Текст книги ""Фантастика 2025-5". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Анджей Ясинский

Весь день Ирис была как на иголках. Её обуревали противоречивые чувства. Да прознай мама о её задумке – пришла бы в ужас.

Она действительно поступала опрометчиво, отправляясь в заведение с репутацией борделя, да ещё в компании парня, которого большинство разумных людей предпочло бы обойти стороной.

Но ей быстро удалось убедить себя в том, что, если бы Энджел хотел навредить, ему совсем необязательно было бы дожидаться ночи, да ещё тащить её за тридевять земель. Он преспокойно мог сделать это прямо в школе.

Отмахнувшись от внутреннего голоса, робко пытающегося шепнуть об осторожности, Ирис начала раздумывать о том, во что ей нарядиться. Хотелось выглядеть сексуально, но не пошло. В итоге остановила свой выбор на брюках-сигаретах, дополнив их блестящей туникой и любимой кожаной курткой.

На улице накрапывал дождик.

Мокрый асфальт отражал огни. Туман превращал их в размытые пятна. Вокруг фонарей словно сияли нимбы.

Машина в крайнем левом ряду просигналила фарами.

Осторожно балансируя на высоких каблуках, Ирис поспешила ей навстречу.

Энджел предупредительно распахнул дверцу.

– Привет, – с улыбкой приветствовала его Ирис.

– Привет.

От его пристального, оценивающего взгляда стало немного не по себе.

Может быть, Ирис почувствовала бы себя лучше, скажи Энджел ей комплимент?

– Отпустили без проблем? – поинтересовался он, ловко выруливая на основную дорогу.

– Отпустили? Я сбежала и молюсь, чтобы ни мама, ни Катрин об этом не узнали. Очень надеюсь, что не придётся пожалеть о своём поступке. Представление хоть того стоит?

Энджел неопределённо пожал плечами:

– К подобному роду развлечениям, как и к некоторым деликатесам, нужно привыкнуть. Без этого получить удовольствие нельзя.

Он бросил на Ирис быстрый взгляд, словно проверяя её реакцию, но, вынужденный следить за дорогой, вновь отвёл его.

– Не бойся. Ничего опасного нет. Я уже говорил – это просто представление. Шоу. Только специфическое.

Глядя в окно, Ирис любовалась цепочкой изгородей, окаймляющей дворы белоснежных двухэтажных домиков, составляющих большинство застроек в этом районе.

Над домиками нависали клёны. Их широкие листья в отблеске фар казались вспыхнувшим резным языком пламени.

Через пару кварталов машина затормозила у красивого здания.

С крыши букетом разноцветных прожекторов, разрезающих ночь цветными лучами, проецировалось название: «Астория».

Они поднялись по широким ступеням, ведущим к распахнутой двери.

Её сторожил высокий охранник, чьи широкие плечи угрожали порвать джемпер.

– Привет, Марк, – буднично приветствовал его Энджел.

– Проходите, мистер Кинг – кивнул громила, услужливо распахивая перед юношей дверь. – Столик ждёт вас.

Прямо с порога слышались гул голосов, заразительный смех, музыка.

– Ты заказал столик заранее? – полюбопытствовала Ирис.

– «Астория» самая горячая точка в Эллинже. Заказов на столики тут не принимают. С улицы сюда даже за большие деньги не попасть. Пошли. Представление сейчас начнётся.

– Дамы и господа! Добро пожаловать в «Асторию»! – распинался конферансье. – Добро пожаловать туда, где воплощаются самые смелые наши фантазии! Все мы боимся чудовищ, не так ли? Но наиболее жуткие из них обитают в нашей душе. Там, в неосознанной темноте, они дожидаются часа, когда смогут выбраться наружу.

Случалось ли вам воображать, дамы и господа, какого это – иметь острые клыки и когти? А ещё – возможность вонзить их в намеченную жертву? Ощутить агонию? Вкусить боль? Чтобы сердце добычи билось у ваших губ?

Свет плавно растворился – словно сахар, тающий в чёрном кофе.

– Представляю вам Ливиана Санфила! Он покажет, что боль убивает не всех. Что есть люди, способные противостоять ей.

Под ногами начала ощущаться мягкая вибрация.

«Подъемники», – догадалась Ирис.

Публика замерла в предвкушении.

Софиты располагалась таким образом, что источник света оказался за спиной фигуры, возникшей на сцене.

Чёрный силуэт ярко выделялся на искусственном фоне. По сцене словно расплескалась кровь или занимался пожар – адский фон для адской картины.

Зазвучала музыка.

Свет вновь начал медленно разгораться, высвечивая лицо Ливиана – резко очерченные скулы, хищный разлёт бровей, льдисто-серые глаза.

Брюки обтягивали ноги как вторая кожа. Белая атласная рубашка распахнулась до пояса, открывая смуглую, словно у испанца, кожу.

Ирис стиснула повлажневшие от непонятного волнения пальцы, сглатывая образовавшийся в горле комок. Она и предположить не могла, что будет дальше, но предчувствие кричало, что, чтобы там ни было, ей это точно не понравится.

Минуту Ливиан Санфил неподвижно смотрел на публику, давая всем увидеть то, что они хотели рассмотреть.

Потом пол снова начал мелко вибрировать, словно внутри здания раскрывались адские врата, выпуская наружу очередное чудовище – над сценой медленно поднимался крест.

Софиты окрашивали его в алый цвет. Струящийся по полу дым усиливал атмосферу сюрреализма.

Музыка продолжала звучать.

Ритм её, убыстряясь, становился всё более жёстким.

Ливиан принялся медленно расстёгивать пуговицы на рубашке.

Выскользнув из неё, отбросил, выставляя на суд зрителей отлично сложенное тело, запятнанное безобразными шрамами.

Их было множество: белых и розовых, новых и старых. На груди и животе неровная сеть омерзительных рубцов была особенно заметна.

Страшно представить, на что походили раны, пока не затянулись.

Ливиан Санфил отступил и, раскинув руки, прислонился спиной к кресту. Подошедшие ассистенты в чёрных фраках и полумасках, закрывающих лица, оплели его руки верёвками.

Следом на сцену выпорхнул девушки в коротких юбках и ярких, блестящих топах. Они походили на элегантных бабочек-стрекоз: длинноногие, тоненькие, на острых каблучках-шпильках.

В руках девушки держали подставки со стилетами.

Клинки были не менее изящными чем сами красотки. Длинное узкое лезвие имело острый, как игла, наконечник.

Такая форма позволяла кинжалу проникать глубже без лишних усилий. Гарда почти отсутствовала, а навершье рукояти слегка расширено.

Под навершьем виднелось отверстие со шнуром.

Призывно улыбаясь, девушки подошли к ассистентам и замерли в картинной позе, выжидая, пока те привязывали конец шнура к своему запястью.

Под лучами ярких прожекторов многогранный клинок вспыхивал яркими искрами, словно бриллиант.

Стоило девушкам упорхнуть, как музыка вновь взорвалась адским ритмом.

Безликие ассистенты в чёрных фраках задвигались с осторожной хищностью, словно танцуя перед распятой на кресте фигурой.

Они кружили как голодные акулы, чуть пригнувшись, вытянув руки с зажатыми в кулаке стилетами.

Прожектора медленно погасли.

Единственное пятно света сосредоточилось на обнажённой до пояса фигуре.

Расширившимися от ужаса глазами Ирис смотрела на сцену. Смотрела и не верила в реальность происходящего.

Может быть это какой-то оптический трюк? Иллюзия? Фокус?

Стилеты глубоко, по самую рукоятку, вошли в тело, подвешенное на кресте. Кровь алым ручьём потекла из ран, собираясь на полу липкой лужицей.

Когда один из безликих вновь воткнул нож в Ливиана и повернул его, расширяя рану, Ирис с трудом сдерживалась, чтобы не заорать во весь голос.

Она не знала, испытывали ли остальные зрители хотя бы половину того тошнотворного ужаса, что она, но происходящее на сцене словно держало людей в трансе.

Никто не шевелился, не разговаривал.

Тем временем фигуры в масках вытащили ножи и из полумрака выскользнула третья фигура.

Маски мягко подхватили соскользнувшее с креста тело и уложили его на мраморный алтарь, до поры, до времени находящейся в тени и лишь теперь ставший заметным.

Все трое ассистента, склонившись, принялись слизывать кровь с ран на груди, с живота, с губ Ливиана.

Было видно, как распластанная на алтаре жертва тяжело дышит – грудь дёргалась короткими вдохами и выдохами.

Рука одного их них скользнула в отрытую рану и Ирис поняла, что больше не выдержит. Иллюзия оно там или не иллюзия, её мозг отказывался воспринимать подобную реальность.

Желудок – тоже.

Она сорвалась с места и опрометью кинулась прочь из зала, мечтая только об одном – добежать до туалетной комнаты прежде, чем её вывернет наизнанку.

* * *

Ноги подкашивались, и чтобы не упасть, пришлось опереться на раковину.

Перед глазами все ещё мелькали вспышки света и сияли размытые пятна крови.

Дрожа, Ирис отвернула кран с холодной водой и опустила под неё руки.

Разжав пальцы, уставилась на четыре полумесяца, оставленных ногтями на ладони.

– Не думал, что ты так отреагируешь, – раздался за спиной бодрый голос.

Ирис с трудом сдержалась, чтобы не высказать Энджелу всё, что она думает о его способах развлечения.

В молчании она закрутила кран с водой. В туалете стало совсем тихо.

И снова противные кровавые пятна-разводы поплыли по белому кафелю.

– Ты в порядке? – поинтересовался Энджел.

В порядке? Ирис так не думала.

– Что ты тут делаешь? – со злостью процедила она. – Это ведь женский туалет?

– К стыду, к моему, я мало обращаю внимание на условности.

Ноги Ирис ещё немного дрожали, так что пришлось прислониться к стене.

– Я тебя разочаровала? Ты ожидал другой реакции?

– Откровенно говоря – да. Большинству подобные представления по душе.

– Такое не может нравиться. Понимаю, тема вампиров ныне в моде, но то, как это подано? Отвратительно! Неужели нельзя было разыграть что-нибудь другое?

– Ты считаешь увиденное розыгрышем? – фыркнул Энджел.

В руках его как по волшебству возник точно такой же стилет, какими действовали маски на сцене.

В следующую секунду лезвие вошло в центр его изящной ладони.

Оглушенный шоком мозг Ирис констатировал спокойное, небрежное, даже скучающее выражение на его лице.

– Как видишь, всё по-настоящему? Это! – Энджел небрежно помахал пробитой насквозь рукой перед лицом Ирис. – И – это!

Он неторопливо выдернул нож из ладони.

– Не закрывай глаза, смотри. Здесь нет ничего страшного. Сейчас всё пройдёт.

Не веря себе Ирис наблюдала как рана на руке Энджела затягивается.

Секунда.

Другая.

И вот уже вместо открытой раны белеет тонкий шрам.

Через минуту даже следа шрама не осталось.

Энджел достал из кармана платок, стёр остатки крови с ладони и выбросил окровавленную тряпку в мусорный контейнер.

Ирис с шумом вдохнула воздух, стараясь успокоить бешено заколотившиеся сердце.

– Ты спрашивала о наших семейных особенностях? Вот они. Втыкая в нас ножи, стреляя из пистолета, подсыпая яд уничтожить нас нельзя. Мы остаёмся в живых, даже если наше сердце вырвано из груди. Правда, если отрубить голову… но на такие радикальные меры идти готовы не многие. Все остальные части тела у нас отлично регенерируют.

Скрестив руки на груди, Ирис смерила его саркастичным взглядом:

– Все?

Энджел мягко притянул её к себе, насмешливо протянув:

– Абсолютно. Хочешь проверить?

Голос его обволакивал, ласкал нервы, словно соболиный мех – кожу.

– Не бойся, Фиалка. Я же обещал, что не причиню тебе вреда? Обещал, что ты можешь мне верить?

– А ты всегда держишь данное тобой слово?

– Всегда.

Он провёл пальцами по её щеке.

Движение было нежным. Взгляд – нет.

– Правда, я очень редко его даю. Считай, что это мой тебе подарок. Родственный. В честь нашего знакомства.

По губам Энджела вновь скользнула лёгкая улыбка.

– Перестань со мной заигрывать, – потребовала Ирис.

– Не понял? – тонкие брови над тёмными глазами вопросительно изогнулись.

– Я серьёзно! Отпусти меня. У меня сейчас нет настроения целоваться или флиртовать. Всё, что ты мне показываешь, меня пугает.

– Ты такая трусиха?

– Предпочитаю думать, что слишком нормальна для твоего ненормального мира. Мне нужно время, чтобы адаптироваться.

– К чему тут адаптироваться?

– К тому, что пробитые руки и кровоточащие раны для вас серые будни.

Воцарилось неловкое молчание, которое Энджел разрушил очередным смешком:

– Ладно, – кивнул он, опуская руки в карманы. – Адаптация так адаптация. Пошли? Представление уже закончилось. Вот-вот сюда нагрянут другие дамочки со своими маленькими нуждами. Не будем им мешать.

– Я не хочу туда возвращаться. Отвезёшь меня домой?

– Желание дамы – закон для джентльмена, – отвесил Энджел шутовской поклон.

В коридоре толпился возбуждённый народ.

– Энджел! – обернулась в их сторону яркая, красивая блондинка в эффектном голубом платье со стразами, открывающем куда больше, чем скрывающим. – Ты здесь? Я не знала!

– Добрый вечер, Керри, – прохладно приветствовал её Энджел. Познакомьтесь, девочки. Керри – это Ирис Оуэн. Ирис – это Керри Гордон.

Серые глаза Керри неприязненно сощурились:

– Кто такая Ирис Оуэн? Очередное минутное увлечение нашего сусального ангелочка? – фыркнула она.

– Кого ты подразумеваешься под сусальным ангелочком, Керри? Надеюсь, не меня? Если да, то у тебя нет никакого повода отнести меня в разряд «наш». Или я что-то пропустил в наших с тобой отношениях?

Керри отступила на шаг, тряхнув золотистыми волосами и рассмеялась.

– Энджел, я же просто пошутила. Увидимся.

– Всего хорошего, – кивнул он в ответ.

– Уже уходите? – подоспела с новым вопросом очередная сверкающая блондинка.

Правда её улыбка, обращённая к Ирис, была чуть теплее и доброжелательнее, чем у предыдущей.

Теплее так градусов так на пять или шесть, не больше.

– Энджел! Вечер же только начался? Мы будем только рады, если вы с Ирис присоединитесь к нашей компании.

– Мне пора домой, – твердо заявила Ирис, взбешённая улыбками и взглядами понабежавших блондинок.

– Ну так на твоём присутствии никто и не настаивает, – со стервозной улыбочкой сообщила Керри.

Ладонь Энжела предупреждающе сжалась на кисти Ирис.

– Всего доброго, девочки, – откланялся он.

– Уже уходите, мистер Кинг? – удивился охранник. – Веселье ещё даже и не начиналось?

– Я сегодня не намерен развлекаться, – с раздражением откликнулся Энджел, забирая у того из рук верхнюю одежду.

– Ливиан будет огорчён, что вы не встретились с ним сегодня.

– Я встречусь с ним завтра, – холодно отчеканил Энджел, взглядом приказывая охраннику прикусить язык.

– До завтра, мистер Энджел, – сказал охранник, как о чём-то само собой разумеющимся.

После душного, прокуренного воздуха в клубе, ночная прохлада, темнота и тишина действовали отрезвляюще-приятно. Ирис с наслаждением вдохнула воздух, переполненный влагой перед тем, как вслед за Энджелом сесть в автомобиль.

Мотор ожил, заполняя тишину монотонным шуршанием и дрогнув, машина тронулась с места, слегка качнувшись на рессорах.

– Энджел, можно вопрос?

– Какой?

– Ливиан Санфил? – задумчиво протянула Ирис. – Он твой родственник?

– Мой сводный брат по отцу. Это имеет какое-то значение?

– Наличие братьев и сестёр всегда имеет значение.

Ирис отнюдь не была уверена, что следующий вопрос действительно стоит задавать.

Но всё равно спросила:

– Ты тоже там работаешь? Так же, как и твой брат?

– Почему ты так решила?

Ирис неопределённо пожала плечами.

Энджел невесело усмехнулся.

– Но ты права. Работаю. Так же, как и мой брат. Посменно. Одно представление в неделю даёт он, другое – я.

– Ты зарабатываешь этим на жизнь? Но… но ведь Астория принадлежит твоему отцу, верно?

– Верно.

– Разве он не возражает, что вы развлекали публику, таким образом зарабатывая деньги?

– Ты задаёшь слишком много вопросов, – отстраняющим тоном ответил Энджел.

– Извини.

– Не извиняйся. Ты не сказала и не сделала ничего плохого. Просто моя семья – это не та тема, о которой хочется говорить с хорошенькой девушкой. Если бы только можно было о неё не упоминать, я бы так и сделал. Да только Кингов здесь каждая собака знает.

– С твоей семьёй что-то не так?

Уже договариваю фразу Ирис отчётливо представила образы сестры-близняшки Царя Скорпионов, этого самого Ливиана и поняла, что глупо спрашивать.

– С ней не так абсолютно всё, – процедил Энджел.

«12 октября 1855.

В голове полный бардак, разброд и сумятица. Казалось бы, с моим отношением к жизни меня трудно чем-то шокировать, но я шокирован. До глубины души. Не знаю, как всё это уложить по полочкам. Как переварить.

Сегодня утром в кабине вместо доктора Ф. меня дожидался дядя Винсент.

О том, что я встречу его, меня не предупредили. Признаться, как только увидел его, сразу понял – ничего хорошего его визит мне не несёт.

Мы пожали друг другу руки, обменялись взглядами, сели напротив друг друга.

– Что случилось? – прямо спросил я, не видя особого смысла в том, чтобы долго обмениваться ничего не значащими вежливыми фразами. – Ральф опять что-то натворил?

Дядя Винсент ответил слабой улыбкой, лёгким пожатием плеч.

– Ты должен вернуться, – сказал он мне.

Сколько себя помню, Ральф всегда выкидывает какой-нибудь фортель. Выходящий из ряда вон, из всех возможных рамок.

И сколько себя помню, мне никогда не удавалось выполнять роль стоп-крана. Даже если я и пытался.

– Ты должен вернуться, Альберт, – повторил дядя.

– Да я здесь как бы не по своей воле. Об этом нужно говорить с моим отцом, а не со мной.

Дядя резко втянул в себя воздух и откинулся на спинку кресла, в котором сидел, соединяя пальцы домиком.

– Боюсь, что говорить с Амадеем бессмысленно. Бог свидетель, я не хотел тревожить Снежану, бередить старые раны. Но у меня нет иного выхода.

Мы оба замолчали.

Дядя Винсент, сдвинув брови, размышлял о чём-то. Я с тревогой ждал продолжения разговора.

Я сдался первым:

– Что всё-таки случилось?

– Всплыла наружу одна очень старая и очень неприятная история.

Винсент вытащил портсигар и достав папиросу, глубоко затянулся.

– Амадею следовало запереть здесь не тебя, мальчик мой, а твою бесноватую сестричку.

Я напрягся.

– Что вы хотите этим сказать? – поинтересовался я как можно прохладней.

– Что хочу сказать?..

В голосе дяди зазвучали совершенно несвойственные ему язвительные нотки.

– В чём конкретно вы обвиняете Синтию? – взвился я.

Потянувшись вперёд, он стряхнул с сигареты истлевший пепел и вновь откинулся на спинку кресла.

Неужели дядя Винсент в курсе наших шалостей? От мысли об этом я почувствовал, как вспыхнули щёки.

– Моя сестра… – начал, было, я.

– Хватит, Альберт, – прервал меня дядя, покачав головой. – Ненужно никого не перед кем выгораживать. Поверь, мне нет дела до морального облика твоей сестры. Вопросы нравственности меня сейчас интересуют в последнюю очередь.

Странный поворот. О чём же тогда речь?

Загасив сигарету, дядя уронил руки на подлокотники и хмуро поглядел на меня исподлобья:

– Ты знал о том, что Ральф мне не сын?

Новость была неожиданной, ошарашивающей.

Дядя скривил губы в горькой усмешке:

– Ральф теперь об этом знает.

– Вот как? – в свой черёд откинулся на спинку кресла я, сжимая руками подлокотники. – Думаю, не ошибусь, предложив, что его настоящий отец умерший дядя Ральф?

– Не ошибёшься.

Глупая затея раз за разом давать детям одно и тоже имя: Ральф.

Тем более, что это имя как-то странно влияет на своего владельца.

Мой психованный дедушка, о котором в семье всегда говорят с постной физиономией и фанатичным блеском в глазах (да упокоится его душа с миром), совсем не заслуживал той любви, которую ему дарили его многочисленные женщины: бабушка Анжелика, София Лонгрэн, Кармен Ванеско.

Потом эстафету принял его сын, покойный дядя Ральф. Удивительное дело, у меня создавалось впечатление, что все мои многочисленные красавицы-тётушки тоже были в него влюблены.

А теперь вот кузен… и влюблённая в него Синтия.

Потянуло холодом. Дед Ральф не дожил до тридцати пяти. Дядя Ральф умер на двадцать втором году жизни.

Кузену Ральфу скоро двадцать.

– Я знаю, твоя мать не хотела бы, чтобы ты знал эту историю, – медленно проговорил дядя Винсент. – И сомневаюсь, что она поблагодарит меня за то, что я намерен её тебе рассказать.

– Сомневаетесь? Тогда, может быть, лучше и не стоит?

– Я сейчас нуждаюсь в двух вещах: в исповеди и в прощении за то, что когда-то преступил черту.

– Преступили черту? – у меня округлились глаза. – Вы?..

Дядя Винсент был один из лучших людей, которых я встречал в жизни.

В чём-то я уважал его больше родного отца.

Отец мог быть со мной жестоким, дядя Винсент с кузеном Ральфом – никогда.

У отца, я знаю, иногда были другие женщины помимо мамы.

Дядя Винсент тёте Стелле не изменял.

В его отношении к жене и дочери неизменно присутствовали та доброта и нежность, которой нам с Синтией так не хватало в родном доме.

Поэтому, откровенно говоря, меня всегда возмущало отношение Ральфа к дяде.

Ральф в ответ на мои замечания только смотрел волком и нервно дёргал плечом – он всегда так делал, когда не желал разговаривать на ту или иную тему.

Возможно, он знал, что Винсент ему не отец?

– Игры, в которые вы играете, дети, плохо заканчиваются, – тяжело вздохнул дядя.

– Я не понимаю…

– Всё ты отлично понимаешь.

Он раздражённо откинул волосы со лба, и стали заметны блестевшие на белой коже мелкие капельки пота.

– Вы плохо себя чувствуете? – забеспокоился я.

– В нашей семье все неизменно чувствуют себя отлично, – в улыбке дяди промелькнула насмешка. – У меня такое чувство, будто ты пытаешься избежать возможности узнать правду, Альберт?

– Многие знания – большие печали, – процитировал я.

И нарвался на очередную улыбку, силящуюся изобразить насмешливость, но отражающую лишь бесконечную усталость.

Протянув руку, я сжал сухую, горячую дядину ладонь:

– Расскажите, если вам так будет легче. Я готов слушать.

Дядя Винсент с грустью поглядел на меня, упрямо сжимая губы:

– Ральф не умер бы так рано, если бы все мы, в той или иной степени, не поспособствовали этому.

– Кто – вы?

– Я. Мой отец. Твой отец. Твоя мать. Даже Стелла в какой-то степени, пусть и косвенно.

Чертовски хотелось возразить, напомнив, что единственно виноватый в ранней смерти Ральфа Элленджайта это сам Ральф Элленджайт.

Вообще-то, чтобы нас убить, нужно… я даже не знаю, что нужно сделать? Регенерация у нас колоссальная. Мы в своё время с Ральфом ну, как только не развлекались? Чего с больной головы не делали? Ножи втыкали, яд пили, с крыши прыгали. Однажды даже (было дело) в раны горящие угли засыпали – это была идея Ральфа.

У него вообще фантазия богатая. Сказываются сумасшедшие гены.

Но ведь всё как с гусей вода? Как бы мы не отрывались ночь напролёт, утром, в самом крайнем случае, бинты могли понадобиться.

А чтобы довести себя до смерти? Ну, не знаю я, что нужно сделать.

– Вы не ладили с братом?

– Всё было слишком сложно, чтобы описать ситуацию одним этим словом. Скажем так, отношения у нас были натянутыми. По молодости лет я считал его привилегией то, что на самом деле было проклятием. Ральф ведь был старше меня всего на два года, но отец относился к нему, как к равному, в то время как со мной всегда держал дистанцию. Как я теперь понимаю – для моего же блага.

Ральфа он считал испорченным. Вроде как всё равно они оба скатятся в одно болото, так к чему прилагать усилия в попытках остановиться? Нельзя спасти то, что родилось проклятым.

– Странная позиция, – фыркнул я.

Промелькнула мысль, а не такой ли точно жирный крест и отец поставил на мне?

Что проклято – то не спасти? Чего уж зря пытаться?

Дядя Винсент продолжал монолог:

– Отец был слишком молод, когда родился брат. Он сам-то был ещё фактически ребёнком. Они и воспринимали друг друга с Ральфом как братья, а не как отец и сын.

– Каким он был? – спросил я. – Твой старший брат? Дядя Ральф?

Я спрашивал не потому, что хотел знать. Просто видел, что дяде необходимо выговориться.

Он сощурился, как это часто бывает с близорукими людьми, когда они пытаются рассмотреть далеко находящийся от них предмет, и задумчиво протянул:

– Умным. Проницательным. Внимательным к другим людям и оскорбительно-безразличным к самому себе. Ещё тактичным. И чувствительным, как женщина. Нервы у Ральфа были словно оголённые провода – искрили и замыкали при малейшем касании.

Я хорошо помню его смех – горький, лёгкий, невесомый. Удивительно яркие зелёные глаза. Меланхоличный взгляд. Медлительные до томности, плавные, осторожные движения, будто он босиком шёл по битому стеклу.

Но самое главное – брат обладал необыкновенной обольстительностью, не зависящей, казалось, даже от него самого. Людей тянуло к нему как к магниту. Они теряли голову. Это не походило на обычную человеческую похоть, но то была и не любовь. Я бы назвал это жаждой обладания. Именно так – страстное желание не просто сжать в объятиях, а словно бы впитать в себя, слиться в одно целое. Это была как магия. Сводящие с ума чары.

Дядя Винсент вновь задумчиво покачал головой, словно в ответ на какую-то тайную думу:

– Раньше я думал, что Ральф погиб потому, что не сумел справиться со своей тёмной половиной. Но став старше и мудрее я пришёл к выводу, что это не он доигрался. Это мы его заиграли. Брата убили не его пороки. Его уничтожили наши страсти.

– Вы имеете в виду наш семейных грех – похоть?

– Наша тайная страсть вовсе не похоть, – покачал он головой. – Это гнев. Неконтролируемая, необузданная ненависть, страсть к разрушению и саморазрушению. Тебе этого не понять. По какой-то странной прихоти судьбы тебе эта фамильная черта не передалась. Но именно она часто всему причина и начало. Мой отец не умел справляться со своей яростью. Он слишком часто срывал её на Ральфе, как на идеальной, безответной жертве. Твоя мать не справилась со своей жаждой разрушения и тоже по-своему использовала Ральфа. Хотя по её задумке в этой истории жертвой предстает она, я-то слишком хорошо знаю их обоих, и брата, и сестру, чтобы не видеть истину.

– Без понятия, о чём вы сейчас говорите.

– В нашей семье вовсе не вы первые с Синтией открыли для себя радости внутрисемейного секса.

Я почувствовал приступ той самой фамильной ярости, о которой только что говорил дядя.

А ещё я ему не поверил.

– Вы хотите сказать, что моя мать спала с дядей Ральфом?! Да как вы смеете?!

Винсент смерил меня прохладным взглядом.

Он оставался подозрительно бесстрастен.

– Смею, потому что это правда. Официальная версия была такова, что Ральф изнасиловал нашу младшую сестру.

– Моя мать самая порядочная женщина из всех, кого я знаю. Не смейте порочить её имя!

– В мыслях не было. Я всего лишь сказал тебе правду. Скажу и ещё одну, не менее неприятную: Синтия не дочь Амадея. Она дочь Ральфа.

Новость была оглушающей.

Синтия – сестра мне лишь по матери?

Её отец – родной брат моей матери?

Её отец также и отец Ральфа, теперь уже третьего?

А значит, наш кузен вовсе ей не кузен? Он, как и я, ей сводный брат, но только по отцу?

Катастрофа!

Я всегда подозревал, что, несмотря на то, что спим мы все втроём, влюблена Синтия именно в Ральфа.

А ещё втайне надеялся, что придёт время, я счастливо выпаду из нашего тройственного союза, а Синтия и Ральф останутся счастливы – вместе.

Правда, в последнее время интуиция упрямо подсказывала, что Ральф отнюдь не намерен воплощать мой план в жизнь. И ситуацию он видит иначе.

Словом, отношения наши запутались дальше некуда. Кто в этой ситуации есть кто?

Кто для меня Ральф?

Для себя я его определяю в первую очередь как лучшего друга. Наши с ним многочисленные сексуальные опыты не более чем поиск совместных приключений. Что-то, что делать вместе весело, но без чего легко можно обойтись.

Я никогда не был влюблён в Ральфа и буду крайне удивлён, если окажется, что он хоть на краткий миг был влюблён в меня.

Другое дело Синтия. Как раз её чувства очень даже попадают под классическое понимание влюблённости. Причём – клинической.

Их отношения с Ральфом давно меня пугают.

В последнее время Ральф явно терпит Синтию только из-за меня. Он даже не берёт на себя труда скрывать своё пренебрежение. Синтия ярится, как дикая кошка.

Зато секс у нас безбашенно-бешенный. Огненный, как фейерверк.

Эти отношения, со всей их похотью, яростью, равнодушием, ревностью и боль уродливы по любым канонам. Их пора заканчивать. Но никто из нас не может, более того, не хочет ставить точку.

– Чего вы от меня-то хотите, дядя?

– Я же сказал – ты должен вернуться.

– Чёрт! – взъерошил я волосы. – На сколько всё плохо?

– Хуже вряд ли может быть. К тому, что Ральф ненавидит меня я уже давно привык. Но теперь, узнав правду, он стал и к матери относиться так же. А ты же знаешь, как Стелла любит сына, – опустив глаза, глухим голосом проговорил дядя.

Знаю, знаю. Ради неё ты готов на всё. Вот она, главная причина твоего разлада с братом – Стелла.

– Синтия всё это грязное бельё накопала, да? – хмурясь, задал очередной вопрос я.

Дядя Винсент утвердительно кивнул.

– И не придумала ничего лучшего, как изложить всё это Ральфу?

Снова утвердительный кивок.

Я подозревал в Синтии бессердечную стерву, которая слишком любит себя. Но сейчас вплотную подошёл к осознанию того, что она просто дурочка.

Зачем?! Зачем было рассказывать о своём открытии Ральфу?!

Ну, конечно же! Меня в качестве жилетки не оказалось рядом, и она решила пойти к тому, кто для этой роли совершенно не подходит.

– Ты единственный, кто сможет Ральфа заставить слушать себя, Альберт, – просящим тоном добавил дядя.

– Не обольщайтесь, – хмуро отозвался я. – Ральф никого не слушает. Я не исключение.

– Ты можешь хотя бы попытаться? Пока он не угробил сам себя, в точности как когда-то его отец.

– Я попытаюсь, – обречённо пообещал я.