Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Деннис Тейлор

Соавторы: Гарет Ханрахан,Бен Гэлли,Джеймс Хоган,Дерек Кюнскен,Девин Мэдсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 138 (всего у книги 341 страниц)

Глава 40

Охранники, подгоняя Тереванта, спускались по внутренней лестнице ускоренным шагом. При такой встряске он охал от боли. По ходу пути залы богатой отделки сменились голыми стенами с облупленной краской – жилищами для работников и подсобными комнатами. Кое-где на Тереванта засматривались любопытные слуги, но потом отворачивались под суровым взором охраны.

Один сутулый батрак, бородатый мужик, шел своей дорогой навстречу им, неся охапку садовых инструментов – лопаты, вилы и механическую лейку с разбрызгивателем. На лицо мужик показался Тереванту вроде знакомым, только не сразу вспомнилось, кто это. Вместе с этим бородачом они ехали из Хайта на поезде, уже много недель назад. Он был наставником двух хорошеньких девушек и уснул тогда с газетой в руках.

Лемюэль.

Пройдя под арку, охранники угодили в западню. Бородач двинул одного лопатой по затылку. Когда повернулся второй, сработал разбрызгиватель, пшикнув в лицо пыльным облачком – и лицо стражника, как гнилое яблоко, увяло, провалилось и съежилось его выедала мертвопыль. Теревант, сгибаясь от рвотного спазма, отступил и прикрыл нос со ртом.

Батрак отодрал фальшивую бороду, под ней оказалась привычная ехидная ухмылочка Лемюэля.

– Не голосим, топаем за мной.

Лемюэль погнал Тереванта по перепутьям дворцовых кладовок.

– Услуга от Бюро, – шикнул он. – Мы вас покамест куда-нибудь законопатим, целее будете.

– А что с Лис?

– С ней все как надо. Ее слушаются и король, и патрос – и оба играют как по нотам. Союз Хайта и Церкви окреп. Корона не сможет обвинить в вашем похищении Церковь. А Лиссада будет все отрицать, крыть вас последней сволочью, убившей ее мужа. – В голосе Лемюэля звучало восхищение. – Я же советовал вам проваливать из этого города ко всем чертям. Надо было меня слушать.

– Это же ты мне врезал! На Фестивале. Ты меня вырубил!

Лемюэль закатил глаза.

– Да не я, а посольские от Даэринта. Из его кружка приближенных.

Лемюэль поддерживал достаточно скорый темп, чтобы раны болезненно мешали Тереванту двигаться, и явно об этом знал. Агент покосился, не пряча любопытства:

– Так это вы убили его? Посла?

– Нет.

– А я бы убил, стоило б только ей меня попросить. – Он пожал плечами. – Уходим через сад.

Тяжелую дверь запирал надежный замок, но у Лемюэля при себе был ключ.

– Живее, – бормотнул Лемюэль, направляя Тереванта под завесу деревьев. Выбрав маршрут подальше от фонарей и свечей, он вывел их на тропу, скрытую высокой травой и кустарником. Воздух перенасыщен непривычными запахами: медовая сладость цветов причудливо переплеталась с вонью горелого сала из трупных шахт. Их бегство было настолько внезапным и стремительным, что смахивало на сон. Будто Теревант забыл во дворце немалую часть своей души, и за Лемюэлем плетется его опустошенное, израненное тело.

За деревьями проглядывала древняя садовая стенка из камня, оплетенная плющом. Полуразрушенный забор и вывалившиеся камни поросли мхом, а сад ниспадал вдоль ограды по зеленому склону.

– Там будет вход в упырьи туннели, – сказал Лемюэль. – Уйдем под землю.

Они нырнули в более густую, темную часть садов, где над затененными клумбами нависали плакучие ивы. Лемюэль замедлил ход, радуясь, что им удалось скрыться с глаз. Теревант немного постоял, опирясь о дерево – переводил дыхание. Он оглянулся на темнеющий массив дворца – верхние этажи по-прежнему четко вырисовывались на фоне огненного заката. Он поискал окно комнаты, в которой разговаривал с Лис, но откуда ему знать, где оно и на эту ли сторону выходит. Последние лучи солнца, сверкая на блестящей крыше, творили в воздухе призрачные наваждения. Он заморгал – в небе на короткий миг будто проступили смутные контуры. Внезапно повеяло грозной мощью. Возникло ощущение, сходное с тем, что было при Эскалинде, на подступах к вражеским храмам. Хранимые Боги здесь, совсем рядом. Так близко, что даже Теревант способен их почуять.

– Двигай, – зашипел Лемюэль, – идиотина! Туннель уже вот он!

Лемюэль дернул его за локоть, увлекая вниз, на очередную тенистую дорожку в окружении цветов.

– Постой, – сказал Теревант. Он видел, что что-то не так, где-то поджидает опасность, – но не сразу сообразил, в чем именно она заключается.

Стояли сумерки, а все цветочные бутоны раскрыты. Он присмотрелся к одному из цветков, и тот взглянул на него в ответ.

В серединке каждого соцветья проклевывалось по человечьему глазу. Один и тот же глаз в каждом из тысячи цветов.

– Святая, – произнес он. Попытался произнести. Вдруг в ту же секунду цветник заглотил Лемюэля. Руки – одна и та же рука много раз – выпростались из травы и тянули агента вниз. Теревант уцепился за его пояс, рванулся назад, на каменистый песчаник, выдергивая Лемюэля из смертоубийственной флоры.

– Назад, – крикнул Лемюэль, – в карету! – Хайтский экипаж стоял по другую сторону забора. Пистолет агента гаркнул, бутоны взорвались дождем кровавых лепестков. Они понеслись обратно, к карете – освободиться из-под стражи не вышло. Пред божьим гневом трения между Бюро и Домами отброшены.

Неусыпные услыхали их крики и тут же рванули на помощь. Мечи наголо, боевой клич Хайта наполнил воздух свинцовой тяжестью. Оба воина-скелета вскарабкались на садовый забор со сверхъестественной ловкостью мертвых. Теревант на бегу разглядел, как двое неусыпных стоят наверху и осматривают подлесок, подобно часовым у бойниц Старого Хайта.

Взъярилась молния – с небес или с крыши дворца, Теревант и не понял – и один из неусыпных сразу был испепелен ее вспышкой. Осколки костей ливнем разлетелись по цветам. Второго – вторую – ударной волной перекинуло за стену, тяжело швырнуло в кусты. Она попыталась бежать, но молот Вещего Кузнеца догнал ее. Взмах невидимого бойка сшиб неусыпную наземь, расколов череп. Она попыталась встать, и незримый молот ударил снова, вбивая ее в гравий дорожки. А потом снова – и снова, и снова.

Теревант хотел броситься к упырьему туннелю, на который указывал Лемюэль, но из теней сада повыскакивали новые убийцы. Двое приблизились к Тереванту с разных сторон, достали пистолеты, но не открывали огонь. Естественно – мертвым он опаснее живого. Вместо этого его отрывисто двинули в грудь, прямо в перебинтованную рану, и воздух вылетел из легких. Он споткнулся, и его взяли под руки.

Третий схватил Лемюэля, с легкостью его пересилив. Вытащил меч, и жестокое белое пламя заплясало на кончике, распугивая тени. Лемюэля покинула боевитость – нет надежды выстоять и против одного святого Хранителей, не говоря о двух.

Или трех.

На тропинке показался Синтер, толкая перед собой кресло на колесиках. В кресле сидела Сильва Даттин, укутанная в одеяла. Голову она запрокинула набок. Из уголка рта стекала полоска слюны; на коленях, примотанный к креслу, лежал меч.

– Проклятье! Не вздумайте мне сказать, что вы позволили-таки скелетам вмешаться! – выругался Синтер. И харкнул в сторону дымящегося кратера.

Сильва что-то простонала, но не заговорила. Синтер вытер ей рот, смахнул слюни в маленький хрустальный фиал и убрал его в карман.

– Нынче она ходит под себя благодатью, наша милая Сильва. Глотнешь, Лем? Бьюсь об заклад, вылечит любые раны. – Он размашисто подступил к Лемюэлю. – Вот только не эту, хер ты хайитянский, безбожная тварь!

Меченосный святой вогнал лезвие в грудь Лемюэля. Оно вошло с ужасающей легкостью, настолько, что разрезало кости столь же беспрепятственно, сколь кожу с плотью. Священный огонь сжигает быстро. Даже его последний вскрик и то оборвался.

Синтер повернулся к Тереванту:

– Лемюэль был из местных честолюбивых пацанов. Этого говнюка кто только не перекупал за две полушки. Даэринт, Лиссада, Вант… даже мне попытался однажды продаться, мразишка. – Синтер взмахнул трехпалой рукой, отгоняя вонь горелого тела. – Ни за что не потерплю вероломных. Что заслужили, пусть то и жрут.

Сильва громко закудахтала – похоже, смеялась.

Тот факт, что Синтер не убил Тереванта на месте, подразумевал, что контрразведчик намерен использовать его живым. Например, выдать по договоренности Хайту, скрепляя союз между Хранителями и Короной.

– А кому верен ты, Синтер?

– Всеблагой Церкви, – сказал Синтер. – Боги на своем месте, я на своем, и нехер хавальник разевать на наш порядок. Ай, не переживай ты – Лиссаду Эревешич никто не тронет, хотя за вашей выходкой, естественно, стоит она. Дадим ей союз – только на наших условиях, без этой идиотской куклы, хайитянского короля. Парламент будет нашим. Город будет един и священен. Пора уже кончать все эти глупости. Келкину тоже пора. – Он пнул обожженные останки Лемюэля, как будто мертвым у его ног нечаянно оказался не тот враг.

До входа в упырий туннель подать рукой. И вместе с тем невообразимо далеко. Святые умели двигаться гораздо быстрее него, а еще быстрее летят их пули. Они его могли вылечить, а могли и убить, а потом подождать, пока он вернется назад неусыпным. Беги не беги – все дороги ведут в одно и то же место. К позорному возвращению на Хайт. Его заклеймят как злодея, братоубийцу. Последнего из рода Эревешичей, дурака, на котором отдохнула природа.

– Здесь мы закончили, – проговорил Синтер. – Поместите Эревешича обратно в его покои. Пошлите весть принцу Даэринту, что завтра утром мы доставим пленника сами.

Двое взяли его под мышки. Их ладони жесткие, как оковы.

Подле Синтера возникла цветочная святая. Руки в красных пятнах от крови, и в зеленых – от сока из раздавленных стеблей.

– Он, патрос, зовет вас. Наверх, во дворец, – выпалила она, в спешке глотая слова. – Что-то назревает. Он сказал… сказал, что «Великая Отповедь» вышла из порта.

– Кто был замечен? Какие боги? – пристал к девчонке Синтер, хватая за плечи. Она вздрогнула от прикосновения. – Это Ишмира? Ульбиш? Лирикс? – Девочка в смятении замотала головой.

На Священном холме собирается, густеет божественность. В вышине над садом волнуются и текут облака, образовывая непомерные фигуры, что, казалось, склоняются к земле, будто слушают.

Синтер заозирался по сторонам, схватил из-под оплетенной плющом арки декоративный фонарь и всучил его одному из святых.

– Проси Нищего Праведника наставить тебя на путь, сука, истинный! Давай скорее, кто там у них? В которого придурка метит Келкин?

Святой неуклюже поднял фонарь. Светильник не воссиял лучом откровения. Какое бы чудо ни надвигалось сейчас на них, оно не из желанных для Синтера. Теревант напрягся в руках пленителей, но те чересчур могучи, не высвободиться. Присутствие богов даровало им нечеловеческую мощь, и сейчас, этим вечером, боги сильны как никогда.

Сильны как никогда. Здесь, при своих храмах.

Что там вычитала Эладора в записках с явочной квартиры на Гетис Роу? Он вспоминал некрасивые, подчиненные голой целесообразности фразы. Будто если из описания действия не выбросить все величие и загадочность, оно не сработает…

– «Чтобы обеспечить полную аннигиляцию эфирного узла, необходимо достичь локального максимума божественного присутствия», – громко произнес Теревант.

Синтер уставился на него:

– Чего?

– Один из документов Ванта. В нем описывались божьи бомбы. Какая-то военная разработка. Их идеальная цель – большой храм, полный святых. Все боги собраны как на ладони.

Синтер застыл.

– Келкин не станет. Куда ему, хер посмеет.

Хватка святых обмякла, и Теревант смог пожать плечами:

– По мнению Бюро, он на такое способен.

– Нас предали! – верещит Сильва с кресла. – Он задумал ударить по нам!

Неожиданно растеряв уверенность, святые смотрели на Синтера, ожидая его руководительства. Воздух в саду неествественно тих, будто небеса затаили дыхание. Неужели Келкин их предал? Неужели город обратил против них свое самое грозное оружие?

Синтер стоял между ними как человек, который уже знает, что в него попала пуля, но пока еще не чувствует боли.

На минуту Теревант опять оказался на взморье у Грены. Чайки кружат перед мысленным взором над пустой, безбожной долиной. Там же видны и другие фигуры – доспешный рыцарь с мечом из огня, женщина в венке из цветов. Два тощих силуэта ковыряют ил, раскапывая обломки металла – при этом один из них светит фонарем. Хранимые Боги рядом, и даже Теревант способен к ним прикоснуться. Беззвучные фигуры заходят в прорехи его памяти, пробуют на ощупь прибрежный песок.

А потом…

– Разбегайсь! Врассыпную, говно бестолковое! – Синтер набрасывается на своих новоиспеченных святых, расталкивает их, осыпает богохульнейшей бранью. Неистово поносит богов. Срывает с себя знак Хранителей, отшвыривает, втаптывает в грязь. Если бы мог, он спалил бы храмы, отрекся от короля, выгнал паству взашей. Все, что угодно, только бы раздробить сгусток божественной силы над этим холмом. Все, что угодно, только бы хоть немного вывести Хранимых Богов из-под летящей божьей бомбы.

Сильва валится навзничь, выпадая из кресла, но невидимые руки подхватывают ее. В минуту левитации ее голова так и мотается на обмякшей шее, зато правая рука становится крепка, как башня, и воздевает меч к райским кущам.

И кущи отвечают ей.

Молния грохочет с небес над Священным холмом, озаряя полыханьем весь город.

Глава 41

Шпион сидел и ждал в пустой допросной. За стенами комнаты тюрьма ходила ходуном, надзиратели носились туда-сюда, алхимики с чародеями суетились со своими устройствами.

Даже сквозь толстый камень старого форта шпион чувствовал круговорот сил. Словно под изнанкой этого мира завращались огромные невидимые шестерни и приводы, сцеплялись зубья валов. Алик представил, как Эмлина перемалывают эти валы.

Шпион подавил незваную мысль. Это необходимая жертва.

За дверью послышалось сопение. Какой-то упырь принюхивался к разносортным запахам.

– Алик? – это оказалась Барсетка.

– Я здесь.

Дверь скрипнула. Лязгнул замок. Барсетка ввалилась в допросную.

– Мы приплыли тебя забрать, – сказала она. – Тебя, Эмлина и… Ее голос изменился, перейдя на глубокий рык. – КАРИЛЬОН. ТЫ ВИДЕЛ, ГДЕ Карильон?

«Девушку в тюремной камере».

– Внизу.

Барсетка заломила руки.

– Я ее заберу – но стой, Эмлин! Я учуяла его запах снаружи, на скалах. Его отвели туда, на это…

Ее оборвал исполинский громовой раскат. Гроза разверзлась прямо над тюрьмой. Содрогнулся весь остров.

Это была не божья бомба. Что-то другое.

– Что там такое? – Все, о чем мог думать шпион, это о нападении. Быть может, вторжение началось!

– Наверх, – сказала Барсетка. Они выбежали за дверь и по узкой лестнице вскарабкались на крышу форта.

Вон там, неподалеку от берега, качалась «Великая Отповедь». Из пробитой в ней дыры курился густой дым. Винты отчаянно месили воду, но она быстро тонула на мелководье острова Чуткий. На палубе копошились крошечные человечки. Божья бомба висела там же, в своей люльке. Гибнущие моряки, шатаясь, тянулись к ее темной кляксе, из последних сил пытаясь выстрелить по тому, кто…

Кто.

Восемь ног изогнулись от горизонта до горизонта, вздыбились выше небес. Восемь глаз, как настоящие луны, сверкали безумьем и ненавистью. Жвала подрагивали, вкушая тайны каждой живой души в этом городе, а клыки роняли божественную отраву, которая шлепалась на южную стену форта и плавила камни. Солнце не садилось – оно удирало от хозяина теней, властелина нашептываний.

Барсетка бросилась на настил, когда божий взор окинул их. Смертным не вынести прямого внимания божества. Снизу, во дворе, и стража, и заключенные точно так же кидались на землю; чародеи куклились за противоударными щитами утроенной обережной силы и трепетали перед призванным ими самими ужасом.

Шпион стоял прямо, встречая рок, который он себе уготовил. «Огонь, сучьи твари», – молил он, понукая пушкарей «Великой Отповеди» превозмочь бурлящие волны, дым, хаос – и выстрелить из орудия. «Топчите умирающих – вы им ничем не поможете. Их еще прославят, новых мучеников. Только запустите проклятую бомбу!»

Серебристые нити предназначения сплетались вокруг явленного бога столь плотно, что тоже становились видны, миллиард предпосылок стягивался к этой единственной во времени точке. Ткач Судеб взвизгнул в негодовании, когда опробовал одну прядь этой паутины, потом вторую, но не смог вырваться на свободу из пут алхимической машины. Он не мог отстраниться, никак, пока она в связке с Эмлином. Согласованность действовала двояко. Машина преобразовывала святость Эмлина в аркан, которым стягивала бога с небес, заставляла его проявиться. Будь наготове божья бомба, и ловушка захлопнется.

Один моряк доковылял по палубе «Отповеди» до пусковой люльки, положил ладонь в рукавице на рычаг механизма. Ощупал курки – увечные пальцы пытались исправить повреждения от взрыва. Ну же, еще совсем чуточку.

Капкан обладал огромной прочностью и был искусно устроен, но Ткач Судеб старее, чем мир. Не бывало ловушки, которую он не перехитрил бы в итоге. Катушки предназначений разматывались в новую паутину, полотно иных возможностей. И одна прядь встретила отклик в физическом мире. Новое развитие событий. Выход.

Перед тем как было явлено чудо, произошла, однако, краткая заминка. Возможно, некая часть Эмлина призадержалась в ужасных объятиях бога.

Это дало шпиону миг, чтобы пригнуться, когда судьба бичом хлестнула над ним.

Огонь на «Великой Отповеди» дошел до резервуаров с флогистоном, и корабль извергнулся во второй раз. Этот взрыв переломил плавучую гору пополам. Невезучего моряка убило мгновенно, его тело разнесло на куски.

Форштевень тонул, унося с собой божью бомбу – шпион осязал страшный облик орудия, даже когда оно опускалось, пронизывая сорок футов воды. На корме лопались двигатели, раскидывали во все стороны осколки горящего металла. Один крупный кусок – достаточный, чтобы проколоть человека – воткнулся в дюйме от места, где стоял шпион.

Другие обломки шрапнелью высеялись по двору, разжигая пожар. Острый штырь хрустнул по поверхности зеркальной вышки, вышибая на землю осколки стекла. Крыша распределительного барака уже вся в огне. И вот пламя облизнуло баки с успокоительным газом.

Раздался третий взрыв, в этот раз на самом острове, выброс мертвенно-зеленого пламени от загоревшейся емкости. Огонь устремился по резиновым трубкам, что соединяли баки с камерами. Все клетки со святыми подключены к этим бакам, равно как и половина помещений внутри комплекса форта. Зеркальная башня полыхнула лютым сиянием, отразив дюжину одновременных пожарищ.

С подвыванием гасли эфирные лампы. В море к югу от острова зашипел фонтан искр, с этим машина вызова богов и заглохла. Воплощение Ткача Судеб пропало, паук истаял призраком, уходя в свою незримую обитель.

Барсетка сгребла шпиона в охапку, поволокла вниз по ступеням. Она повизгивала, животно фыркала в панике и смятении. Они миновали огненный ад, ранее бывший допросной. От горящего сопла распылителя с потолка падали сгустки расплавленной резины.

– Скорее наружу. Скорее наружу, – постанывала Барсетка. Она подлезла к ближнему окну, попыталась протиснуться, но окно было слишком узким. Обезумев от ужаса, она зацарапала когтями кладку.

– Идем! – Теперь он ее повел, потащил за собой к ступеням. Лестничный колодец задымлен, но огня пока еще не видно. Они сбежали вниз до первого яруса. Снаружи царил хаос. Весь форт целиком охватил огонь – а может, и вообще целый остров. Зеленовато-синий дым притушил закатные краски.

Рев пожара натолкнулся на ружейный грохот. Святые вырвались из клеток. Прекратилась подача газа, и теперь не все молитвы узников оставались без ответа.

– Пора уходить с острова! – твердо заявил он.

– Я должна отыскать мисс Даттин. И Кари. – Барсетка сжала когтистый кулак и ринулась в чад и безумие, объявшие крепостной двор.

А шпион пошел дальше. Ворота тюрьмы были открыты, и никто их не охранял.

Впереди – пристань. Отсюда видны огни идущих к ней лодок – лучи разрезали дым, что катится над водой. Лодки заберут любых выживших в этом пожарище. Все, что ему надо – просто подождать их у берега. Быть может, в тюрьме сгорят все до единого, зато шпион спасется.

Ну, до поры до времени. Воплощение Ткача Судеб изгнано, однако Ишмира давно в пути. Кракен плывет, промеряет морскую пучину. Облачная Роженица расчищает горизонт. Напутствие Благословенного Бола разносится перезвоном каждой монетки на гвердонском рынке. И впереди их всех шествует Царица Львов. А орудие его отмщения лежит в сорока футах под водой на дальнем конце островка.

Раздался какой-то горестный, протяжный возглас – нечто между всхлипом и вскриком. Он не мог понять, откуда доносится этот стонущий звук, пока не осознал – его издает он сам.

Шпион, может, и выживет, но его дело рухнуло.

Эладора в ужасе смотрела, как взрывается «Великая Отповедь». Нос тонул в волнах, унося на дно основу гвердонской обороны. Осколки и искры от полыхавшей кормы разлетались по всему форту, запаливая пожары. Когда газовые баки взлетели на воздух, пошатнулась вся башня. На какой-то миг она разглядела на крыше старого форта две фигурки. Барсетка и Алик.

– Простите, я должна уйти, – начала она, но комендант башни придержал ее и указал под стол.

– Сядьте сюда, – велел он, – наденьте дыхательный аппарат.

Заклацал эфирограф, дюжина сообщений полезла разом. Командир рявкал приказы. Часть стражи отправили вниз, поддерживать порядок в камерах. Кого-то отрядили на стены, поручили сигналить судам в море, чтобы подходили принимать выживших, а также разрушили блоки машины, прежде чем беглые святые сумеют ею воспользоваться. Снизу слышались вопли, визг, пальба. Эладора спряталась под столом, как было велено, стараясь не мешаться военным, пока они организовывали безнадежную оборону тюрьмы. Дворик снаружи стал миниатюрной Божьей войной – чокнутые святые дюжины пантеонов разом припомнили давние обиды и призвали силу с небес.

Дымные облака клубились в воздухе. Походило, будто люди в башне, как в стеклянной лодке, плывут по огненному морю. Будто снаружи – чужой им мир, а единственной связью со здравым рассудком остался стрекочущий эфирограф. Оператор зачитывал послания четким, отрывистым тоном – верный выучке, невзирая на погром, он докладывал о гибели «Великой Отповеди», отвечал на лихорадочные расспросы с Мыса Королевы, парламента, десятка других станций.

Эфирограф зачирикал снова.

– Сэр, Мыс Королевы производит наводку на нас. Они выстрелят через двадцать минут. Полный залп ревунов.

– Трубите приказ об эвакуации, – отчеканил капитан.

Мыс Королевы утыкан пушками, как иголками, и самые большие крепостные орудия способны простреливать всю протяженность залива. Они окатят остров минами-ревунами, из капсул вырвется флогистон и выжжет все начисто.

– Строимся на первом этаже, – оповестил командир. Он застегнул маску и проверил пистолет. – Выступаем напрямик к воротам. Эддер, Валомар – обеспечите огонь прикрытия с башни. – Он повернулся к Эладоре: – Мисс Даттин, вы с нами. Только пригибайте голову.

– Я приехала сюда по распоряжению министра Келкина, чтобы забрать троих задержанных. Уехать без них я не могу.

– Если они не сели на лодку, мисс Даттин, то я ничего не могу тут поделать.

– Эффро Келкин лично…

Он указал на эфирограф:

– Уведомите его сообщением, если хотите. Хоть самого его тащите сюда, коль пожелаете. Это ничего не изменит. Времени не осталось.

Шпион брел по каменистому пляжу, не обращая внимания на пылавшую позади крепость и шум разорения. Зашел в прохладную морскую воду и смыл с лица сажу.

Смыл все остатки газа.

Смыл Икс-84, провалившегося агента Ишмиры.

Смыл Сангаду Барадина – пусть имя и лицо его дрейфуют помалу к устью бухты.

Смыл сотню других имен, что когда-то носил.

Его план потерпел крах. Найдутся ли у него силы начать заново где-нибудь в другом месте? Он уже был неполной сущностью, когда причаливал в Гвердоне, и с тех пор только терял себя.

Быть может, лучше все бросить?

Он начал развоплощать, смывать последнее оставшееся у шпиона имя, когда вдруг Алик услыхал, как вдалеке плачет Эмлин.

Эмлин попал под прожектор одного из катеров, и на него проливался свет сквозь мглу. Он был прикован к железному сиденью на зубце скалы в окружении оккультных устройств. Механические круги призыва вращались, как молитвенные барабаны. Остывали эфирные моторы. Стояли баки с медузами – взрощенные на человечьих душах, они слепо восторгались и почитали любое божество, какое бы им ни показали. А позади мальчика высилась статуя Ткача Судеб с Часовенной улицы.

Лодка разворачивалась, команда спешила пустить в ход палубное орудие.

Повернувшись, Алик пробултыхал к берегу. Потом побежал, перескакивая с камня на камень вдоль тощего огрызка суши, навстречу торчащей из моря скале. Он мчался наперегонки с канонеркой, наперегонки с залповым зарядом палубного миномета. Команда лодки засекла его, их окрики велят повернуть назад.

Он не остановился, и тогда по скалам затрещали выстрелы ручного оружия. Алику все равно, он дух, обрубок, ложь изреченная в образе человека. Разве он существует на свете?

Но Эмлин – настоящий. Каким бы мальчик ни был, он – настоящий. Из плоти и крови, весь такой смертный, такой уязвимый. Преподнесенный богам, невинным ребенком вошел в Папирусные гробницы. И с тех самых пор принадлежал Пауку.

Алик бежал к своему ребенку. Сердце тяжело молотило в груди, легкие разъедал колючий дым. Впервые он чувствовал в себе жизнь.

Голова Эмлина запрокинута набок. Глаза разъехались, с губ свисала слюна. Лицо перемазано кровью, бегущей из ушей, из носа. Мальчишка провел сквозь себя полную мощь целого бога – было бы чудом, сохрани он разум. Через камни и поломанные механизмы Алик перелез к нему. Металл круга призыва горячий, раскаленный. Через трещинки в кожухах эфирных моторов в мир утекало волшебство.

– Эмлин?

Мальчик увидел Алика – и словно очнулся от злого кошмара. Боги нижние и верхние, боги всех народов и стран – он еще жив! Его глаза посветлели, он кашлянул, сплюнул кровь и откликнулся:

– Я хочу домой.

Эмлин пристегнут к железному креслу, на его тяжелых оковах насечены руны связывания. Алик дергал замки, пытаясь понять, как разомкнуть их механизм, но они были защелкнуты слишком туго. Он дергал и цепи, молотил по ним камнем. Царапал их, сдирал пальцы в кровь.

– Что происходит? – слабым голосом спросил Эмлин. – Я видел… это что, флот? Они пришли?

На канонерке затрубили в горн последнее предупреждение. Палубный миномет заряжен и наведен. Откладывать они не станут.

Уже нет времени бежать.

Нет времени прощаться.

Пути Ткача Судеб извилисты и бессчетны.

Было время лишь на отцовское благословение, перед тем, как громыхнули орудия, и выступ скалы смело ураганом мин.