Текст книги ""Фантастика 2025-5". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Анджей Ясинский

Соавторы: Василий Горъ,Екатерина Оленева,Олли Бонс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 200 (всего у книги 349 страниц)

Какая фатальная несправедливость, что у этого демона красивые глаза.

Нет, они Линду нисколько не пленяли, не затягивали ни в какой омут, не будили в её груди фонтан противоречивых чувств. Глядя в них, она ни в чём не растворялась, не забывала о своей жгучей, как кислота, ненависти.

Просто это было правдой: у Рэя Кинга были красивые глаза. И красивое лицо. И отличная фигура. И он был отъявленной, первостатейной, опасной мразью. Двуногий хищник.

– Отпустите меня, – потребовала Линда.

– Отпустить? С чего бы?..

– Ваши чувства, мягко говоря, не взаимны.

– Мой сын пришёлся тебе больше по вкусу?

Чёртовы рефлексы! И – чёртов темперамент!

Прежде, чем Линда осознала, что делает, (и во что ей это может вылиться) она отвесила Рэй пощёчину. Да так, что руку обожгло.

То, что произошло тогда в том проклятом бункере, то унижение, стыд, страх, боль – они никуда не ушли из её души. Но хуже всего было то, что…

Линда даже наедине с собой не хотела признавать того факта, что в подобных обстоятельствах она могла испытывать удовольствие. Она вытесняла это из памяти. Да она скорее добровольно прыгнула бы в кипяток, чем согласилась ещё раз увидеться с Ливианом Брэдли.

В её понимании полный кошмар выглядел именно таким, каким Рэй Кинг оставил в её памяти тот проклятый незабвенный вечер. И чёртов ублюдок знал об этом, будь он неладен.

– Чудовище! – она всё-таки сорвалась на крик.

Линда не была близка к истерике – истерика с ней уже случилась.

– Чего ещё ты хочешь от меня!? Ты отнял у меня всё! Всё!!! Отца, мать, сестру! Заставляешь меня предать единственного друга и выгодного работодателя, которому я, как профессионал высокого уровня, должна служить верно и честно. Ты осквернил мою душу, испоганил тело! Ты лишаешь меня покоя из-за страха за жизнь сестры! Но тебе мало и этого, да?! Кайфуешь от своей силы? Оттого, с каким расчётливым коварством каждый кирпичик моей жизни обращаешь в прах! Зачем?! Зачем тебе это? С какой целью ты выворачиваешь струны в моей душе, играя на нервах? Чего ради безжалостно бьёшь по всем больным точкам? Чего ты от меня хочешь?!

По каменному лицу её мучителя прочесть было ничего нельзя, лишь в глазах ходили какие-то тени. Глубоко-глубоко. Их видно, но что они означают – не понять.

Он одёрнул пиджак, стряхнув с него невидимые пылинки.

– Хочу полезной информации. И очень надеюсь, что дождусь

– Сволочь! – простонала Линда.

Рэй засмеялся и легкой, чуть ли не пританцовывающей походкой направился к двери.

– Всего доброго, маленькая адвокатесса. До встречи. Не скучай.

Когда дверь за ним тихо притворилась Линда съехала по стенке, сжимая виски руками.

Она была полностью опустошена, как будто её только что насухо выпил вампир.

Ужасно хотелось плакать. Только вот из сухих глаз не удалось выжать ни слезинки.

Глава 11. Сандра

Красота бывает разной. У неё тысячи оттенков выразительности. Прекрасен цветок и самоцветный камень; прекрасна берёзовая роща и надвигающийся грозовой фронт; прекрасен восход солнца и закат дня, вскипающая лава в жерле вулкана и мягко кружащийся золотой лист. Красота – это то, что придаёт нашей жизни краски, интерес и азарт. То, без чего жизнь теряет всякий смысл.

Кристалл-Холл красив и потому исполнен для меня особенного, тайного смысла. Он хорошо во всех отношениях. Я бы не хотела прислушиваться к тайному голосу, который, увы, не ошибается никогда, но этот голос упрямо твердил, что под этой красотой таится жирный-жирный червь; что он рано или поздно даст о себе знать.

За всё придётся платить. За любовь, дружбу, мимолётную улыбку, каплю дождя, стекающую по стеклу, ощущения мягкого меха под щекой. Мы живём в кредит до тридцати лет – так говорит отец, а потом платим. За всё, чем успели насладиться.

На отца иногда находило такое настроение: пофилософствовать, поговорить о смысле жизни. Он считал, что жизнь бессмысленна, и что на самом деле после смерти ада не будет. Что Земля и наша жизнь – это Ад им есть. И что нет никакого бога, потому что какой Творец обречёт своё создание на смерть?

Что может быть хуже, чем существование с мыслью, что в любой момент ты можешь потерять всё? Что мир сотрётся с твоих глаз и ничего не останется – даже сознания? В любой момент ты можешь потерять того, кого любишь, и ты не в силах это предотвратить?

Мой отец бессовестная, но умная мразь. Я с ним согласна на все сто: если существует во Вселенной ад, то мы живём в нём.

Не потому ли младенцы так истошно орут, появляясь в грязи, крови и боли? Их души помнят и знают правду: земля – это ад; место, куда все мы пришли искупать свои грехи. А если не искупим, то снова вернёмся и снова будем жить, гоняясь за мишурой, как кошка за хвостом – со всех сил и без всякого прока.

Единственное, что в мире имеет цену, единственное, что мы сможем унести отсюда – это наши чувства к другим людям, наши мысли и воспоминания. Но, по непонятной иронии, мы всю жизнь делаем всё возможное, чтобы как можно меньше привязываться, как можно меньше думать и так мало помнить.

Мы не сможем принести Богу ни доллара, ни яхт, ни машин, ни замков. Наши руки будут пустыми, если, конечно, у нас вообще останутся руки. Встав в Судный день на Весы Добра и Зла, мы назовём лишь имена тех, кого любили и имена тех, кто любил нас.

Бог есть любовь. Только любовь по-настоящему и имеет значение во всей этой бессмыслице.

Но любимых мы предаём первыми. Нам, зачастую, так и не удаётся постичь ничего, кроме еды да хлама. Мы называем реальностью существование, состоящее из длинной потребительской цепочки да глупой, пустой, как скорлупа, лишившаяся ореха, похоти.

Верю ли я во весь этот бред, который надумала, сидя на скамейке у грустного ангела, молитвенно сложившего руки под приторно-скорбным и в тоже время совершенно лишённым одухотворённости, каменным лицом?

Нет.

Как не верю я и в загробную жизнь. Хочу верить, что после смерти нас что-то ждёт и – не могу.

Для меня смерть страшна своей безысходностью. И её не миновать никому. Смерти не дашь взятки, с ней не договоришься, её не запугаешь. Она по-своему восхитительна, эта жуткая дама с белом.

Если так подумать, смерть куда честнее жизни. Если бы они были персонифицированы, и можно было бы выбирать, кому из двоих служить – я бы выбрала Смерть. За её жестокую честность. Она равно забирает богатых и бедных, глупых и умных, жестоких и добрых, лицемеров и праведников.

Смерть ни для кого не делает исключений.

Но смерть не персонифицирована. И не честна. Она просто есть и её не избежать. И нет никакой высшей справедливости, нет бессмертия души.

Очень страшно знать, что, когда умирает близкий человек, его больше нет нигде и ни в какой форме.

Ни дождём, ни голосом, ни голубем белым, ни чёрным вороном никто никуда не вернётся. Мы станем кучей копошащихся червей, когда покончим с этим Адом.

Не будет Горнего Призыва – ничего не будет. И это страшнее любого Дантовского Ада с его девятью кругами.

– По кому скорбим? – раздался над ухом знакомый ехидный голос.

Энджел? Ну что ж! Это было дело времени. Конечно, он должен был появиться.

Я подвинулась, уступая ему место на мраморной белой скамейке, на которой сидела. Тепло у правого плеча означало, что он сел. Меня обдало облачком дорогого парфюма. Не знаю, что за запах, но приятный, с лёгкой горечью.

– Решила от нас сбежать? – похлопывал он по коленям перчаткой, зажатой в руке.

– Я заслужила отдых.

– По-твоему, сидеть у заброшенного склепа весело?

– По-моему это спокойно.

– Никогда не понимал твоих странных развлечений.

– Да уж. Мой способ развлекаться самый странный, если сравнивать его со всеми остальными в нашей милой семейке.

Какое-то время мы молча сидели рядом.

Я столько злилась на Энджела в последние месяцы. Я так надеялась, что его увлечение Ирис поставит точку в их нездоровых отношениях с Артуром. Мне было так больно оттого, что этого не произошло, что я восприняла это как предательство. Теперь понимаю, что дело не в Энджеле – дело во мне. Я не хочу принимать правду. Для себя я выстроила образ, с которым привыкла жить, образ, которому брат когда-то соответствовал. Да, Энджел не сам ступил на путь порока: его продавали, заставляя подчиняться то угрозами, то шантажом. Я привыкла считать, что он жертвует собой. Но это давно перестало быть правдой. Порок стал для него образом жизни, приносящим радость. Ему нравилось спать с нашей матерью, нравилось спать с нашим отцом, нравилось спать с Артуром. А то, что это не нравилось мне, ничего не меняло.

У меня два пути. Первый: смириться и принять Энджела таким, каков он есть, пытаясь бороться за остатки того, что ещё оставалось в нём хорошего. Второе – отступиться, уйти, предоставив его собственной судьбе.

Когда пытаешься спасти утопающего, куда больше шансов утонуть, чем спасти. Это я к тому, что, оставаясь рядом с Энджелом у меня есть все шансы увидеть его похожим на нашего отца, а я не знаю, как я это вынесу.

Не хочу дожить до этого времени. Не хочу на этой смотреть.

– Зачем отец послал тебя сюда? – слегка хрипловатым от волнения голосом поинтересовался брат.

– Ты его бы спросил.

– Я тебя спрашиваю.

– Официальная версия – следить за Элленджайтами, но, возможно, он понимает, что жить с вами я больше не могу.

– Ты о чём? – нахмурился брат.

– Как поживает Артур? – ответила я вопросом на вопрос.

– Артура, как и тебя, тоже услали.

– Какой ужас!

– Не начинай, – поморщился Энджел.

– Зачем ты пришёл? – разозлилась я.

– Соскучился. Хотел убедиться, что у тебя всё нормально.

– У меня всегда всё нормально.

– Я знаю, когда ты мне врёшь.

– Это работает в обоих случаях.

Мы снова замолчали. Нам часто не требовались слова, чтобы понять друг друга. Иногда в молчании существовать легче.

Мы – близнецы. Связь близнецов сложно описать словами. Это ни на что непохоже. У меня не было любовников, но думаю, что ни одна любовная связь не даёт такой близости. И даже родственная связь или просто – братски/сестринская. Когда между двумя разумами и сердцами будто идёт постоянный ток в обоих направлениях. Когда ты постоянно больше, чем ты есть и где бы ни был твой близнец, ты чувствуешь его, словно тихий гул в проводах.

Мой близнец – Энджел.

С ним сложно. Очень сложно. Это как постоянной оголённый нерв.

Разойтись со своим близнецом? Возможно, без руки или ноги мне было бы жить легче, чем без Энджела.

Но когда начинается гангрена, руки-ноги режут. А что делать, когда гниёт душа?

– Думаю, тебе лучше уйти.

Энджел в ответ пожал плечами:

– Я, конечно, уйду, но – позже.

– Хочешь что-то выяснить? – посмотрела я ему в лицо. – Что?

– Зачем ты здесь? Чего они оба от тебя хотят? Что потребовалось от тебя самой известной сучке в Эллендже?

– Если я скажу тебе правду, ты не поверишь мне.

– А ты попробуй.

– Чем больше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что мир безумен. Наш отец не считается ни с кем, и мне казалось загадкой, отчего он делает исключения для местной леди…

– Сандра, – досадливо поморщился Энджел. – Да какая тут, к чёрту, загадка? Ты сюда случаем романтическую линию не приплела? О! Она была прекрасна и умна настолько, что даже бессердечный, циничный Рэй Кинг снимал перед нею шляпу и носил в зубах тапочки? Это было бы слишком для тебя по-женски! – тряхнул брат головой. –В плохом смысле этого слова. У всей этой загадки на доллар отгадки: деньги, сестрёнка! Как всегда, всё решают деньги. Эта самовлюблённая курица нужна отцу потому, что через её счета он отмывает полученные от торговли героином и контрабандным оружием, доллары. И пока с Синтией Элленджайт ему проще ладить, чем враждовать – отец будет с нею ладить. Он позволит ей думать о себе всё, что ей нравится о себе думать – что она умнее, быстрее, сильнее, хитрее. Блин, да женщины просты, Сандра! Там, где дело касается чувств, провести вас совсем нетрудно. Даже напрягаться не стоит – вы же сами всё придумаете и сами во всё поверите, нужно лишь постоять рядом и состряпать приличествующую случаю физиономию. Отец считается не с Синтией. Он ценит лишь собственный шкурный интерес.

– Как всегда, собственно.

– Как всегда, – смеясь, подтвердил брат.

Он невероятно бесил меня в этот момент.

– Скучно, правда? Никаких загадок, никакой волшебной борьбы характеров. Просто как в таблице умножения – только числа подставляй. Синтия Элленджайт просто ещё одна палочка в ряду использованных отцом дам. Использованных и выброшенных. Вы оба отвратительны!

– Это что? Природная женская солидарность?

– А тебя так и распирает от природной мужской павлиньей самонадеянности!

Энджел накрыл ладонью мою руку, перестав смеяться:

– Единственная женщина, которая для нас с отцом значит что-то всерьёз – это ты.

– Ну конечно! Это такая же святая правда, как то, что по-настоящему светит луна, а солнце – это так, лунное отражение.

– Неужели ты настолько глупа, что сама не понимаешь этого?

– Что сказать? При всех его недостатках, у Рэя нельзя отнять трёх вещей: ума, лисьей хитрости и прямо-таки дьявольской прозорливости. Мне нравится здесь, Энжи. И я не хочу возвращаться в катакомбы, к вечно пьяной матери, садюге-папаше и брату, трахающему без разбора всё, движется. И что не движется – к слову, тоже.

– Почему, в то время как я изо всех сил пытаюсь избежать ссоры, ты всё время на неё нарываешься?! – зарычал Эндж. – Чего ты добиваешься? Чего от меня хочешь?

– От тебя? Ничего. Я хочу для тебя. Хочу, чтобы ты был счастлив. Но быть счастливым, живя так, как живёшь ты, невозможно.

– Солнышко, прости, но… многое ли ты знаешь о счастье?

– Немного, но всё же достаточно, чтобы различать его с удовольствием. Мне кажется, это разные категории.

Между бровей Энджела залегла глубокая морщинка:

– Даже для тебя, сестрёнка, я не смогу переделать себя полностью.

– Так много не требуется, братец. Всего-то и надо попытаться чуть-чуть измениться. И не для меня – для себя самого.

– Кто бы только знал, какой ужасающей занудой ты бываешь, дорогая моя сестрица? – улыбнулся он.

– И кого, кроме меня, это касается? – улыбнулась я ответ.

Я изо всех сил старалась принимать действительность такой, какая она есть. Во всём этом есть ведь и положительная динамика? Энджел, по-крайней мере, сейчас трезв, как стекло, не под кайфом. И Артура отец угнал куда подальше. Так насладимся относительным спокойным затишьем, покуда можно.

– Тебе не интересно узнать, какова знаменитая госпожа Элленджайт при близком общении? – поинтересовалась я у брата, решив сменить тему разговора.

– Было бы интересно, давно узнал бы. Но если тебе не терпится рассказать, я охотно послушаю.

– Она, кажется, не в себе.

– И что навело тебя на эту глубокую мысль?

– Она хочет сделать меня ведьмой.

Я редко видела удивление на лице Энджела. И правда, чему нас, выросшим подле Рэя Кинга, можно удивить?

Но на этот раз его проняло!

– Я всё правильно расслышал? У вас намечается Ковен? Или, того хуже – шабаш?

Его взгляд метнулся от меня к дому, обежав его многочисленные углы, башенки, купола и окна.

– Тебя хотят принести в жертву, заставив убираться?

– Я говорю серьёзно.

– Про то, что станешь ведьмой? Куда серьёзней! Если ты, конечно, у нашей мамаши наркотой не затарилась?

– Я же не говорю, что верю во весь этот бред. Но моя гостеприимная хозяйка, похоже, вполне. Она на полном серьёзе говорит о воскрешении мертвых.

– Ты меня разыгрываешь?

– Да нет, Энджел! Выключай своего внутреннего барана и просто послушай…

Я сама не знала, зачем мы об этом говорим. Правда – не знала. Просто так получилос.

– Я говорю, Эндж, она не в себе. Наверное, всё дело в доме. Он, несмотря на весь наведённый внешний лоск, очень старый. Ночами, когда уходят слуги, тут словно ходят призраки и тогда… можешь смеяться, если хочешь, но я готова поверить во всё, что угодно. И что на портрете, датированным почти двести лет назад, изображены Синтия и Альберт, и что мы скоро будем воскрешать третьего… каждый раз забываю его имя.

Энджел насмешливо сощурился.

– Что? – фыркнула я раздраженно.

– Забывать имена – это, похоже, у нас наследственное. Но яикогда не видел тебя испуганной.

– Я не испуганна. Я озабочена и сбита с толку.

– Нет. Тебя реально пугает этот шикарный дом? И его заносчивая, самовлюбленная, недалёкая хозяйка? Хм-м! Может, мне тоже остаться тут с ночёвкой? Всё это чертовски интригует. А если станет совсем страшно, может, позвоним Альберту? Ты не обидишься, если я буду жадиной и не поделюсь с тобой его драгоценным обществом?

– Боюсь, Альберт не явится тебя развлекать. Он готовится к свадьбе.

– Да. У него ответственейшее мероприятие! А ведь скоро весна? Даже не знаю, что хуже – умереть весной или жениться?

Засмеявшись, я пихнула его локтем под рёбра, заставив болезненно сморщиться. Надеюсь, притворно?

– Не говори ерунды, – велела я ему. – К тому же, даже если тебе и удастся его вызвать, Синтия вряд ли согласится делить с тобой его внимание.

– Отец же говорил, что они брат и сестра.

– Отец с матерью тоже брат и сестра, но это не помешало нам с тобой появиться на свет?

Энджел после недолгой паузой обнял меня за плечи:

– Хочешь вернуться домой? Я поговорю с отцом. Он согласится. Без тебя катакомбы словно стали ещё темнее…

– Ты заботишься обо мне? Или о себе?

– О нас обоих. Когда тебя нет рядом я чувствую себя ужасно. Всё время боюсь, что с тобой что-то случится.

На этот раз Энджел говорил серьёзно.

– По-твоему, в отцовских бандах мне безопасней?

– Не знаю. Там есть он. И есть я. Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось.

– Да что может случиться?

– Ну, не знаю… вдруг ты в самом деле превратишься в ведьму? И ладно ещё, если станешь творить всякие каверзы, а то сядешь на метлу и, чего доброго, улетишь от меня?

– Это произойдёт непременно, рано или поздно. Если ты не изменишься к лучшему.

– Я изменюсь, непременно, – со смехом пообещал Энджел.

А потом его лицо вдруг сделалось серьёзным и сосредоточенным.

Эта его особенность, мгновенные перемены настроения, всегда выводили меня из себя, сбивая с толку.

– Только не улетай, – с тоской проговорил брат.

– Хватит! – резко поднялась я со скамьи. – Ты меня пугаешь, своими дурными разговорами. Лучше убирайся отсюда. Тебя не приглашали.

– Ладно, уйду. Только пообещай звонить каждый день. Ну, или хотя бы отвечать на мои звонки?

– Обещаю. А ты, в свой черёд, пообещай найти себе хорошую девушку и встать на стезю добродетели.

Мы оба рассмеялись, пытаясь развеять тягостную атмосферу, похожую на приближающийся грозовой фронт.

– Уже нашёл девушку. Но не знаю, удержусь ли на тернистом добродетельном пути.

– Тернии – это самое то. Ты же любишь боль?

– От пороков, но не от добродетели, – подмигнул он мне на прощание, поцеловав в щёку. – Береги себя.

– Всегда, – пообещала я.

Глава 12. Сандра

Расставаться всегда грустно поэтому я редко смотрю кому-то вслед. Почти никогда. Ненавижу расставаться даже больше, чем привязываться.

Привязанностей и любви я избегаю всеми возможными способами, но Энджел – он внутри круга, который я старательно очертила вокруг себя.

Энджел всегда со мной, где бы не был он и где бы ни была я.

– С братьями сложнее всего, да?

И когда только змея-Синтия успела ко мне подобраться? Я не заметила.

– Не понимаю, о чём вы.

– Прекрасно понимаешь.

У всякого яблока свой червячок. У Кристалл-Холла это Синтия. Если бы не она это место стало бы райским.

– Думаю, история моих отношений с братом сильно отличается от вашей.

– Склонна с тобой согласиться. Не холодно здесь сидеть?

– Нет.

Я солгала. На самом деле я замёрзла.

Поэтому на её предложение: «Пройдёмся?», – возражать не стала

Весна в это время года довольно капризная, я бы даже сказала, мерзкая. Промозгло, холодно, переменчиво, сыро. Никакой романтики.

Когда я читаю о «предчувствиях» и «обещаниях» этого короткого поздне-мартовского и ране-апрельского периода, я, откровенно говоря, лишь недоумённо пожимаю плечами. Никакого предчувствия. Лишь тяготишься затянувшейся непогодой.

Синтия шагала впереди по бетонной дорожке, убегающей вглубь загущенного парка.

Дом уже полностью привели в порядок, а вот окружающая его территория требовала человеческих рук. И они были – то одна, то другая бригада работали постоянно. Но эту часть парка не трогали, видимо, получив особые указания.

– Не хочешь поинтересоваться, куда мы идём?

– И так сейчас узнаю. Зачем попусту тратить слова?

– Я и забыла, какой это дефицит! – насмешливо фыркнула Синтия.

Мне совсем не понравилось направление, в котором мы двигались. В белом строении я подозревала усыпальницу.

– Хотите провести экскурсию в склеп? – недоверчиво протянула я.

– Ты возражаешь?

– Трупы никогда меня не интересовали ни в каком качестве.

– Тебе стоит кое-что увидеть.

– Ну, если вы настаиваете, – тяжело вздохнула я.

Внутри усыпальницы оказалось удивительно чисто. Видимо, была отличная вытяжка – ни запаха тлена, ни пыли. Воздух свежий. Надгробия в идеальном порядке.

И всё вокруг так странно, словно мы вошли не в гробницу, а в какую-то лабораторию. Обстановочка та ещё. Будто кто-то, совсем спятив, решил скрестить науку, магию и религию.

Наверх склеп выглядел небольшим, но внизу строение будто вырастало в размерах, как минимум, вдвое, превращаясь в мрачный и запутанный лабиринт, по которому Синтия двигалась с уверенностью, свидетельствующей о том, что она частенько здесь бывала.

У одной из белых плит, над которой стояли две огромные вазы с гранитными розами, она притормозила. Вдоль всей плиты шла надпись буквами с вычурными вензелями: «Альберт Элленджайт». Годы жизни были сколоты.

– Ты ведь не веришь мне, правда? – спросила Синтия, не оборачиваясь, словно бы в задумчивости разглядывая надпись.

– Правда.

– И всё же моя реальность скоро станет твоей. Интересно, что ты тогда скажешь?

– Посмотрим, когда доживём.

– Сомневаешься в своей способности пережить инициацию? – она наконец обернулась, и глаза её сверкали, словно у кошки, выходящей из тёмной комнаты. – Об этом не беспокойся. Переживёшь. Ведь ты нужна мне – живой!

Она медленно перешла от одной надгробной плиты к другой и вновь застыла над ней.

«Ральф Элленджайт».

«Facta sunt potentiora verbis».

– Что это означает? – спросила я, проводя ладонью по рельефным буквам.

– «Поступки сильнее слов».

– Почему она здесь, эта надпись?

– Потому что мне казалось, что эта фраза могла бы ему понравиться. Сейчас сильно сомневаюсь в этом. Порой мне кажется, что, чтобы я не сделала, Ральфу ничто не будет по душе лишь потому, что это сделала я!

– Не стану спрашивать, верите ли вы в реальность того, что намерены сделать – итак понятно, что верите. Но – зачем?

– Что – зачем?

– Зачем сначала убивать человека, а потом пытаться его воскресить?

– Я тогда не думала, что смогу это сделать, а теперь хочу всё исправить.

– Думаю, где бы ни была сейчас его душа – ему это не нужно…

– Конечно, ему не нужно, глупая ты гусыня! Это нужно мне! Разве не понятно?! Я хочу, чтобы дорогие мне существа были рядом! В этом нет ничего сложного для понимания!

– Вам видней, – кивнула я, глубже запуская руки в карманы моих джинсов.

Рубчатая ткань раздражала подушечки больших пальцев, в карманы не помещающиеся. Это странным образом успокаивало, доказывая, что материальный мир ещё не растворился в безумии, окружающем это место.

– Я-то никогда не понимала радости держать около себя того, кто хочет уйти. Да и невозможно это. Но вы по-своему гениальны. С таким упорством идти к нереальной цели?

– Это помогает коротать Вечность, – фыркнула Синтия.

– Каким он был? Этот ваш Ральф?

– Отвратительным.

– И что в этом хорошего?

– Ничего.

– Наверное, мне стоит послать вас к чёрту и вернуться к отцу? В городе и без восставших мертвецов таких, как мы, стало слишком много.

– На самом деле я оказываю городу услугу. Чем больше нас, тем сильнее мы заняты друг другом, а чем больше мы заняты друг другом, тем меньше способны нанести вред окружающим.

– Действительно.

– Будь готова сегодня вечером. Я больше не намерена тянуть.

– Приготовить метлу и захватить с собой жабу?

– Жаба тебе не понадобится.

– А что понадобится?

– Ничего, кроме силы воли и тебя самой.

***

Ожидание в Кристалл-холле дело несложное. В таком огромном красивом доме всегда можно найти занятие по душе: поплавать в бассейне, поухаживать за цветами в оранжерее, почитать книгу в библиотеке, рассмотреть картины в галерее, поиграть в биллиард – далеко не полный список того, что сразу приходит в голову.

Биллиард меня не интересовал, книги я предпочитаю электронного формата, хотя, нужно отдать должное, фолианты, некоторые датированные ещё аж 1100-ым годом, не могли не вызвать интерес.

Видимо, за ними очень тщательно ухаживали, потому что они неплохо сохранились.

Никогда в жизни не видела таких библиотек. Огромные стеллажи, поднимающиеся чуть ли не в два этажа, стремянки, камин и отопительная система, выстроенная особым образом, в совокупности с оросительной, призванной поддерживать необходимые для хранения книг температуру и влажность.

Дом – как дорогой музей. Я не уставала изучать его.

Слуги тут были, но каким-то образом Синтия успела вышколить их так, что они становились видимыми только тогда, когда ты сам этого пожелаешь. Почти как домашние эльфы – полезные, исполнительные, незаменимые и незаметные. Иногда настолько, что хотелось бы даже чуть меньшей незаметности. Всё-таки дом такой огромный, что невольно начинаешь чувствовать себя пылинкой, затерявшейся в пространстве.

Указаний насчёт одежды не было, поэтому вечером я рискнула одеться так, как сама пожелала. Чтобы было удобно и тепло.

Прежде, чем войти ко мне в комнату, Синтия проявила вежливость – постучала. Она всегда и во всех случаях была прекрасно воспитана. Старая аристократическая школа!

Мы, народ, взращенный на ниве демократии и свободы, тонкостью манер не отличаемся, а жаль. Полная свобода часто напоминает абсолютное, ничем не прикрашенное свинство. Наверное, в душе я не американка? Мне плевать на все американские ценности. Свобода – глупость, демократия – лицемерие, толерантность – вершина того и другого, вместе взятого, а ЛГБТ-сообщество вообще сумасшедший дом, вышедший на прогулку без санитаров.

– Сандра, ты меня слушаешь? – раздраженный голос Синтии заставил меня очнуться. – О чём ты думаешь?!

– Не поверишь – о правах и свободах.

– Я предлагаю тебе заглянуть за грань, а ты витаешь в облаках и абстракциях?

– Всегда считала, что если за гранью что-то и есть, то это как раз облака и абстракция.

Уже стемнело и Кристалл-Холл погрузился в своё привычное ночное бдение. Удивительное дело, (не в первый раз замечала, кстати), что по ночам в нём оживало эхо, которого не было днём.

Хрустальный дом походил на огромное яйцо, где вызревало нечто очень нехорошее, быть может, даже страшное. Дракон? Левиафан? Демон из страшных глубин?

Оставив за спиной шелестящую влажными листами оранжерею, красивую, как сказочный сидхен, словно здесь и в самом деле жили крохотные феи…

Нет, ночная оранжерея заслуживает пары слов, уж больно восхитительна она была, подсвеченная множеством маленьких огоньков и фонариков, парящих на различной высоте.

Одну из стен занимали огромный аквариум, светящийся голубым и нежным сиянием. В нём плескались яркие, различной формы и цвета, рыбки, то резвясь стайками, то плавно покачивая вуалевым пушистым хвостом в полном одиночестве. Слышалось мягкое журчание воды – то в нескольких местах были установлены маленькие чаши фонтанов, расцветающие водными лепестками-струями, разноцветными от подсветки.

Синтия притормозила:

– Ты что? Как будто раньше сюда не заходила?

– Только днём. Но при свете тут всё иначе.

– Похоже на сказку, верно? И, в отличие от многих других в этом доме, эта сказка добрая. Зимой тут ещё лучше. Представь, кругом снег и стужа, а тут тепло, зелень, сказочные фонарики? Но ладно, пошли. Сейчас не до местных красот.

– Мы идём в склеп?

– Нет. В складские помещения. Там раньше были конюшни.

Ночь выдалась лунная. Не полнолуние – растущая луна. В прохладном воздухе ярко светились звёзды, похожие на тысячи глаз, любопытно разглядывающие нас с высоты.

Вокруг дома ещё было освещение, но стоило сделать несколько шагов в сторону, как свет слабел, в то время как небо сделалось ярче и выше.

Страшно не было. Всё это напоминало интересную, завораживающую, таинственную игру. Для полного попадания в образ нам не хватало двух плащей с капюшонами и по масляному фонарю в руки.

Ну, и крадущейся походки в придачу.

Но красться и таиться было не от кого. Синтия здесь полновластная хозяйка, никто не посмел бы нам помешать.

Если бы раньше мне не сказали, что в помещении находились конюшни, я бы не догадалась. Оно было длинным, просторным – пустынным.

Синтия уверенно прошла вглубь. Я следовала за ней, соблюдая дистанцию. Понимала, что опасности никакой нет, но испытывала смутное беспокойство, заставляющее сожалеть о том, что у меня с собой нет оружия. Перочинный ножик не считался.

– Закрой дверь на замок, – деловито распорядился мой гид в царство магии. – Свидетели нам не нужны.

Прикусив язык, чтобы не дать сорваться какой-нибудь ненужной, способной испортить момент, реплике, я выполнила её желание. Пусть я и не золотая рыбка, но кое-что мне всё же по плечу.

Синтия, тем временем, деловито подошла к возвышению, наскоро сооружённому посредине огромного помещения.

Приблизившись, я тоже получила возможность разглядеть огромный, серый монолитный камень, похожий на алтарь и выбитые на нём странные знаки – целая вязь. По краям этой столешницы стояли две свечи, толстые, толщиной шире, чем моя рука и смолянисто-чёрные.

– Подойди, – потребовала Синтия. – Положи ладони на камень. Вот так.

Это было несложно, никаких усилий с моей стороны не требовало, поэтому я так и поступила – послушно подошла и положила руки на камень.

И сразу почувствовало что-то… неправильное?

Камень был горячим, будто внутри него горел огонь. И этот огонь заставлял материал под моими ладонями тихонько вибрировать, совсем чуть-чуть, но не ощутить этого тока было невозможно.

Свечи вспыхнули, – клянусь! – сами собой. Язычок пламени затанцевал на тонком фитильке.

Синтия стояла по другую сторону камня-алтаря. Тихо, вполголоса, она начала нашептывать что-то на незнакомом мне языке. Почти уверена, что это была латынь.

А на каком ещё чёртовом языке можно обращаться к тёмным силам? Может быть, на древне-арамейском, но что-то сомневаюсь, чтобы она его знала.

Склонна думать, что меня чем-то опоили. Это совсем несложно сделать, будучи полновластной хозяйкой в доме, и имея доступ ко всему – к кухне, еде и питью в том числе. Я, правда, по обыкновению, не ужинала, но совсем немного нужно порой, чтобы вызвать галлюцинации. Щепоть наркотического порока хватит.