Текст книги ""Фантастика 2025-173". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Часть третья: «Чередование». Глава 8: Не шути с Тахепо

Брат Скорпиона по его матери возник из тумана надсознания. Но говорил без движения губ. Смотри или не смотри на его лицо, не важно. Забудется тот час, едва отведёшь взгляд. Но смотрел осуждающе, словно недовольный поведением блондина.

– Сёма, тебе совсем заняться нечем?

Только тёмные глаза не забывались никогда. Но к ним Леопард уже привык, как привык и к тому, что он один из немногих, кто сумел запомнить, как выглядят эти провалы.

Сложно одновременно иметь и не иметь зрение. Это существо и без глаз видело мир лучше, чем он даже мог себе представить.

– Меч?! А что случилось?

Сёма попытался повернуться, быстро привыкая к ощущениям вне тела. Вертеться было нечем, и чернявый сын полубога никуда с глаз не делся. Волей-неволей, приходилось смотреть именно на него. Разговор, от которого не отвертишься.

– Ты убил последнего жителя, говорящего на Тахепо.

– И что?!

– Понимаешь, кто-то должен был говорить на Тахепо. Это… наследие, – спокойно добавил Меченый. – Чувствуешь боль в голове?

Сёма кивнул. Сам не понял, чем кивнул в дебрях своего сознания, но Меченый сделал вид, что понял его действие.

– Эта боль и есть наследие Тахепо.

– Слушай, если ты про того африканца, извини. Я не расист и не мне всё равно, какого цвета кожа террориста или на каком из языков он говорит. Так что не выбираю. Ты знаешь принципы Антисистемы: пираты ликвидируются так же быстро, как террористы и предатели Родины. И ещё у меня нет комплекса рабовладельческой вины называть негра негром. Негроидная раса есть, а негров нет? Ты к этому меня «тахепо» назвал?

Меченый вздохнул, начиная разговор по новой:

– Для меня все люди одинаково слабы и бесполезны. Слова и их обозначения меня не интересуют, они кардинально меняют смысл каждое столетие. Что сегодня радуга – то завтра символ разврата, а послезавтра и вовсе у каждого второго пацифиста татуировкой на мягком месте появится. И принципы вашей структуры я тоже знаю хорошо. Вы не первые, кто вырезает всех плохих на корню в попытке сделать мир лучше. Детский период становления. Проходил, знаю. Дело не в этом.

– Так, а что случилось?

– Понимаешь, многие тысячи лет назад я пообещал, что падёт страшное проклятие на убившего кого-нибудь из племени, говорящего на Тахепо.

– А, ну если так. Это конечно меняет дело. Правда, пока не понятно в какую сторону. Слушай, а аспирина нет? А то литургию спеть не смогу. А ему наверняка какие-то обряды нужны.

– Понимаешь, со временем это племя само всё извелось. Болезни там разные, занесённые колонизаторами, да и в долгожителях у них никто не числился: гигиена не на том уровне, чтобы зубы чистить, питание опять же скверное – жри всё, что видишь, среда окружающая агрессивная.

– То есть если не задавит удав, так бородавочник на клыки подбросит. То да сё. Понимаю.

– За тысячи лет заклятье порядком ослабело, как слабело с естественной смертью каждого говорившего на этом чёртовом Тохепо. Но ты, Сёма, настырный. Ты докопался до последнего. А как нашёл, так всё-таки убил его.

– Полный корабль африканцев с автоматами возомнивших себя королями мира, а ты мне говоришь про какого-то почившего Салема. У меня там заложники, в конце концов. Надо выручать. Извини, Меч, но ты порядком отвлекаешь от дел.

– Да брось, каждый день кто-то умирает. А доставка посылочки из Китая с фаллосом на батарейках так и так прибудет. Не этим, так другим кораблём. Рынок найдёт замену. А вот тебя уже заменить сложнее. Если вскоре не хочешь оказаться в числе взаимозаменяемых, продолжай нести чушь про свой жалкий кораблик и попранную гордость великой и могучей страны.

– А что не так с могучестью?

– Тебе не кажется, что великая и могучая могла и сама флот прислать?

Сёма немного посуровел, отмечая накатывающую головную боль и за пределами тела. Значит в самом теле уже такая волна боли, что впору вскрывать черепную коробку в бесплодной попытке добраться до её источника.

– И что за проклятие? – осторожно спросил блондин. – Придётся носить кепку с надписью «F.B.I.»? Или… Нет! Неужели красные мокасины?

– Думаешь, я помню все, что накладывал? Тысячи лет скитаний оставили немало следов на континентах. Всех не упомнить.

– Уж ты постарайся!

Меченный ненадолго замолчал, погружаясь в мысли, затем буркнул.

– Симптомы появятся, может, и вспомню чего.

– Ага, при вскрытии точно вспомнишь.

– Ты секиру свою забери – пригодится.

– Секиру Живы? Она уничтожена огнем возрождения Скорпиона. Феникс оставил от нее только капли метеоритного металла на полу.

– Ты действительно думаешь, что артефакт так легко уничтожить? Держи… пригодится.

С этими словами Меченый материализовал из воздуха структуру уничтоженного физически объекта, но не переставшего существовать информационно объекта Вселенной.

– Куда я её сейчас дену? Потом отдать не мог?

– В Пустоты положи. Вообще это твои проблемы. Я и по части проклятия-то мог не говорить.

– Ага, мучился бы сам, по шаманам, гадалкам ходил, когда доктора развели бы руками.

– Да. Но ты близок моему брату. Так что предупредить будет не лишним. Знаешь, как в одном особом народе говорят? Лиха беда начало…

– И что? Это же плохо!

– … Есть дыра, будет и прореха.

– О. Это уже глубже. Спасибо, благородный, ты открыл мне глаза, что я скоро умру. Когда это знаю, мне гораздо проще жить.

– Лучше, чем неведенье.

– Снял бы лучше проклятие. Тебе делов-то, а мне приятно будет. А я обещаю следовать твоим заветам и стать более разборчивым в убийствах. Как там в том же народе говорят. Старый конь борозды не испортит?

– … Но и глубоко не вспашет.

– Чёрт побери! Я знал, что это только часть поговорки и по сути она должна быть гораздо глубже! А что дальше? Новая метла по-новому метёт?

– … а как сломается – под лавкой валяется.

– Что. Ты. Такое?

– Не бубни. Я не помню свойств проклятия. Лучше меч Родослава тоже возьми… Пригодится.

– Зачем он обречённому? Подержать?

– Полубог когда-то тоже мне дал его просто подержать. Но чтобы обратно забрать – просить надо. А он просить не любит, а мне напоминать случая не было. Такая у нас семья. Не верь, не бойся, не проси.

– У тебя попробуй чего попроси. Неделю не отмоешься. А что у тебя делает меч Родослава? Дал бы он тебе подержать просто так, как же.

– Слушай, Сёма, мы не всегда воевали. Дядя всё-таки.

– Родню не выбирают, понимаю. Хотя я свою выбрал. Но то по духу.

– И от семьи по крови иногда бывает польза. Были времена, когда мы дрались плечом к плечу. Дядя с отцом не только при моем рождении мирились.

– Это когда же? В седые времена?

– Можно и так сказать. Они всё-таки Рим заложили, пока не поссорились за волчицу.

– Какой из трёх?

– Признаться, все три. И сорок остальных. Но те не помнят. Так что четвёртый строить вам. И желательно на другой планете.

– А как же теории о блуждающей столице? Чтобы все регионы хапали своё равномерно.

– Надо не только страну развивать, а общество в целом. На всей планете. Иначе в космос не пустят.

Образы секиры и меча легли в нематериальные руки. С тем Меченый растаял в воздухе. А Сёма горько вздохнул, оставаясь наедине с собой:

– Где же ты, уважаемый, раньше был, когда я оружие любил? С возрастом от него всё больше воротит. Зачем теперь само в руки идёт?

Всё же Леопард приложил странно лёгкую сталь к груди. Туда, где ей надлежит быть в тонком мире. И на фоне пробуждения ощутил обжигающую боль.

Блондин, щурясь, открыл глаза. В них било солнце. Группа лиц в масках смотрели пристально, обступив полукругом. Разве что у головы не стояли. Вроде как не принято при живом.

– Шеф, что с тобой? – бросил один.

– Вроде не ранен, – добавил второй.

– Точно не ранен, – подтвердил третий, тщетно пытаясь отыскать физические повреждения на теле.

Леопард прислушался к ощущениям в голове. Чёрный туман пропал. Остались лишь неприятные отголоски. А вот грудь жгло. Словно оружие не на полки Пустот сложил, растворив в себе, а облил себя расплавленным, если не железом, то воском точно. Но боль быстро стихала. Мозг, не найдя на теле ожогов, успокаивался.

Вечный рационализатор постепенно приходил в себя.

– Да в порядке я… Что с кораблём? – спросил Леопард, с кряхтением поднимаясь.

– Возвращён владельцам, – ответил один из группы.

– Пираты как?

– Убиты.

– Все?

– Шеф, пятый год пленных не берём. И это… Тут репортёр с оператором. С ними что делать?

Сёма поскрёб подбородок и рывком поднялся. На палубе помимо группы и иностранцев, стояли десятки заложников. Один со злостью пинал тело террориста, ругался. Пират убил очень близкого ему человека. Сдали нервы.

Леопард, потирая виски через маску-балаклаву, подошёл к очкарику-журналисту. Между желанием выбросить того за борт за корм рыбам или сломать хотя бы руку, бросил на английском:

– Трупы снял?

– Да, сэр. Конечно, сэр.

– Крови много?

– Кровь крупным планом. Как можно больше крови.

– Зайдёт картинка?

– Конечно! Это самые высокие рейтинги.

– Покажут, выходит?

– Безусловно, сэр! Вас покажут по всему миру. Кричащий скандал. Непременно в прайм-тайм после мультиков и перед новым кассовым блокбастером.

«Кто сказал, что человек эволюционирует? Со времён первого Рима ни шагу», – подумал Сёма, вслух обронив:

– Прямой эфир?

– Только он. У нас свой канал, сэр.

– Это хорошо. Меня снимай.

Журналист кивнул оператору. Камера выхватила в объектив лицо в маске. Леопард подошёл к одному из убитых пиратов, схватил за длинные волосы, приподнимая так, чтобы мёртвый взгляд незакрытых глаз смотрел прямо в камеру. Оператор услужливо приблизил, вычленяя детали.

– Так будет с каждым, кто вздумает играть в пиратов, террористов и бандитов с гражданами Союзного государства, – снова бросил Сёма на английском. – Антисистема заставляет за собой право разумных на устранение таких персон без всяких переговоров. В интересах общего будущего, здравой логики и светлого будущего, которое сами же и приблизим. Уверяю так же, мы навесим каждого, кто работал против Родины. Пятнистые, плешивые и хитро-рыжие могут скрыться, но дела ваши не будут забыты. Антисистема помнит. Пощады не будет.

Сёма кивнул оператору, давая понять, что репортаж окончен. Под словом «союзное» он понимал намечающееся объединение России, Белоруссии, Казахстана в единое ядро.

То объединение первого порядка. И когда это ядро решит основные экономические и национальные вопросы, избавившись от ксенофобии и вспомнит о дружбе народов по примеру сожительства тех народов в пределах огромной России столетиями, к нему со временем присоединятся ядра поменьше, решая геополитические задачи и умножая возможности нового образования. То ядра «Кавказское», «Южное» и «Балканское».

Сёма знал, что по закону логики собирательства, а не выдаивания территорий, сами

центробежные силы всё равно или поздно сольют в одно сверх государство те территории

с новой столицей. Но то будет не Москва. То будет город в самом центре нового мира. Город, который только намечен к строительству в районе Урала – Срединного хребта Европы и Азии.

От прошлого СССР на карте Союзного государства не хватит в первое время

ряда южных и прибалтийских территорий, тем требуется время, чтобы дозреть. Но зато намечалось вхождение Монголии в общие земли. Территории, которую передержали в то время, когда нужно было принимать в свои пенаты ровно так же как Болгарию с Финляндией.

Весь вопрос будет лишь в том, захочет ли вступить в Союзное государство Китай. Или дороги с Поднебесной давно разошлись в разные стороны?

Оператор с журналистом отошли. Медийщик проникновенно забормотал в камеру о глобальном терроризме и роли русских в борьбе с ним в мире.

Сёма ухмыльнулся. Отсебятины, интерпретаций и вариантов деталей под разными углами точек зрений потом добавит столько, что и Монголия бы с лёгкостью поверила бы в нападение Лихтенштейна на Китай. Но такова уж западная «свободная» пресса.

Не важно, что они говорят. Свою версию Совет всё равно зальёт в Интернет для объективности. А там каждый сам выбирает, во что верить.

Тупая боль в голове снова накатила, мешая думать. Сёма скривился. В конце концов, можно переиграть ситуацию так, что террористы убили и оператора, и журналиста. Или что журналист спровоцировал убийство заложника. Или что их вообще не было, когда освобождали, а снимал один их террористов. Заложники бы потом подтвердили.

Первыми заснятые кадры делают мнения. Свидетели происшествий находятся потом.

«Всё делается так, как нужно, а не так, как было. Кому какая разница, как было? Вот нужно – это совсем другое дело. Но эта грязная игра больше по нраву западному стилю мышления. Пусть лучше мозговики Василия думают, в какое русло вывернуть ситуацию. А я могу только подправить».

Мини-камера при каждом человеке в отряде морских пехотинцев (подотряда скорпионовцев) давала прекрасный подробный отчёт на стол аналитического отдела тотчас же, едва захватили корабль.

Всё сделано. Арендованные вертолёты уже летят забирать десант.

«Плохо, что засняли и мою потерю сознания. Беда, спишут ещё в комиссионку», – прикинул Сёма, приближаясь к заложникам.

– Ну, вы как, мужики? Все целы? Молодцом держитесь.

Заложники одобрительно загудели, благодарные и радостные освобождению.

– Жаль, что не без потерь. Мы, увы, не всесильны.

Освобождённые поникли, вспоминая товарища.

– Не в нашей крови забывать под лекарствами и беседами у психолога тех, кто был в трудную минуту плечом к плечу. Потому – не забудем. Но переживём, – добавил Сёма.

Ещё немного побеседовав с экипажем, успокоив и пообещав, что вскоре к ним приплывут, Леопард заслышал отдалённые раскаты лопастей. Вертолёты показались на горизонте.

– Пора нам, мужики, бывайте.

– Да погодь, капитан, – выступил вперёд один. – Треба убежища. Политического.

Сёма повернулся:

– Что, от выборов устал?

– Да какие выборы, когда выбора то нет. Одни обещания. Можно у вас переждать? – сказал мужик и подставил руку к горлу, чисто по-народному показывая, где у него все эти выборы, перевыборы и прочие голосования.

Сёма пересилил очередной приступ головной боли, кивнул.

– Будет. Всё будет. И тишина, и покой, и мир во всём мире… но разве что после ядерной войны, если ничего не будем делать. Жди. Скоро все вернётся на круги своя, когда сработаем по западному ядру.

Первый вертолёт навис над кораблём, скинув верёвку. Группа по одному забралась на борт, и тогда второй вертолёт занял место первого.

Сёма, подхватив верёвку, неожиданно поймал себя на мысли, что раздумывает, за что бы он сам принял десяток аквалангов, будучи рыбой. Остались на дне, жаль.

Из водной глади показалась стая дельфинов, с интересом наблюдающая за вертолетом. Показалось, что один из них смотрит на него с укором.

«Так, пора в отпуск», – тут же решил для себя блондин.

Часть третья: «Чередование». Глава 9: Прибалтийский синдром

То же время.

Эстония. Таллинн.

За окном моросил нудный дождь. Но в номере тепло и комфортно. Подобие уюта создавала минималистическая, почти спартанская обстановка. Гостиница четырёх звёзд предлагала простейший люкс: уровня менеджера среднего звена. Но Даниил Харламов за годы командировок и бесконечной череды заданий привык отдыхать в любых условиях.

«Медведю» просто нужна кровать и тишина. Без выстрелов и криков.

Несведущему сложно понять, как иногда приятно после марш-броска в полной боевой выкладке на тридцать километров просто спать в тишине вне командирских голосов на плацу. Спасть пусть даже на досках или сырой земле, подложив под голову дёрн. Обыватель не знает, что значит отключаться, продолжая идти по ровной поверхности, пока не врежешься во что-нибудь лбом. Про сон, стоя на месте. Просто отключиться на пару минут в любых условиях, которые предлагает многоликий мир. Проходили и такое.

Тот, кто получил прозвище хозяина тайги, жутко устал. Тело налилось тяжестью за последние месяцы. Адаптированный под сверхнагрузки организм вяло пытался выбросить в кому.

Четвёртый день работы на пределе без сна больше пятнадцати минут давили на психику. Желудок протестовал против транквилизаторов. Слабость спадёт, тело взбодрится и сон уйдёт, но мозги после резкого повышения работоспособности клинит. Сколько непереваренной информации?

Как следствие – на пару дней полный выход из строя как самостоятельно думающего субъекта, обеспечен.

Когда-нибудь разум всё-таки впадёт в кому. На радость организму, который, наконец, отоспится.

Но это будет ещё не скоро!

Даниил поднял со столика полный стакан гранатового сока, осушил на треть, поправил занавеску. Верхний этаж, лучший обзор. Поэтому и взял пентхаус. Лучше, чем с биноклем на крышке.

Небольшая площадь в ближайшие важные десять минут как на ладони. Как глава действа мог и не корректировать действия групп. Да и присутствия как такового не требовалось. Всё можно увидеть на десятках мониторов на ближайшей базе.

Но такое, что не мог себе позволить пропустить. Видеть всё воочию – важно.

Харламов потёр усталые глаза, ещё чуть отодвинул занавеску и встал боком. Стакан опустел ещё на треть. Зрение впилось в площадь и суету вокруг рукотворного ублюдства.

«Ублюдство» стояло чуть в стороне от центра площади, сверкая стеклом на солнце так, словно было сделано изо льда. Метров на семь над землей возвышался монумент, заканчиваясь навершением из большого фашистского креста. Вот он – единственный в мире памятник нацизму, возведённый в современности. Единственная страна, позволившая это себе, была из четы прибалтийских стран повышенной русофобии.

Охраняли непробиваемую тупость политики Эстонии четверо кавалергардов в чёрной форме. Они стояли среди развивающихся флагов государства. Строгие наряды чёрной формы выглажены до лоска, а сами бравые служители вытянулись по струнке. Лица сияли, как стекло памятника.

По сведениям разведки, только один из них не был добровольцем и был поставлен принудительно. Прочие из «самоорганизовывающихся» бригад неонацистов. Любители и последователи Гитлера.

«Каждый индоевропеец по своей сути – ариец, что-то там из смешанной крови сотен народов и тысячелетий. Но ни один народ, кроме немецкого в белой расе никогда не придерживался мысли об истреблении людей по целым родам, полностью желая зачистить «корни». Белый человек подсознательно знает, что все европеоиды от одного корня. Запрещён, забыт и старательно затирается нацизм и в самой Германии, учтены ошибки прошлого. Атрибуты той эпохи вне закона. Но Эстонии неймётся. Памятники, медали, звания героев, пенсии бывшим эсесовцам. Уроды», – подумал Даниил.

Медведь допил сок и вернул стакан на столик. Мысли под коркой скреблись невесёлые, грустные.

«Всё контролируется, всё спонсируется и выдаётся за чистую монету определёнными структурами. Финансовые потоки на всякий случай поддерживают сразу всех, вытягивая на арену в нужное время в нужном месте карты Гринпис, ультраправых, законы шариата, либералов, нудистов, феминисток, адвентистов последнего дня и прочих ценителей идей, течений и субкультур. Человек управляем с лёгкостью, мнения масс, генерируемые по заданным критериям. Власть, деньги, вера, идеи – всё на поток по необходимости. Всё понятно и логично с точки зрения Клуба: кто заказывает музыку, тот и танцует, кого хочет», – снова прикинул Даня.

Но оставшийся в Белоруссии прадед Даниила, прошедший всю Великую Отечественную Войну и не переехавший в своё время с семьёй на Дальний Восток, когда была возможность уйти подальше от Границы Со Злом, был наглядным примером того, что некоторые вещи допускать нельзя.

Можно думать, рассуждать, но допускать – никогда. И эта правда, выкованная в крови и тысячи километров пешего шага простого пехотинца, гнавшего нацистов от Бреста до Берлина, светилась в глазах прадеда.

Даниил, по случаю приезжавший к прадеду, видел эти глаза. Очи прародителя вспыхивали как лучины страницами истории и в них отражались ужасы, творимые нелюдьми: там плыли карательные отряды, бродящие по деревням Белоруссии в поисках партизан, по пути расстреливая всех, кто хотя бы косвенно мог иметь отношение к их укрытию, в глазах горели целые хутора, деревни, отображая работу зондеркоманды; шли отряды добровольцев по оккупированным территориям, переступая тела земляков. Они тоже состояли из таких же уверенных в своей правоте нелюдей, как те, что вытянулись по струнке у памятника.

Медведь тяжело выдохнул. Сердце старика не выдержало, когда новости показали церемонию открытия монумента нацизму. Прадед беззлобно выругался, прилёг на кровать и больше не встал. Это известие сразило его.

В память о нём Харламов не медлил, позволив себе первую своевольную операцию за всё время службы Антисистеме.

– «Фаза один», – спокойно обронил Даниил в тонкую нить рации, вплетённую в русые волосы.

Из-за дома на площадь повалила группа футбольных фанатов, горланящая полупьяные гимны. Расслабленные тела, разгорячённые лица, блестящие глаза. Их поток растёкся по площади. Охрана монумента чуть напряглась, руки потянулись к рациям. Одно дело разгонять одиночек, мелкие демонстрации протестов, но совсем другое, когда в кольцо берёт толпа. За месяцы с момента открытия отряды специального назначения вызывали трижды. Поддержку обеспечивало правительство.

Но фанаты футбола, не доходя до памятника, свернули, продолжая путь в другом переулке.

Охрана расслабилась. Рации вернулись на место.

– «Фаза два», – спокойно добавил Даниил.

Четверо винторезов сработали по камерам наружного наблюдения. Вся площадь вдруг попала в мёртвую зону.

– «Фаза три»! – скомандовал Медведь.

«Хвост» толпы фанов вдруг изогнулся. На лицах людей появились шарфики, повязки. Пьяная блажь схлынула с совершенно трезвых лиц. Весёлые толстячки и молодёжь вдруг подобрались, преобразовались, и одним рывком достигли кордона охраны. Здоровяк из их числа лбом разбил нос первому охраннику, швырнул его назад в толпу. Этот счастливчик был именно тем, кого заставили нести службу. Остальным трём служивым повезло меньше. Их смяли, вминая в мраморное покрытие площади, как желе. Десятки ног и рук за какие-то минуты превратили лица в кровавую кашу, а в теле защитников символа смерти несущего почти не осталось целых костей.

– «Фаза четыре».

Длинную связку флагов футбольного клуба трое обнесли вокруг памятника, под верёвки пихая трёх избитых добровольных охранников. Взрывчатка прилипла с четырёх сторон. Пальцы прошлись по электронному счётчику детонаторов. Флакончики с красками над взрывчаткой с четырёх сторон нарисовали четыре знака: шестиконечная синяя звезда, пятиконечная красная звезда, белый значок пацифиста и знак чёрного скорпиона. Все это было нарисовано с трафарета за пару секунд.

Четыре любительские камеры с четырёх сторон засняли каждый из знаков. Потом выдадут записи каждого значка. Правоохранительным структурам и правительству придётся несладко разгребать ворох идей. Ведь стеклянное ублюдство одинаково презирают все, кроме неонацистов.

– «Фаза пять».

«Фаны» отпрянули от памятника, на ходу цепляя за шиворот встречных прохожих и оттесняя к переулкам. Лишние жертвы ни к чему. Вдоволь тех, кто любую шумиху принимает за шоу. Наследие телевизоров.

Минуту спустя площадь опустела. Только трое добровольцев, привязанные к памятнику в полуобморочном состоянии, слышали противный писк детонаторов. Секунды отсчитывали приход смерти. И вопрос «почему?» чётким ответом ощущался спиной.

Четыре направленных взрыва смяли стеклянный Колосс как пластилин, не забывая про пленников. Навершие в виде нацистского креста подбросило в воздух и словно разгневанное небо не приняло его – с силой швырнуло о настил площади. Воздушная волна разнесла осколки по всей площади, ударила в стёкла. Разбились слабые витрины и несколько стёкол в близлежащих зданиях. Но большинство – давно толстые стеклопакеты – стойко приняли гулы взрывов и устояли.

Ещё четыре взрыва прогремели в разных концах города: два в клубах неонацистов, один в квартире политика, наиболее активно их поддерживающих, и последний в старой церкви, в которой происходила церемония награждения доблестных солдат дивизии СС.

Даня хмуро улыбнулся и прикрыл занавеску. Сладко зевнув, один из глав Совета Антисистемы отправился спать.

Сон будет, как у младенца.

«Покойся с миром, прадед, дело твоё не забыто».

Вечная память!