Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 301 (всего у книги 341 страниц)

– Коко! – Всего на миг Эдо с облегчением улыбнулся. А потом его лицо посуровело, а губы сжались в тонкую, мрачную линию. – Слава богам, ты здесь. Генерал Мото не пускает меня внутрь и не удосужился объяснить, почему город гудит от разговоров о доминусе Виллиусе.

– Я же сказал, юноша, не о чем беспокоиться. Если он в городе, его скоро обнаружат и схватят.

– Чушь, – ответил Эдо с таким свирепым видом, что любо-дорого глядеть. – Вы отказываетесь впускать меня, потому что я верен истинной императрице и вы вместе с узурпатором что-то скрываете.

– Вас занесло, юноша. Я не впускаю вас, потому что вам следует выполнять свою задачу совсем не здесь. На встречу с его величеством приглашены жители Симая.

Эдо плюнул на камни под ногами Мото, и на лице генерала вспыхнуло раздражение.

– Как вы любезны, – протянул он.

– Генерал Мото! – сказала я. – Как императрица Кисии приказываю вам и вашим солдатам посторониться и дать нам пройти, иначе мне придется сместить вас с должности.

К несчастью, Мото был из другого теста, нежели генерал Русин, а может, ему было наплевать, что подумают о нем те, кто наблюдает за перепалкой.

– Боюсь, я не могу это сделать, – ответил он. – Я подчиняюсь приказам его императорского величества…

За его спиной шаркнули быстрые шаги, он умолк и развернулся, машинально вытаскивая меч. Но при виде спешащего ко мне доминуса Виллиуса я тоже вытащила бы клинок. Не дожидаясь приказа, солдаты Мото преградили открытые ворота, чтобы схватить бегущего священника. Охваченному паникой доминусу Виллиусу, похоже, было всё равно.

– Нет, стойте! – Я подняла руку, чтобы помешать им. – Стойте! Это не он.

– Не он? – ухмыльнулся генерал Мото.

Солдат приставил клинок к горлу священника и наконец остановил его.

– Не он, – повторила я, спрыгнув с седла на твердую землю, к новым проблемам. От триумфальной победы над генералом Русином не осталось и следа. – Это его близнец Унус. Верно?

Молодой человек с лицом чудовища кивнул, переводя дыхание и каждые несколько секунд оглядываясь на дворец. Если кто-то и преследовал его, то, вероятно, не хотел показываться на глаза. Может быть, настоящий доминус Виллиус? Цели его пребывания в Кисии с каждой минутой выглядели все более запутанными.

– Скажите, за вами гонится брат? – спросила я как можно мягче, вспомнив, что Кассандра и ее вторая душа постоянно защищали этого человека. – Он здесь?

– Да-да, он здесь, – сказал он, так дико озираясь по сторонам, что я видела только белки его глаз. – Он получил почти все необходимое, чтобы стать богом.

– Богом, – повторила я, проигнорировав усмешку генерала Мото. – Ваша вера здесь ничего не значит. Скажите, как это поможет лорду Мансину осуществить свои планы и зачем Лео Виллиусу нужна Сичи?

Молодой человек судорожно вдохнул, как будто пытался набраться мужества вместе с воздухом, но на выдохе лишь рассмеялся.

– Вы имеете в виду супругу Вельда с двумя голосами и императора Мансина, возглавляющего совместную экспансию Кисии и Чилтея?

Совместная экспансия Кисии и Чилтея. Слова прозвенели ударами колокола, и я окаменела. Генерал Русин высмеял предположение, что чилтейцы отдадут землю в качестве возмещения ущерба. Если бы он только знал, что вскоре Мансин и доминус Виллиус потребуют у них всю страну! Ее Девятка точно не отдаст без борьбы. Это будет долгая, кровавая война, которая может закончиться нашим полным разгромом, и все ради амбиций Мансина. И каких! Сколько времени он стремился к этой цели, уничтожая в своих жерновах всех, кто стоит на пути? Сын печально знаменитого генерала-предателя совершил величайшую измену.

Стоя в тени симайского дворца, я увидела всю глубину собственной наивности. Какой подарок я ему преподнесла, когда в первый раз попросила о помощи, и как умело он играл мной, разрабатывая за моей спиной свои планы. Он двигал фигурки по доске, даже когда земля уходила у нас из-под ног. Он включил в свои замыслы и Эзму. Оправился от катастрофы со свадьбой, использовал любую возможность, чтобы убрать меня с пути, расчистить дорогу для восхождения на самую вершину власти в империи. Но если он хочет удержать трон, ему придется в последний раз переступить через меня.

Я зло посмотрела на генерала Мото.

– Вы можете помешать мне войти только одним способом, генерал. Убив меня. Выбор за вами.

31

Рах

В угасающий костер посреди лагеря подбросили дров. Принесли две палки, опалили их концы в пламени, чтобы они почернели, и расчистили как можно больше места на главной площади города, подвергшегося нападению изнутри. Большинство кисианских солдат, похоже, уже прошли, но довольно много осталось, напоминая о том, что нас вообще не должно здесь быть.

Посреди суеты стояла Эзма, сцепив руки за спиной, и с легкой улыбкой наблюдала за приготовлениями. Заклинатель Джиннит часто так стоял, глядя, как я занимаюсь повседневными делами, всегда готовый сделать резкое замечание, если я допущу хоть малейшую ошибку. «Безжалостная обрезка дает лучшие цветы», – говорил он, и я вдруг подумал, что, наверное, Эзму учили так же. Ломали так же. В груди забились слабые крылышки жалости, но было уже поздно.

Амун с мрачным лицом протянул мне палку, которая станет жезлом говорящего.

– Ты точно этого хочешь?

Йитти задавал тот же вопрос перед моим поединком с Гидеоном, целую вечность назад, и тогда моя убежденность была так же сильна, как сейчас. Я был рад, что не утратил внутренний стержень.

– Нет. Но если не я, то кто?

Амун поморщился.

– Она же заклинательница.

– Изгнанная заклинательница, у которой нет никаких прав. У нас нет королей, ты забыл? – Я взял палку. – Что бы ни случилось, позаботься о Дзиньзо ради меня. Мне пришлось оставить его в роще к северу от города.

Амун со всей серьезностью кивнул.

– Конечно.

Все было готово, говорить больше не о чем, и он отошел к остальному гурту – странной смеси левантийцев из разных мест, с разными клеймами и некогда разными предводителями.

Пространство вокруг костра разверзлось зияющей пастью, и только Эзма продолжала улыбаться.

– Ну что, пойдем? – сказала она, указывая на костер почерневшей палкой.

Несмотря на жар огня, камни оказались холодными. Я уже не мог вспомнить, когда последний раз мне было тепло, когда холод не леденил суставы и не затуманивал разум, когда я находил приятной прохладу камней, прижимаясь к ним кожей. Сидеть напротив Эзмы было малоприятно, подо мной был только холодный, твердый камень, впивающийся в усталые лодыжки.

Выйдя в ширящийся круг, Амун откашлялся.

– Мы призываем богов обратить к нам свой взор, вдохнуть мудрость в уста тех, кто поведет нас, и силу в сердца тех, кто должен избрать верный путь.

Перед моим поединком с Гидеоном эту традиционную молитву произнесла Йисс эн’Охт, но здесь, в этом далеком городе, где я сидел перед левантийкой, угрожавшей будущему левантийцев, слова казались почти смешными. Как будто кому-то из богов не наплевать на всех нас.

Закончив, Амун отступил назад и слился с безликой толпой. Внезапная тишина туманом обволокла слух, я различал только далекие звуки города.

Эзма триумфально воздела свой жезл говорящего в небо, и по гурту пронесся удивленный ропот. Как бросивший вызов, я имел право говорить первым, а она его украла, произнеся:

– Этот человек, Рах э’Торин, хорошо известен большинству из вас, но тем, кто его не знает, я скажу: он изгнанник, который раз за разом не справляется с обязанностями предводителя. Он был смещен со всех постов, дарованных ему вашей доброй волей, и разрушил все попытки восстановить справедливость, которую вы заслуживаете. Учитывая всё это, тот факт, что он сидит здесь и бросает мне вызов, несомненно, говорит о его безумии.

Она опустила палку и поправила костяной головной убор. Наблюдающие Клинки молча переваривали ее слова, как и предписывалось нашими обычаями.

В этой тишине я поднял свою палку, кипя гневом.

– Я вам не нравлюсь, – сказал я, не сводя глаз с Эзмы. – У всех вас есть причины не любить меня и не желать следовать за мной. С тех пор как ступил на берег моря Глаза, я совершил немало ошибок и признаю это. Из-за моей приверженности старым традициям множество моих Клинков погибло, даже не дойдя до Мейляна, где я бросил вызов Гидеону, который всеми силами старался построить будущее для всех вас. Но когда я спас его от Отторжения, объявленного Эзмой, я помешал не справедливости, а ненависти. Дело в том, что ваша заклинательница лошадей ненавидит всё левантийское. – Эзма фыркнула. – Она ненавидит демократию наших гуртов, ограниченность власти гуртовщика и отделенность заклинателя от гурта. Она ненавидит наш образ жизни и наших богов и стремится изменить всё, что делает нас теми, кто мы есть.

Я не закончил и не опустил палку, но Эзма снова подняла свою.

– Чем ты можешь доказать…

Горстка Клинков за ее спиной зашепталась, вынудив Эзму поморщиться и опустить палку, торжествующая улыбка исчезла с ее лица. Я не знал, кто из Клинков встал на защиту правил, и не мог никого различить в толпе, но в сердце затеплилась гордость за то, что даже здесь, даже сейчас некоторые из наших устоев еще сохранились и каждому позволено выражать свои мысли.

Рука, державшая жезл, задрожала от напряжения, и я продолжил:

– Чем я могу доказать, что ты ненавидишь все левантийское? Ты знала о Гостях, таких как доминус Виллиус, залезавших в головы наших гуртовщиков, и ничего не сделала. Ты придерживаешься верований, настолько противоречащих нашим устоям, что тебя изгнали навеки. И ты находишься здесь, играя в войну с кисианцами и чилтейцами, только чтобы собрать все силы и вернуться на родину с собственной армией, завоевать свой народ во имя чилтейского бога. – По толпе пронесся потрясенный ропот, и Эзма снова подняла жезл, но на этот раз подождала, потому что я продолжил: – Я никогда не считал себя идеальным, но могу дать слово, что не хочу никого вести за собой, не хочу завоевывать свою родину, а только мечтаю вернуться домой, а для этого у нас должен быть дом, в который можно вернуться.

Я опустил палку, пальцы так судорожно вцепились в нее, что я не был уверен, смогу ли их разжать. Позади нас Клинки переходили на ту или иную сторону костра, принимая решение – решение, которое еще могло измениться, поскольку Эзма, широко открыв глаза, держала палку поднятой.

– Теперь я все понимаю, – произнесла она, скорее с ужасом в голосе, чем оправдываясь. – Все точно как с Гидеоном. Я должна была заметить признаки раньше, так же как с бедной Дишивой, когда доминус Виллиус все больше завладевал ее сознанием.

– Это ложь! – Сквозь толпу пробился Ясс эн’Окча и ткнул в Эзму пальцем. – Дишива заключила сделку с чилтейцами ради земли в уплату за то, как они обращались с нами, и, продав ее кисианцам, ты уничтожила все наши шансы и погубила ее. Так ты отплатила ей за самопожертвование.

Ропот усилился, в такой необычной ситуации правила поединка снова нарушились. Несколько Клинков зашипели на Ясса, как раньше на Эзму, но тот не дрогнул. Указав на меня, он продолжил:

– Рах э’Торин меня бесит, и я не хочу видеть его своим капитаном, но, клянусь всеми богами, он единственный, кто пытается спасти нас от самих себя.

Вслед за Яссом в круг вышел Деркка и потянул его за крепкую руку, но с тем же успехом он мог бы пытаться выкорчевать дерево. Вокруг гудели разговоры, и ученик Эзмы ничего не мог сделать, чтобы вернуть поединок в прежнее русло. Эзма засмеялась.

– Чилтейцы дадут нам землю? – сказала она, опуская палку и прижимая ладони к щекам. – То, что кто-то может в это поверить, лишь доказывает, что разум Дишивы полностью захвачен, так же как и разум Гидеона до нее. – Эзма поднялась на ноги и воздела руки, обращаясь к гурту. – Никто не даст нам того, что мы хотим. Никто не даст будущего, которого мы заслуживаем. Его нужно взять. Его нужно защищать, особенно когда враг приходит к нам в знакомой личине, чтобы забрать его у нас. – Она указала на меня. – Однажды он уже попал под чары доминуса Виллиуса, и повел Клинков на смерть, и сражался вновь и вновь, чтобы защитить величайшую победу доминуса Виллиуса от правосудия. То, что Гидеон э’Торин еще жив и до сих пор действует нам во вред, можно объяснить только поступками Раха, совершенными по приказу доминуса Виллиуса.

Я вскочил, все правила поединка были позабыты в нарастающем хаосе.

– Ничто из сказанного мной не идет на пользу доминусу Виллиусу и никак не могло исходить из его уст. – Я широко развел руки. – Его даже здесь нет!

– Почему же, он здесь, – произнесла Эзма так тихо, что Клинкам пришлось замолчать, чтобы услышать ее. – Он прошел здесь за несколько минут до твоего появления. И направлялся во дворец, несомненно, чтобы поговорить с Дишивой.

Ужас от этих слов пронесся по толпе, откуда-то раздался голос:

– Он убил Птафу без вызова!

– И Ретту, когда вчера пробрался в ворота!

Эзма молчала, и гул усиливался, к списку моих прегрешений добавлялись новые имена.

– У меня не было выбора! – выкрикнул я, поворачиваясь к толпе лицом. Некоторые Клинки подбирались поближе. – Иначе они убили бы меня. Каждый левантиец имеет право защищать свою жизнь!

– Ты хотел сказать, жизнь Гидеона!

Я на мгновение закрыл глаза, желая отгородиться от мира. Все постоянно возвращалось к Гидеону, его неудаче и моей неуместной преданности. Он слишком дерзко мечтал и слишком сильно старался, а потом у него не хватило сил, чтобы сдержать Лео.

– Гидеон здесь ни при чем! – крикнул я, хотя вряд ли это было правдой. – Я бросил вызов вашей заклинательнице, потому что она собирается завоевать степи для чужеземного бога. Будете ли вы сражаться с ней и уничтожать свой народ? Неужели выберете еще более неудачный путь, чем когда доверились Гидеону? Неужели вы ничему не научились?

Подобно проповеднику-темпачи, Эзма воздела руки к небу, взывая к богам.

– Вечно у тебя на уме Гидеон, а на языке – доминус Виллиус. – Ее голос прорвался сквозь шум толпы. – Твои дикие истории так же удивительны, как вера Дишивы в щедрость чилтейцев! Мой народ! Не поддавайтесь злой магии, что творится перед вами. Рах э’Торин идет туда, куда ведет Гидеон, он отдал свою душу человеку, который хочет разрушить наше единство, наше будущее. Я – заклинательница лошадей, почитаемая среди левантийцев, избранная за силу характера и мудрость ради того, чтобы указывать путь, когда никто не может, чтобы принимать самые серьезные решения и направлять наши шаги…

– Тебя изгнали! – крикнул я, но мой голос утонул в гуле, наполовину гневном, наполовину одобрительном.

Некоторые Клинки в толпе уже не обращали на нас внимания, начав спорить между собой. Мой план был так прост и должен был закончиться спокойным, взвешенным решением каждого человека, и вот как все обернулось. Гидеона не было рядом, но мне хотелось сказать ему: «Я же говорил, надо было просто проткнуть ее».

– Видите этот разлад? – продолжила свою проповедь Эзма, глаза ее оставались широко раскрытыми и дикими. – Ему виной только этот человек. Он воплощение раскола в наших душах, посланный сюда, чтобы отвратить нас от цели, и он не остановится, пока доминус Виллиус не подчинит всех нас своей воле, пока не обратит друг против друга, и никто уже не вернется домой. Ни один левантиец не может чувствовать себя в безопасности, пока мы не избавимся от его влияния. Рах э’Торин угрожает самой сути левантийского образа жизни и должен быть уничтожен, изгнан не только из нашего гурта, нашей земли и сердец, но и из нашей боли. Боли, которая должна пасть на его тело и душу, чтобы он один унес ее с собой во тьму.

Птафа, Локлан и Шения были так злы, так переполнены праведным гневом из-за того, что я не дал им пролить кровь Гидеона. Я сражался с ними и сделал бы это снова, но в ответ на слова Эзмы слишком много Клинков выступило вперед из толпы. Десятки напуганных, разъяренных левантийцев, запутанных одержимостью Эзмы и собственной болью.

Эзма продолжала выкрикивать лживые слова в небеса, а Клинки подходили все ближе, некоторые из них были мне знакомы, остальные нет. Далекие возмущенные крики растворились в гулких ударах моего страха, и я закрыл глаза. Сражаться было бесполезно, я только стал бы в их глазах тем предателем, которым меня рисовала Эзма, но если не сражаться, мне конец.

Как скоро Гидеон поймет, что я не вернусь? Странно, но вместо печали и паники я не чувствовал ничего. До тех пор, пока в живот не врезался первый кулак. После этого осталась одна только боль.

32

Дишива

Я не сбежала, но, бросив труп Легуса, поняла, что не имею ни малейшего представления о том, куда идти и где нахожусь. Город напоминал лабиринт, и невозможно было узнать, где Аурус и жив ли он вообще после стычки за пределами дворца. Нет, лучше не задумываться о том, что всё может оказаться напрасным. Без него Девятку ни за что не уговорить.

Я шла и шла, ориентируясь на крики и лязг сражения, но на улицах они разносились эхом, создавая впечатление, что я брожу кругами. Посмотрев на солнце, я перестала обращать внимание на звуки и двинулась на север, к воротам. Там я найду дорогу обратно во дворец, к Аурусу.

В конце улицы мелькнул солдат в синей чилтейской форме, и я с криком бросилась вслед, но тут же остановилась, потому что мимо пронеслись три кисианских солдата, которые гнались за ним.

– Проклятье, – ругнулась я, шмыгнув в тень навеса над лавкой.

На меня с презрением глядела коричневая кошка, желая, чтобы я убралась из ее укрытия. Покинувшие казармы чилтейцы вроде бы хороший знак, но не когда в городе орудует кисианская армия. Похоже, союз императора Мансина и доминуса Виллиуса не касался чилтейцев.

Как только кисианцы скрылись, я поспешила в конец улицы и свернула вслед за ними, радуясь тяжелому клинку в руке. Не очень-то подходит для священника, но все лучше, чем получить дыру в боку. Я хрипло расхохоталась. Ясс ударил бы меня по рукам за одну мысль об этом.

Держась на безопасном расстоянии, я последовала за бегущими солдатами. Отважившиеся выйти на улицу горожане отскакивали с их пути и вдруг замечали, что я несусь на них, как демон в белом одеянии. Чем больше мы удалялись от дворца, тем громче становился грохот битвы: истошные вопли, скрежет копыт и ритмичный стук мечей о щиты звучали как нарастающий боевой клич.

Где-то совсем рядом гул прорезали крики, и от звуков знакомого голоса в груди расцвела надежда. Я свернула на голос и, оказавшись на заполненной людьми улице, резко остановилась, с мечом в руке и тяжело дыша. От края до края на улице толпились солдаты, чилтейские с одной стороны, кисианские – с другой. А в центре стояли секретарь Аурус и матушка Ли, вместе с группой вооруженных кисианцев, которые, похоже, их охраняли.

– Секретарь! – крикнула я, собравшись с духом, потому что все сразу посмотрели на меня. – Я могу вам помочь?

– Дишива! – удивился Аурус, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на гордость. – Наверняка можете, ваше святейшество, – сказал он, оправившись от потрясения. – Кажется, ее императорское величество получила ваше послание и приказала нас освободить, но ее генералам приказ не понравился.

Взгляд на перегородивших проход солдат и напряженные лица матушки Ли и ее священников поколебал мою уверенность. Командир кисианцев что-то прорычал, и я обрадовалась, что не понимаю его язык, а уверенности стало еще меньше. Разобравшись с Легусом, я думала, что справлюсь с чем угодно, но теперь меня снова начали одолевать сомнения.

– Дишива, – тихо произнес Аурус. – Вы можете вывести нас из города. Вам все тут подчинятся.

– Мне? Как я могу…

– Мы все время забываем, что вы иеромонах Чилтея, Дишива, – сказал он, буравя меня сверкающим взглядом. – Вы олицетворяете власть и могущество многих веков чилтейской церкви, которую уважают даже кисианцы. Пусть они и не верят в нашего бога, но их общество тоже построено на почитании священников. Выведите нас из города.

Кисианская армия не позволит пройти Аурусу, но я не Аурус. Я даже не чилтейка – скорее связующее звено между множеством столь непохожих людей.

– Доверьтесь мне, – сказал Аурус.

И несмотря на всё, что случилось с тех пор, как я ступила на эти про€клятые берега, я доверилась ему. Сделала глубокий вдох и бросила клинок. Он клацнул по дороге, и я осталась без оружия и без доспехов, в одной только рясе, ни от чего не защищавшей. Снять маску было рискованно, но, чтобы у меня получилось, я должна быть и чилтейкой, и левантийкой, воином и священником, мостом, которым никогда не хотела становиться. С последним глубоким вздохом я воздела руки к небу.

– Узрите! – призвала я, перекрикивая лязг оружия, стоны и крики, топот ног и паническое бормотание кисианцев, бегущих прочь от нового сражения. – Узрите!

И, подняв руки, как будто взываю к богам, я пошла вперед, вознося к небесам левантийскую жалобную песнь. Я пела громче и отчетливее, чем когда-либо прежде, призывая богов в свидетели наших страданий.

За моей спиной Аурус выкрикивал приказы, созывая солдат. Пока я медленно шла вперед, они подняли щиты и встали за нами стальным хвостом. Перегородившие дорогу кисианцы растерялись и отступали. Они по-прежнему держали в руках оружие, но не нападали, по крайней мере пока. Пусть они и не верили в чилтейского бога, но я надеялась, что чувство чести не позволит им убить беззащитного священника, с пением идущего по улицам.

– Получилось, – пробормотал сзади Аурус. – Получилось. Нам только надо добраться до ворот и провести с собой как можно больше людей!

Казалось, до ворот еще чудовищно далеко. Кисианцы уже понемногу пришли в себя. Некоторые солдаты переговаривались, а другие указывали на ворота или на собравшихся позади меня чилтейцев.

Боясь, что чары рассеются, я продолжала петь. Боковым зрением я заметила мелькание белой рясы, и ко мне присоединился еще один голос. Не левантийский. От слегка хрипловатых тонов матушки Ли, запевшей другую песню, у меня брызнули слезы. Я думала, она ушла, обманула меня, сказав все это, только чтобы мы выбрались из дворца, и все же она была здесь, рискуя жизнью ради чужого будущего.

В повторяющемся танце смятения кисианские солдаты снова отступили, но перегруппировались и последовали за нами к воротам. Похоже, их ничто не объединяло. Никто не отдавал приказов. Чем дальше мы продвигались, тем больше горожан присоединялось к ним, тесня нас с флангов.

Нужно только дойти до ворот.

Когда мы приблизились к главной площади, в песню влился еще один, более низкий голос, и, повернувшись, я увидела рядом Ясса. Он подмигнул мне, и на миг я потрясенно умолкла, ему пришлось продолжать одному. Пока не вступил новый голос – Хармары, а вслед запели Рофет, Тефе и Ошар, идя за мной в последней надежде обрести будущее.

Все новые и новые левантийцы присоединялись к нам на пути к воротам. Глаза защипало от слез при виде Лашак, и Дихи, и многих других, кого я не знала. Они не хотели, чтобы я несла это бремя в одиночку.

Должно было получиться. Кисианцы отступали по всей улице, по-прежнему сжимая оружие, но пока пропуская нашу странную процессию. Я ни разу после изгнания не испытывала такого чувства сопричастности и летела как на крыльях, пела все громче и громче, а за нами шли чилтейские солдаты, доверив свою судьбу. Как бы это ни было безумно, это было прекрасно – идти и петь, меняя ход истории.

На вершине подъема стали видны ворота. Не близко, но и не так далеко, и во мне затеплилась надежда. Впереди на улице было меньше кисианцев, но на главной площади путь преграждала плотная группа левантийцев. Наша песня стала громкой и многоголосой, ее ритм отбивала армия чилтейских сапог, но на нас обрушился рев толпы, перекрывшей дорогу. Раздались крики. Левантийцы протискивались вперед, потрясая в воздухе кулаками.

Рядом со мной Ясс вполголоса разбавил песню ругательствами и поднялся на цыпочках в надежде лучше разглядеть, что происходит. Я не могла задать вопрос и лишь вопросительно посмотрела в его сторону.

– Рах, – одними губами произнес он, и у меня заледенела кровь.

Я ускорила шаг скорее из-за паники, чем намеренно. Некоторые левантийцы с краю толпы повернулись в нашу сторону, подталкивая товарищей. Несколько человек взялись за руки, намереваясь преградить дорогу, и сейчас уже выругался Аурус позади меня. Ну вот, теперь мои же соотечественники хотят нам помешать, разрушая наше будущее.

Когда мы приблизились, лавантийцы обернулись, и на постаменте, вокруг которого они собрались, появилась безошибочно узнаваемая фигура заклинательницы Эзмы в костяной короне. Перед ней стоял на коленях Рах, с его бровей капала кровь, а лицо покрывали темные кровоподтеки. И руки. Шею. Но это уже ничего не значило. За его спиной стоял Деркка с мечом палача и ухмылялся, глядя на толпу жаждущих крови левантийцев, вопящих и взывающих к справедливости, словно Рах сбил их с пути.

С хриплыми криками Амун э’Торин пытался пробиться сквозь толпу, но его отталкивали, он был как пловец, борющийся с бушующим приливом. Остановившись, я перестала петь.

– Эзма! – выкрикнула я. – Эзма! Прекрати это безумие!

Используя постамент вместо сцены, она раскинула руки, как будто призывая к спокойствию, но призывы пустить кровь не стихли. Рах не шевелился. Да он и не сумел бы: избитое тело больше не могло сопротивляться. Даже когда Деркка шагнул вперед, приготовившись нанести удар.

– Что происходит? – прошипел за моей спиной Аурус. – Надо идти, пока кисианцы не очухались и не покромсали нас на кусочки.

Я не ответила, проталкиваясь сквозь толпу.

– Эзма!

Как и Амун, я не могла протиснуться: на пути вставал один Клинок за другим.

Она уже собиралась отдать приказ. Мне ее не остановить. Я не могла помешать нам стать вот такими и, когда Деркка занес клинок, затаила дыхание. Я снова стояла напротив Гидеона в том дворе, где лишились жизни Йитти и его Клинки, и не могла этого предотвратить.

Мое внимание привлек знакомый запах, как будто я и в самом деле очутилась там, перед Гидеоном. Вот только теперь он был рядом со мной, не в алом одеянии, а в простых кисианских доспехах, и щетина темных волос отливала рыжиной. Он снова стал нашим великим и сильным предводителем, вызванным сюда моим отчаянием. Он не смотрел на меня, сосредоточившись только на помосте. Прищурившись, он занес короткое копье и метнул его.

Оно быстро и точно достигло цели, вонзившись прямо Деркке в горло. Удар отбросил его назад, и ученик заклинательницы исчез из вида, выронив клинок. Второе копье полетело в Эзму, но Гидеон уже не мог застать ее врасплох, и она уклонилась, беззаботно позволив копью пролететь мимо плеча.

– Гидеон э’Торин, предатель своего народа! – выкрикнула она, занимая место Деркки рядом с Рахом. – Какой прекрасный сегодня день: левантийцы могут избавиться сразу от двух смердящих ран. Приведите его ко мне!

Сердитые Клинки бросились к нам. Стоя на помосте, Эзма подобрала оружие Деркки, чтобы завершить казнь. Рах не сдвинулся с места, и лишь только по тому, как вздымается и опадает его грудь, я поняла, что он еще жив.

Не обращая внимания на приближающихся Клинков, Гидеон крикнул:

– Рах! Рах! Вставай и дерись!

Рах впервые поднял голову. Из его носа и с губ капала кровь, а лицо исказилось от боли, но взгляд отыскал в толпе Гидеона, и во мне зажглось что-то похожее на надежду.

– Ну же, вставай! – сказала я, когда Гидеон выхватил у ближайшего Клинка еще одно копье.

Он опять бросился вперед, зовя Раха, но если рассчитывал добраться до помоста, то напрасно. Эзма уже держала клинок, намереваясь отомстить.

Остановившись, Гидеон метнул копье. Оно просвистело рядом с ухом Эзмы, и она дернулась, отложив казнь, чтобы послать своих сторонников к Гидеону. Раньше они просто кричали, а теперь выхватили сабли, и на лицах была написана ненависть.

– Проклятье! – Схватив Гидеона за руку, я оттащила его назад, к группе поющих вместе со мной левантийцев. – Если хотите добраться до него, придется сначала разделаться со мной! – рявкнула я, сердито глядя на последователей Эзмы.

– С нами, – поправил меня Ясс, шагнув ко мне.

С ним были Лашак и Диха. Амун выхватил саблю и кричал Раху, как и Гидеон, чтобы встал и дрался, не позволил изгнанной заклинательнице победить. И впервые с тех пор, как я ступила на эти про€клятые берега, я почувствовала, что не одна. Сколько бы боли ни причинил нам Гидеон, мы будем защищать его, потому что он часть чего-то большего. Мы защищаем не только его, а нашу надежду на лучшее будущее.

– Рах!

Услышав хриплый вздох Гидеона, я приготовилась к худшему, но каменный помост был пуст. Ни Раха. Ни Эзмы. Там лежал лишь позабытый Деркка, и из его горла текла кровь.

Даже без своей предводительницы сторонники Эзмы продолжали напирать, изрыгая ненависть и ярость, требуя крови Гидеона.

– Нужно пробиваться, – сказала я, когда Аурус позади меня что-то выкрикнул. – Но нельзя их убивать.

Похоже, эти слова навели Гидеона на мысль, и он перевел взгляд с пустого помоста на Ауруса.

– Это вы командуете чилтейскими солдатами? – спросил он.

– Да, у вас есть план?

– Есть, если солдаты ко мне прислушаются.

– Боюсь, они не обладают моими познаниями в языках.

Гидеон ответил на чилтейском, и Аурус вытаращил глаза.

– Святой Боже, – сказал он. – То-то я думал, что где-то вас видел. Император Гидеон! Как низко пали сильные мира сего!

– Да чтоб вас! Велите солдатам выполнять мои приказы, и мы сумеем отсюда выбраться.

Не дожидаясь ответа, Гидеон гаркнул приказ по-чилтейски. Он расправил широкие плечи, вытаскивая саблю, и вновь стал человеком, в которого верят, ведущим других за собой. То ли подействовал его командный тон, то ли пыл схватки, но чилтейцам не понадобилось одобрение секретаря Ауруса, они подчинились Гидеону, как будто он был их предводителем.

И тут же все пришло в движение. Передние ряды просочились мимо нас, подняв щиты перед наступающими левантийцами. Другие пошли с флангов, а вторая шеренга присоединилась к первой, держа щиты под углом, как скат крыши. В стороне от боя они как будто оказались внутри стального корпуса, и каждый чилтейский солдат крепко стоял на позиции. И они ждали. Ждали новых указаний Гидеона. Каким императором он мог бы стать! Какой дом для левантийцев мог бы построить! Теперь оставалось лишь скорбеть о будущем, которое украл Лео, и еще раз поддержать Гидеона.

Когда все заняли места, Гидеон снова прокричал приказ, и чилтейцы в унисон сделали один шаг, а за ним еще один, и еще, медленно напирая щитами. Левантийцы с воплями наскакивали на тех, кто прятался под металлической защитой, но не могли устоять, им оставалось либо отступить, либо быть затоптанными чилтейскими сапогами. Вот так, шаг за шагом, мы шли к воротам.

От щитов отскочила пара стрел, за ними и копье. Я кипела гневом. Они стреляют не в чилтейцев, не чилтейцев пытаются остановить, а меня, Гидеона и всех, кто со мной, и я ненавидела их за это. Но они все равно были моим народом. Мы должны обеспечить им будущее.