мной?

Их оглушительные крики наполнили меня ликованием, и на это мгновение я и впрямь стала богом.