Текст книги ""Фантастика 2025-173". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Глава 29
Носки Сереги

Ледяная волна воли Серафимы ударила по моему сознанию. Я почувствовал, как меня вырывают, выталкивают, выбрасывают из собственного разума. Это не было похоже на боль. Это было похоже на отключение. Словно из работающего прибора с силой выдернули шнур питания. Связь с телом, с Алисой, с самим миром – все это оборвалось в одно мгновение.

Я перестал существовать. А потом – снова начал. Но уже не в физическом мире.

Я был точкой. Точкой осознания, парящей в бесконечном, переливающемся океане чистого света и информации. Не было ни верха, ни низа, ни времени. Только потоки данных, сплетающиеся в немыслимые фрактальные узоры, и тихий, всепроникающий гул, похожий на музыку сфер. Это было похоже на то, как если бы я оказался внутри гигантского квантового компьютера. Который и был самой вселенной.

Сначала было спокойно. Потом пришел хаос.

Я был не один. Вокруг меня, как призрачные рыбы, проносились обрывки мыслей, эхо чужих эмоций, фрагменты воспоминаний. Я видел улыбку Киры, но она была соткана из бинарного кода. Я слышал лекцию профессора Соколова, но его слова были похожи на искаженные звуковые волны. Я ощущал запах персиков, которым пропиталась моя кожа в спальне Вольской, но этот запах имел цвет и форму.

Я начал распадаться. Мое «я», моя личность, мои воспоминания – все это, как капли чернил в воде, растворялось в этом информационном океане. Я – Семен Ветров, студент-алхимик из Нижних Кварталов – терял себя, превращаясь в набор бессвязных данных.

Страх. Впервые за долгое время я почувствовал настоящий, первобытный страх. Не за тело, а за душу. Страх исчезнуть, раствориться, стать ничем.

Я боролся. Отчаянно цеплялся за свое имя, за лица родителей, за образ Киры, за идиотские шутки Сереги. Я строил из этих воспоминаний крепость, пытаясь защититься от всепоглощающего хаоса.

И тут я почувствовал их. Другие. Фантомы, сотканные из чистого негатива. Искаженные, злые обрывки сознаний, которые тоже плавали в этом океане. Они почуяли меня, как хищники чуют кровь. Они потянулись ко мне своими призрачными щупальцами, пытаясь поглотить, ассимилировать, уничтожить.

Я был один. Без Алисы, без вурма, без наноботов. Только голая душа студента, заброшенная в цифровой ад. Без стипендии и даже без молока.

И когда одна из теней уже почти коснулась меня, когда я уже приготовился к небытию, в моей голове вспыхнул образ. Не Кира. Не родители. Образ был абсурдным, нелепым, но таким… реальным.

Запах. Запах нестиранных носков Сереги, которые он оставлял под кроватью. И звук. Его богатырский, сотрясающий стены храп. Этот образ, этот островок земного, приземленного свинства посреди этого цифрового великолепия, стал моим якорем.

Я вцепился в него, как утопающий в спасательный круг. Я сосредоточил на нем всю свою волю. И океан данных вокруг начал меняться. Хаос отступил, уступая место порядку. Потоки света выстроились в ровные линии. А гул превратился в тишину.

Серегины носки спасли мне жизнь…

Я больше не был в океане. Я стоял посреди бескрайней пустыни из черного, как смоль, песка. Небо над головой было усыпано незнакомыми, холодными звездами. Идеальная, мертвая, бесконечная тишина.

И посреди этой тишины, в нескольких шагах от меня, на простом деревянном стуле сидел Он.

Он был одет в простую серую мантию, похожую на те, что носят монахи. В руках он держал обычную белую кружку, из которой шел пар. Он смотрел на звезды, и его лицо было спокойным, немного усталым, но полным какой-то древней, непостижимой мудрости.

Ярослав.

Но это был не тот Ярослав, который насмехался над Серафимой. Не тот, который пафосно щеголял в иссиня-черной броне. Это был тот самый Ярослав из моих первых снов. Настоящий. Первый Архимаг.

Он медленно повернул голову и посмотрел на меня. В его глазах не было ни синего огня, ни насмешки. Только спокойствие и задумчивое желание бахнуть ещё кружечку кофе.

– Ну здравствуй, Семен, – его голос был тихим, но он проникал прямо в душу. – Наконец-то мы смогли поговорить. Без посредников и лишнего шума. Присаживайся. Кофе?

Рядом с ним из черного песка вырос второй стул, такой же простой и деревянный.

Я, ошеломленный, опустился на него.

– Где… где мы? – это было единственное, что я смог выдавить.

– Внутри, – просто ответил Ярослав. – В самом глубоком, самом защищенном секторе твоего сознания. Назовем это… нашей маленькой цитаделью. Безопасное место. Здесь нас никто не найдет. Ни Серафима, ни граф, ни даже тот мой… буйный двойник.

– Двойник? – переспросил я.

– Та сущность, которую ты знаешь как преступника Ярослава, – он сделал глоток из своей кружки. – Я создал его давно в своем разуме, собрал из старых воспоминаний. Очень давно. Как сторожевого пса. Агрессивного, безжалостного. Чтобы он охранял вход. Отпугивал непрошеных гостей. Он был моим файрволом, моей внешней оболочкой, пока я спал. Но, кажется, в моё отсутствие он немного… увлекся. Вжился в роль. Как и Алису, ты… получил его по наследству от меня.

Я молчал, пытаясь осознать. Преступник Ярослав… был просто охранной системой на основе личности самого ярослава?

– А ты… – я посмотрел на него. – Ты настоящий?

Он усмехнулся. И эта усмешка была совсем другой. Теплой, человеческой.

– Настолько, насколько это возможно для того, кто уже больше не имеет доступа в реальный мир, – он пожал плечами. – Я – то, что осталось от Первого Архимага Ярослава. Его личность, его знания. Его совесть, если хочешь.

Он отставил кружку, и она растворилась в воздухе.

– Но у нас мало времени, Семен. Пока мы здесь пьем воображаемый кофе, наше тело – твое тело – везут в очень неприятное место. Граф Страхов – опасный человек. Он не остановится ни перед чем, чтобы заполучить то, что находится в Хранилище.

– Но что я могу сделать⁈ – в моем голосе прозвучало отчаяние. – Меня вышвырнули из собственного тела!

– Не совсем, – покачал головой Ярослав. – Серафима… Она недооценила тебя. Она не знала, что у тебя есть ключ.

– Ключ?

– Твоя воля, Семен. Воля парня из Нижних Кварталов, который привык бороться, – он посмотрел мне прямо в глаза. – Тот «Ярослав» – это сила. Я – это знания. Но ты, Семен Ветров, – ты якорь. Тот, кто держит нас обоих в этом мире. Ты руль. А мы – двигатели.

Он поднялся.

– Сейчас граф думает, что везет беспомощного пленника. Но он ошибается. Он везет троянского коня. И мы устроим ему сюрприз.

Он протянул мне руку.

– Ты готов вернуть себе свое тело, Семен? Пора показать им всем, что бывает, когда будишь спящего Архимага.

– И очень злого студента, – ухмыльнулся я.

Я смотрел на его протянутую руку, потом на его спокойное, мудрое лицо. И впервые за все это безумное время я почувствовал не страх и не отчаяние. А надежду.

– Готов, – твердо ответил я и вложил свою ладонь в его.

Холод. Это было первое, что ощутил Ярослав, возвращаясь в границы плоти. Неприятный, проникающий до костей холод металла и стерильной атмосферы. Он медленно открыл глаза, позволив сознанию сфокусироваться. Мир был размытым, белым. Тело носителя лежало на чем-то твердом, а руки, ноги и голова были зафиксированы широкими металлическими обручами. Лаборатория. Комплекс «Омега»?

Какое неоригинальное название – с долей скуки подумал он.

– Он приходит в себя, – донесся до него бесцветный голос. – Жизненные показатели стабилизируются.

Ярослав повернул голову, насколько позволял фиксатор. Рядом, на таком же столе, была Серафима. Она тоже была привязана, ее серебряные волосы растрепались по металлической поверхности. Ее глаза были закрыты, но он видел, как подрагивают ее ресницы. Жива. И, судя по ауре сдерживаемой ярости, очень зла. Это хорошо. Злая Серафима всегда была куда интереснее спокойной.

Наверное, ей сейчас немного обидно, что весь ее идеальный тысячелетний план пошел по откосу. И из-за кого? Из-за обычного сомелье с его коммуникатором…

– Она еще без сознания, граф, – сообщил тот же голос.

Из полумрака лаборатории выступил граф Страхов. В белом халате поверх дорогого костюма он выглядел как ребенок, играющий в злого доктора.

– Превосходно, – он подошел к столу и склонился над телом носителя. Его ледяные глаза изучали лицо Семена с хищным любопытством. – Добро пожаловать, Ярослав. Или Семен? Хотя не важно… Надеюсь, вам у нас понравится. У нас очень… гостеприимно.

– Я тронут вашей заботой, граф, – прохрипел Ярослав, чувствуя, как голосовые связки носителя с трудом повинуются. – Обычно мне предлагают хотя бы чашечку кофе, прежде чем привязывать к столу. Вы совсем забыли о манерах. Ваш отец-садовник вас этому не учил?

Граф даже не дрогнул, но Ярослав заметил, как на мгновение напряглись желваки на его лице.

– Мой отец учил меня, что с дикими зверями нужно обходиться соответственно. Сначала – клетка. Потом – дрессировка.

Глава 30
Дать ему то, что он хочет

Граф Страхов кивнул одному из ассистентов. Тот подкатил странный прибор, похожий на гибрид шлема и средневекового пыточного устройства, утыканного иглами.

– Нейронный индуктор, – пояснил граф. – Очень полезная вещь. Позволяет… вести конструктивный диалог. Даже с самыми упрямыми собеседниками. Мы просто… поможем вам вспомнить то, что вы забыли. Например, коды доступа к Глубокому Хранилищу.

– Хочешь покопаться в моей голове, мальчик? – Ярослав рассмеялся, и смех эхом пронесся по стерильной тишине лаборатории. – Смело. Очень смело. Знаешь, сколько до тебя было таких любопытных? Их останки до сих пор украшают некоторые черные дыры. В качестве предупреждающих знаков.

– Не угрожайте мне, Ярослав. Вы сейчас – всего лишь пленник. Без своей силы, без своего тела. Вы – просто информация, запертая в этом… – он с презрением посмотрел на тело Семена, – … в этом слабом сосуде. И я эту информацию извлеку. Так или иначе.

Он дал знак, и ассистенты начали надевать шлем на голову носителя. Ярослав почувствовал, как холодные иглы касаются кожи. Похожий шлем также надели на голову графа – судя по всему, он лично намеревался провести взлом разума.

– Граф, – вмешалась Серафима. Она очнулась и смотрела на него с ледяной яростью. – Ты совершаешь ошибку.

– Ошибку? – он повернулся к ней. – Нет, Первая. Я исправляю ошибки прошлого. Ваше время вышло. Теперь миром будут править те, кто этого достоин. Те, у кого есть воля и решимость.

– Ты – дикарь, играющий с ядерным реактором, – прошипела она. – Глубокое Хранилище не для таких как ты. Ты даже не представляешь, что ты можешь высвободить.

– Вот и узнаем, – усмехнулся граф. – Активируйте.

Шлем загудел. Сознание Ярослава атаковала чужая воля – грубая, бесцеремонная, похожая на удар тарана. Примитивно, – подумал он. Это было все равно что пытаться взломать квантовый компьютер с помощью кувалды. Разворотить-то можно, а вот извлечь данные – маловероятно.

Но даже кувалда может пробить стену, если бить достаточно долго. Ментальные барьеры Ярослава, ослабленные битвой и нестабильностью носителя, начали трещать.

«Держись! – послал он мысленный импульс вглубь своего сознания. – Он пытается найти вход. Не дай ему, Яр!»

Но неожиданно… пришел отклик. От остатков личности Семена, так грубо вышвырнутого из родного дома. Ярослав почувствовал, как нечто выстроило стену. Не из энергии, а из самых ярких, самых сильных своих воспоминаний. Вот мальчишка, маленький, сидит на коленях у отца, и тот показывает ему, как работает старый механизм часов. Вот мать печет пирожки, и по всему дому плывет их аромат. Вот девушка по имени Кира смеется, и в ее глазах пляшут зеленые искорки.

Грубая сила графа разбивалась об эту стену, как волны о скалу.

Ярослав ощутил… удивление? У парня оказалась невероятно стойкая воля. Вот и ответ, почему он так долго сопротивлялся… всему, с чем сталкивался.

– Что происходит? – Страхов нахмурился, глядя на показания приборов. Его рука невольно скользнула по шлему у него на голове. – Почему я не могу пробиться? У него ментальная защита… уровня Архимага! Но как⁈ Его разум ведь полностью обесточен!

– Я же говорила, что ты дикарь, – усмехнулась Серафима, с явным удовольствием наблюдая за его замешательством.

Граф проигнорировал ее. Его лицо исказилось от ярости.

– Увеличить мощность! На максимум!

Боль стала невыносимой. Ментальные барьеры Семена начали трещать, как лед под ногами великана.

«Он прорывается, – констатировал Ярослав. – Слишком силен и настойчив. Пора переходить к плану Б».

«Какой план Б?» – в его разуме раздался голос Серафимы. Он дрожал от напряжения. Кадется, стажерка смогла проложить к нему незаметный канал связи.

«Самый простой, – в сознании Ярослава прозвучала усмешка. – Если не можешь победить врага… сведи его с ума.»

И в тот момент, когда граф уже почти прорвался, когда его ментальные щупальца уже коснулись ядра сознания, Ярослав распахнул дверь. В свою память. Настеж!

Поток был не просто информацией. Это был водопад, нет, сверхновая чистой, несжатой, хаотичной реальности, обрушившаяся в примитивный нейронный интерфейс графа. На Страхова хлынули не просто воспоминания. На него обрушилась вся бесконечная, безумная жизнь Ярослава.

Он увидел рождение звезд в туманности Конской Головы, но не как картинку в телескопе, а ощутив первобытный жар их ядер на своей коже. Он услышал беззвучную песню гравитационных волн, которую пели две сливающиеся черные дыры. Он почувствовал вкус света, преломляющегося на гранях кристаллических планет. И запах времени, гниющего на руинах цивилизаций, погибших за эоны до рождения человечества.

Воспоминания не шли по порядку. Они были вихрем. Вот он спорит с Первыми Архимагами о моральности создания самосознающей сингулярности, а в следующую секунду уже флиртует с зеленокожей пиратской королевой в баре на астероиде, где вместо пива пьют жидкий метан. Вот он разрабатывает вирус, способный стереть разум целой расы, и тут же, без перехода, пытается научить ручного кибер-дракона приносить тапочки.

Прибор взвыл, издавая протяжный, предсмертный скрежет. Нейронный индуктор, работавший на пределе, не был рассчитан на обработку данных, описывающих коллапс целой вселенной. Из-под шлема, надетого на голову графа, повалил густой, едкий дым, пахнущий озоном и горелой пластмассой. По проводам пробежали синие искры, а главный процессор на стойке рядом издал громкий хлопок и замолчал навсегда.

– ВЫРУБИТЬ! ВСЕ ВЫРУБИТЬ, ИДИОТЫ! – заорал граф Страхов, срывая с головы дымящееся, раскаленное устройство. Оншвырнул его на пол с такой силой, что шлем раскололся на две части. Граф отшатнулся от стола, тяжело дыша. Его аристократическое лицо было белым как полотно, под глазами залегли темные тени, а из носа тонкой, почти черной струйкой текла кровь. Ассистенты в ужасе бросились к нему.

– Примитивная поделка… не выдержала… – прошипел он, отталкивая их. Он посмотрел на тело Семена. Оно лежало неподвижно, но графу казалось, что из-под прикрытых век на него поглядывает сама бездна. И ехидно подмигивает. Ярость, смешанная с отголосками пережитого безумия, исказила его черты.

– Мы еще не закончили, Ярослав, – процедил он, вытирая кровь тыльной стороной ладони. – У вас двоих будет много времени подумать над своим поведением. В полной изоляции. Оставьте их. Уходим. Я найду другой способ взломать его. Более… грубый. Но надежный.

С этими словами он, пошатываясь и все еще держась за голову, направился к выходу. Его перепуганные ассистенты поспешили следом. Тяжелая гермодверь с гидравлическим шипением закрылась за ними, погружая лабораторию в холодный полумрак аварийного освещения. И тишину, нарушаемую лишь тихим писком уцелевшей аппаратуры.

Прошло несколько минут, прежде чем Серафима нарушила молчание. Ее голос в его голове был хриплым, но в нем уже слышались привычные ледяные нотки.

Общались по мысленному каналу, чтобы исключить возможность прослушки.

– Ты никогда не умел играть в чужие игрушки, Яр. Только ломать, – Она с трудом повернула голову, глядя на него.

– С чего ты взяла, что я играл? – ответил Ярослав, не открывая глаз. – Я преподавал. Практический урок на тему «Почему не стоит совать свой любопытный аристократический нос в чужую голову». Судя по его реакции и запаху горелой изоляции, урок он усвоил. На троечку с минусом.

– И к чему это привело? – фыркнула она. – Теперь мы оба привязаны к столам в этой стерильной дыре, как подопытные лягушки.

– Не преувеличивай, стажерка, – Ярослав наконец-то открыл глаза. Синий огонь в них был тусклым, но не угасшим. – Ты привязана. А я… я отдыхаю. Наслаждаюсь моментом. Не каждый день удается довести графа до менструальной мигрени, не поднимая и пальца. Уверен, на твоем лице сейчас та самая очаровательная гримаса бессильной ярости, которую я так люблю.

– Когда я отсюда выберусь, – прошипела Серафима, – я сотру эту ухмылку с твоего лица. Вместе с лицом. Я заставлю тебя пожалеть, что ты не остался в виде призрака.

– О да, детка, я уже дрожу, – его голос сочился сарказмом. – Но знаешь, а ведь он не остановится. Этот мой бывший садовник упрям, как осёл. И глуп, как пробка. Он вернется. С чем-нибудь посильнее. Возможно, с паяльником и набором ржавых инструментов. Это не наш метод. Мы должны действовать изящнее.

Серафима замерла. Она внимательно посмотрела на него, пытаясь разгадать его замысел.

– Что ты предлагаешь? Вызвать его на дуэль по плевкам на дальность?

– Почти, – в сознании Ярослава прозвучала усмешка. – Хочу дать ему то, что он хочет.

Тишина в лаборатории стала абсолютной. Даже писк аппаратуры, казалось, замер. Серафима смотрела на него так, словно он только что предложил ей добровольно прыгнуть в жерло вулкана.

– Ты с ума сошел⁈ – выдохнула она. – Отдать ключ от вселенной этому… садовнику? Да он не просто откроет дверь, он выломает ее вместе со стеной и устроит в Хранилище склад для своих гравитационных дубинок! Он разберет технологии Первых на запчасти для своих пыточных устройств!

На лице Семена появилась та самая хищная, всезнающая усмешка.

– С ума? Фима, Фима… ты все еще мыслишь слишком прямолинейно. Ты видишь замок, ключ, сокровище. А я вижу ловушку. Он хочет ключ? Отлично. Иногда лучший способ победить в игре – это позволить противнику думать, что он выигрывает.

Он посмотрел на нее, и синий огонь в его глазах блеснул с новой, дьявольской силой. Взгляд охотника, который уже расставил капканы и теперь терпеливо ждал, когда в них попадется самый крупный зверь.

– Просто поверь мне.

Глава 31
Меня выселили

Подземная лаборатория Морозовой гудела, как гигантский улей. Воздух пах озоном, горячим металлом и крепким кофе. Аромат которого был единственным, что удерживало двух гениев от окончательного погружения в пучину научного отчаяния. Профессор Соколов, сгорбившись над терминалом, вглядывался в хаотичные графики, которые плясали на экране, словно кардиограмма вселенной в предсмертной агонии.

– Это не солнечная активность, Катя, – пробормотал он, поправляя очки, которые сползли на кончик носа. – И не сбой в магнитосфере. Это… словно сама ткань реальности стонет. Как студент на пересдаче, который понял, что перепутал учебники.

Морозова, стоявшая у панорамного окна и глядя на черный купол, накрывший Академию, даже не обернулась. Она напоминала статую разгневанной валькирии, обдумывающей план мести.

– Не начинай свою метафизическую лирику, Савелий. Мироздание может стонать сколько угодно, моя задача – зафиксировать децибелы этого стона и проанализировать его частотный спектр, – ее голос был холоден и резок, как скальпель. – Мы зафиксировали массивный выброс экзотической энергии. Сейчас важно определить ее источник и природу. А не слушать стоны мироздания. Оно у тебя и от несварения стонет, если верить твоим теориям.

– Это была всего лишь гипотеза о влиянии гравитационных волн на пищеварительный тракт! – обиженно пробормотал Соколов, возвращаясь к своим графикам.

Они оба молчали. С того момента, как Сеня шагнул в Башню, прошло уже несколько часов. Связь с ним и Алисой оборвалась мгновенно и полностью, сразу после входа в это… сооружение. Они были в неведении, и это неведение было пыткой. Хуже, чем слушать доклад графа Велинского о роли аристократии в развитии сельского хозяйства.

На одном из мониторов включился экстренный выпуск новостей. Лоснящийся диктор с приклеенной улыбкой, которая, казалось, вот-вот треснет, вещал с экрана.

– … итак, уважаемые граждане, спешим вас заверить: никакой паники. Необычные световые явления, наблюдаемые сейчас над городом, являются всего лишь редким видом высотной грозы, помноженной на аномальную солнечную активность.

Диктор вещал из помещения с большим панорамным окном. За ним виднелись грозовые тучи, озаряемые изнутри яркими вспышками.

– Просто необычное северное сияние в неположенном месте. Правительство держит ситуацию под контролем. Оставайтесь дома и наслаждайтесь этим уникальным природным явлением!

– Северное сияние? – Морозова медленно повернулась к экрану, ее лицо было маской холодного презрения. – Они держат нас за идиотов? Мои дроны на орбите показывают, что в стратосфере температура подскочила на двести градусов, а пространственно-временной континуум ведет себя как пьяный матрос в увольнительной. Какое, к черту, сияние⁈

Она подошла к своему пульту и несколькими быстрыми, отточенными движениями вывела на главный экран изображение с одного из своих высотных беспилотников. Камера смотрела на город сверху. И на то, что творилось в небе над ним.

Гигантская, видимая с любой точки планеты надпись, сотканная из чистого света и тьмы, вспыхнула прямо в небе:

«ЯР КРАСАВЧИК, А ФИМА СТАЖЕРКА».

Тучи за спиной диктора разлетелись в стороны, словно от ураганного порыва ветра. Та же самая надпись появилась теперь уже в телевизоре.

Профессиональная улыбка на лице диктора начала медленно сползать, как подтаявшее мороженое. Его глаза забегали – видимо, он увидел панические, размашистые жесты режиссера за кадром.

Диктор медленно, почти против своей воли, повернулся в кресле. Его взгляд устремился в панорамное окно студии, прямо на то место, где секунду назад были лишь грозовые облака.

Челюсть диктора медленно отвисла. Он прочел космическое граффити раз, потом второй, силясь понять смысл написанного. Он повернулся обратно к камере. Его лицо, до этого выражавшее лишь спокойную уверенность, теперь было маской чистого, незамутненного ужаса и экзистенциального тупика.

– А-а-а… и, как видите, уважаемые зрители, наше северное сияние… – начал он, но голос сорвался на жалкий писк. Он судорожно сглотнул, пытаясь взять себя в руки. – Наше сияние… обрело… текстовую форму. И, кажется, выражает свое… эстетическое… мнение. Мы… мы уходим на рекламную паузу. Очень. Долгую.

Экран тут же погас, сменившись заставкой с радостно прыгающими криптокроликами. У кроликов глаза выглядели подозрительно выпученными. Словно даже они осознавали абсурдность момента.

Соколов, увидев это, медленно опустился в кресло. Он снял очки и устало потер переносицу, словно пытаясь стереть эту надпись прямо со своей сетчатки.

– Я так и знал, – выдохнул он. – Этот мальчишка… он все-таки выпустил его на волю. Необузданный, как первокурсник на первой вечеринке.

– Ярослав… Преступник SSS класса… – прошипела Морозова, ее пальцы сжались в кулаки. Она смотрела на надпись с выражением человека, которому только что нагадили на идеально чистый лабораторный стол. – Значит, он все-таки взял контроль. А кто такая Фима? Еще одна его безумная игрушка? Его новая лаборантка с сомнительными моральными принципами?

– Я не знаю, – покачал головой Соколов, его взгляд был устремлен в пустоту. – В летописях Первой Эпохи нет упоминаний о… Фиме. Но если Ярослав снова на свободе…

Он не договорил. Оба понимали, что это значит. Мир стоял на пороге бури, по сравнению с которой инцидент в Академии был просто легким дождиком в четверг.

– Нужно усилить сканирование, – отрезала Морозова, возвращаясь к своему пульту. Ее профессионализм, как всегда, взял верх над эмоциями. – Вывести все датчики на максимальную чувствительность. Мне нужны данные. Частота, спектр, плотность. Все! Хочу знать даже, какой марки у них были трусы, когда они рисовали этот… шедевр… в небе!

– Сомневаюсь, что они вообще носят трусы, Катя, – задумчиво пробормотал Соколов.

Они снова погрузились в работу. Лаборатория наполнилась тихим гудением и щелчками приборов. Они пытались понять, измерить, классифицировать безумие, которое разворачивалось над их головами.

И в этой сосредоточенной, напряженной тишине раздался тихий, скрежещущий звук.

Оба профессора замерли и обернулись. Звук шел из центра зала. Оттуда, где на станине, подключенный к десяткам проводов, покоился обездвиженный торс киборга-официантки. Тело, в котором еще недавно обитала Алиса.

Металлический палец на его руке дернулся. Раз. Другой. Затем дернулась вся рука, издав скрип, от которого у Морозовой свело зубы.

Морозова и Соколов недоуменно переглянулись.

– Остаточное напряжение в сервоприводах? – предположил Соколов, его голос был неуверенным. – Или ты опять забыла выключить утюг, и он создает помехи?

– Исключено, – отрезала Морозова, ее взгляд был прикован к киборгу. – Я полностью обесточила систему. Проверила трижды. Даже из розетки выдернула.

Тело киборга содрогнулось в конвульсии, словно от разряда тока. С протяжным стоном металла оно начало подниматься. Сначала согнулось в поясе, потом неуклюже оперлось на руки, едва не соскользнув со стола.

Андроид встал на ноги. Неуверенно, пошатываясь, как новорожденный олененок на льду. Он постоял так секунду, словно привыкая к новому состоянию и пытаясь понять, почему у него шарниры вместо суставов. А потом медленно повернул голову в их сторону.

Профессора застыли, как два изваяния, глядя на это ожившее чучело. Морозова инстинктивно потянулась к кнопке аварийного отключения всего и вся. Соколов, наоборот, с научным любопытством подался вперед.

Киборг сделал один неуверенно-скрипучий шаг. Потом второй. Он подошел почти вплотную, игнорируя свисающие с него провода. Наклонил голову, рассматривая их так, словно видел впервые. Его мертвое, безэмоциональное лицо не выражало ничего.

И тут он заговорил. Голос, искаженный синтезатором, был незнакомым, но интонации… в них было что-то до боли знакомое. Нотки усталости, сарказма и плохо скрываемого голода.

– Прошу прощения, – вежливо произнес андроид, его синтезатор голоса явно нуждался в настройке. – У вас случайно нет инструкции к этой модели? А то у меня, кажется, возникли небольшие проблемы с пользовательским интерфейсом. Например, я не чувствую ног. Надеюсь, это гарантийный случай? И, если не сложно, стакан молока. Мой предыдущий договор аренды был… расторгнут в одностороннем порядке. И без предупреждения. Кажется, меня выселили.