Текст книги ""Фантастика 2025-5". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Анджей Ясинский

Соавторы: Василий Горъ,Екатерина Оленева,Олли Бонс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 175 (всего у книги 349 страниц)

Оторвав одного, я заехал ему в лицо кулаком, подкрепляя физический посыл психической энергией. Второй не успел опомниться, как оказался вырубленным, успокоившись рядом.

От ярости, негодования и жалости, желания поскорее помочь бедной женщине, меня переклинило настолько, что свои удары я не контролировал.

Обескураженные и явно неожидающие такого напора бандиты отхлынули.

Я опустился перед вздрагивающей, как раненное животное при последнем издыхании, женщиной и не раздумывая, попытался облегчить её муки и одновременно с тем определить повреждения.

Сломанная рука, многочисленные внутренние ушибы.

Господи! И это люди?! Что за каша творится в их одурманенных наркотиками мозгах?

Прикосновениями я мог лишь унять боль, ровно до тех пор, пока касаюсь. Женщине явно требовалось больше.

Нажав в область солнечного сплетения, я заставил кровь пойти и коснулся губами избитых губ измученной страдалицы.

Не скажу, что это было приятно. В какой-то момент естественная брезгливость заставила меня передёрнуться, но желание помочь оказалось сильнее.

Я чувствовал, как моя кровь начала циркулировать в её организме, принося облегчение. Прикосновениями я снимал боль, неизбежную при восстановлении тканей.

Внутренности словно скрутило узлом, но бывало в этой жизни и хуже.

Я с облегчением увидел, как синяки рассасываются под слоем крови и грязи.

Женщина оказалась далеко не старой, чуть за тридцать и прехорошенькой.

Её глаза с изумлением распахнулись:

– Что?… Что происходит?.. Как?..

Я поднялся, протянув ей руку, помогая подняться.

– Спасибо! Спасибо вам, кто бы вы не были! Я думала…

Когда слова замерли на её губах, а глаза закатились, я не сразу понял, что происходит. Я с изумлением глядел на кровавое пятно, расплывающееся по её телу, заливающую мне руки.

Когда она осела на пол, предо мной оказался Кинг с окровавленным ножом в руках. Спокойный и невозмутимый.

Сказать, что я испытал шок – ничего не сказать. Из меня словно воздух выкачали, трудно было даже вздохнуть.

Горькая лёгкость и пустота в области сердца.

Потрясение было таким сильным, что в первый момент я не ощущал ни ярости, ни возмущения, ни ненависти.

– Зачем? – только и мог вымолвить я, изумленно глядя на него.

– Я уже объяснял. Я не могу её отпустить. Она слишком много знает.

– Я мог стереть ей память!!! Мог внушить молчать! Ты! – ударил я его коротким толчком прямо в грудь, наступая. – Ты убил её просто так! Безо всякой причины! Ты… ты… чертов ублюдок.

– Полегче, – холодно блеснув глазами, прошипел он в ответ.

Меня трясло.

От ужаса. От отвращения. От безнадёжности. Пройти через весь этот ад и не выжить? Сорваться в небытие за шаг до спасения?

Я ведь почти вытащил её…

Почти вытащил!!!

В своё время все мы были не подарками. Случалось – убивали. В поединке, по правилам чести (реальное число наших жертв было сильно преувеличено молвой), зарвавшегося конкурента.

Мы могли взять женщину силой, не спрашивая её согласия. Чести нам это, конечно, не делало. Могли купить, угрозой ли, посулами, заставить выполнить свои желания.

Но никогда – никогда! – мы не избивали и не калечили женщин.

Я с ненавистью глядел в небесно-голубые, жестокие, смеющиеся глаза Рэя.

Глядел и чувствовал, как душу заполняет ледяная ярость.

Ни о каком союзе между нами не могло быть и речи.

– В этом убийстве не было необходимости, – ровным голосом сказал я.

– А в её жизни не было смысла, – пожал плечами Рэй. – Чего ты так кипятишься? Удивляешь меня, милый. Не думал я, что ты такой мягкотелый.

– Ценить чужую жизнь не значит проявлять слабость. Как раз наоборот. Жаль, что у тебя не было семьи, способной этому научить.

– Ты смеешь читать мне нотации?

– Сейчас своим бессмысленным поступком ты убил во мне союзника. Будь осторожней со словами, Рэй. Не наживи врага.

– Да ты никак угрожать мне надумал? – расхохотался Рэй. – Ты?.. Мне?.. Остынь, милый. Бабы не стоят того, чтобы из-за них ссориться.

Сандра и Энджел стояла за спиной Кинга и оба молчаливо наблюдали за разворачивающимися действиями.

Гнев переполнял меня до такой степени, что я боялся сорваться.

Хотя, может и стоило?

– Увидимся, – коротко кивнув Рэй распахнул передо мной дверь красноречивым жестом. – Всего доброго.

11. Выбор

Снег несся навстречу огромными белыми хлопьями, налипая на лобовое стекло. В свете фар снежинки казались роем настырных белых мух, а в свете царившего в душе настроения – взвихряющимся погребальным саваном, белым пеплом.

В салоне царило напряжённое молчание.

Мне не хотелось говорить ни с кем из Кингов, не хотелось видеть никого из них.

В душе будто крутилась огромная чёрная дыра, засасывая пространство и преобразуя его во что-то жуткое и неприятное.

Я не был ответственен за то, во что обратились наши потомки. Отчего же у меня такое чувство, что в случившемся есть моя вина?

Вина всех нас – тех, кто жил до них?

Как же так получилось, что один из Элленджайтов собственноручно резал женщин, как куропаток и никто не пытался ему помешать?

– Часто это происходит? – спросил я Энджела.

– Что именно?

– Не прикидывайся, что не понимаешь! Часто твой чокнутый папаша позволяет своим подручным псам терзать людей?

Энджел невозмутимо пожал плечами:

– Чаще, чем хотелось.

– Тебе это нравится?

– Как эти придурки расправляются с людьми? Нет. Но иногда приходится и самому руки марать.

– Почему? – в моём голосе звучало горячность, которой я бы предпочёл не выказывать. – Я могу понять, почему Кинга боятся другие, но ты? Ты ведь такой же, как он. Ты способен дать ему отпор. И если тебе не нравится убивать, продавать себя за деньги – зачем ты это делаешь, Энджел?! Почему ни ты, ни Ливиан не сопротивляетесь? Не пытаетесь защитить себя или других?

– Это бесполезно.

– Ты пытался?

– А как ты думаешь? – бросил на меня беглый взгляд Энджел.

– Да ты просто слабак! Покориться ведь куда проще? Служить, как верный пёс…

– Да ты кто такой, чтобы судить меня? – ударил по тормозам Энджел.

Он был похож на призрак. Лицо и волосы словно испускали свет сами по себе, ловя редки отблеск фонарей.

– Ты, сахарный белый мальчик, что ты можешь знать обо мне? Об отце? О нас? У тебя на лбу написано, что всё в этой жизни давалось тебе легко и тебе не приходилось ни за что бороться! Таким, как ты, жизнь преподносит на подносе всё, но я открою тебе большой секрет – так случается далеко не со всеми. Многим приходится выживать вопреки всему, даже вопреки тому, что сам ты, возможно, предпочёл бы сдохнуть.

– Таких, как мы, приневолить к чему-то трудно.

– Да что ты говоришь?

– Мы легко переносим всё, чего боятся другие. Так в чём подвох?

– В том, что ты глуповатый лох, Элленджайт. Или ты действительно жил где-то там, очень высоко, на луне? Я поделюсь с тобой простой истиной, совершенно даром, между прочим. Ей меня обучил папочка: нет людей, который нельзя сломать. Нужно только отыскать правильные рычаги и – вуаля! В твоих руках послушные марионетки. Они прыгают, танцуя под твою дудочку.

– Рискну спросить – что стало рычагом в твоём случае?

– Слабо самому догадаться, Элленджайт?

Даже в темноте, видя лишь абрис его лица, я понял, что он привычно щурится.

– Твои сестра и мать?

Последовавшее молчание было весьма красноречивым.

Но разве такое возможно?

– И ты веришь, что Кинг может им навредить? – недоверчиво протянул я. – Да ладно! Родной дочери и ей матери, которая к тому же ему сестра? Они не могут быть ему безразличны.

– Они ему небезразличны. Он не позволил бы им умереть. Но за всё остальное поручиться не могу. Я уже понял, что в отличие от папочки, фантазия у тебя, Элленджайт, не богатая. Потому, скорее всего, с тобой куда приятнее иметь дело.

Энджел тряхнул головой, словно отгоняя от себя наваждения:

– Посмел бы ты бунтовать, сладкий, если бы за каждое твоё неповиновение заставляли платить тех, кто тебе дорог? В большинстве случаев правило было простым: либо я делаю то, что хочет Рэй, либо он угрожал – обычно Сандре, но бывало, что и матери. Если я откажусь спать с тем или иным клиентом, альтернативным решением становилась моя сестра. Чтобы ты делал на моём месте, Элленджайт? Включил бы добродетельного мужика или пошёл вперёд с покорностью осла?

– Я бы для начала убедился, что угрозы Рэя не блеф.

Энджел расхохотался.

Надо ли говорить, что веселья в его голосе не было и тени? Это прямо-таки его коронная фишка – демонический хохот, от которого мороз продирает по коже.

– Ну, ты-то бы возможно и убедился бы. Меня убеждать не было нужды. Потому что я знаю – каждое его слово найдёт подтверждение действием. Расскажу я тебе, Элленджайт, одну историю – интересную-преинтересную, правдивую-приправдивую. Так, в профилактических целях. Чтоб ты знал, с кем связываешься и хорошенько подумал, стоит ли это противостояние свеч или проще пойти на попятный, пока всё не завертелось всерьёз.

Энджел похлопал руками по карманам, выудил мятую сигаретную пачку.

– Чёрт! Зажигалка-то!.. – раздосадовано процедил он.

Я услужливо щёлкнул своей.

Салон авто почти моментально заполнился едким сигаретным дымом и Энджел вынужден был приоткрыть окно, впуская свежий, перенасыщенный влагой, воздух.

– Я облажался. И облажался по-крупному. Рэй не прощает своеволия. Особенно имеющего печальные последствия. А в тот раз именно так и было. У отца было право гневаться, было право меня наказать – я это признаю. Но то, что он сделал…

Серое облако табака поднялось и ускользнуло в узкую щель в окне.

Мне хотелось поторопить его с рассказом, но я понимал, что делать этого не стоит.

Энджел должен прочувствовать, просмотреть свои воспоминания, подобрать нужные слова.

– То, что он сделал невозможно оправдать, простить или забыть. Даже понять и то не получается.

Было так странно, сидеть и слушать исповедь человека, который тебе не слишком симпатичен и, которому, ты это знаешь точно, ты симпатичен едва ли больше.

Эффект незнакомца в пути? Когда ты изливаешь человеку всё, что давно наболело, потому что знаешь – завтра вы уже не встретитесь.

Но мы с Энджелом расстанемся едва ли. Так что стоит за его откровениями?

– Рэй заставил меня переспать с родной матерью.

Не знаю, чего я ожидал, но уж точно не этого.

– И ты это сделал? Ты просто покорно выполнил то, что он требовал?

Энджел хмыкнул:

– Покорно. Не рыпаясь.

– А твоя мать? Она тоже была покорной? Она не просила тебя прекратить это безумие?

– Нет. Она просила меня продолжить, – и вновь смех Энджела ранил мои нервы. – Не останавливаться ни на минуту.

Я почувствовал дурноту. Меня как будто с ног до головы вывалили в грязи и душа моя протестовала. Я не хотел больше этого слушать.

Чокнутая семейка!

– Потому что пистолет со взведённым курком был приставлен к голове Сандры. И я знаю Рэя. Увы! Он бы не остановился. Он бы выполнил угрозу – собственной рукой пристрелил родную дочь и не дрогнул. Чтобы спасти жизнь сестре я был вынужден насиловать родную мать, а Сандра – наблюдать картину со стороны. Семейная идиллия по Рэю Кингу.

Вижу, Элленджайт, он уже не кажется тебе таким очаровательным, как в вашу первую встречу? Может быть даже, ты хочешь его меньше?

– Вообще не хочу. На сегодня с меня вас довольно. Всех ваших семейных ужасов на один вечер хватит с лихвой. Поехали уже, а?

– Счастливец ты, – со вздохом завёл машину Энджел. – Ты можешь просто вот так взять, всё отшвырнуть и уехать. Пока ещё можешь. Не становись Рэю поперёк дороги, Элленджайт, если у тебя есть хоть кто-то, кем ты дорожишь. Он смешает тебя с грязью и заставит лизать себе языком сапоги, трясясь за жизнь того, кто тебе дорог.

– Не так страшен чёрт, как его малюют, – зло процедил я сквозь зубы.

– Это смотря какой чёрт. Я тебя предупредил, а дальше смотри – дело твоё.

Я кивнул.

Оставшуюся недолгую часть пути мы проделали в молчании и сухо распрощались на пороге отеля.

Я чувствовал себя эмоционально опустошённым, выжитым, словно лимон. Гнетущее чувство того, что всё в этом мире тщетно и грязно, не оставляло меня ни на минуту.

Это было как грязь, только въедающаяся в душу.

И мне отчаянно, словно глоток свежей воды нужен был кто-то настолько же чистый и светлый, насколько темны, страшны и неприглядны, несмотря на весь свой внешний лоск, были Кинги.

На ум приходила только одна кандидатура – Катрин.

«Жертвенный агнец», – как презрительно посмел отозваться о ней Рэй.

Час был не ранний, но и не настолько поздний, чтобы мой визит выглядел неприемлемым.

Бра тускло светились со стены.

За окнами продолжал падать снег, вычерчивая белые полосы на чёрной простыне ночи.

На мгновение застыв перед дверью Катрин, я упёрся пылающим лбом в прохладную, гладкую стену. Чувствовать под собой её незыблемую прохладу было приятно.

Стены – это нечто незыблемое. Или кажущееся таковым, но даже если и так, лучше иллюзия, чем полное ничто.

Нечто незыблемое должно быть в жизни каждого человека. Опора, фундамент, правила, сила притяжения – что-то, что держит тебя на земле. Без этого никак. Без этого жизнь бессмысленна.

Я не отдавал себе в прошлом отчёта, но именно семья была для меня всем – опорой, фундаментом, силой.

А после своего странного, непонятно-необъяснимого воскрешения я парил в невесомости. Мне отчаянно нужно за что-то зацепиться, чтобы стать собой. Зацепиться я мог только за новую семью, а её не было.

Кинги оказались гротескной пародией на то, чего я желал.

После рассказов Энджела я не мог на них даже злиться. На самом деле я был бы рад гневу – он спасает от пустоты, побуждая двигаться и действовать.

Но злости не было.

Я не сомневался в том, что была причина, изуродовавшая душу Рэя до неприемлемой степени душевного уродства.

Кто-то тщательно и с душой засадил Сад Зла. И плоды его горьки и ядовиты.

Это не могло оправдать Рэя – это могло лишь объяснить, почему так, а не иначе. Но в этой ситуации мало объяснений или оправданий.

Рэя следовало остановить. Во имя его возможных жертв, детей и даже его самого.

Я не сомневался в одном: ни угрозы, ни уговоры, ни мольбы на него не подействуют. Это человек не знает ни страха, ни совести, ни любви.

Но власть Золотого Тельца он признает.

Всю жизнь убегая от нищеты он ни за что не захочет в неё возвращаться снова.

В свое время я любил математику именно за её непредвзятую строгость, лаконичность и завершённость Формулу нельзя подкупить. На итоговое решение задачи не влияет субъективное восприятие экзаменующего. Формула сойдётся при правильном решении и не сойдётся, если ты допустил ошибку.

И вот сейчас с математической строгостью я выводил простую жизненную формулу: чтобы не говорили нам о любви, всё это фуфло. В этом мире главное деньги. Такова была выдвинутая гипотеза.

И вот подтверждение. Любовью нельзя было остановить Рэя.

И если бы не деньги я не женился бы на Катрин. Я люблю её в той степени, в какой это чувство мне доступно в моем теперешнем воплощении, но даже люби я её в три раза сильнее, я бы на ней не женился.

Если бы не деньги.

От этого открытия стало совсем тошно. Мне чертовски хотелось верить в доброе и светлое, но куда ни глянь, всюду выходило прямо противоположное.

Миром правят не светлые чувства, а выгода.

Но с другой стороны… деньги сами по себе мне не нужны. Вернее, они нужны мне не для себя. Я хочу, чтобы люди, которых я в душе уже объявил своими: Катрин, Ирис, Ливиан, Энджел, Сандра и даже Рэй были в безопасности и жили счастливо, могли не опасаться в этом мире ничего.

А в том, что если бы не легат, я не спешил бы со свадьбой, причина заключается в сомнениях – хватит ли у меня сил держать под контролем собственных демонов? Смогу ли я не навредить ей?

Докопавшись до мотивов собственных поступков, я ощутил душевное облегчение. Всё-таки не так уж всё в этом мире и продажно. А значит – и безнадёжно.

Собравшись с духом, я постучал в дверь к Катрин.

– Кто там? – раздалось через несколько секунд.

– Альберт.

Дверь отворилась:

– Что-то случилось? – встревоженно спросила Катрин.

– Я могу войти?

– Что?.. – она нервно пригладила волосы, пушившиеся вокруг её милого личика. – Да, конечно. Входи.

Я никогда её такой не видел.

В белом халатике, на вид мягком и теплом, бережно обнимающим её тело, в белых тапочках с нелепыми помпонами, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами и неожиданно – очками, из-за чего она казалась особенно ранимой и беззащитной, Катрин выглядела…нет, не сексуально.

Я так и не смог полюбить это современное словцо, которым в этом веке почему-то характеризовали привлекательность. Оно совершенно потребительское по отношению к женщине.

При словах «сексапильна», «сексуальна» мне так и мерещатся шлюхи – то из прошлого, в чулочках и корсетах, то современные, в штанах в обтяжку или мини-юбке и на лабутенах. Но в любом случае «сексапильная дама» эта та, которую хочется отыметь по-быстренькому, без обязательств, можно даже не заходя в душ.

«Сексапильна» – эта та, что создана для секса, не для отношений.

Я старомоден. Мне куда больше нравятся слова «очаровательна», «прекрасна», «привлекательна», даже простое и банальное «мила».

Катрин будила во мне сладкое желание сжать в объятиях её, по-птичьему хрупкое, тело, такое нежное и гладкое в моем воображении, чуть-чуть прохладное.

Коснуться по-детски припухших губ, выдающих чувственность её натуры – чувственность, о которой она сама вряд ли подозревает.

Мягкость, абсолютная естественность и тепло, что ощущались в этой молодой женщине, каждый раз возбуждали меня всё сильнее. Мне хотелось целовать её до тех пор, пока мы оба окончательно не потеряем голову.

Мне хотелось овладеть ею осторожно и нежно. Я испытывал нежность, которую никогда раньше не знал. Синтии моя нежность была ни к чему.

Видимо привычным для себя жестом, но совершенно новым для меня (потому что раньше Катрин не показывалась мне на глазах в очках), она поправила их.

Перехватив мой взгляд, застенчиво пожала плечами:

– Под вечер я хуже вижу, – будто оправдываясь, сказала она. – Глаза болят, а ещё столько нужно написать.

– Что ты пишешь?

– Реферат к допуску к зачёту, – вздохнула Катрин.

– Да. Всё сложно.

– Не легко, – ответила она с усталой улыбкой. – А у тебя что-то случилось? Какие-то неприятности?

– Можно сказать и так.

– Я могу чем-то помочь?

– Именно за этим я сюда и пришёл – за твоей помощью.

– Что я должна сделать?

– Должна?.. – переспросил я, покачав головой.

Не желая сопротивляться желанию прикоснуться к ней, прижать к себе, погладить сначала пушистые халат, потом коснуться душистой девичьей кожи, я обнял её за талию, мягко привлекая к себе.

– Тебе ничего не нужно делать. Мне просто необходимо, чтобы ты была рядом. Ты так нужна мне, Катрин.

Взгляд её был одновременно удивлённым и настороженным.

Она непонимающе глядела на меня.

Я прижал её к себе, зарываясь лицом в волосы, жадно вбирая их лёгкий аромат – шампунь, духи и что-то индивидуальное, свойственное только ей одной.

– Ты мой маленький лучик света в царстве беспросветной мглы. Такой необходимый. Такой хрупкий. Если я потеряю тебя, мне не выбраться.

Она заглянула мне в лицо, словно пыталась прочесть мои мысли, понять мои тайные побуждения.

– У меня был скверный день, – улыбнулся я.

– Расскажешь, что случилось?

– Вряд ли.

– Почему? – нахмурилась она. – Ты сделал что-то плохое, что следует от меня скрывать? Или ты считаешь меня настолько глупенькой, что я не в состоянии понять некоторых вещей?

– Я не считаю тебя глупенькой. Но мне так хотелось бы, чтобы некоторых вещей ты так никогда бы не узнала. Если бы я мог, я бы, наверное, законсервировал тебя вот в таком белом и пушистом состоянии, как сейчас, и грелся бы около тебя, как у костра, отдыхая душой и телом. Но я знаю, что это невозможно.

– Если ты хочешь, чтобы я доверяла тебе, ты должен научиться доверять мне, Альберт. Я не такая бессильная, как ты себе вообразил. Пережила же я твоё воскрешение? Как раз за разом переживаю вскрытие трупов в моргах.

Катрин тихо рассмеялась, перехватив мой недоумевающий и недоверчивый взгляд.

– Альберт, специальность, которой я пытаюсь овладеть – хирург общей практики. И я уже, заметь, на втором курсе. Впечатлительные нежные барышни, какой ты меня, по всей видимости, воображаешь, предпочитают более романтичные, менее приземлённые профессии, скажем, артисток, музыкантов, певиц, художниц. К хирургам приходят в крайнем случае и мы, зачастую, отрезаем всё лишнее.

– Звучит жутковато.

В наше время женщина-врач была моветоном.

Как и женщина-адвокат, женщина-бухгалтер, женщина-писатель.

Возможно, будь это иначе, жизнь моей шальной сестрицы сложилась бы по-другому?

– На деле всё ещё хуже, уж можешь мне поверить. Я достаточно стрессоустойчива и не склонна к пустым истерикам. Так что выкладывай, что там у тебя случилось?

– Мы не единственные потомки Элленджайтов. Скажи, ты слышала о Рэе Кинге?

Катрин нахмурила лобик в попытках освежить память:

– Имя кажется смутно знакомым.

– Рэй Кинг – местный мафиозный король, прибравший к рукам весь теневой бизнес в городе.

Тоненькая складка между бровями Катрин залегла глубже:

– В Эллиндже ест мафия?

– Наивный вопрос, моя милая. Мафия есть везде. Это как канализация с коллекторами – без них никак и никуда. Где есть люди, есть и нечистоты, а им по любому рано или поздно собираться в отстойник. Всегда есть кто-то, готовый нарушить закон ради получения прибыли. Откровенно говоря, большой куш ты не сорвёшь никогда, если будешь играть по правилам. Первоначальный капитал, как правило, наживается в обход закона, преступным путём.

– Откровенно говоря, я не понимаю, какое нам может быть до всего этого дело?

– Прямое, Катрин. Ты никогда не замечала, как похоже звучит название этого города с нашей фамилией? Это не случайность. Эллиндж – наш город в прямом смысле слова. Мы – его сердце, его плоть, его душа. Мы принадлежим друг другу – мы городу, а город – нам. Так было со дня основания Эллинджа и так, надеюсь, останется дальше. Мы не можем позволить Кингам диктовать здесь правила. Они – наша, но – тень! И если они получат власть, это будет власть террора. Этому необходимо помешать. Иначе разразится война между мафиозными структурами за передел собственности и никому мало не покажется.

– Тебе так нужен этот город?

– Мне нужен мир в городе. А для этого нужно изгнать Сангрэ, кем бы он ни был, нужно обуздать амбиции Кинга. Ты поможешь мне в этом.

– Я? – удивилась Катрин. – Как?

– Станешь моей женой. Ты мой ключ к закрытому замку и без тебя мне в него не войти.

Лицо Катрин словно окаменело:

– Мы уже обсуждали этот вопрос, Альберт. Я же уже сказала тебе – да. Чего ещё ты хочешь?

Я хотел назначить дату свадьбы и начать подготовку, но так… так действовать было нельзя. Брак даже по договоренности и расчёту – это все-таки не сделка в чистом виде.

– Я уже говорил, Катрин, и повторю снова – я хочу тебя.

И я не лгал, не кривил душой. Просто всё так переплелось-перепуталось в один сложный клубок.

А, впрочем, когда оно было иначе?

Я опасался, что Катрин оттолкнёт меня, когда притянул её к себе, касаясь мягкого бутона губ, который словно хранили загадочный нектар – целительную силу.

Странное дело, её неопытность нисколько не казалось мне смешной. Эта неопытность виделась мне шармом – шармом, присущим только Катрин.

– Уже поздно, а у меня ещё много работы. Тебе лучше уйти, – сказала она, отступая.

Что мне оставалось делать? Разыгрывать из себя крутого мачо, натаивающего на своём?

Какой в этом смысл?

– Спокойной ночи, – привычно пожелал я ей, против воли испытывая раздражение.

В чём можно упрекнуть женщину, от которой ты не видел ничего, кроме добра? Сдержанная, чуткая, понимающая, ничем никогда не досаждающая, целомудренная.

«Идеальная овца», – насмешливо прошипел мой мозг голосом Рэя Кинга.

Я было мысленно зашипел на него в ответ, но… в этом была доля правды. А ничто так не бесит в противнике, как едкое замечание, сделанное по существу.

Я безмерно уважал Катрин, но мне в ней не хватало жизни, не хватало страсти, огня, каких-то мелких шероховатостей характера, за которые цепляешься и прикипаешь душой.

Наш брак грозил стать идеальным. Без ссор. Без выяснений отношений.

Кто тому виной – она или я?

Уж не знаю, велика ли, мала ли по размерам для меня душа этой женщины, но мне дискомфортно с ней. Как будто я хожу на высоких каблуках.

Идя к Катрин, я надеялся развеяться, но стало только хуже.

Она оставалась прекрасной, как статуя изо льда, стерильной, как скальпель, идеальной, но – бесконечно чужой.

Чем больше я пытался залатать дыру между нами, тем эта дыра становилась шире.

Энджел прав – лучше продать себя на одну ночь, чем вот так. Душа в обмен на легат? И самое удивительное, мне-то деньги не нужны, но словно запрограммированный кем-то свыше, я поступаю согласно чьей-то невидимой мне воле.

Я буду чувствовать себя в долгу перед Катрин, я обрекаю себя на вечные угрызения совести, потому что вынужден буду лгать ей – я её ценю и уважаю, но нет того самого главного, я не знаю сам, чего.

Возможно и она поступает из сходных побуждений? Связанная деньгами, которые её тяготят, она стремиться вернуть их тому, кого считает законным владельцем?

Отодвинув занавеску, я глядел в окно, на залитую огнями подъездную площадку перед отелем.

По-прежнему крупными белыми хлопьями валил снег.

Скрестив руки на груди, я стоял и смотрел, изо всех сил стараясь ни о чём не думать. Иногда рассуждения лишние – ты должен сделать то, что должен.

Приходит момент, когда тебя разворачивает лицом к тому, от чего ты старательно убегал.

Я больше не мог игнорировать тот факт, что тоскую о прошлом. Глупо бегу за тенью, стараясь отыскать в новых лицах старых знакомых.

Но Катрин не Синтия, Ливиан не Ральф, Сандра и Ирис не мои кузины, те, о которых я привык думать и заботиться в прошлом, а Рэй… таких в прошлом вообще не существовало.

Даже пресловутый Ральф I, оставивший по себе столь дурную славу, исхитрившейся стать паршивой овцой даже в нашем чёрном стаде – даже он не насиловал собственных детей!

В этот момент я ощутил не просто желание, а настоящую необходимость вернуться домой. До этого я избегал даже мысли о Кристалл-холле.

Это было похоже на зуд в больном зубе. Чувствовалось неуёмно и неотступно.

Желание попасть домой – в мой настоящий дом, принадлежащий мне по праву рождения, по праву происхождении и по праву воспоминаний – туда, где прошло далекое детство, протекла жизнь, туда, где обитали те, кого я знал и любил по-настоящему – стало непереносимым.

Будто на хвосте вьюги прилетели тени ушедших душ и напомнили о себе.

Есть северные легенды о ледяном безумие, заполняющим сердце людей и заставляющих их уходить в ночь, когда бушуют бураны. Темный зов? Белый зов? Не знаю.

Возможно дело в том, что я наконец-то набрался храбрости чтобы развернуться и посмотреть в лицо тоске по прошлому. Я перестал убегать и она тут же накрыла меня с головой, вгрызаясь в сердце с радостью хищника, достигшего законную добычу.

Я понимал, что ехать в ночь за город – безумие. Но мне плевать! В конце концов что меня здесь держало? Выдуманное чувство долга перед теми, кому на самом деле ничего от меня ненужно?

Набросив куртку на плечи и подхватив ключи от машины, я спустился вниз, проигнорировав как взгляд, которым меня сопроводил консьерж, так и неодобрение, светящееся в нём.

Я вообще быстро продвинулся в изучении технических новинок и успел оценить всю прелесть системы GPS. Первоначально идея о том, что на картинке выстраивается маршрут от одной точки до другой показалась мне полнейшим бредом. Но потом, разобравшись с тем, что такое космический спутник и с принципом его действия, удалось и понять систему Навигатора. Уже не говоря о том, чтобы оценить его удобство.

Оценить навигатор по достоинству можно как раз в такую ночь, когда вокруг всё вьюжит и кружит, а ты сам не можешь понять, какая оса тебя укусила? Зачем ты несешься сквозь этот мглистый влажный сумрак? Почему не желая слушать голос разума, подчиняешься ничем не объяснимому внутреннему голосу?

Но иногда только так можно унять съедающую, выворачивающую наизнанку душу тоску – движением вперёд.

Чем быстрее ты несёшься, тем тверже иллюзия, что сможешь сбежать, хотя в глубине души сам понимаешь – попытки тщетны. Что всё это движение вперёд лишь иллюзия. От себя не убежишь.

Город переливался множеством огней. Такого количества освещения в 19 веке не было. В прошлом этот час был глубокой ночью, но теперь люди мельтешили словно муравьи, споря со снежинками в многочисленности и хаотичности движения.

Машины, сверкая красно-жёлтыми сигнальными огнями, разукрасили дорогу похожей на гирлянду линией: неоновые рекламы магазинов, давно уже закрывшихся в этот поздний час, огни ресторанов, просто фонари. У меня было такое чувство, словно городская ночь решила соперничать с небом в количестве огней.

Колёса скользили по наслоившейся на асфальт наледи, шипованные зимние шины помогали мало.

Вскоре последний отсвет городских фонарей остался позади и только свет фар, выглядевший совсем тускло, расплывчатыми, вялыми лучами сражался с белым, похожим на зависшую в воздухе кашу, мраком.

Отчего-то я не думал о том, что никогда раньше мне не приходилось добираться до Кристалл-холла в буран в одиночестве. В прошлом со мной путь всегда разделял кто-то ещё: кузен, кучер, лошади, в конце концов.

Сейчас я чувствовал себя одиноко, как новогодний домик в стеклянном яйце, когда чья-то капризная рука взбаламутит осадок снежинок.

Снег валил и валил, налипая на всё, что только можно – линии электрических передач, столбы, кусты, лобовое стекло.

Дворники едва успевали справляться, смахивая их, превращая в прозрачные капли. Но они тут же налипали снова.

Я вскоре пожалел, что не додумался купить вездеход. Машина начала пробуксовывать в сугробах и вскоре ехать дальше стало невозможно.

Выйдя, я с маниакальным упорством продолжил путь пешком.

Теперь я и сам не могу понять, зачем? Зачем я упрямо шёл вперёд? Тяжело дыша, продирался сквозь буран, сугробы, по бездорожью?

Какая сила заставляла меня двигаться?

Местность изменилась. Я узнавал и не узнавал очертания родного поместья. Так бывает во сне. Ты знаешь, где ты, но едва-едва узнаёшь.

Я, должно быть, прозевал тот момент, когда миновал ворота с надписью «Кристалл-холл». Или их убрали?

Но дом вырос передо мной неожиданно. Словно давно потерянный друг неожиданно возникший под фонарем, он распахнул объятия. И я, тоже замерев, глядел на него во все глаза.

Не постарел. Даже стал краше, если такое возможно. Сверкающий и белый, гордый, точно лебедь, возносил к небу колонны и знаменитый на всю округу сверкающий хрустальный купол.

Иллюзия того, что я вернулся, была полной.

Чудилось, лишь отвари дверь и жизнь вернётся на круги своя.