Текст книги ""Фантастика 2025-173". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

«Не так просто, как Аватара? Что это? Влияние отца за спиной? Или побочное действие яда?»

В груди взорвалось. Ком гнева, промчавшись по телу, заполонил сознание. Не скатываясь до физического уровня боя, Сергий вздыбил руки в небо. Трансформация гнева в силу оказалась мгновенной. Чёрные клубни над порталом слиплись. Белоснежная неуправляемая молния ударила в саму иссиня-чёрную глубь портала. Последние десантники, словно попавшие под гнев Перуна, свалились в песок опалённым мясом. С горящими, плавящимся комбинезонами и рюкзаками. Видимо в рюкзаках всё же было нечто вроде оружия – огонь вызвал реакцию, и небольшой взрыв с синим пламенем раскидал всё вокруг на десятки метров. Волной снесло последних солдат.

Аватар в последний раз свалился на песок.

Сёма, прикрывшись трупом иноземца, вскочил, едва волна прошла над головой. Странный для песков боец из ран имел лишь синяки, ссадины, да неглубокий порез на скуле. Вся прочая кровь на нём была вражеская. Дыша, как будто имел вместо пары лёгких кузнечные меха, блондин недовольно огляделся. И чертыхнулся – противники кончились. Жёлтый зрачок исчез. В последнее время блондин лучше контролировал его. Но как бы ни хорохорился, ноги сводило дрожью, судорога делала слабым и беспомощным – на волновые воздействия ушло немало запаса. Невольно припал на колени над поверженным врагом и посмотрел на дрожащие руки. Тело было совсем не против свалиться прямо под небом и окунуться в долгий сон. Только разум постоянно напоминал, что обезвоживание и палящее солнце испепелят за неполный день.

Песок вокруг был залит кровью, завален телами и в посветлевшее небо валил едкий дым от взорванных рюкзаков. Молния, ударившая в портал, разделила остатки зарядов, что ушли в землю. Оплавленный высокой температурой песок стал похож на растекшееся стекло.

Скорпион вздрогнул, когда на плечо легла рука отца. Богатырь приблизился к самому уху, понизив голос:

– Громовник одобрил вас с братом.

– Это я вызвал грозу, – возразил Сергий.

– Он показал тебе как. Сам староват, да и давно в другом лагере, но молодость помнит.

Скорпион, не особо поняв, о чем сказал отец, склонился над одним из тел десантника, стараясь найти хоть какое–то отличие от людей.

– Кто они? Враги?

Родослав ответил:

– Они из того мира, где несколько групп схожих с нами людей пытаются выжить. Это не последний десант, теперь будут пробовать нас на прочность в разных концах света. Но чаще захват будет тихим, без показательных боёв.

– Почему именно наш мир?

– В последнее время наши миры сближаются и санитарные кордоны слабеют. Иномирье всё ближе и ближе к нам. Человечество разобщено. Подкупая правительства высокими технологиями, теми же генераторами кодирования населения, они со временем тихо-мирно заместят наших глав и поработят человечество. Система из Пятнадцати уже не действует. Только что на твоих глазах погиб Аватар.

– Как? Он мёртв?

– Ты увидел финал боя, основное действо происходило в «переходе». Я ничего не мог изменить.

– Ты даже не пытался помочь!

– Помогать надо там, где имеет смысл. Мёртвое не обратить в живое. Он исчерпал себя ещё до портала.

– Но Смута! Почему он даже не вышел из своего дворца? Где остальные Сильные?

– Смута готовит поход на Слабо. Он не будет тратить силы даже в случае Конца Света. Настолько сильна его обида, что личное преобладает. А что касается остальных… прорыв был в семи местах. Рысь бился под Владивостоком, Ино и Тосика на Филиппинах, Золо в Мексике, Горэ в Абхазии, Бодро в Подмосковье, Слабо в Ливане, Нежить в Швеции.

– Выходит, если бы мы убили Нежить, Швеция была бы захвачена?

– Весь мир уже в какой-то степени захвачен: климатическое оружие, кодирование, плазменные разработки, разработки по изучению возможностей мозга. Много подарков иномирцев. Их цивилизация опережает нас на несколько веков. Только их техногенный путь развития не принял атомных разработок.

– Почему?

– Хоть внешне они и похожи на нас, химический состав не полностью соответствует. Серебро для них примерно то же самое, что ртуть для человека. Вздумаешь организовывать самооборону человечества, понакупи людям пневматики с серебряными пулями. Достаточно пробить кожу, не прикоснуться, а именно пробить, чтобы серебро попало в кровь, а дальше цепная реакция убьёт иномирца. Или дротики для дартса покрой экстрактом серебра.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Ты ещё с ними столкнёшься. И мир не настолько однороден. Ведь ты сейчас всё свалишь на бездельников баланса и спросишь у меня…

– … где пропадают Живо и Здраво, – поражённо договорил Скорпион.

Родослав медленно повёл головой:

– Похоже, ноги твоего брата перестали дрожать. Завтра будьте готовы к телепорту. Да и коридоры после войнушек кристально чисты.

– А это нормально, что я метаю молнии, а Сёма в одиночку раскидывает сотню десантников со своим Царём-Леопардом?

– Я же говорю, тебе ещё столько грабель предстоит, – обронил Родослав, и улыбка слилась со светом открытого телепорта.

«К чему такое быстрое «прокачивание»? Неужели мир действительно на самой последней грани? Спящий мир, бессонные враги. Придётся объединять всех проснувшихся».

Часть первая: «Вразумления». Глава 4: Индостанский выверт

Индия. г. Дели.

Нулевое пространство без времени выкинуло на свет мгновенно. Без фантастических перегрузок и гораздо быстрее скорости света, что по теории относительности Эйнштейна было невозможным.

Тень узких улиц и какофония звуков, примесь десятков запахов и воздух, полный пыли, всё обрушилось после телепорта сразу. Рецепторы, на секунду сбившись, очнулись. Организм в бешенном темпе стал сканировать окружающий мир, посылая сигналы мозгу. Расширенный канал восприятия обоих постиндиго освоился в новой части мира не мгновенно. Транслейтор донёс до слуха первые расшифрованные слова новой речи. Звучал чаще Хинди, местами английский. Туристы бегали по городу, и кое-кто из местных приобщался к общемировым нормам.

– Трещит по швам старый мир, Скорп, – обронил Леопард. – Скоро и Альберта Эйнштейна с Евклидом опрокинут с их единственно правильными теориями, что относительными, что естественными и «единственно правильными»,

– Прогресс, – буркнул Сергий, оглядываясь.

– Тормоза пусть движутся со скоростью света, нам надо быстрей, мгновенно, прямо сейчас. А Евклидова геометрия вообще перестаёт действовать, что в астрале, что в ментале, сакрале. Она действует только в этой четырёхмерности, если взять за четвертую меру виртуальные миры. Про многомерные пространства и говорить не стоит. Геометрия Лобачевского же больше применима в космосе.

– Тихо, похоже, что нас не туда выкинуло.

Ближние индусы не очень удивились вспышке портала. То ли йоги и горные отшельники разучили удивляться, то ли менталитет оставлял место сказке. По крайней мере фото– и видеокамеры на глаза не попадались… Только вся улица попадала ниц и идти пришлось, оглядываясь на прислонивших лбы к дороге.

– Что за вассалитет ещё? Мы не феодалы! Вы не крестьяне! А ну подъём! – завопил Сёма на хинди.

Десятки шёпотов прокатились по улице:

– Бог разговаривает с нами…

– На нашем же языке!

– Хвала Вишну, Кришну и Шиве!

– А может один из них Будда?

– А кто из них кто?

– Все святы.

– А почему в арабских одеждах?

– Пути богов неисповедимы.

– Боги многолики!

Сёма с Сергием ускорили шаг, спеша покинуть свидетелей «пришествия». Спасало то, что многие не спешили поднимать головы.

– Какая разница, куда мы убежим, Скорп? Слухи о вихрастых догонят в любой точке города, – послал невербальный посыл Сёма.

– Ты же перешагнул двадцать первую ступень?

– Внешность человеческая? Да я на твоём уровне.

– А какой у меня уровень?

– Двадцать четвёртый.

– А я почему об этом не знаю?

– Спишь много.

– Так что после внешности?

– Материальное тело, дар души и таинство перволюдей. Как ты это можешь не знать, если врата открыты? Точнее можешь открыть, потому что есть ключ.

– У меня с вратами в последнее время путаница. Столько ключей.

– Скорп, ты меня поражаешь. Эти ключи, это не та связка бренчащего металла, которую можно потерять или вообще о ней забыть.

– Мне нельзя ошибаться. Зачем тебе новый Апокалипсис?

– А что, был старый?

– Какой именно интересует? Они все какие-то неполные. Мульти-Вселенная универсальна.

– Ты начинаешь говорить, как твой отец.

– Гены.

– А теперь ещё и как брат по матери!

– Это ещё почему?

– Увёл разговор от первоначального вопроса.

– А о чём я спрашивал?

– Скорп!

– Что?

– Давай уже с твоим ядом что-то делать.

– Каким ядом?

– ЖИВО!!!

Вспышка. Дворец. Просторное помещение с узкими окнами, почти не дающими света. В воздухе запах ладана и что-то дурманящее. Едва лёгкие вдохнули этот запах, голова потяжелела. Зал покрыт коврами, цветами и подушками. Молчаливые люди, застывшие как изваяния в позах лотоса у стен монотонно тянут гортанные звуки. Кажется, что они спят, а голос льётся из самих стен. На возвышении под золочёными статуями на мягких подушках восседает тощий старик с пепельно-белыми волосами по плечи. Глаза старика закрыты и, кажется, что он умер. Но едва заметно двигается обтянутая шёлковой повязкой грудь. Старик жив. Да и какой он старик, если кожа на лице не обвислая, а ширина плеч под стать богатырю в расцвете сил.

Первым не выдержал Сёма:

– Надымили тут! Лень форточку открыть? – слова отразились от стен и поплыли под высокие своды, теряясь в высоте.

– Сядь, беспокойный, – донёсся гортанный глас старца. Он не открывал глаз, и в облаках дыма казалось, что даже рот остаётся безмятежным, спокойным, неподвижным. Но слова не были мороком и передавались не телепатически.

Скорпион и Леопард молча двинулись ближе к старику. Движения казались лёгкими и чужими. То словно плыли в воде, то вовсе переставали чувствовать конечности. Десять шагов до старца показались десятью минутами. Присев на подушки, подогнув ноги под себя, едва не отключились в божественной неге. Ощущение близости великого гуру пленило, аура спокойствия и безмятежности отгоняли мысли прочь.

– Мы…мы ищем Живу, – протянул Скорпион, где–то на кране сознания отмечая, что слова длинны как язык мирового змея.

– Всякий ищущий находит. Всякий стремящийся добивается. Всякий уставший обретает отдых.

Сёма качнул головой, стараясь стряхнуть наваждение. Вышло не очень. Резкий толчок только лишил последних сил к сопротивлению. Мысль разогнать ступени или нагнести ярости растворилась в дымке.

Тело потяжелело и стало неподъёмным. Голова последний раз качнулась и свалилась на грудь. Веки опустились. Слишком много войн, слишком много боев с самим собой. Усталость, одна безмерная усталость во всём существе. Она как торжествующая королева, празднующая победу, полностью завладела сознанием.

* * *

Копыта чёрного как смоль коня били по траве почти бесшумно. Мягкий природный ковёр тщательно глушил все звуки цокота. Взамен утро дарило слуху звуки поляны и брань кузнечиков. Огромный богатырский конь шёл иноходью, отдыхая после стремительного, непродолжительного галопа, коим хозяин гнал по поляне, спеша на встречу с вражиной.

«Эх, как бы успеть перехватить ворога до границы? Разбить ещё на его территории».

Илья Гущин приложил ладонь ко лбу. Взор прошёлся вдоль высокой – почти по круп коню – траве до самого виднокрая. Грудь тяжело опустилась – успел. На самом краю поляны только начали появляться первые заступники границы, суровые и безжалостные дети степей – дикие кочевники-налётчики. Их малые отряды терроризируют Русь по всей границе, возникая в приграничных деревнях со скоростью ветра. И едва княжья дружина седлает коней, завидев сигнальный дым застав, да мчится на место очередного налёта, как застаёт по приходу только дым пепелищ, изрубленные тела, да разорённые амбары с запасами на зиму. И вереница полонян, взятых в плен славян, тянется широкими струйками на рынки Востока.

Границы Руси велики. Орды шаек совершают налёты по всем периметрам, не позволяя собрать князю дружину для одного, решающего удара. Вот и горят два урожая из трёх, вот и не доживают до двадцати вёсен семь детей из десяти. Добро бы беспокоила только степь, но «цивилизованная» Европа, словно не замечая, что только благодаря Руси её не терзают вечные набеги дикой степи и сама может развиваться в мире и покое, жаждет нанести стране «диких варваров» удар в спину. Редко, когда бывает на Новой Руси мирное время. Одна и надежда на редуты застав, заградительные отряды единичных богатырей, что не пускают шакалов вдоль границ вглубь родины, не позволяют совершать безнаказанные набеги. Если отряд малый, то богатырь справляется с ним сам, если велик, то ждёт подмоги князя. Но не в этот раз – Красно Солнышко в походе.

Илюша подхватил с седла широкую, массивную, как ствол дерева, выщербленную от долгого применения ручку палицы, слаженную из добротного дуба, да обитую булатными, харалужными шипами. Металлом, которого прочнее нет. Палица весила столько, что и десяток степняков вряд ли подняли бы обоими руками. Силой богатыря природа наделила не мереной. В левой руке его покоился яловидный щит из дублённой на три раза кожи, прошитый пластинами, с надёжной удобной ручкой. На голове удобно сидел шолом, который гораздо позже станут звать «шлемом». Мягкая подкладка под ним удобно защищает кожу от вибраций после удара, кожаный ремешок неплотно, так чтобы в случае сильнейшего удара шлем сбило, а не оторвало с головой, перехватывает подбородок. Само тело до колен покрывает кольчуга, подпоясанная турьим ремнём с широкой бляшкой с орнаментом солнца, добрым знаком.

Конь обиженно фыркнул, даже ему, тягловому, тащить на себе богатыря долгое время в тягость. Илюша понимающе перекинул ногу, спрыгнул на землю, от чего та вмялась сапогами по щиколотку, прошептал коню в ухо:

– Уходи родимый, это мой последний бой.

Конь несогласно ржанул, сурово посмотрел одним глазом. Ты, мол, всегда так говоришь. Илюша раздосадовано хлопнул богатырской дланью по крупу, от чего конь подскочил на дыбы, понёсся вдаль. А богатырь прошептал вслед, скорее себе, нежели коню:

– Последний бой. Богатыри с дружиной князя в большой поход ушли, не успеют.

Чёрные точки на горизонте выросли в многочисленные силуэты скачущих всадников. Пыль за ордой катилась большим облаком, словно и не по траве, а по выжженной солнцем дороге скачут. Хотя где проходит орда кочевников, там и остаётся только выжженная солнцем дорога и ничего более. Дети степи несли лишь разрушение и смерть.

Илюша пошёл на встречу, подкидывая неподъёмную прочему люду палицу высоко в небо, так же мастерски ловя её на ходу через долгое время…

Савалан довольно потирал усы, пятками подгонял коня. Ещё бы, ведь каган вверил ему в доверение две сотни отборных конных налётчиков. Коней даже не подковывали, чтобы мчались резвее ветра. Из оружия брали только самые быстрые сабли, да верёвку–аркан, чтобы резвее ворваться в беззащитную деревню, изрубить стариков, да старух, а детей и женщин увести в полон, на коней же нагрузить столько добра, сколько смогут увести. И быстро умчаться прочь, в родную степь, пока неповоротливые русы явятся со своими отрядами.

«По степи прошёл слух – доносчики и осведомители из числа ростовщиков нашептали хану, что князь отправился в большой поход, то ли отбивать западные границы, то ли усмирять бунт многочисленных племён, кои в своей разрозненности не хотят объединяться ни перед степью, ни перед общим врагом. То неведомые враги, а родня вот она, только с ней можно что-то делить, выяснять отношения. А то и князь и вовсе в Византию уехал, союзы крепит. Русь оголена без головы, это его величие бережёт границы, а раз его нет – приходи, бери, как однажды брал Хазарский Каганат, брал от каждого дома дань «по белой девице от дыма» – каждая семья должна была отдать каждый год по дочери, жене, матери. Дед Савалана сказывал, что русы лишь бессильно сжимали руки в кулаки, но противостоять не могли огромной, наёмной, бронированной армии Каганата, что жила лишь за счёт набегов на Русь, полтора века целенаправленно изничтожала племена Славян. Но всему приходит конец. Пришёл и Святослав в самое опасное логово змея, и изничтожил кровососа десятка народов, разметав в пух и прах. Месть настигла господствующих в Каганате рахдонитов».

Савалан вновь довольно ухмыльнулся.

«Святослав разметал врага. Русь стала крепнуть его завоеваниями и величаем, но как сам сгинул на чужой земле, вновь орды кочевников покатились на северную страну. А ещё новый князь, Владимир, вот–вот примет христианство, тогда от его страны и камня на камне не останется, будут лишь свободные кочевники от конца до края, а ведь за Русью веками нетронутые богатые страны Европы. Эх и добычи будет».

Глаза выхватили посреди бескрайней поляны одинокую, пешую фигуру.

«Никак это один из тех самых богатырей, которые стерегут границы? Что ж, сегодня не его день. Боги оставили его. Мой отряд сметёт дерзкого, словно пушинку и ворвётся в деревни, насладиться грабежом, да этими голубоглазыми русовласыми девами».

– Отряд! На копьё русича!..

Илюша в очередной раз поймал палицу, хмыкнул.

«У степняков на этот раз даже луков при себе нет, до такой степени обнаглели». Рука крепче схватила рукоять и, началось.

Первый налётчик принял смерть вместе с конём, богатырский замах огромной, нечеловеческой дубины размозжил снизу-вверх коня, а потом и наездника. Второй налётчик высоко вскинул саблю, делая широкий замах… Кости сплющились в один кровавый комок.

Дальше Илья Гущин из города Мурома, впал в то священное состояние боя, что на севере зовётся берсеркером. Ярость битвы затмила сознание. Щит полетел прочь, он не нужен тому, кто танцует песнь смерти…

Савалан не верил своим глазам.

«Значит, отец не врал, богатыри действительно сражаются подобно богам. Богоносные воины».

Посреди поляны громоздился вал из мёртвых тел степняков и коней. Семь отборных десятков уже полегли от руки богатыря. Тот сражается словно бешеный, зверь, не человек, глаза красные, на выкате, щит выбросил вовсе. Заточенные по–восточному сабли отлетают от него, словно и не человек, а глыба гранита.

«Что за шайтан? Это невозможно!».

Руки Ильи тряслись. Состояние боя спало, и смертельная бледность покрыла трижды разгорячённое жаром битвы лицо. Даже пот уже не стекает, не склеивает кудрявые локоны. Разящие удары острых сабель раз за разом чиркают по кольчуге на плечах, по груди, по спине. Сил уклоняться остаётся всё меньше и меньше. Шлем слетел вовсе. Но стоит раз получить по голове и отряд налётчиком прорвётся вглубь.

– Нет! Не бывать сему! – Гущин заорал, как раненый зверь и с новыми силами бросился на очередных противников, уже не стараясь балансировать среди потоков крови и скользких тел…

Савалан кусал изгрызенные до крови губы, руки било крупной дрожью.

– Не может быть! Это не человек вовсе! Какой–то бог или демон заменил его на поле боя! Убейте его! Убейте! Убейте же!

Подскакал забрызганный кровью сотник. Трясущиеся губы на бледном лице затараторили:

– Савалан! Люди напуганы! Такое не под силу человеку! Никто уже не рвётся в бой. Ещё мгновение и они сбегут. Молю тебя, мой господин, прикажи отступать. Это будет самым разумным поступком, мой господин.

Ярость затмила сознание.

«Отступить перед русичами? Да никогда! Всадники не отступают перед землепашцами».

Лихая сабля в один момент срубила голову сотника. Та покатилась по траве прежде, чем тело соскользнуло с лошади. Сама лошадь помчалась прочь.

Савалан закричал грозное и рванулся в бой со своими последними силами истерзанного отряда, собираясь взять настырного богатыря нахрапом, всем скопом.

В груди дрогнуло, оборвалось, ясно увидел, как посреди вала тел, прямо из седла высоко в небо выбит очередной налётчик, а огромнейшая палица опустилась на лошадь, вбивая в землю. Посреди поляны стоял уже не богатырь. На Савалана глазами богатыря смотрела сама смерть.

Вся ярость мигом выкипела, ушла прочь, оставив лишь дикий страх, да холод. Савалан, не помня себя, повернул коня и помчался прочь. Глядя на предводителя, прочь понеслось и всё остальное войско налётчиков…

Добрыня спешил от степи к границе Руси, горел желанием самым первым из всей дружины князя донести весть о том, что степняки разбиты, что эти годы жители приграничных застав-деревень могут жить спокойно, в мире. Ни один шакал и стервятник не посмеют заступить границу.

Навстречу, в хаосе, в таком беспорядке, с каким только можно спешно отступать, неслись перепуганные наездники. Едва ли десяток. Добрыня сразу же узнал степняков, рука потянулась за перевязь с мечом. Помчался навстречу.

Через некоторое время, вытерев лезвие об одежду убитых, и закинув меч обратно в ножны, погнал резвого коника дальше к границе. Уже видел одинокую фигуру. Там, прямо посреди поляны, подперев палицей землю, литым камнем стоял богатырь Илюша, провожая взглядом кучи облаков. Заинтересованный Добрыня подъехал ближе, спрыгнул с коня, пробираясь сквозь валы тел к одинокому пешему. Бодро вопросил, едва приблизившись:

– Что, Илюха, опять бездельничаешь? Эх ты. А мы там степняков разогнали.

Илья «Муромец» перевёл тяжёлый взгляд чёрных как ночное небо глаз с облаков на побратима и печально обронил:

– Устал я что-то. Коня одолжишь?

– Стареешь. Того и гляди снова на печь попросишься.

– С вами попросишься.

– Что есть, то есть…

Сёма просыпался от наведённого сна с улыбкой. Именно с такой, какой бились его предки тысячу, тысячи и десятки тысяч лет назад. Улыбка берсерка и помесь тех чувств, что в мире зовутся «загадочной русской душою». Явление не одного народа, но совокупности всех тех, кто вопреки здравому смыслу, проходит сквозь крещение системы… Проходит и становится Человеком.