Текст книги ""Фантастика 2025-5". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Анджей Ясинский

Соавторы: Василий Горъ,Екатерина Оленева,Олли Бонс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 187 (всего у книги 349 страниц)

Из голоса и взгляда Рэя исчезли даже тени мягкости и насмешливости.

Он был зол. Впервые на моей памяти зол по-настоящему, открыто.

Черноглазая златовласа его задела? Интересно!

– Займи место в зрительном зале, солнышко, – рыкнул он на дочь. – Начнём? – это уже в мою строну. – Начнём, пожалуй, с того, что разденемся.

– Рубашку и в самом деле лучше снять, – согласился я.

Без одежды его тело выглядело даже лучше, чем в ней. Идеальная гладкая кожа обтягивала, подчеркивая выпуклость большой грудной, межреберной и прямой мышцы живота с анатомической подробностью, выделяя каждый кирпичик.

У меня выделяющихся рельефов на теле не наблюдалось. Астенический тип сложения делал мои мышцы скорее гладкими и длинными, как у гимнаста или танцора, чем бугрящимися силой атлета.

– Ну? Кто первый? – ухмыльнулся Рэй, перекручивая резинкой волосы.

Злясь на себя, я не мог отвести от него взгляд. Паршивец был не просто хорошо собой – он был идеален. И мне совсем не нравилась та степень эстетического удовольствия, которое я получал, глядя в его сторону.

Я никогда не отрицал ту часть моей натуры, что порой влекла меня к особям одного со мною пола, но принимать этого так и не научился.

– Ладно, – ухмыльнулся Рэй. – Я не гордый. Начну сам. И даже не стану тратить в пустую силу на эффектные трюки, являя чудеса телекинеза.

Подхватив с одного из столов рапиру, он гибким движением от себя со свистом, крест-накрест, рассек воздух между нами.

– Разомнёмся? Лёгкая дистанция в начале отношений не повредит. Правда, милый?

Острая рапира серебреной лентой развернулась в руке Рэя и, словно коготь, легко царапнула кожу, оставив алые росчерк – длинный тонкий надрез, начинающийся от моего правого соска и сползающий вниз, почти до ремня на брюках.

Удар, нанесённый им, скорее дразнил, чем причинял боль. Кожу обожгло, она загорелась, но уже в следующую секунду боль стихла, будто её и не было.

Так же, как исчезла с моего тела сама царапина.

– Тонкая работа, – кивнул я, отдавая дань мастерству противника.

Тащиться к столу за оружием не хотелось – делать лишние движения некрасиво. Взмахом руки я призвал к себе кнут. С твердой рукояткой, заканчивающейся петлёй; с длинным, гибким, чёрным, как глаза Сандры, хвостом, похожим на чешую змеи, сужающийся к концу, он со свистом рассёк воздух, с глухим стуком ударяя по плитам пола.

Со второго замаха гибкое тело кнута обвилось вокруг талии Рэя.

Звук вышел резким, звонким и хищным. Так может звучать только плеть, дорвавшаяся, наконец, до человеческой плоти. Услышишь раз – не забудешь.

Нужно отдать Рэю должное. Первое, что инстинктивно делаешь при неожиданном нападении, это уходишь из-под удара.

Но он не двинулся с места. Не отклонился ни на дюйм.

Плеть развернулась, оплетая его тело, сжимая кожаным языком и обжигая одновременно. А потом отпустила, отходя, повинуясь моей руке и воле. Оставляя на совершенном атласе кожи бордовый след.

Рэй покачав головой, насмешливо цокнул языком:

– Всё-таки не удержался от театрального эффекта, сладкий? И – грубо сработано. За первый раунд очко я бы присудил точно не тебе.

– Продолжим, – кивнул я, стараясь не выказать раздражения. – Твой ход.

– Мне кажется, или нам действительно пора стать несколько ближе, сократив дистанцию?

На этот раз рапира в его руке точно, как нож в масло, вошла в моё тело. Боль была резкой, как всегда при колющих ранениях и яркой, словно в желудке вспыхнул уголёк.

Нажав на клинок, Рэй полностью загнал его в моё тело, так, чтобы я смог точно прочувствовать, какого приходится мотыльку, насаженному на иголку. Вместе с тем он, как и обещал, приблизился в плотную.

Насмешливо, выжидающе меряя меня взглядом.

Я почувствовал, как одна его рука обвивается вокруг моей талии, а вторая резко проворачивает рапиру и, не удержавшись, слегка прикусив губу. В следующую секунду он резко склонился, всем весом надавливая на рукоять, максимально усиливая мои болевые ощущения.

Наши губы соприкоснулись. И не смотря на всё происходящее (а может быть именно благодаря ему) вкус его твердых, упругих, горячих губ пришёлся мне по вкусу.

Голова кружилась одновременно и от боли, и от удовольствия.

Мне нравился, как его язык пробует на вкус успевшую оросить мои губы кровь. Нравилось, что моя кровь перетекает в его рот, заставляя голову кружиться, а мышцы сжиматься. Знакомые с детства ощущения – острая боль и такое же острая страсть – затуманили голову. Дыхание моё участилось.

Чёрт! Да я почти забыл, где нахожусь и что делаю.

Даже не знаю, каким чудом мне удалось сдержать вскрик, когда Рэй резко, одним сильным движением, довернув кисть в круговом движении для усиления эффекта, вырвал рапиру из моего тела.

Вот это… это было действительно очень чувствительно.

Боль рванула изнутри, словно взбесившийся зверь. И не думала меня отпускать – только плотнее сжимала челюсть.

Я сделал тоже самое.

Но я ошибался, предположив, что Рэй даст мне передышку. Грубо схватив за волосы, он запрокинул мне голову с тем, чтобы заглянуть в лицо, в то время как вторая его рука рывком вошла в открытую, уже начавшуюся затягиваться рану.

Почувствовав, как его, с виду таким музыкальные, а на деле чертовски сильные пальцы сжимают внутренности, я судорожно втянул в себя воздух. Наверное, вполне мог бы заорать, и позорно уступить в споре, но накрывший мои губы рот Рэя поглотил готовые сорваться с них стон.

Он, несбывшийся стон, забился между нами, как пойманная в силок птица. Как готовое вот-вот разорваться сердце.

Боль…

Её острые, как стёкла, края то ли ласкали, то ли убивали.

Я видел, как Рэю это нравилось. Моя боль заводила его, возбуждала.

Огорчало то, что и меня – тоже.

«Нам нравится то, что нас разрушает, – сквозь охватывающую тело агонию, прорвался из памяти голос Ральфа. – Мы, наверное, единственные в мире создания, которые вне всякой аллегории, буквально, способны этим наслаждаться».

Я всегда считал, что это какой-то побочный процесс нашей нечеловеческой физиологии. Как предохранитель.

Люди на определённой стадии разрушения дохнут от болевого шока, а наш организм срабатывает вот таким вот странным образом, переводя боль в удовольствие.

Потому что в отличие от людей мы, Элленджайты, не дохнем.

Мы чувствуем, остро, фаза за фазой, все грани боли, все её искорки, стороны, сливаясь с ней каждый раз полнее, чем с любой из наших многочисленных любовниц.

Это похоже на карусель, с каждым оборотом вращающуюся всё быстрее и быстрее, пока всё не сливается в одну сплошную, нескончаемую ровную линию.

Рука Рэя мешала моему организму себя исцелить и от этого боль усиливалась многократно.

Наконец его алые от моей крови руки оказались полностью на свету, давая мне возможность вздохнуть.

Перед глазами плыли алые круги. А зверь внутри прогрыз себе дорогу от желудка до горла и метался по позвоночнику то вверх, то вниз, точа об меня острые зубы.

– Твоя очередь, сладкий.

Перепачканный моей же кровью палец Рэя скользнул по моим губам.

Нужно сосредоточиться. Нужно придумать нечто такое же, как у него – красивое, эротичное, мучительное, завораживающее.

Беда в том, что если собственная боль меня заводила, то чужие страдания радости не приносили. Именно поэтому, наверное, в итоге я всегда легче ладил с Синтией, чем с Ральфом – Синтия не требовала от меня ответных ударов. Её-то вполне устраивала игра в одни ворота.

Но я сам вызвался играть в эту игру с Рэйем. Нужно идти до конца. Сейчас мой ход.

Два острых кинжала – холодный, тяжёлый металл от наконечника до рукояти, словно одно целое, – легли в ладони. Я вогнал их Рэю в живот.

Сталь вошла рядом, один клинок рядом с другим, почти соприкасаясь. Разведя руки, увеличил разрез.

Металл перестал быть холодным, горячая кровь его быстро согрела.

Внутренности Рэя под моей рукой были ещё горячее. Они почти обжигали пальцы, когда те сжались на одновременно упругом и мягком желудке противника.

У Рэя была железная выдержка. Ни то, что ни один мускул не дрогнул в его лице – оно вообще не изменило выражения. Даже просто маской не застыло.

Тело никак не отреагировало на моё грубое вторжение. Не сбилось, углубившись или ускорившись, дыхание; не напряглись плечи или пресс.

На мгновение меня даже охватили сомнения: чувствует ли этот чёртов клон вообще хоть что-нибудь?! Может быть, его нервная система отличается не только от человеческой, но и от нашей – тоже?

Охваченный наполовину злостью, наполовину исследовательским азартом, я, усилив физическое действие пси-энергией (ага, это новое словечко успел подхватить то ли в какой-то газетёнке, то ли в интернет-паутине) вырвал желудок из его тела, швырнув ему под ноги.

В своё время мы похожим способом развлекались с Ральфом. По себе знаю, это «переживательно» и «выживательно», но ощущения дарит яркие и незабываемые. Вся прелесть в том, что основной пик приходится вовсе не на сам момент утраты органа. Восстанавливаются ткани после подобного эксперимента около суток, при условии нормального состояния организма. Бывает – и дольше. Всё это время переливы и обертоны болевой симфонии ты познаёшь во всей её богатой палитре.

Рэя тоже проняло. Откинув голову, он резко втянул в себя воздух. А когда вновь выпрямился, зрачки у него были сужеными, как у наркомана после принятия дозы.

Ну, по крайней мере, я убедился в том, что играл он честно – боль определённо чувствовал. А мужество противника, даже если вы ненавидите его, всегда вызывает уважение.

– Твоя очередь, – бросил я.

И, понимая, что разминка закончена, что на этот раз игра пойдёт всерьёз, прислонился к краешку стола, сжимая дрожащими пальцами столешницу.

Рэй не заставил себя просить дважды или долго ждать.

Взяв в одну руку кинжал, брошенный мной минутой раньше, второй он подтянул бокал с остатками вина. Против моего ожидания допивать не стал, выплеснул в камин. Раздавив в ладони хрупкое стекло, второй рукой восстановив надрез на моей почти затянувшейся ране.

Мне понадобилось сделать над собой усилие, когда его намерения стали очевидны, чтобы не двинуться с места, сохраняя показную невозмутимость.

– Оригинально, – фыркнул я.

– Я сам такой. Оригинальный и неповторимый.

С этими словами его, похожая на стеклянного ежа, ладонь вошла в мою открытую рану, проникая под рёбра и заключая моё заколотившееся сердце в себя.

Выражение «осколки больно резали сердце» стало для меня не фигуральным, а действительным.

Когда Рэй сжал моё сердце в кулаке, мир поплыл перед глазами. Боль была неописуемой. Острое стекло впивалось, вонзалось, втыкалось острыми тонкими гранями, разрезая мягкую ткань алой трепещущей мышцы, гоняющей кровь по сосудам. Особенно мелкие стекляшки отправлялись путешествовать вместе с кровью по артериям и венам и субъективно чувствовалось это так, будто по телу бежал огонь.

Хотелось заорать во всё горло, но орать нельзя. Уступать пальму первенства Рэю в чём бы то ни было я не собирался.

Как и Эллинж.

Лучше сдохнуть от болевого шока.

Хорошо ещё, что острота ощущений из-за своей интенсивной не давала мне потерять сознание.

Рэй с усмешкой разжал пальцы и медленно вытащил из меня руку, стряхивая оставшиеся в пальцах осколки на пол.

Те, что остались в сердце, продолжали больно резаться. И даже думать не хотелось о том, как их оттуда извлекать.

– Чем в ответ удивлять будешь? – поднял он бровь, вытирая окровавленную руку о собственную рубашку.

Сам того не замечая, я с такой силой сдавил столешницу, что на ней остались вмятины, а сорванный ноготь кровоточил.

– Разве тебя можно чем-то удивить?..

Я говорил на придыхании и приходилось прилагать усилия, чтобы вообще хоть как-то звучать.

– А ты попробуй.

– Не думаю, что тебя это удивит. Но… согласись, изначально мы не в равных условиях?

– Что ты имеешь в виду?

– У каждого своя острота ощущений. Я предлагаю объединить их.

– Интересное предложение, – фыркнул Рэй. – «Объединять» звучит почти эротично…Конечно, я согласен. Иди ко мне, милый.

При объединении сознаний два мозга, анализирующий каждый свою автономию, будто сливается в один. Чтобы сделать это, контакт должен быть минимально близким – чем ближе, тем лучше. Наши тела соприкасались от плеч до… куда более интимных частей тела. Мы могли чувствовать всю степень возбуждения друг друга. Каждую впадинку, каждую выпуклость.

Руки Рэя сомкнулись в замок у меня за спиной. Горячая кожа. Горячее дыхание.

Со стороны это тоже, наверное, смотрелось горячо.

Мозг, словно компьютер, на мгновение подвис, получив сложную задачу.

Несколько секунд я не чувствовал ничего, кроме того, что органы осязания способны предложить каждому.

Потом меня словно погрузили в ад.

Наша боль, терзающая каждого по отдельности, суммируясь, переросла в то, чему в людском языке нет названия. Подобных ощущений, люди, хвала создателю, не способны ни пережить, ни достичь.

Агония. Тело будто превратилось в расплавленную магму вулкана. Каждая клеточка тела получила возможность гореть самостоятельно. Каждый, самый маленький нерв, ломило от раздражения.

Сознание несколько секунд пыталось держаться, а потом… нет, не исчезло, к сожалению.

Просто ничего в мире не осталось, кроме нарастающей, непрекращающейся агонии и боли.

Я слышал людские крики. Истошные и бесконечные. Видел языки пламени, танцующие повсюду. И понимал, что боли, терзающей меня не будет конца.

Я это заслужил.

Мы все заслужили.

Я думал, что все эти годы меня не было, но я был. В аду. В настоящем аду, существование которого отрицал сам; существование которого отрицают многие.

Я. Был. В аду.

И был не один.

Удивительно, но душа горела. Сама по себе. И потому муки были вечными. Потому что, когда ты становишься пламенем, сгореть надежды нет.

Я видел в пламени прекрасные черты. Те самые, что так похожи на мои. Я знал его имя. Я знал, кто выпустил меня из Ада – Люцифер…

Боль отдалилась. Пламя погасло.

Сверху пролилась вода и я, открыв глаза, встретился взглядом с заплаканной Синтией.

– Слава богу, ты жив!

Прежде, чем я успел что-то ответить, она ответила мне такую пощечину, что искры из глаз брызнули.

– Ты!.. Чёртов подонок!!! Маленький выродок!!! Когда это кончится?! Я не успела привыкнуть к мысли, что ты снова со мной, а ты уже опять едва не убил себя?! Маленький эгоистичный уродец! Да ты хоть понимаешь, какую цену пришлось заплатить за твою жизнь?! Когда ты научишься ценить себя и тех, кому ты дорог?! Если не ради меня, так хоть ради своей простушки Катрин мог бы не ввязываться во все неприятности, а встревать хотя бы через одну?!

Она замолчала, видимо, задохнувшись, от своей тирады.

– Где Рэй? – невзрачным голосом поинтересовался я.

– Ну, конечно! О чём же ещё тебе переживать, как о не о своём напарнике? – ядовито фыркнула сестрица.

– Он жив?

– У него душа гвоздями к пяткам приколочена. Что ему сделается?

Стоило шевельнулся, боль оживала во всём теле сразу.

– Что ты здесь делаешь?

– Что и всегда, братец. Вытаскиваю тебя с того света. В последние сто пятьдесят лет это моё любимое занятие. Хоть бы раз спасибо сказал.

Вспомнив с содроганием яму, полную огня, я, почти искренне, сказал:

– Спасибо.

ГЛАВА 10
Ирис. Разбитое сердце

Расставаясь с Энджелом после жаркой ночи Ирис была уверена, что завтра он будет ждать её у подъезда Гранд Отеля с охапкой роз.

Она не жалела о том, что произошло между ними. Ни капли в случившемся не раскаивалась. В душе всё пело. Мир казался полным переливающихся ярких красок и огня.

Ирис всем сердце верила, что встретила любовь своей жизни и готова была на всё, лишь бы помочь Энджелу исправиться, стать лучше и счастливей.

Ирис казалось, что её любовь, такая огромная, яркая, как тропическая бабочка, способна всё преодолеть, всё претерпеть, всё простить. Хотелось обнять весь мир, поделиться радостью. Пожалеть несчастных, утешить страждущих, излечить болящих.

«Бойтесь своих желаний», – гласит древняя мудрость. – «Они могут сбыться».

Даже если желаешь чего-то не до конца, шёпотом, на дне души – всё равно могут.

Не успела Ирис добраться до дома, как мать накинулась на неё с упрёками. Катрин, неизменно верная своей привычке быть всегда несчастной и страждущей, ухитрилась вляпаться в очередную историю – оказалась в неправильном месте в неправильное время – мост рухнул. Страждущих и скорбящих оказалось больше, чем достаточно.

Её вечно унылая кузина со своей подружкой-недотёпой (а иная просто не стала бы дружить с такой закоренелой неудачницей) оказались в эпицентре событий. А когда Ирис хотела обнять весь мир, позабыла как-то про этот милый дуэт. Вернее, трио.

Впрочем, Альберт её раздражал куда меньше. Если уж быть откровенной – не раздражал вообще. Если только тем, что торчал около Катрин.

Одно хорошо, озабоченная и расстроенная мать не стала приставать с расспросами сразу. А потом Ирис что-нибудь придумает, чтобы объяснить своё отсутствие – где была, что делала.

Она словно грезила наяву. Вместо длинных гулких больничных коридоров, стенающих раненных, взволнованного, заплаканного лица матери продолжала видеть квартиру Энджела, слышала звучание белого рояля. Фужер на длинной ножке покачивался, зажатый между музыкальными белыми пальцами.

Видела чёрным глаза, светлые локоны, мускулистые руки, с такой силой обнимающие её, что дух захватывало от одного лишь воспоминания.

Следовало бы волновать о Катрин, о других, но не получалось.

И как-то словно само собой и без волнения выходило, что с драгоценной кузиной в итоге всё оказалось в порядке. Даже более того.

Ирис так и не смогла себя заставить делать, что нужно, потому что утопала совсем в других эмоциях. Всё, что не относилось к Энджелу, словно и не существовало. Или существовало, но было далеко и безразлично.

Она с трудом дождалась утра.

Но действительность не порадовала. Не было ни Энджела, ни роз.

Всю дорогу до школы Ирис накручивала себя, представляя, раз за разом прокручивая в воображении сцены предстоящего разговора, как она постарается объяснить своё видение ситуации и заставить Энджела соответствовать уровню собственных ожиданий.

Но в школе Энджела в тот день не было.

Ирис пыталась убедить себя, что он попросту опоздал. Не мог же он взять и исчезнуть, не дав ей знать об этом? Только не после той волшебной ночи, что была у них!

Но к шестому уроку обманывать себя больше не получалось. Оказалось, что мог.

Свободно и непринуждённо мог просто взять и исчезнуть, не дав знать о себе ни звонком, ни даже коротенькой SMS-кой!

Ирис кое-как крепилась, давая себе тысячу слов в минуту, что, когда Энджел позвонит, она попросту не ответит на вызов. Ни потом, ни сейчас – никогда! Она не станет слушать оправданий чтобы он не говорил, как бы не просил об этом!

В результате, так и не дождавшись появления Энджела в школе, Ирис позвонила сама. После третьего подряд вызова, пришлось переваривать ещё одну неприятность – Энджел не только не торопился звонить и просить о прощении сам, но он даже и не собирался отвечать на её звонки.

Совершенно не лестный, болезненный для самолюбия вывод.

Ирис пыталась понять и – не понимала. Его нежность, его страсть – всё это ей точно не приснилось! Не могло же это совершенно ничего для него не значить? Или так нежен, заботлив и терпелив Энджел с каждой случайной любовницей? Или всё, что Ирис знала и вообразила себе об отношениях мужчины и женщины не более, чем фантазии глупой неопытной дурочки?

Посоветоваться и излить душу было не с кем. Ирис не имела близких подруг, а приятельницам не доверяла. Да она скорее откусила бы себе язык, чем призналась кому-то, что ею попользовались и бросили. Такие вещи могли происходить с кем-то другим. С жалкими курицами, но не с ней! Не с Ирис.

Удар, который претерпевало её уязвлённое самолюбие был едва ли не сильнее боли, от которой корчилось сердце.

– Привет, принцесса, – прилетевшая рядом сумка заставила Ирис предусмотрительно подвинуться, освобождая место ослепительно-модной блондинке, с которой они в последнее время поддерживали более или менее приятельские отношения. – Что-то ты выглядишь не слишком довольной? Случилось что-то?

Саманта потянулась к овощному салату.

Она бесконечно сидела на диетах и если и позволяла что-то положить себе в рот на людях, то только либо овощной салат, либо – ничего.

– Ничего не случилось. Просто мне скучно, – соврала Ирис.

– Ну конечно же, тебе скучно! А чего ж ты ожидала, если всё время сидишь дома, как затворница. Ты же не бываешь ни в одном интересном месте!

Саманта поморщилась, закинув в рот очередную брокколи.

– И в какое интересное место ты предлагаешь пойти?

– Ну, например, сегодня будет вечеринка у Ньвес Висэнтэ. Можешь пойти туда вместе со мной.

– Кто такая Ньевес Висэнтэ?

– Ты меня удивляешь! – закатила глаза Саманта. – Амансио Висэнтэ, согласно списку Форбс, второй по богатству человек в Штатах. Крупнейший испанский и европейский бизнесмен. Классическое «из грязи в князи». Начинал свой жизненный путь с маленькой лавки по пошиву нижнего белья, затем открыл магазин «Шара», переросшую в целую сеть. Потом расширился до того, что стал торговать товаром и за рубежом.

– Неплохо некоторые умеют на трусах и лифчиках наживаться, – пренебрежительно фыркнула Ирис.

– Ну да, – согласно кивнула Саманта. – Вот уже года три-четыре, как Висантэ остаётся самым богатым представителем розничной торговли в мире, предлагая недорогую, но качественную одежду. За последние пять лет он увеличил свой капитал более, чем в пять раз! Его состояние исчисляется 67 миллиардами. Полученные деньги испанец не хранит под подушкой, а вкладывает в недвижимость. А Ньвес его единственная, горячо любимая дочь. Он разрешает ей абсолютно всё! Пойдём? Будет весело!

Ирис не слишком прельщалась перспективой присутствовать на тусовке золотой молодёжи. Ей сейчас ни одна тусовка прельстить не могла. Но альтернативой была возможность просидеть дома, таращась на сотовый в ожидании звонка.

А так, даже если Энджел и позвонит, пусть узнает – она вовсе не уничтожена. Даже не расстроена. Она наслаждается жизнью!

– Я знаю, что это тебе неинтересно, не в твоём стиле и всё такое прочее… но, пойдём, а? Что ты теряешь? Родителей Ньевес всё равно нет в городе. Тусовка обещает быть интересной. Там почти все будут.

– Хорошо. Договорились. Пойдём, – согласилась Ирис.

Ещё на подъезде к особняку Винсантэ уже было видно, что собираются здесь не простые люди. У Ирис сложилось впечатление, что это не парковка, а выставка достижений международного автопрома: тюнингованные Мерседесы и БМВ, спортивные Ягуары и Бентли, внедорожники фирмы Порше – все красовались перед ярко освещённом электричеством особняком.

Музыка внутри гремела оглушительно. От динамиков вздрагивал асфальт. Казалось, что даже по лужам бежала рябь.

Стоило шагнуть внутрь, как жёсткий ритм так навязчиво бил в уши, что становилось почти больно.

«Я стала думать почти как Катрин», – с усмешкой подумала Ирис.

Но не признать очевидное не оставалось возможности. Ей не нравилось то, что она видела. Такое веселье выглядело, с её точки зрения, скорее странно и утомительно, чем по-настоящему весело.

Взгляд отметил дорого одетого молодого человека, делающего странные движения явно не от восхищения играющей музыкой – он был под диким кайфом.

Несмотря на то, что вечеринка происходила дома, атмосфера была совсем как в дорогом ночном клубе – огромные пульсирующие саунд-системы, висящие гирляндами световые эффекторы.

Ирис с замиранием сердца видела, как лакеи, словно обычным подносом спиртного, обносили гостей наркотиками.

– О! Посмотрите кто к нам пришёл! – навстречу им из толпы скользнула удивительно красивая, броская девушка с копной чёрных, густых волос, яркими, чёрными, словно глянцевыми глазами и ярко-красными, как у вампирши, пухлыми губами. – Привет-привет! Саманта, ты пригласила новенькую?

– Я уже почти год как учусь в вашей школе, – напомнила Ирис.

Скользнув по ней взглядом, как по пустому месту, Ньевес невыразительно проронила:

– Да? Ладно. Рада, что ты решила заглянуть. Развлекайтесь, девочки. Хотите наркотического коктейля? У меня есть всё для гостей, от лёгких до быстродействующих: гашиш, трава, экстази, амфетамин, кокаин. Платить ни за что не придётся – за всё заплачено. Что предпочитаете?

– Мы подумаем над предложением, спасибо, – опередила с ответом Саманту Ирис.

Ещё раз подарив им ослепительную, ни к чему не обязывающую улыбку, Ньевес упорхнула.

Саманта подхватила Ирис под руку:

– Пойдём, я познакомлю тебя с народом!

Ирис отметила в толпе парней блондина. Она выхватила его взглядом, зацепившись за цвет волос. Сердце пропустило несколько ударов. Но нет, это был не Энджел – ниже ростом и более хрупкий. Да и причёска другая. Волосы длиннее и забраны в хвост, совсем как у Альберта в первые дни их встречи. Правда, потом он их безжалостно остриг по последней моде.

– Кто этот парень? – спросила она у Саманты.

– Который? А! Вон тот красавчик с длинными волосами, похожий на эльфа? Артур Брэдли. Хорошенький, правда? Но у тебя тут шансов нет.

– Мне и не нужно. Я просто спросила.

– Не прикидывайся дурочкой, – засмеялась спутница Ирис. – Просто так о парнях никто спрашивать не станет. Но у тебя действительно нет шансов. Как и у любой другой девушки тоже. Младший Брэдли открытый гей. Так что тут ловить нечего.

Ирис с брезгливым любопытством покосилась на молодого человека. Он действительно был не в меру смазлив. И слишком вылощен для парня нормальной ориентации.

К тому же вид у него был какой-то нездоровый.

– Похож на героинового наркомана в стадии ломки, – поделилась она с наблюдением.

– И это тоже. Как у всех, кто водится с Кингами, у него целый букет пороков.

– А при чём здесь Кинги?

– Как при чём? Всем известно, что Артур любовник Энджела Кинга. Последний конечно би, с девчонками тоже крутит. Вот только долго ни у одной юбки не задерживается. И с кем бы не развлекался, рано или поздно этих двоих всё равно видят вместе.

Ирис молча смотрела на улыбающуюся Саманту. Она видела – та всё это говорит нарочно, чтобы ранить её. Хотелось в голос закричать, что всё это пустые сплетни, нелепые домыслы и глупые наветы, но что-то в душе невольно соглашалось с полученным объяснением.

Это объясняло более чем странное поведение Энджела. Его странную сдержанность и отчуждённость.

Ирис так старалась ему понравиться. Ей так хотелось угодить ему. Хотелось, чтобы им обоим было хорошо вместе. А он просто любил мальчиков больше девочек. Было больно и унизительно это осознавать.

– Эй? С тобой всё в порядке? – потянула её за руку Саманта.

– Конечно, – постаралась взять себя в руки Ирис.

Ей стоило больших усилий не показать терзающих душу острых когтей разочарования, омерзения и боли.

– Да ладно! Ты ведь хочешь его? Разве нет?

– Кого?

Саманта рассмеялась.

– Стой! – махнула она рукой проходящему мимо лакею и прихватила с подноса два синих одноразовых пластиковых стаканчика. – Выпьем за всё хорошее, подруга?

– За всё хорошее, – согласилась Ирис, не слишком вникая в то, что произносят её губы.

– Помешай и пей до дна, – посоветовала Саманта.

«Многолетний любовник? – прокручивала Ирис в голосе слава спутницы. – Как глупо: нелепое словосочетание. Цветок однолетник – цветок многолетник».

У коктейля, по мнению Ирис, был отвратительный, неприятный синтетический, и к тому же приторный вкус. Вся таблица Менделеева перекатывалась на языке, давая о себе знать не одним, так другим способом.

– А вот и сами Кинги, собственной персоной! Что не говори, они красавчики, правда? И брат, и сестра?

Ирис слышала голос Саманты, ощущала её присутствие и в тоже время словно была где-то далеко от неё.

Словно сквозь воду, видела она смеющегося Энджела, во всю флиртующего с Ньевес Висантэ.

От откровенного, пылкого взгляда, которым он одаривал красавицу-испанку, Ирис бросило в дрожь.

Не веря тому, что видит, она наблюдала, как по-хозяйски Энджел обнимает тонкую талию Ньевес, как та прижимается к нему всем телом, откровенно млея от оказанного ей внимания.

С кривой усмешкой, в своей манере скучающего, слишком уверенного в своей силе, аристократа, Энджел что-то шептал ей на ушко. Ньевес смеялась, сверкая белоснежными зубами и её кораллово-красная помада выглядела въедливой и в то же время гармонично вписывалась в роль роковой красавицы.

– Пойдём, потанцуем? – предложила Саманта, хватая Ирис за руку.

Сильнее всего хотелось сбежать ото всех, умчаться отсюда, спрятаться.

Накатывала дурнота. Возможно, не последнюю роль в ощущениях сыграло химическое пойло под красивым названием «коктейль».

Но Ирис не позволила себе трусливо сбежать. Нет уж! Пусть Энджел видит, что она здесь. Пусть знает, что она в курсе его интрижек и низких поступков.

Пусть ему будет стыдно.

Притворяясь, что ей весело, Ирис позволила себя увлечь в круг танцующих.

Музыка гремела, грозя разорвать барабанные перепонки. Танцующие были как бесноватые. Разноцветные лучи, скользя по человеческим лицам, искажали их, предавая сходство с воображаемыми чертями.

Взгляд Ирис, словно обладая самостоятельной волей, то и дело старался отыскать среди других фигур Энджела. А когда это получилось, на душе сделалось ещё хуже – он танцевали вместе со знойной испаночкой Ньевес неподалёку, откровенно обжимаясь и целуясь с ней взасос.

Здесь многие вели себя подобным образом. Никого это ни капли не смущало.

Впрочем, Ирис тоже не проблемы морального плана заставляли возмущаться – совсем другие чувства. Она впервые глядела в зелёные глаза чудовища под названием Ревность и познавала весь ад, через которое это чувство способно протащить человеческую душу.

С трудом удавалось держать себя в руках. Отчаянно хотелось наплевать на все правила приличия, на голос разума, подойти и вцепиться в лощённые кудри этой высокомерной красногубой стерве и рвать их с корнем!

Чуть отстранившись, не расцепляя рук Ньевес потянула Энджела за собой в глубину комнат.

Всё с той же ленивой, словно полусонной грацией, он позволил ей это сделать.

– Куда ты? – попыталась удержать её подруга.

– Я сейчас приду, – кинула Ирис Саманте.

Она торопилась последовать за парочкой, за которой следила, боясь потерять их из вида.

Опасения её были лишними. Далеко они не ушли.

Ирис застала их в соседней небольшой комнатушке, на софе, предающимся бурной, животной страсти.

Взгляд фрагментарно выхватывал то стройное полусогнутое женское бедро, прекрасной формы, соблазнительно обтянутое чулком; то спустившиеся с плеча бретельку платья. Как белые длинные пальцы Энджела, ласкающие мягкую округлость груди соперницы, заставляли её томно закатывать глаза, словно глупая корова и закусывать кроваво-алые, вампирские губы.

Пристроившись между разведёнными бёдрами страстной красавицы, Энджел без всякого стыда наслаждался.