Текст книги ""Фантастика 2025-173". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Приложение

Аватары – сторонники гармоничного развития человечества. Пятеро просветлённых существ, издревле взявших в качестве переходных имён пять слов-заветов Прародителя, но уцелела только одна представительница.

1) Лада – самый юный аватар за всё время. Не единокровная сестра Скорпиона, дочь Дмитрия «Космоведа» и Елены. Пришла на замену убитого аватара Добро.

Эмиссары – консерваторы мира, пресекающие дальнейшее развитие человечества. Пятеро существ, стремящиеся к абсолютной, бессрочной власти над всем сущим. Но уцелел лишь один представитель.

1) Савва – ученик и воспитанник старейшего Эмиссара Горэ, пришедший на замену Золо.

Серые Отшельники – обособленные нейтралитеты, преследующие только свои цели. Уцелел только один представитель.

1) Рысь – волхв, наследник традиции Всеслава, русский. Возраст – около 40 лет. Вотчина – Дальний Восток, от Урала до Кореи. Занял место Духа после его физического уничтожения.

Cтепан Мазур
Последнее сказание

Часть первая: «Сиречь Земли». Глава 1: Акт первый

Было время без печали –

мы тревог не наблюдали.

Сыто ели, крепко спали

и голодных дней не знали.

Страх за дверью оставляли.

Нас боялись, нас же уважали.

Кровь, огонь, печаль – лишь на границе,

Тыл не тронь – наш строй и наши лица.

Но пришла беда, когда не ждали –

продались отцы и нас продали.

Иллюзорный сон не дал ответа

почему мир рухнул без обета?

Воронье на трупы налетело.

Крики, плач и стоны слышит небо.

А ведь было время без печали.

Знал весь мир, что есть страна ответа.

Равный строй и равноправье:

Завтра – быть! Иного нету.

Все тянулись к небу и мечтали,

Все хотели, были и рожали,

И сирот одних не оставляли,

Об убийствах и не помышляли.

Но пришли ценители «успеха».

Веру дали, всё взамен забрали,

Потянулись вереницы нищих.

Кем гордились – с тех давно смеялись,

Чем гордились – стало странно лишним.

Поделили землю, прочим – дышло вышло

Вот итог прошедших лет стараний.

Для чего же деды спины рвали?

Для чего пот трудный проливали?

Для того, чтоб всё ушло в забвенье,

Для того, чтоб в рабство пали внуки.

И пришла разруха и стенания,

Недовольный шёпот и ворчанье,

Но не будут слушать «люди власти»

Чести нет, открыты волчьи пасти.

С головой вся рыба скоро стухнет,

Было время – стало просто пусто.

«Было время»

Солнечная система.

Планета Земля.

Северный Московский регион.

(Бывшая Ленинградская область).

В два часа дня на платформе было совсем немного народу. Грибники и ягодники ещё не вышли из леса, ещё набивали корзины и короба дарами природы. Грибы пёрли, как ошалелые. Запасов на зиму должно быть много.

Дачники и поселковые жители предпочитали мотаться в город на первых или последних электричках. К тому же большинство дачников отгуляли свои отпуска летом и теперь приезжали на дачи лишь по выходным. Сегодня же – если Токаява Кебоши ничего не путал – был обычный будний день. Вроде бы даже середина недели. За три недели в российском лесу японский мастер сбился со времени за тренировками.

Наскучив сидеть под сакурой в Японии, Токаява-сан вернулся в Россию. В первую очередь его потянуло на тренировки на природу. Вспоминая суровый нрав дальневосточной тайги, сибирских и уральских комаров, сенсей многих поколений юниоров выбрал место не менее красивое, но более безопасное – северные Ленинградские леса. Места прошлых тренировок.

Сегодняшний день действительно был хорош. Чудо что за день. Конец сентября – отличное время для возвращения. Ещё тепло, ещё только начало увядания природы. Тем более в этом году лето выдалось затяжное. Захватило и первый осенний месяц.

Поднявшись на платформу с торца, Токаява двинулся к дальнему краю. Электричка опаздывала. Люди на платформе проявляли признаки нетерпения: то и дело подносили к глазам циферблаты ручных часов или пялились на экраны мобильных телефонов. А то и становились на самый край, озабоченно вглядывались в рельсовую даль, с беспокойством оборачивались на светофор – не зажегся ли зелёный?

Кебоши задержка поезда нисколько не волновала – часом раньше, часом позже. Минуты и часы для него уже ничего не решали. Ему некуда торопиться и некуда опаздывать. Всегда существовала только Цель, а время не имело значения.

Странные чувства испытывал он сейчас. Нечто подобное чувствует человек, вернувшийся в «нормальный» мир после долгой отсидки. Вроде бы все кругом знакомо и понятно, но все равно – как на другую планету попал.

Стоило закрыть глаза, как перед глазами вновь стояли тренировки. С оружием и без. Верные катаны никогда не покидали сенсея. Правда, для этого оружия часто приходилось делать схроны.

Токаява резко обернулся, услышав приближающееся шарканье за спиной. Наверное, слишком резко… или слишком пристальным взглядом ожег – судя по тому, как опешил незнакомый паренёк.

«Отвыкать надо от лесных привычек. Привыкать к жизни среди людей», – подумал тренер карате: «Ни к чему на ровном месте привлекать к себе внимание».

– У вас зажигалки не найдётся?

Парень, студенческого вида, перетаптывался на месте, старательно отводя взгляд в сторону. Зажигалки у Токаявы, разумеется, не было, и быть не могло. Зажигалка – это городская дурь. Это для того, чтобы распутным девицам в кабаках давать прикуривать, или чтобы мериться крутизной фирм. Его это десятки лет как не волновало.

Покопавшись в кармане, Токаява достал коробок со спичками, бросил курильщику:

– Оставь себе.

Когда-то давным-давно он и сам курил. Вернее, тот, другой, курил, который состоял в якудзе. Сейчас и не скажешь, зачем это надо было. Столько здоровья оставил в городских бандах Токио.

Паренёк студенческого вида выдавил из себя «спасибо» и направился к дожидавшимся его двум девицам. Они сидели на корточках возле небольших рюкзаков, мяли в пальцах сигареты. Видимо, троица возвращалась в город после отрыва на даче, следы которого можно разглядеть на утомленных лицах.

Трое… целая толпа. Когда долго не видишь людей, ну за редчайшим исключением в виде грибников, то и три человека будут казаться массой.

На платформе зашевелились люди, потянулись к вещам. Вдали послышалось нарастающее гудение электропоезда. Ветка странного транспорта Антисистемы ещё не дотянулась до этих мест от Санкт-Петербурга.

Электричка пришла почти пустой. Вот что значит будни. Любое место на выбор. Хочешь у окошка, хочешь с краю. Хочешь по ходу поезда, а хочешь против хода.

Токаява сел у окна напротив входа и бросил кожаный плащ, который до того держал в руке, на сиденье рядом с собой. Кожаный плащ по той погоде, что стояла сейчас, был явно лишним. Но не оставлять же его в лесу. Как верный друг и товарищ, он согревал его в холодные ночи. Так же с собой у сенсея был лишь один рюкзак, но туго набитый. Его положил на сиденье напротив, чтобы положить на него ноги, блаженно расслабив перетружденные мышцы. Все-таки за неполный месяц в лесу спуска себе не давал – тренировки шли по полной.

На сей момент, как любят выражаться, состав «перевозил воздух». Кроме Токаявы Кебоши в вагоне была лишь аккурат та самая, уже знакомая ему студенческая троица. Она устроились в другом конце вагона. И «везти воздух» поезду предстояло ещё долго – примерно час.

Станция, с которой Токаява возвращался, находилась на сто первом километре от города. Сейчас пойдут леса и лесные полустанки и только через шестьдесят километров начнутся густо населённые места. Это сенсей помнил точно.

Состав тронулся. За окном, как в детской песенке, уплывали вдаль: посёлок, лесопилка, переезд, стоящий на отшибе домик лесника. Затем слева и справа потянулись сплошные леса, прореженные вырубками.

Токаява испытал вдруг странное и весьма неожиданное ощущение. Вроде щемящей тоски. Он знал, что уезжает навсегда. Уезжает из мест, которые стали его домом. Его земля, его территория, его временный дом. Конечно, как известно, «никогда не говори никогда». Но это, увы, не его случай. Он едет с тем, чтобы никогда не вернуться – годы берут своё. И пусть удивится тот, кто найдёт в лесу его схрон с катанами. Они ему больше ни к чему.

В вагон вошли билетёры – женщины с миниатюрными кассовыми аппаратами на животах. Токаява поспешно убрал ноги с рюкзака и купил билет до вокзала. Денег у него осталось немного, хватит лишь на городской транспорт, да ещё останется мелочёвка. Пешком шлёпать через полгорода, во всяком случае, не придется. Доберется до квартиры, а там есть ещё в заначках. Деньги он с собой в лес не брал. Зачем они здесь? А вот в квартире должны были остаться доллары и йены. Заначка в стене, сделанная двадцать пять лет назад.

Он повернулся к окну. Вдали показал себя песчаный карьер. Снова громыхнули двери тамбура, отвлекая внимание. В вагон зашли четверо. Неторопливо вошли, по-хозяйски. Двинулись гуськом по проходу. Прошли мимо Токаявы, по очереди окинули оценивающими, цепкими взглядами. И потопали дальше.

Все вошедшие были примерно одного возраста – около двадцати. Джинсы, чёрные куртки, никаких вещей в руках. Впереди явно вышагивал вожак этой маленькой стаи – вид у него был поуверенней, чем у других, поматёрее.

Пройдя вагон до другого конца, они не вышли в тамбур, а опустились на свободные места на тех двух скамьях, где расположились студенческого вида паренёк и две его девицы. Очевидно, и недвусмысленно загородили проход.

Токаява расслышал резкий щелчок. Такой звук издает раскрываемая «выкидуха». Понятно, что не только она умеет так щелкать. Но на ум пришла именно выкидуха – может, из-за того, что один из четверки слазил в карман и что-то оттуда вытащил.

Девица, сидевшая к Токаяве лицом, побледнела, что было заметно даже с расстояния в десяток метров. Задрожали губы, задергались ресницы. Кажется, она была готова немедленно разреветься. Студент, сидевший к Кебоши спиной, сгорбился, вжав голову в плечи. Струхнул. Вторая девица завертела головой, видимо, в надежде углядеть подмогу и позвать её – но вожак что-то коротко бросил, вроде «повернись и не дергайся, сучка, на лоскутья порежу». Возымело – затихла.

После этого вожак принялся вещать, переводя взгляд с одного на другого. Слов Токаява не слышал – далеко, да и говорили негромко. И так все понятно – мелкий грабеж. Сейчас идет фаза – запугивание. Затем наступит фаза изъятия ценностей. Великих ценностей конечно не нагребут. Однако даже пенсионеры все сейчас при мобильниках, а уж студент без мобильника – это нонсенс. Не говоря уже о студентках.

Деньжатами волчата, скорее всего так же особо не разживутся, решил Токаява, но могут поснимать колечки-сережки, а то и рюкзачки отберут – и сами рюкзаки немало стоят. Нечто ценное там запросто может найтись: фотоаппараты, плееры, личные вещи.

Тактика рэкетиров читалась легко. Поди, не Наполеоны Бонапарты по электричкам шатаются, чтобы применять в деле мелкого грабежа особо изощренный выверт. Обчистить лохов, просидеть вместе с ними, запугивая и контролируя, до ближайшей станции, до которой катить минут семь, – вот и весь стратегический расклад. На остановке выскочат из электрички, и ищи ветра в поле. Мелкий криминальный промысел, в некоторых местах необъятной страны просто не изживаемый.

«Не иначе, волчата зарабатывают на наркоту», – решил Токаява со вздохом.

Он слишком много жил в России, пережил «девяностые» и был знаком с нравами современности не понаслышке, затихшей в «нулевые» и «десятые», но возобновлённые в середине двадцатых, в связи с чередой кризисов.

Ситуация напомнила Токаяве излюбленный сюжет советских фильмов: гопники выдрючиваются в электричках при полном равнодушии граждан пассажиров. Как правило, киношные гопники куражились и дурковали ради чистого искусства без всякой практической цели. Здесь же ничего похожего: никаких лишних слов и жестов, серьёзно всё и по-деловому. Также по-деловому двинут в живот, что парню, что девчонке, если вздумают дёрнуться. Ножичком вряд ли начнут орудовать. Разве что слегка резанут по руке для острастки. Кровь пугает людей. Наркоманы способны на многое. Но ещё больше пугает правосудие, почти любую самооборону переквалифицируя в превышение.

Токаява снова вздохнул и поднялся со скамьи, забирая рюкзак. Прихватил и кожаное пальто, повесил на руку. Пожалел, что оставил мечи в лесу. Но не рубить же ими головы, не отсекать руки, не вспарывать животы. Не то время.

Тренер по карате и другим видам боевых искусств Японии уверенно двинулся в сторону всей этой компании. Шёл он быстро, всем своим видом показывая, что хочет, как можно быстрее убраться из вагона и подальше от неприятностей. В своей прошлой жизни он возможно так бы и поступил – в Токио. Сбежал бы в другой вагон, где побольше людей и поменьше неприятностей. Мол, не мои сложности. Зачем рисковать здоровьем пенсионеру, а то и жизнью за чужое имущество? Спорт спортом – жизнь жизнью.

Но как истинный самурай он давно ничего не боялся. Более того – он чувствовал возбуждающий прилив адреналина. Ему хотелось схватки, как в молодости. И ещё он явно чувствовал ненависть к этим уродам. Шайки, озлобленные жизнью, питаются за счёт слабых и беззащитных.

За двадцать шагов по вагону, Токаява продумал все свои действия. Нарисовал их в голове, как чертеж на кальку нанёс. И больше не сомневался. Он поравнялся с компанией, заметив, что гопник засунул руку с ножом под распахнутую куртку. Не хочет, выродок, светить лезвие перед посторонним. Это хорошо, это правильно, получается лишняя секунда, пока будет доставать. Токаява прошел мимо, старательно не глядя ни на кого, но на всякий случай, фиксируя боковым зрением, не дернется ли один из них в его сторону. И был готов встретить, если дёрнется.

Не дёрнулись.

Токаява свернул в соседний отсек. Мгновение – и, скинув пальто с руки, набросил его на голову гопнику с ножом (тот сидел к нему затылком). Ещё мгновение – и Токаява нанес сзади и сбоку сильнейший удар в голову гопнику, что сидел рядом с выкидушником. Попал туда, куда и метил – в висок. Удары смягчать он и не думал. Бил на поражение, как и надо поступать в схватках, где не хочешь лечь с распоротым брюхом, а жаждешь победить.

Сенсея не волновали последствия. Они должны были волновать гопоту, когда те собирались на промысел. Пускай теперь расхлебывают свою же кашу.

Ещё мгновение – и Токаява швырнул через спинку сиденья поднимавшемуся ему навстречу гопнику рюкзак в грудь, опрокидывая его назад. Затем резко развернулся и ожидаемо оказался лицом к лицу с поднимающимся с сиденья вожаком. Ухватил главаря за куртку. И, пятясь, выволок в проход. Всё просто – прикрылся им от сбросившего с головы куртку и рвущегося в схватку гопника с ножом.

Конечно, когда нападаешь на людей, не ожидающих нападения, имеешь преимущество. Оно исчисляется мгновениями, но и мгновение – целая вечность. Годы берут своё (Токаяве на тот момент было около шестидесяти) и стоило создавать для себя преимущество.

Вожак попытался правой рукой вцепиться ему в горло. Может, опытный в схватках ближнего боя человек, избрал бы единственно верную в данный момент стратегию – подсечкой завалить противника на пол, понятно, повалиться и самому, но тут на помощь должны прийти подельники. К счастью, гопник был новичком. Он понадеялся на превосходство в габаритах перед пожилым азиатом. И в этом была его ошибка.

Токаява без труда перехватил руку, сжал пальцы на запястье вожака и взял его руку на излом. Он нисколько не сомневался, что окажется сильнее. Вряд ли гопник всё свое время посвящал работе над собой, изнурял свое тело физическими муками. А он каждый «лесной» день чуть ли не с утра до вечера ломал пальцами прутья и деревца, отжимался на этих самых пальцах до полного их онемения, таскал-поднимал камни, бревна. И сейчас чувствовал свою силу так, как никогда прежде. А будь это не так, окажись он слабее – тогда всё зря. Тогда он не готов к задуманному. И где-то дальше не сдюжит. И грош ему цена тогда вообще. Не стоит и жить.

Без труда подчинив своей силе вожака этой гопницкой шайки, Токаява развернул его и швырнул тело под ноги сбросившему куртку с головы и грозно приближающемуся волчонку с выкидухой.

Волчонок споткнулся, потерял равновесие и, падая, получил от сенсея прямой, с короткого замаха, удар в нос. Раздался смачный, как в озвучке к гонконгским боевикам, хруст.

«Оставим докторам разбираться, что там хрустнуло», – прикинул Токаява.

Выкидуха, звякнув, упала на пол, и сенсей мгновенно отправил ее ногой под пустующие сиденья. Затем, обхватив голову вожака (сломленного вожака – и не столько физически, сколько психически), приложил его затылком о край сиденья. Ещё один оказался в глубоком и долгом ауте. Не скоро очухается.

Тот, кто давеча размахивал выкидухой, сейчас, стоя на коленях, заливался хлещущей из носа, как из открытого крана, кровью. Он был больше не боец. И сопротивляться не собирался.

Но Токаява был опытен и никак не собирался оставлять за спиной дееспособных врагов. У каждой схватки свои законы и ты их должен чувствовать, иначе победа может обернуться проигрышем в момент твоего мнимого торжества. Здесь ясно читался весьма простой закон – ты должен надолго вырубить всех.

Любителя холодного оружия Токаява вырубил ногой в челюсть простым «футбольным» ударом. Быть благородным по отношению к подонкам – себе дороже.

Оставался последний из разгромленной за считанные секунды шайки. Этот гопник сидел на деревянной лавке и глупо лыбился, всем видом показывая покорность и готовность разойтись миром. Бежать и бросать товарищей, видимо, виделось ему форменным западлом, а бросаться на мужика – он уже это понял – крайне опасно для здоровья. Он хотел сдаться и остаться невредимым. Выставил перед собой раскрытые ладони и сиропным голоском проблеял:

– Не, дед, я ничего.

– Подвинься, – Токаява опустился рядом с ним на лавку, подбирая рюкзак. Ничуть не устало опустился – не много сил у него отняла эта расправа.

Студенческая троица сидела ни жива, ни мертва. У каждого глаза по пять копеек. Наверняка сейчас пытаются убедить себя, что это все происходит на самом деле, а не в компьютерной игре.

– Вы, трое. Встали, собрали вещи и в первый вагон, там много людей, там и сидите. – Людям в шоковом состоянии нужны четкие ясные и громкие команды. – Пошли, давай!

Студенты пришли в себя. Повторять два раза не пришлось. Подхватив свои рюкзаки, они сорвались со скамеек и шустро двинули к тамбуру. К ближайшему, конечно.

– Не туда! В начало поезда, я сказал! – поправил Токаява.

Студенты послушно развернулись, и быстрым шагом посеменили, на сей раз в правильном направлении. За ними грохнули, сомкнувшись, двери тамбура.

Токаява с последним гопником остались в вагоне вдвоем из людей в сознании. Сидели рядышком на поездной лавочке, как дедки на завалинке.

«Проверка, – пронеслось в голове у сенсея. – Ты больше хотел самого себя проверить, чем рвался помочь».

Хотя, чего уж там, сейчас он был доволен, что возвращающиеся с дачи молодые люди не лишились вещей и денег, вряд ли для них лишних. Раз разъезжают не на папиных машинах, а на электричке – значит, не из богатых семей. И не пришлось девчонкам плакать, а пацану чувствовать себя перед ними ничтожеством, раз не смог защитить. А ведь не смог бы. А коли б полез геройствовать, мог бы и получить, и весьма чувствительно.

«Доволен… Хм. Значит, некоторые эмоции у меня ещё живы – болтаются, как нервы удаленного зуба».

– Ладно, будем заканчивать, – Токаява повернулся к последнему из гопников. – Отрывай задницу от лавки и выворачивай карманы своих дружков. И свои тоже. Все деньги и мобилы сюда – на скамейку. Живо.

Последний из гопников безропотно бросился выполнять приказ. Благо дружки его валялись в отрубе, и видеть его унижение не могли.

– Молодец, – похвалил Токаява, когда на скамье напротив выросла небольшая горкам из четырех смартфонов и смятых купюр. Негусто там было купюр. Только вышли на промысел.

Трофеи сенсей намеревался забрать без всяких сомнений и благородных терзаний, разве что сотовые ему были ни к чему – выбросит в мусорку возле «ментовки». Там быстро найдут. Сначала дворники или бомжи, потом сотовые так или иначе попадут в полицию. И если люди писали заявления о налётчиках с описью потерянного, то сотовые к ним вернуться. Во всяком случае, шанс есть. А он тот, кто даёт этот шанс.

Но сперва надо довершить начатое.

Он практически ласково приобнял за шею потускневшего волчонка.

– Ну? Что скажешь? Жизнь не удалась?

Токаява сомкнул совсем не стариковские мускулы на шее гопника. Тот задергался, но куда там! Бесполезно. Все равно, что аквалангисту без ножа пытаться выбраться из рыболовной сети.

Сенсей чуть разжал захват. Интересно, что он выдаст напоследок. Что-нибудь оригинальное или из обычного гоповского набора. Тот выглядит одинаково в любой стране.

– Ты труп, сучара…

«Обычного». Дальнейшие слова выходили с хрипом.

– Да, я близок к могиле, – пробормотал Токаява, отпуская захват и укладывая на лавку потерявшего сознание неудачливого «джентльмена удачи». – Но могу и с собой забрать…

Что ж, теперь на ближайшей станции придется из электрички выходить уже ему. И ждать следующего поезда. В этом дальше выйти может быть весьма беспокойно.

Так город встречал блуждающего туриста.

Последние ровные шаги от автобусной остановки по знакомым улицам и вот он – родной дом, уютный, милый дворик, так когда-то близкий сердцу.

Вот он почти и дома, в котором не жил десятки лет, сбежав из тогда ещё Ленинграда в Хабаровск, подальше от позора проигранных соревнований и всех сопутствующих событий. Бежал в глубинку страны, на задворки – на Дальний Восток.

Не хватало разве что фанфар при возвращении, но не до них. Кто его помнит в этом бурлящем страстями городе?

Так странен этот момент возвращения, выбрасывает в пограничное состояние. Сколько забытых чувств всплыло внутри, их всколыхнуло со дна души поднимающейся бурей.

Дождливая погода лишь усиливала эффект ощущения не реального мира, а словно какого-то Чистилища, в которое верит весь католический мир, но не православные или протестанты, хотя вроде бы те же «братья во Христе».

Вроде бы Чистилище – это этаж между мирами, где принято страдать за грехи, но не так, как в аду. Да и прописка временная. Но за какие такие грехи он получил столько страданий по жизни?

Капли стучали по кепке, плащу и рюкзаку. Навевали тоску и грусть сенсею. Совсем не светлую «белую» печаль, как у Пушкина в ссылке в деревне, а настоящую депрессию, которая пытается утопить тебя и терзает за самое сердце, сжимает его больно ледяной рукой, стискивает так, что остаётся лишь в бессилье скрипеть зубами.

Плохо на душе, плохо. Мрачное настроение для возвращения. Токаява и не подозревал, что будет настолько скверно погружаться в прошлое. Хотя, чего ещё ждал?

Сколько же воспоминаний навевает эта обожженная шпаной скамейка у родного подъезда? Воспоминаний светлых, добрых. Посаженный в день рождения дочери собственными руками саженец ёлки, не раз спасённый от собак, уверенно отвоевал себе место под тусклым солнцем мегаполиса.

«Ему столько же лет, сколько было бы Алёнушке, доченьке моей любимой». – Вдруг вбило гвоздями в голову Токаяве простую истину.

Сенсей невольно схватился за грудь, ощущая, как бешено заколотилось не молодое уже сердце. Мысль о дочери выбила из колеи. Горло сдавило и стало трудно дышать. На глаза навернулись давно позабытые слёзы. Вспомнилась русская жена и их общая дочь. Обе трагически погибли в автокатастрофе. Все те же девяностые. Лексус местного чиновника вылетел на встречку, и Вероника первой вывернула руль, улетев с трассы… в бетонный столб.

В вынужденном бессилии Токаява присел на ту самую опалённую скамейку, прижавшись рюкзаком к разрисованной спинке. Силы покинули тело. Впервые за последнее время не мог пошевелить и рукой, словно из тела вытащили все кости, оставив лишь вату. Робот без батареек.

Дышать пришлось медленно, осознанно, нагнетая в себе холодный гнев, вспоминая все цели. Одну за одной. От простого к сложному. Ступенька за ступенькой. Только так можно добраться до крыши плана, что поставил перед собой.

«Всё по порядку: одну цель за одной. Не раскисать. Только не сейчас! Никакой слабости… Всё потом… Успокойся… Ты знаешь, для чего ты ещё жив». – замелькало в сознании, подгоняя самонастрой.

Токаява попытался сглотнуть возникший в горле ком, но куда там? Легче выдрать кадык.

Запиликал домофон, отвлекая внимание. Отворилась дверь. Первой показалась овчарка на натянутом поводке, следом сонный вихрастый парень, едва удерживающий тот самый поводок в тонкой, бледной руке. Слабая кисть, казалась, вот–вот переломится.

Собака рвалась на волю изо всех сил. И сил этих в ней было гораздо больше, чем в хозяине.

– Да подожди ты! Не успеешь, что ли?! – крикнул зло собаковод.

Овчарка меж тем спустилась со ступенек и залаяла на незнакомого ей человека восточной наружности на скамейке. Как говорят в деревнях – забрехала. Пристально, с хрипотцой, старясь вырваться и растерзать человека если не на куски, то хотя бы откусить клок мяса, подрать одежду и кожу.

Овчарка ненавидела заочно, пытаясь высказать всю накопившуюся внутри злость на глупого хозяина, на все жизненные лишения и прочую собачью жизнь в большом городе. Она ненавидела всех. И Токаява Кебоши не был исключением.

Хозяин замешкался у дверного проёма, силясь отдёрнуть поводок. В связи с недостаточной физической формой, получалось не очень. Овчарка в постоянных попытках вырваться на свободу получила так необходимые ей полметра пространства, чтобы совершить один рывок к цели…

Токаява зыркнул из-под козырька кепки, и как плеть стеганула в воздухе. Молча перехватив ненавидящий взгляд собаки, старый японский мастер постарался показать свой внутренний мир. Точнее его пепелища, разруху и хаос. Передать одним взглядом. Открыть внутреннего зверя миру. Ненадолго и только самый его краешек, но должно было хватить.

Сколько всего накопилось внутри за десятилетия?

Взгляд длился всего мгновение. Внутри Токаявы не было ничего из того, что ощущают собаки: ни страха, ни сомнения. Четвероногая боевая машина увидела лишь холодные, полные отчаянья глаза человека. А ощутила ещё больше.

Лишь миг прошёл, но словно промелькнула незримая искра между ними. И два зверя поняли друг друга моментально. Нечего делить, нет друг к другу претензий. У каждого своя сучья жизнь.

Лай оборвался, поводок провис, коснувшись асфальта. Собака покорно присела, чуть опустив голову, признав верховенство человека. Высунула язык. Внутренний зверь Кебоши был страшен даже ей. Воли в нём было столько, что можно было остановить и стаю собак.

Страшный, страшный человек. С таким лучше не связываться. Нечета её хозяину. Настоящий вожак. Только не стаи. Одиночка. Такие опаснее всего.

Овчарка резко отпрянула в сторону. Отскочила, как от огня, увлекая за собой заодно и полудохлого хозяина вглубь дворика. Задохлик промчался перед Токаявой едва успевая расставлять ноги. Расклячился, чтобы не свалиться в лужу, которых так хватало вдоль улицы.

Сенсей и сам резко поднялся. Силы пришли внезапно, резко задушив слабость на корню. Перемахнув пару ступенек, он схватил за край закрывающейся двери. Успел вовремя.

В его время домофона, конечно же, не было. Он точно помнил, что на ключах в рюкзаке не болтался магнитный замок. А стоять у подъезда, ожидая соседей, не хотелось. Но не это же предало сил. Так что? Страх быть покусанным собакой? Нет, скорее она испугалась. Ощущение внутренней борьбы, из которой временно вышел победителем? Возможно.

Ещё шаг и вот он знакомый тёмный подъезд, вечно неработающая лампочка. Сколько бы не вкручивал в своё время, всё равно не переживала и вечера.

Ноги понесли к лифту по привычным ступенькам, глаза нашли металлическую кнопку. Нажать-доехать. Какие-то знакомые схемы в голове. Мозг можно не включать. Отработано на алгоритмах. Но как же это непривычно ни о чём не думать. В лесу так не получалось. Алгоритмы всецело – достояние города.

Старые привычки, казалось, не изжили себя даже за годы. Кажется, словно только зашёл в подъезд и стоишь, теребишь в руках ключи, ожидая неторопливого лифта. Его створы вот-вот распахнуться. Приедешь на нём до своего этажа, повернёшь направо, сделаешь пару шагов и позвонишь в знакомый, обшарпанный звонок. И откроет дверь жена, а из комнаты послышится крик дочки. Радостный, любимый.

Всё спокойно, всё знакомо. Семья.

Токаява тряхнул головой, отгоняя морок наваждения. Он отпрянул от лифта и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки разом. Сердце бешено застучало. Не от душевной боли и тем более не от усталости, нет – выносливости в теле накопилось в десятки раз больше, чем на четыре этажа, но просто до скрипа зубов захотелось действия. Бежать изо всех сил, кричать во всё горло, разогнаться и ворваться в ту прошлую жизнь, прорвать невидимую завесу, разделяющую этот и тот мир. Преодолеть мрачное, холодное настоящее, вернуться в свой привычный мир, где любят и ждут!

И вот последние ступеньки… но вместо прошлой жизни лишь знакомая дверь перед носом. Чёрная, чуть обветшалая краска привычно режет взгляд.

«Надо бы подкрасить, подновить», – само собой мелькнуло в голове. Так всегда случается для успокоения совести. Вроде бы подумал, что надо сделать – и на полшага приблизился к делу. А значит, начало не за горами. А значит, уже почти сделал, а значит, совесть домохозяина снова может спать спокойно.

Руки опустили рюкзак с плеч, нырнули в боковой кармашек за ключами. Меж пальцами зазвенел железом клочок прошлой жизни. А тот, что гораздо больший клочок этой жизни, даже не клочок, а целый клок, вот он – за дверью. Открой дверь и предайся воспоминаниям, которые утопят тебя в себе огромной волной цунами.

Ключ от общей двери, однако, не подошёл. Токаява стал тыкать всеми ключами в замок, но ничего не выходило.

– Впрочем, чему я удивляюсь после стольких лет? –буркнул Кебоши, смирившись с тем, что сам в свою квартиру не попадёт.

Пальцы потянулись к звонку соседей. Раздалась мелодичная трель. Странно, но это первый раз, когда услышал её. Обычно заходил к соседям со стуком от двери к двери. Звонить не приходилось. Вроде бы мелочь, но из мелочей и состоит эта странная жизнь.

Незнакомая женщина в халате и бигуди, с глазами, метающими молнии, открыла дверь. Сразу стало видно, что гостей не ждала. И случайных посетителей заочно ненавидела так же, как собака на улице свою жизнь. Посмотрела, во всяком случае, как на врага народа, выражая мрачным неухоженным лицом полное недовольство.

– Здравствуйте. Я ключ от общей двери потерял. Не могли бы вы открыть. Я ваш сосед. – бесцветно обратился Токаява.

– Сосед? Разве прошлый переехал? – ответила женщина, не открывая двери.