Текст книги ""Фантастика 2025-5". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Анджей Ясинский

Соавторы: Василий Горъ,Екатерина Оленева,Олли Бонс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 203 (всего у книги 349 страниц)

Смысла в случившемся не было никакого. Кинг не получал от этого никакой ощутимой выгоды, кроме удовольствия морально раздавить другого человека.

Хотя, очень может быть, у него план существует. Если на Катрин женится кто-то другой, положим, он сам или кто-то из его сыновей, ему не придётся брать нас в расчёт. Вообще.

А Синтия вряд ли согласится так рисковать. Она предпочтёт устранить Катрин физически. И это, в общем, это разумно. Только мне никак не подходит.

Прав был Экзюпери: в действительности всё иначе, чем на самом деле.

Что в действительности? Катрин милостиво одаривает меня собой, благородно, честно и бескорыстно разделяя со мной всё что, с её точки зрения, она могла бы и не делить.

На самом деле наша свадьба спасает ей жизнь, а я выполняю роль связующего звена между смертью и жизнью.

Но попытайся я ей раскрыть правду, она воспримет это как угрозу с моей стороны. Или вообще никак не воспримет.

И что же делать?

Кинг, гениальная сволочь, поставил меня в ситуацию, в которой куда ни шагни – всюду шах и мат!

Я не люблю лгать. Но не могу убедительно о любви в сложившихся обстоятельствах, хотя мои чувства вполне искренние.

Всё, что я смог из себя выдавить, было:

– Я не отпущу тебя. И дело не в деньгах.

– Не отпустишь? – вскинула она, как лошадь, которой вожжа попала под хвост. – Да куда ты денешься? Я не выйду замуж за содомита!

– А если я дам слово, что этого никогда и не под каким предлогом больше не повторится?

– Дашь слово? – пренебрежительно засмеялась Катрин.

И смех её звучал оскорбительней слов.

– Да зарекалась свинья в грязь не ходить, но больно уж лужа была хороша! Чего стоит твоё слово?

– Я никогда не нарушал обещаний, Кэтти. Будь же справедлива?

– Ты так говоришь, но на деле же сплошная ложь?

– Сильно сказано. Мне неприятно это признавать, но у тебя есть основания так думать. Я многое недоговаривал…

– Многое?!

– А что я должен был сделать? Прийти и с порога похвастать своей связью с Кингом?

– Вариант, в которой этой связи вообще не существует, ты не рассматриваешь? – сощурила Кэтти свои огромные, как у куклы, глаза.

– Катрин, я никогда не был монахом.

– Это ещё очень мягкая обрисовка ситуации.

– У меня были связи с мужчинами и раньше. Ты об этом знала.

– Я, по наивности, которой нет оправдания, надеялась, что эти «связи» остались в твоей прошлой жизни. Сегодня убедилась – ты не привык отказывать себе в удовольствиях.

– Это не было удовольствием.

– Нет?

– Можешь не верить, ощущения были далёкими от приятных.

– Кинг плохой любовник?

– Дело не в нём.

– Так в чём?

– В наших фамильных особенностях.

– Кругом и всюду эти ваши фамильные особенности!

– Наши фамильные особенности. Ты – урождённая Элленджайт. Пусть кровь твоя разбавлена, но где-то в твоих венах плутает тот шен-хромосом, что сделает твоего сына похожим на меня, на Кинга и его сыновей. Хочешь ты этого или нет – это неминуемо. Правда лишь в том случае, если родится сын. С девочками всё иначе. Вы куда больше похожи на обычных людей.

– Хватит прикрывать свои пороки пустой чепухой!

– Как скажешь. Но за всеми сказанными словами я так и не услышал ответ: если я дам тебе слово, что ничего подобного, – я кивнул в сторону треснувшего смартфона с проклятым видео, – больше не повторится, ты согласишься не рвать помолвку?

– Я ничего не могу поделать с тем, что не верю ни одному твоему слову. Я тебе не доверяю, Альберт.

– Настолько, что даже рада воспользоваться случаем, чтобы избавиться от меня?

Она помолчала, словно обдумывая услышанное, потому проронила:

– Возможно.

Но это «возможно» было весьма и весьма красноречивым. Оно лучше долгих выяснений дало мне понять, что не только мне наши отношения казались проблемой.

– Не торопись ставить на мне крест!

Мне было тошно идти по классическому сценарию и давить на жалость, но с женщинами эта игра всегда действует безотказно. Игра, под названием «Блудный грешник готов исправиться во имя Любви, лишь дай ему шанс, о, прекрасная!».

– Не сейчас, когда я действительно готов измениться к лучшему.

– Ну да. Ты готов. Я видела…

– Но я хотел поступить как лучше! Пояснительную записку к своем операторскому шедевру Кинг не приложил. Но ты хотя бы помнишь, с чего начался наш разговор?

По вопросительному взгляду Катрин я понял, что она действительно успела далеко уйти от исходной точки. Я был рад освежить ей память:

– Линда пришла ко мне в офис и сообщила о том, что Кинг шантажирует её жизнью сестры, требуя добыть для него информацию. Что я по-твоему должен был сделать? Выразив сочувствие, поехать домой ужинать?

– Ты должен был со мной посоветоваться…

В голосе Катрин не доставало решимости. Отлично!

– Хотя бы рассказать мне обо всём.

– Возможно, но я действовал необдуманно, на эмоциях.

Я врал. На эмоциях я не действую никогда. Но ей об это лучше не знать.

– Я рассчитывал на то, что Кинг разумный человек и, выслушав мои доводы, согласиться решить вопрос мирным путём. Я просчитался и оказался не готовым к тому, с чем пришлось столкнуться. Кинг опасный безумец. Мои слова он встретил издёвками да смехом, за ними последовали угрозы. Он не одобрил поведения Линды, искавшей защиты у того, за кем по его приказу ей следовало шпионить, и пообещал убить твою подругу, если только я не соглашусь… – я выдержал небольшую паузу, словно подбирая слова. – Не соглашусь сделать то, чему ты уже стала свидетелем. У меня не было оснований не воспринять его слова всерьёз, ведь уже приходилось стать свидетелем того, как скор он на расправу и с какой фантазией порой подходит к делу. Я решил, что моя…хм-м? С позволения сказать, честь, стоит дешевле, чем жизнь Мередит. И, уж прости, даже в свете всего случившегося продолжаю придерживаться этой точки зрения.

– А тебе не приходило в голову, что Кинг нарушит данное слово?

– Не нарушит.

– Ч чего ты вял?! – всплеснула Катрин руками.

– Он нашей крови. У нас недостатков выше крыши, пороков – того больше. Но давая слово мы его держим – всегда.

– Очередная фамильная особенность?

– Можно сказать и так.

– Значит, ты у нас герой? – с сарказмом протянула она. – Пожертвовал задницей ради того, чтобы вытащить чужую шею из петли?

Я не смог удержать улыбки, которая под разгневанным взглядом Кэтти сразу же увяла.

– И ты совсем-совсем не рад был вспомнить старые дурные привычки? – она приблизилась, коснувшись рукой моего плеча.

– Я же уже говорил тебе: для любого Элленджайта спать с другим мужчиной скорее болезненно, чем приятно.

– Зачем же тогда это делать?

Её рука заскользила по моей груди, пробираясь под рубашку один в один так же, как делал это Кинг несколько часов назад. Но, в отличие от него, близость её по-кошачьему мягкого, хрупкого, с приятными округлостями, тела, кружила голову. От волос струился лёгкий цитрусовый аромат с ноткой свежести.

А губы так соблазнительно округлялись, когда произносили звуки.

– Позволь угадать? – протянула Катрин, скользя руками по бокам, опуская к талии, и это движения повторяя за Кингом.

И когда она успела так хорошо это запомнить? Никак несколько раз проглядела?

– Фамильные особенности, да? – сощурилась она так сильно, что нижние ресницы почти сошлись с верхними.

– Да, – выдохнул я, с трудом удерживаясь от того, чтобы не закрыть глаза.

–Что Элленджайты испытывают, когда спят с мужчинами, ты мне рассказал. А что они испытывают, когда спят с женщинами?

– Во многом зависит от женщины, – уронил я.

– Но боль женщины не приносят?

– Боль может быть разной. С мужчинами её чувствуешь во время процесса, а с женщинами, как правило, позже. В нашем роду женщины славятся своим умением доставать до печени не одним, так другим способом.

– Говорить дерзости не в твоих интересах, Альберт Элленджайт! Ты просишь прощение? Или нарываешься на скандал?

– Я не люблю просить прощения и редко это делал. У меня мало опыта, я в этом не хорош.

– Как смягчающее обстоятельство это тебе не засчитается.

Катрин пристально вглядывалась в моё лицо.

– Если я сейчас попрошу тебя уйти и никогда больше не попадаться мне на глаза, что ты сделаешь? – вопросительно дёрнула бровью она. – Откажешься от кучи деньжищ, что тебе причитается?

Женщины – страшные существа.

Получив, прочувствовав власть, мужчина частенько превращается в монстра, но у большинства из нас мозги не так изобретательны и изощрены, а воображение и вполовину не так сильно, как у женщин.

Деньги и власть меняют людей, я не раз бывал тому свидетелем. Стоит человеку подняться на пару ступенек и все его благие устремления превращаются в пшик.

Ещё полгода назад я встретил милую девочку.

«Удобную и управляемую», – гадко шепнул мне внутренний голос, до отвращения похожий на голос Ральфа. – «Она была мила, безопасна и удобна, как котёнок. Развращена ли она деньгами? Ты это всерьёз, счастье моё? Может быть девочка просто взрослеет? И – перестаёт быть удобной? Но положа руку на сердце, кто тут сыграл роль катализатора в процессах, – ты или деньги? – большой знак вопроса».

– Если ты думаешь, что деньги, идущие с тобой в одном комплекте, значат для меня больше человеческий отношений – ты ошибаешься. Чувствуешь себя хозяйкой положения? – пришёл мой черёд раздражённо щуриться.

Лица Катрин казалось хищным и высокомерным. Мне не нравилось это выражение.

– Сейчас я продемонстрирую тебе на что способен. Так, на всякий случай, чтобы вопросов больше не возникало.

Я поднялся.

– Иди за мной, – велел я ей.

Она заколебалась:

– Зачем?

– Сказал – иди.

Когда я злюсь по-настоящему, я редко повышаю голос. Гнев заставляет его звучать тихо, он словно бы лишается всех оттенков. Заслышав его, Катрин побледнела. Я прямо-таки чувствовал, как гнев подталкивает её взбунтоваться, в то время как здравый смысл и любопытство побуждают подчиниться мне.

Решив, как можно быстрее разрешить её дилемму с колебаниями, я схватил её за руку и потащил за собой по направлению к рабочему кабинету.

– Не трогай меня!..

Рывком подтянув её к себе так, что наши лица почти соприкасались, я выдохнул из своих губ в её:

– Замолчи. Просто – замолчи и делай то, что велю.

Она с горячей ненавистью поглядела на меня:

– Ты специально причиняешь мне боль?

Голос её звучал не громче моего. И гнева в нём было не меньше.

– Решил переломать мне кости?

С железной хваткой я переборщил, так что пальцы я разжал, позволив Катрин освободиться.

– Просто иди за мной в кабинет, – попросил я. – Это ведь не сложно?

Она поглядела так, будто клопа у меня на лице взглядом раздавила. И демонстративно зашагала вперёд. Войдя в кабинет, остановилась перед столом, скрестив руки на груди:

– Доволен?

– Сядь.

Катрин с нарочитой покорностью опуститься на высокий стул.

– Что дальше?

Я обошёл стул, открыл стол и вытащил оттуда несколько бланков.

– Дальше я продемонстрирую тебе один небольшой фокус, дорогая невестушка. Чисто в рамках эксперимента. Чтобы ты смогла для себя кое-что уяснить.

– Демонстрируй.

– В последнее время я посвятил тому, что изучал юриспруденцию. Эта наука всегда была от лукавого, но в ваше время она продвинулась на пути к дьяволу даже ближе, чем раньше. Впрочем, всё это лирика.

Я пододвинул бланк и подтолкнул к ней гелиевую ручку.

– А теперь ты напишешь дарственную на моё имя. Подаришь всё движимое и недвижимое имущество.

– Это глупо, Альберт. С какой стати мне это делать?

– С такой, дорогая моя невеста, что у тебя нет выбора. Бери ручку.

– Да пошёл ты!

В следующую секунду Катрин с удивлением глядела на свою руку, которая с покорной точностью выполнила мой приказ.

Я мог бы погрузить её в транс, в котором она бы подписала всё, что я хочу и сделала всё, что мне в голову придёт, совершенно бессознательно. Но мне нужно было, чтобы она оставалась в сознании, чтобы понимала, что происходит.

Прочувствовала и поняла правильно.

– Итак, начнём, любимая? Первым пунктом заполняем данные о дарителе и одаряемом. Тут не обойтись без удостоверения личности… впрочем, по счастью, у меня фотографическая память, я помню даже то, что не совсем понимаю.

Под мою диктовку Катрин заполняла пункт за пунктом.

Имущественный список был внушительный.

Она сопротивлялась. И сила воли у неё была не слабой. А подобные фокусы – они не бесплатны. Внутренности буквально плавились от боли, будто их омывала не моя кровь, а серная кислота. Кровь то и дела выступала на губах и платок, которым приходилось её стирать, пропитался ею почти насквозь.

– Отлично, дорогая. Теперь – дата и подпись.

Взгляд Катрин обжигал мне лицо. Но гнев – оборотная сторона печали. Это правило распространяется на всех Элленджайтов.

– Закончила? Поднимись и отдай мне документ.

– Ты и отсюда можешь отлично его взять

– Я сказал: поднимись и дай.

И снова её тело предало Катрин – оно подчинялось мне, а не ей в прямом смысле этого слова.

– Теперь возьми стакан, налей в него воды, раствори в нём ложку соли и выпей.

– Зачем?..

– Потому что я так хочу.

– Чтобы ты сдох, урод, – прошипела она в то время, как её руки выполняли мой приказ, наполняя стакан водой, а воду – солью.

– У меня пока самые невинные желания, дорогая. С моими способностями я мог бы придумать что-нибудь по-интересней.

– Так ещё не рассвет. Наверняка придумаешь?

– И не надейся. По-крайней мере – сегодня, – насмешливо фыркнул я, в очередной раз вынужденно стирая кровь со своих губ.

Катрин залпом осушила бокал.

– Доволен?

– Да.

Я убрал контроль.

Она стояла, глядя на меня сверху вниз.

Глупая девочка, в том, что случилось, она видела лишь моё желание показать ей свою силу? Что ж? Придётся провести разъяснительную работу.

– Видишь, милая, я могу получить всё, что хочу. Всё твоё будет моё.

– Это незаконно, – невозмутимо отозвалась Катрин. – Завещание и дарственные составляются при свидетелях, а не кругом заинтересованных лиц. А то, чем ты показательно крутишь у меня под носом, стоит не больше использованной туалетной бумаги!

– Ошибаешься. Я могу внушить Линде, что она составила этот документ. Могу внушить Калхауну, что он при этом присутствовал. Да что Калхауну? Я могу убедить в этом твою драгоценную Мередит так, что она с полной искренностью будет свидетельствовать против тебя в мою пользу в любом суде. И ты – тоже. Ты забудешь настоящие обстоятельства. Ты будешь помнить лишь то, что я тебе внушу.

Катрин смотрела на меня серьёзно, без гнева. В глазах её промелькнуло понимание. Затем ужас. До неё начали доходить истинные масштабы бедствия.

– Я могу заставить выпить тебя вовсе не соль, милая, а яд. Или, скажем, заставить воспользоваться смертельной дозой опиатов. Все знают о том, что богатенькие мальчики и девочки злоупотребляют героином или кокаином, никто не станет задавать ненужных лишних вопросов.

Невольно я залюбовался Катрин. Она сохраняла чувство собственного достоинства и была в этот момент чудо, как хороша. Печальный ангел, попавший в ловушку к демону и только теперь осознавший, как далеко всё зашло – волшебный меч не действует, крылья в клетке бесполезны.

Её голос не дрогнул, не взвился вверх, не сорвался на крик. Она сохраняла полное спокойствие.

– Унижая меня, ты получаешь удовольствие, Альберт?

– Нет.

– Я и не подозревала до какой степени ты чудовищен. До какой степени опасен. До какой степени… нелюдь.

– Я был бы чудовищем, если бы поступал так, как говорю. Но на самом деле я никогда этого не сделаю. Я не причиню тебе вреда, Катрин. И не позволю сделать это другим.

Говоря это, я порвал подписанную ею бумагу – на половинки, на четвертушки и, наконец, на мелкие клочки, бросив их на серебряный поднос, заставляя вспыхнуть.

Бумага занялась легко, быстро обращаясь в пепел.

– Где гарантия, что сейчас ты не заставляешь меня видеть то, что хочешь сам?

Я приблизился к ней.

– Не подходи ко мне! – прошипела она, в ужасе отшатываясь.

Я чувствовал, страх её подлинный. Она не играла.

– Я только хочу, чтобы ты поняла: я с тобой не потому, что мне от тебя нужны деньги. Я мог бы получить их давно и без тебя, если бы хотел. Мне нужны ты!

Она продолжала пятиться, пока не наткнулась на стену, после чего взгляд у неё стал совсем как у затравленного зверька, загнанного охотником в смертельную западню.

– Не подходи, Альберт! Не надо…

Я остановился, глядя на неё с болью:

– Ты всё время спрашивала, почему я не был с тобой полностью искренен? Вот и ответ, Кэтти. Я не хотел, чтобы ты смотрела на меня так, как смотришь сейчас – с ненавистью, осуждением, страхом. Я – всё ещё я. Я такой же, как месяц назад. Я не стал опасней ни для тебя, ни для других. Просто теперь ты знаешь больше, вот и всё.

– Но месяц назад я не видела, как тебя трахает Кинг! И мои руки в твоём присутствии не переставали мне принадлежать. Если такова твоя реальность, я в ней жить не хочу.

– Почему ты не хочешь меня понять?!

– Потому что не могу! Я обычный человек, Альберт! У меня всё обычно, а от себя в пору с ума сойти! От тебя, твой сестры, Кинга! От всех этих ваших странных, болезненных отношений!

– Я не встречался с Синтией с тех пор, как мы сблизились. Не встречался, как с любовницей, я имею в виду. Но она моя сестра! Я не могу вычеркнуть её из своей жизни, своего сердца полностью. Ты не вправе этого от меня требовать.

– А ты не можешь от меня требовать всё время терпеть рядом с собой эту ужасную, жуткую женщину. Что мне делать? Каждый раз, как ты встречаешься с ней, с Кингом, с его детьми думать о том, как вы развлекаетесь на сей раз? Или не развлекаетесь? Плюс к тому теперь ещё придётся сомневаться в том, что вокруг не виртуальная реальность, которую ты для меня придумал?

– Я никогда не поступал так с тобой, Кэтти. Скажу больше – я и с другими людьми никогда так не поступал – если только в порядке самообороны? Ещё раз повторюсь: если кто-то может что-то сделать, не значит, что будет.

– Альберт… просто уйди. Я не смогу жить с тобой. И никому из нас это по-настоящему не надо.

– Не говори за меня, пожалуйста.

– Ты не любишь меня. Не любишь так, как любишь Синтию. Возвращайся к ней. Я не…

– Не говори мне, что делать, ясно?! – гаркнул я, нависая над ней, заключая в клетку из собственных рук и тела. – Я люблю тебя не так, как Синтию, но ты дорога мне! И если я не был честен с тобой, то только потому, что боялся тебя ранить.

– Правильно боялся – ты меня ранил. И если не хочешь совсем меня уничтожить, оставь в покое!

Глаза Катрин сухо блестели. Они казались горящими на бледном тонком лице.

– Просто – уйди. Если хочешь, я по-новому подпишу эти чёртовы бумаги! Я всё отдам, только отпусти меня. Пожалуйста!

– Хочешь от меня освободиться? – склонился я к ней ещё ниже, нависая с угрожающей близостью.

Она не пыталась отстраниться, да и не получилось бы – за спиной Катрин по-прежнему маячила стена.

– Я так и сказала!

– Слов недостаточно! – упрямо махнул головой я, заодно отбрасывая спадающие на глаза волосы. – Хочешь убедить меня в том, что желаешь свободы – придётся действовать.

– Что? – изумлённо приподняла брови она. – Действовать? Как?.. – в недоумении передёрнула она плечами.

– Не знаю – как, но уж как-нибудь подоходчивей. Так, чтобы сомнений в твоей неприязни не оставалось.

Взяв нож, я протянул его ручкой вперёд.

Катрин нахмурилась, глядя на холодное лезвие. Потому на лице её отразилось понимание и отвращение:

– Ты с ума сошёл? – не столько прошептала, сколько прошипела она. – Не думаешь же ты, что я стану играть с тобой в эти дурацкие игры?!

– Станешь. Если действительно хочешь уйти.

– Я не…

– Используй его. Докажи серьёзность своих намерений.

– Я надеялась решить проблему менее…хм-м? Радикальным способом.

– Я не умру. Удара ножом недостаточно, чтобы отнять мою жизнь. Это просто развлечение.

– Сегодняшний вечер – это что-то! Незабываемое впечатление за впечатлением! Такое чувство, что ты нарочно копил их один к одному, чтобы вылить в один присест всё фамильное безумие и странные сексуальные фантазии.

– Боль и секс действительно неплохо сочетаются, но извращённые фотосессии с Кингом, уж поверь, в мои планы точно не входили.

Катрин скривилась от отвращения, но тут же лицо её вновь приняло спокойное выражение.

– Ты знаешь, что я никогда не смогу навредить безоружному человеку.

– Я знаю, что ты лжёшь сейчас. Не мне – себе. Мы оба знаем, что я не безоружен – я сам по себе оружие. И ты вовсе не маленькая белая пушистая овечка, ты будущий хирург и держать скальпель в руках умеешь.

– Это не скальпель.

– Режет не хуже.

Она провела ладонью по глазам, словно стремясь скинуть с них невидимую мне повязку.

Голос её зазвучал устало:

– Не верю, что это вообще происходит на самом деле: я стою и всерьёз обсуждаю возможность воткнуть в тебя нож?

– Представь при этом что-нибудь вдохновляющее.

– Например?

– Например, как я, припёртый к стенке данным тебе словом вынужден буду исполнить обещанное и уйти?..

Катрин взяла из моих рук нож скорее машинально, чем осознанно, недоверчиво глядя на отливающее синевой, остро отточенное лезвие.

– Ты ведь не веришь, что я могу это сделать? – спросила она.

– В этой жизни никогда ни в чём нельзя быть уверенным.

– Ты во мне не уверен? – сверлила она меня вопросительным взглядом.

– Я знаю, ты девушка с характером и с принципами. Но насколько далеко ты способна зайти в погоне за ними? Вот этого не знаю. Но допускаю возможность того, что достаточно далеко.

Катрин усмехнулась, и в этот момент стала гораздо больше похожа на всех нас – и на себя, ту, которой едва ли сама себя знала. Тьма, которая присутствовала в ней также, как и в Синтии или во мне. Пусть и в меньшей степени, но всё же?

Фамильная тьма: желание причинять боль в первую очередь тем, кого мы вожделеем.

Тёмная сторона есть у всего, кроме солнца. Свет без тени беспощаден, он сжигает дотла. Тень и должна быть. Меня тени никогда не пугали. Меня пугает их отсутствие. Гораздо страшнее, когда в человеке не видно изъянов.

Она подняла лезвие и приставила его к моему горлу. Острие легко касалось ямки под подбородком, дразня кожу завораживающим холодком.

–О! Вижу ты решила подойти к решению с огоньком и фантазией? Я бы предпочёл пощекотать нервишки в других местах…

Я хотел наклониться ниже, чтобы интимно прошептать речь на нежное девичье ушко, но нож несколько ограничивал мою свободу. По нему заструилась алая капля крови, густая и маслянистая, закапав на её бледные белые пальчики.

– Это в каких же?

Она не сопротивлялась, словно завороженная, когда, сжав пальцы на тонком запястье, я потянул её руку вниз, слегка прижимая острие ножа к собственному телу, так, чтобы оно прочерчивало на обнажённой коже тонкую царапину.

Боль была совсем лёгкой, невесомой, как паутинка и такой же дразнящей – поцелуй бабочки, обманчиво-призрачный, существующей скорее в воображении, чем наяву.

Скользнув по костям ключицы, надрезав кожу на груди, он нерешительно дрогнул в её руке.

Катрин пыталась разжать пальцы, но я не позволил ей этого сделать.

– Не надо! – жалобно пискнула она.

От неё веяло страхом с лёгким шлейфом возбуждения. И это завораживало. Заводило лучше любого афродизиака.

Тепло, так же естественно исходящее от тела Катрин, как аромат исходит от цветка, притягивало к себе меня так же верно, как её красивое лицо, выступающее из дымки стеклянных волос. Не отпускало взгляд.

Прозрачные, как студёная вода или зимнее небо, глаза. Холодные, хмурые, серые. И губы, нежные, гладкие, словно лепесток розы, разогретый солнцем. Коснуться их, испробовать их вкус в это мгновение стало такой же острой необходимостью как глоток воды после долгой прогулки в знойный день.

Её губы дрожали под моими губами. Что тому было причиной? Волнение, связанное с желанием, которого она не желала принимать, но которому всё равно покорялась?

Любить женщину можно по-разному.

Иногда вступая в чертоги женского тела действуешь подобно варвару-завоевателю, сокрушая преграды, опустошая недра, выгорая в горниле страсти сам до тех пор, пока не придёт бессильное изнеможение, пока не разожмёшь объятий, опустошённый и чёрный, как дом после пожара, в котором не осталось ничего, кроме копоти.

Иногда это поединок, иногда – игра. Иногда просто ни к чему не обязывающее общение, мимолётное, почти случайное, как прикосновение рук.

Тело Катрин было подобное чистейшему сосуду, прозрачному хрусталю, в котором плескалась сияющая субстанция её души. Оно было чистым и прикасаясь к нему я каждый раз словно бы причащался, получая прощение и отпущение грехов.

Её плоть была словно сплетена из тугого шёлка. Волосы, в которые мои руки ныряли как в волны; губы – их дыхание согревало и будоражило воображение; гибкий, узкий, как стебель лианы, подвижный стан в моих руках; нежный бугорок девичьей округлой груди, умещающейся в ладони и волшебная раковина, в которой таилась жемчужина женственности, сладкая, как мёд и пьянящая, словно южное вино из высшего сорта виноградника.

Когда я сжимал тело Катрин в своих объятиях, мне казалось, что я обнимаю свет, пью из его волшебного источника. Словно невидимые крылья ангела стряхивали с меня оковы былых грехов. Я чувствовал шелковистые крылья, обнимающие меня со всех сторон и поднимался на восхитительную высоту седьмого неба.

– Я никуда тебя не отпущу. Никогда, – сказал я, жадно прижимая её к себе.

Катрин в ответ только вздохнула и опустила ресницы.

ГЛАВА 16. Мередит

Когда тебя похищают похитителя положено ненавидеть. Или бояться. Нормальным людям свойственно наблюдать за своим тюремщиком улучая момент, чтобы сбежать без оглядки, теряя тапки и сверкая пятками.

Возможно, это было иллюзией, но у Мередит создавалось стойкое впечатление, что сбежать за бесконечно-длинный вечер она могла бы множество раз, но факт в том, что даже не пыталась.

***

В детстве Артур ей почти не запомнился. Она всегда липла к Ливиану, а его младший брат был чем-то вроде неясного пятна на заднем плане. Что-то или, в данном случае, кто-то, кто проходит фоном – вроде есть, а вроде бы его и нет, так, декорация. Забавно, что Артур запомнил её гораздо лучше, чем она его.

Однако, после последних событий, Мередит его теперь уж точно не забудет!

Это походило на пытку. Затянувшаяся агония, которой не предвиделось конца. Тёмный дом, дорога, обрывающаяся далеко за кромкой леса, из которого не выбраться. И хрупкий молодой человек похожий на поломанную куклу.

Мир отодвинулся далеко, а в узкий проём окна из комнаты свет потихоньку уходил и, словно бы, густея, превращался в белый клубящийся туман там, за стеной.

В отличие от Линды, Мередит всегда была мягкосердечной. В ней легко было вызвать сопереживание, сострадание, жалость. Дар эмпатии был её сильной стороной с детства. А теперь, стоило ей взглянуть на Артура, как сердце переполнялось чувством – он походил на опустошённый сосуд, из которого вылилось всё, ради чего этот сосуд создавался.

Не получалось увидеть в этом изломанном создании угрозу для себя. И всё же Артур пугал Мередит. Пугал совершенной безжизненностью, опустошённостью.

Что должно произойти с человеком, чтобы сделать его таким?

Нет, он не представлял для неё опасности. Если Артур Брэдли и был для кого-то опасен, то только для себя самого. Весь, как оголённый нерв, как искрящий провод – сплошная боль.

Мередит так хотелось помочь чем-то, хоть как-то унять его боль, пусть всего лишь на короткое мгновение. В тоже время она понимала, что бессильна. Её знаний недостаточно, чтобы облегчить ему физические муки, уже не говоря о чём-то большем.

Всё, что она могла сделать в данной ситуации – это не создавать проблем и просто быть рядом.

Всё заканчивается – Мередит это точно знала. И хорошее, и плохое имеет конец.

Света оставалось всё меньше, а темнота, напротив, с каждой минутой густела. Но это только к лучшему. Темнота скрывала острые углы.

И кровь – много крови.

Мередит следовало бы найти ключи. Или смартфон. Следовало бы позвонить Линде. Искать выход. Пытаться вернуться домой. Вместо этого она сидела на полу рядом с Артуром, держа его за руку, а иногда, когда судорога скручивала его тело, наваливаясь всем телом ему на плечи, чтобы хоть как-то удержать его бьющееся тело.

Он дышал прерывисто, часто. Иногда с его губ срывались стоны, но чаще он молча кусал их.

Мередит почти молилась о том, чтобы он потерял сознание, но этого не происходило.

Наблюдать чужие страдания мучительно. Это истощает, опустошает.

Состояние Артура Мередит бы диагностировала как болевой шок. Конечно, в данном случае это был не классический случай, но всё же симптомы сходные: апатия, заторможенность, безразличие к происходящему, чрезвычайная бледность кожи, почти не прослеживающийся, частый, нитевидный пульс, понижение температуры тела, поверхностное дыхание и крупные капли пота, стекающие по лицу – судя по внешним признакам, как минимум, третья степень.

Вспомнить последовательность действий при болевом шоке у пациента трудности не составляло. Несмотря на то, что видимых повреждение на теле не наблюдалось, кровопотеря у него была огромная, а, следовательно, терапия должна начинаться классически, с приведения к нужному объёму циркулирующей жидкости через восполнение кровопотери внутривенным вливанием растворов. Мог бы помочь Полиглюкан или Стабизол. После восстановления кровопотери следовало нормализовать внутреннюю среду организма.

– У меня есть новокоин и промедол, – обрадовалась Мередит.

Артур, повернув голову, посмотрел на неё. В темноте Мередит не столько увидела это, сколько смогла почувствовать.

– На меня не действуют обезболивающие, – тихо выдохнул он.

– Но хотя бы капельницу поставить ведь можно? – не желала она терять энтузиазма.

– У тебя… – он втянул в себя в воздух, выгнувшись на несколько секунд.

Потом, расслабившись, продолжил тем же тихим, лишённым всякой интонации голосом, от которого сердце Мередит одновременно сжималось от жалости и странного смущения. – У тебя есть капельница?

– А что здесь такого? Я ведь будущий доктор, – усмехнулась она.

– И что, каждый будущий доктор таскает с собой в машине кучу медицинских препаратов на все случаи жизни?

– Нет. Но бывают совпадения. У меня есть с собой Стабизол.

– Что это?

Судя по голосу, Артур вообще не особенно понимал, о чём спрашивает. Погруженный в собственные ощущения, он задавал вопросы словно бы из вежливости, по необходимости.

Несмотря на это, Мередит все же ответила:

– Препарат, улучшающий кровоснабжение и предотвращающий склеивание эритроцитов.

– Стало гораздо понятней, – фыркнул он.

– Это заменитель плазмы крови.

– Лучше не надо.

– Почему?

– Скорее всего все твои заменили лишь отстрочат финал, продлив приступ. Давай лучше оставим всё, как есть?

– Ты даже не хочешь попробовать?

– Нет, но, если ты настаиваешь, сопротивляться не стану. Только учти, до сих пор все попытки врачей помочь оборачивались к худшему.