Текст книги ""-62". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

Соавторы: Ринат Мусин,Андрей Федин,Нариман Ибрагим,Яков Барр,Елизавета Огнелис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 346 страниц)

Глава 5

Я в два прыжка догнал шпиона, свалил с ног. Придавил коленом к земле, заломил руки назад. Услышал тонкий, пронзительный вопль.

Выхватывать из-за импровизированного пояса нож определённо не требовалось. Оглядев и оценив противника, я решил:

– Не пищи. Сама виновата.

Ослабил хватку. Подо мной трепыхалась девушка примерно моего возраста. Русая коса толщиной в руку, сбившийся на плечи платок, из-под синего сарафана колотят по земле босые ноги.

Ничего такие ноги, с тонкими изящными лодыжками. Лица девушки я пока не видел. Непорядок. Строго спросил:

– Кто такая? Что здесь делаешь?

– Маруся я. – Девушка всхлипнула. – Их сиятельства графа Давыдова дворовая. Отпусти!

Она повернула ко мне голову.

Хорошенькая. Милое личико, пухлые губы, огромные голубые глаза.

– Что здесь делаешь? – повторил я вопрос.

– Стирать ходила, – Маруся дёрнула подбородком в сторону.

Я увидел в траве здоровенную корзину с бельём.

– Постирала?

– Да.

– А чего не уходишь?

– Тебя увидала.

– И что? – Я напрягся. Неужели кто-то почувствовал всплеск моей проснувшейся Силы? – Кто тебя послал? Кто велел за мной следить?

– Да никто не посылал. Пусти, окаянный!

Маруся снова дёрнулась.

– А зачем следила?

– Я не следила!

– А что ж ты делала?

– Ну… Я всех в округе знаю. Места у нас дикие, никто сюда не суётся. Их сиятельство, царство ему небесное, всех отвадили. И вдруг – ты. Я и решила поглядеть. Не думала, что заметишь. И вовсе не потому глядела, что ты голиком! Вовсе мне это не интересно.

Тут Маруся залилась краской. А до меня наконец дошло, чем было вызвано её внимание. Расхохотался.

– И как? Всё разглядела?

Я убрал колено со спины Маруси. Поднялся на ноги. Багровая девушка тоже встала и принялась преувеличенно старательно отряхивать сарафан. Я оглядел её фигуру. Кажется, в усадьбе графа Давыдова мне уже заранее нравится. Только вот есть один нюанс.

– Как ты сказала? «Их сиятельство, царство ему небесное»?

Маруся кивнула.

– Это ты про Давыдова?

– А про кого ж ещё?

Маруся направилась к корзине. Я её опередил, поднял корзину с земли.

– Давай, помогу. Нам, насколько понимаю, по дороге.

– По дороге? А ты, что же – к нам в усадьбу идёшь?

– К вам.

– Зачем?

– Дела, – туманно отозвался я. – А граф Давыдов, получается, умер?

– Ну да. Царство небесное, – Маруся прекрестилась.

– Когда?

– Вчера. – Она всхлипнула. – Поутру захворал, а к ночи уже преставился. Нынче отпевают. Молодой барин со всей дворней в церкви, а меня тётка Наталья не взяла, велела бельё перестирать.

– Расстроенной ты не выглядишь, – заметил я.

Маруся потупилась.

– Да чего я там не видала, на отпевании? Надо больно…

– А тётка Наталья – это кто?

– Ключница. Над всей дворней главная. Ты, ежели на заработки пришёл, мимо неё не проскочишь. Да только, думается мне, зря пришёл. Молодой барин усадьбу продавать будет. Вместе с нами, али по отдельности – не решил, говорят, пока. – Маруся вздохнула. – При старом-то барине, когда проведать наезжал – тише воды ниже травы сидел. А нынче – ишь, хозяин! Ихнее сиятельство ещё остыть не успели, а этот уж усадьбу продаёт.

– Что за молодой барин?

– Столичный. Модест Модестович Давыдов. Барину нашему двоюродный племянник. Единственный наследник. – Маруся фыркнула. – Дворня наша его Мандестом прозвала! Только ты, смотри, не проболтайся.

– Любите вы барина, – заметил я.

– А за что нам его любить? Ихнее сиятельство были, хоть нраву крутого, да справедливые. Про дела наши, хозяйство – всё знали. А этот понаехал – от всего нос воротит, платочком прикрывается. Глядеть противно. Родителей своих наследство, говорят, подчистую спустил. В карты играет да по балам шастает. Усадьба наша за его долги уйдёт. Он уж и руки потирает… А лакей ихний проходу не даёт! – Маруся шмыгнула носом. – По правде, так меня тётка Наталья нарочно в церковь не взяла, чтобы подальше от него. Мыслимое дело – в доме покойник, а этот подлец щупать лезет?

– Бардак, – согласился я. – А от чего старый барин умер, говоришь?

– Да кто ж его знает. Третьего дня здоров был, как бык. Хоть и старый, а помирать не собирался. Молодому барину так и сказал, когда тот приехал: мол, рано прилетел, стервятник. Не дождёшься.

– А когда молодой барин приехал?

– Дак, третьего дня.

– А на следующий день старому с утра поплохело? Хотя до того не хворал?

– Ну да ж.

– Интересно у вас тут. – Я перекинул корзину с бельём на другое плечо.

Досадно, конечно, что опоздал. Планировал провести со старым барином долгую доверительную беседу. На предмет – какого лешего в нежном младенческом возрасте оказался в глуши типа «волки срать боятся», а он платил моим типа-родителям за моё содержание? Теперь разговаривать, получается, не с кем. Ну, кроме молодого барина. Который вряд ли в теме, но с которым, похоже, вытанцовывается отдельный диалог.

– А тебя как звать-то? – спохватилась Маруся.

Это я сам выяснил недавно. На протяжении двадцати лет меня называли преимущественно «Эй!». Вчера оказалось, что у меня есть имя.

– Владимир.

– Ты вольный, да?

– Вольнее некуда.

– А что умеешь делать?

– Обладаю широким набором навыков. Амбизиозен, креативен, легко обучаем, нацелен на результат.

– Чего?

– Всё умею, – перевёл я. – К ночи заходи – понравится… Это, что ли, ваша усадьба?

После очередного поворота тропинки, ведущей через луг, вдали показалась тёмная стена. За ней виднелись какие-то строения.

– Ага.

Я кивнул и ускорил шаг.

* * *

Самым солидным сооружением на территории усадьбы выглядел частокол, который её окружал. Крепкий, в два ряда, состоящий из толстых брёвен, явно не собирающихся рассыхаться от времени. Старый барин тут осаду держал, что ли? Слева я увидел сооружение, о котором Маруся сказала, что раньше это был каретный сарай. Что находится в сарае теперь, не сказала.

Строение справа мне представили как флигель. А прямо передо мной находился дом самого графа.

В архитектурных стилях я никогда не смыслил. Сказать с уверенностью, смотрю на зодческий шедевр или на типовую застройку, не сумел бы. Но дом мне понравился. Он был сложен из кирпича, двухэтажный. Посреди широкое крыльцо, от него, направо и налево, два крыла. Над центральной частью дома – башенка, окруженная перилами балкона. Нормальная такая башенка, солидная.

– Ничего. Жить можно, – решил я, подойдя к дому.

Он явно знавал лучшие времена, но и разваливаться не собирался. Уже неплохо.

Маруся фыркнула:

– А ты уж тут и жить собрался?

– Угу, – кивнул я. – Вон там, – ткнул пальцем в башенку.

Маруся рассмеялась:

– Ишь, разбежался! Там уже сто лет никто не живёт. Самого дома-то больше половины пустует. Барин наш бобылём помер; ни жены, ни детей. Сам говорил – куда мне одному такие хоромы? И дворню разогнал, почитай, всю.

– Это он неправ, – осудил я. – Жилище надо в порядке содержать. – Поддел носком сапога проржавевший обод от колеса, отбросил в сторону. – И прилегающую территорию – тоже.

Маруся снова фыркнула. Я ей, похоже, нравился. То ли мощью интеллекта и глубоким внутренним миром, то ли тем, что рассмотрела на берегу. Так сразу не скажешь. Женская душа – загадка, известный факт. Но как бы там ни было, Маруся мне улыбалась и строила глазки.

Корзину с бельём я поставил на крыльцо флигеля. Маруся её подхватила и куда-то ускакала. Развешивать, наверное.

Я, предоставленный сам себе, собирался было осмотреть дом. Когда понял, что слышу шум за воротами. Что происходит по ту сторону, сквозь частокол не видел. Только с башенки, получается, и можно наблюдать за подступами к объекту.

– Бардак, – утвердился во мнении я.

Приоткрыл ворота и вышел.

Звуки издавала приближающаяся карета. Точнее, две запряжённые в неё лошади – я услышал топот копыт. Карета была закрытой, чёрной, с красными занавесками на окнах. За каретой вилась пыль. Вдали на дороге я разглядел ещё какую-то повозку. Не такую нарядную – телегу, или вроде того. Возница кареты крикнул:

– Тпр-ру!

Лошади остановились. Возница уставился на меня. Я прислонился спиной к воротам.

– Что стоишь, деревенщина? Открывай!

– Открывашка сломалась. – Я не шелохнулся.

Возница собрался было что-то сказать. Посмотрел на меня повнимательнее. Передумал и не сказал. Мудрый человек, долго проживёт.

– Что там ещё? – Занавеска на окне кареты откинулась.

Высунулась недовольная рожа с тонкими усиками. Тоже уставилась на меня. Визгливо тявкнула:

– Ты ослеп? Открывай ворота! Не видишь, барин приехал!

– Вижу, что у барина руки на месте. Сам откроешь, не развалишься.

– Что… – Он аж поперхнулся.

– Я открою, ваше сиятельство. – С другой стороны кареты распахнулась дверца.

Выскочил дядька лет пятидесяти, одетый во всё чёрное. Нахмурился.

– Ты ещё чей? Откуда взялся? – Он направился к воротам. Я по-прежнему стоял не двигаясь. – Дурной ты, что ли? Отойди!

Он попробовал меня оттолкнуть. Я протянул руку вперёд и сгрёб дядьку за грудки. Внушительно сказал:

– Не лезь. Я не к тебе.

Дядька беспомощно захлопал глазами. Обернулся к карете. Крякнул:

– Ваше сиятельство! Тут… Э-э-э.

Я рассудил, что ничего серьёзного дядька собой не представляет, и разжал руку. А сиятельство между тем выпрыгнуло из кареты. Оно оказалось прыщеватым дрищом лет тридцати, с расчёсанными на две стороны жидкими волосами. Дрищ был наряжен в чёрный длиннополый пиджак, из-под которого выглядывал жилет. В одной руке он держал цилиндр. В другой – трость с увесистым набалдашником. Которую направил на меня.

– Беги, парень, подобру-поздорову, – вполголоса посоветовал мне дядька. – Ежели их сиятельство сейчас разгневаются… Ты не местный, видать, не знаешь, с кем связался! Беги.

– Местный, – успокоил я. – Как раз с их сиятельством поговорить пришёл. Лучше вы отойдите, уважаемый. Здоровее будете.

Дядька, такого поворота явно не ожидавший, обалдело отступил в сторону.

А их сиятельство взвизгнуло:

– Как ты смеешь⁈

С этими словами он подошёл и взмахнул тростью. Набалдашник должен был превратить мою голову в трогательное воспоминание. Судя по безумным глазам дрища, он именно на такой исход и рассчитывал.

Я легко уклонился, набалдашник просвистел мимо. Дрища повело следом, но я не дал ему упасть сразу. Быстрым движением оказался рядом, захватил трость и выкрутил из ослабевших рук. Повертел в руках. Забавная штука. Набалдашник – то ли золочёный, то ли полностью золотой, в виде головы какой-то зверюги.

Я посмотрел на сиятельство.

– На первый раз – хрен с тобой, живи. А если ещё рыпнешься – я тебе твой же гаджет в задницу вколочу.

Обратился к дядьке:

– А вы, простите, кто?

– Аверьянов Иван Тихонович, – пролепетал тот. – Управляющий графа Давыдова…

– Того Давыдова, который помер?

– В точности так…

Я обрадовался.

– Отлично! Вы-то мне и нужны. – Повернулся к сиятельству: – Ну? Чего стоишь? Открывай ворота.

* * *

– Поверить не могу.

Управляющий смотрел на меня так, будто увидел привидение.

– Это ничего, – успокоил я, – верить и не обязательно. Вы мне информацию дайте, а дальше верьте в кого хотите. Хоть в того парня, которого распяли, хоть в электрификацию всей страны. Или не верьте – дело ваше… Итак. Кто я и почему оказался в этой жопе мира?

Мы сидели в комнате, которую управляющий гордо назвал «графским кабинетом». Судя по слою пыли на шкафах, покойный граф проводил здесь не много времени. Иногда присаживался за стол, что-то писал, но происходило это не часто.

Сейчас за столом графа сидел я. Управляющий пристроился в кресле напротив. А больше тут сидеть было не на чем. Мандест Давыдов дёрнулся было за нами, но я рявкнул: «Брысь! Взрослые разговаривать будут», – и захлопнул дверь у него перед носом. Что с ним делать, пока не решил. Сначала нужно получить информацию.

– Жопе мира? – озадачился управляющий.

– Богом забытой деревеньке под гордым названием «Дубки», – расшифровал я.

Управляющий потупился.

– Я, признаться, подробностей и сам не знаю. Дело давнее. И сообразить-то не могу, с чего начать…

– С начала, – посоветовал я.

Управляющий глубоко задумался. И начал с сообщения о том, что покойный граф Алексей Михайлович Давыдов до выхода в отставку командовал кавалерийским полком.

Служба пришлась на беспокойные времена. Все свои дееспособные годы Алексей Михайлович воевал. В последней военной кампании потерял ногу, ходил, опираясь на костыль. Пока находился на службе, женой и потомством не обзавёлся, а выйдя в отставку решил, видимо, что одному спокойнее. Осел здесь, в родовом поместье. Посягания на себя со стороны соседей, пытающихся пристроить в хорошие руки незамужних дочерей (хрен с ней, с ногой, в холостых графах не ноги главное), категорически отклонял. Содержанок не имел, перетаптывался дворовыми девками.

Управляющий поступил в услужение к графу, будучи не намного моложе него. У этого жена когда-то была, но умерла, рожая первенца. Первенец вскоре тоже умер, а управляющий больше не женился. Отношения между барином и управляющим, двумя немолодыми холостяками, были скорее приятельскими. Жил граф уединенно, гости наезжали редко. О визитах всегда предупреждали заранее, всё чин чинарём.

И когда среди ночи управляющий, живущий во флигеле, вдруг проснулся от стука в дверь, поначалу не знал, что и думать. Открыл. На пороге, опираясь на костыль, стоял граф.

Он был одет в шубу, наброшенную поверх рубашки. Вокруг завывала пурга, но граф ни снега, ни мороза будто вовсе не замечал.

– Тихоныч. В Дубки – есть зимняя дорога?

Дубки. Самая дальняя и бедная деревня из всех владений графа.

– Не могу знать, ваше сиятельство, – растерялся управляющий. – Навряд ли… На что им зимняя дорога? Туда и летом-то не больно ездят, болота кругом.

Граф удовлетворённо кивнул. Приказал:

– Одевайся. Поедешь в Дубки.

Развернулся и пошёл обратно в дом.

Когда обалдевший управляющий притопал туда же, увидел, что граф не один. В гостиной сидел незнакомец. Одет он был по-столичному, в штатский костюм, но управляющий отчего-то без труда представил его в мундире.

– Мой боевой товарищ, – подтвердил догадку граф. Имени незнакомца не назвал. – Сани у него свои, свежих лошадей я дам. Поедешь с ним в Дубки, покажешь дорогу. Я бы сам поехал, да вот… – Он с досадой стукнул об пол костылём.

В голове управляющего толклась примерно сотня вопросов. Задать он не решился ни один. Пробормотал:

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

– Идём. – Незнакомец поднялся.

Он явно спешил. Взял с соседнего кресла нечто, завернутое в покрывало.

– В люльке – младенец, – кивнув на странный предмет, сказал управляющему граф. – Пристроишь в какую-нибудь избу. Выбери сам – чтобы хозяин непьющий, и чтоб детей не было. Прикажи ухаживать, как за родным. Скажи, что награжу за услугу.

Дальше управляющий принялся было расписывать дорогу до Дубков, полную сложностей и опасностей. Холод, пургу, голодных волков и прочие прелести. Но это меня уже не интересовало.

– Всё, хорош, – оборвал я. – Доставил по адресу, в сугробе не прикопал – спасибо. В итоге. Кто был этот человек, который привёз меня к графу?

Управляющий помотал головой.

– Не могу знать. Больше их сиятельство того своего друга ни разу не поминали. Всё, что приказали – ежели дойдёт до меня слух, что младенец помер, али, наоборот – что излечился, сообщить тотчас же. Младенец-то совсем хворый был. Только головёнка и ворочалась, – управляющий с сомнением посмотрел на меня.

– Хворый, – подтвердил я. – Но народная медицина творит чудеса. Подорожник, там. Ромашка. Чай с малиной… Короче, излечился. А сообщать об этом, получается, некому.

– Бумага для вас есть, – вдруг сказал управляющий. – Два года тому назад их сиятельство занедужили, лихорадка одолела. Помирать уж было собрались. Вызвали меня и письмо продиктовали.

– Где оно?

– Сию секунду-с. – Управляющий вскочил. – Извольте подвинуться!

Я изволил. Освободил доступ к столу.

– Их сиятельство все важные документы в потайном ящике хранили, – нырнув под стол, сообщил оттуда управляющий.

Под столом что-то задвигалось.

– Вот! – Управляющий вынырнул, держа в руке конверт из плотной бумаги, с сургучными печатями по углам и в центре. Протянул конверт мне. – Писал-то я, а печати их сиятельство самолично ставили. И подпись ихняя.

На конверте было выведено: «Завещание».

Глава 6

– Отлично, – буркнул я. – А если бы я не приехал – ты про это «письмо» вспомнил бы, вообще?

– Вы читайте, – уклончиво отозвался управляющий, – там всё сразу понятно будет.

Я сломал печати.

'Я, Императорскою милостию граф Давыдов Алексей Михайлович, завещаю всё свое движимое и недвижимое имущество отроку по имени Владимир.

Сей отрок трёх недель от роду, в ночь на Крещение Господне, года от рождества Христова 178… был по моему распоряжению отдан на попечительство в деревню Дубки. Ежели я помру, а отрок сей будет жив и здрав, способен ногами ходить, руками двигать, а головою – рассуждать ясно, приказываю ему тот же час вступить в наследство всем, чем владею.

Если же отрок сей лежать будет колодою, письмо это моё уничтожить и никому о нём никогда не рассказывать. Отрока умертвить.

При написании сего нахожусь в здравом уме и твёрдой памяти.

Заверено управляющим моим Аверьяновым Иваном и ключницей Боковой Натальей'.

Внизу письма стоял витиеватый росчерк.

Н-да, действительно. «Отрока умертвить»… Куда уж понятнее.

– Я уж и разузнать послал, живы ли вы, – виновато сказал управляющий. – Сам-то не верил, конечно, уж простите великодушно. Двадцать лет пролежали – шутка ли? Но волю покойника выполнить обещался. Кто ж знал, что вы не только на ноги поднялись, но уже и самолично сюда направляетесь?

– Никто, – согласился я.

Ясности относительно лица военной наружности, притащившей какого-то мутного младенца в Смоленскую глушь, не было пока никакой. Зато внезапно свалилось на голову графское наследство. Прямо скажем, очень вовремя.

– То есть, теперь это всё, – я обвел рукой кабинет, – моё?

– Выходит, так.

– Слышал? – обращаясь к закрытой двери кабинета, бросил я.

Ответа не последовало.

Я встал, быстро прошагал к двери и распахнул её настежь. Мандест Давыдов, подслушивавший с наружной стороны, ввалился в кабинет и с трудом устоял на ногах.

– Слышал? – повторил вопрос я.

– Это… – кудахтнул он. – Этого просто не может быть!

– Соболезную. Бабло за усадьбу уже, поди, считанное было?

– Я этого так не оставлю!

– Да понятное дело, что не оставишь. Таких, как ты, хлебом не корми – дай по судам побегать. Поэтому знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем?

Мандест настороженно уставился на меня.

– Я сверну тебе шею, – любезно объяснил я. – Если спросят, скажу, что ты с лестницы упал. Тихоныч – свидетель. Будешь свидетелем, Тихоныч?

– Э-э-э, – сказал управляющий.

– Ну вот, видишь, – улыбнулся я, – Тихоныч не возражает. И ты не возражай. На том свете – хорошо. Спокойно… Никуда бегать не придётся.

С этими словами я шагнул к Мандесту.

Тот, побледнев как полотно, рухнул на колени. Взвизгнул:

– Не губи!

Ишь ты. Дурак дураком, а когда надо, соображает. Мгновенно вдуплил, что власть поменялась. И мне действительно ничего не стоит сделать так, чтобы он оставил меня в покое раз и навсегда.

– Не губи! – Мандест явно собрался целовать мои сапоги.

Я брезгливо отодвинулся. Приказал:

– Поклянись, что не будешь предъявлять.

– Клянусь! Всеми святыми клянусь!

Мандест перекрестился.

– Ладно. Допустим, верю. Вставай и вали отсюда.

Мандест вскочил и свалил. Аж пятки засверкали.

– Шустёр бобёр, – похвалил я.

Заметил, что всё ещё держу в руках завещание покойного графа, бросил лист на стол. Повернулся к управляющему.

– Слушай, Тихоныч. Мне бы шмот сменить на что-нибудь поприличнее. – Я показал на залатанные крестьянские штаны. – А то мало ли, какой ещё Мандест нарисуется. Пусть сразу видит, кто перед ним. Во избежание, так сказать.

– Понял, ваше сиятельство. – Тихоныч вытянулся в струнку. – Не извольте беспокоиться! Сообразим.

– Спасибо. И пожрать тоже не мешало бы.

Я вдруг понял, что не ел со вчерашнего вечера.

– Понял. Сей момент тётку Наталью позову. – Тихоныч устремился было к двери.

– А чего меня звать? – послышался из коридора голос. – Я – вот она, вся тута.

В кабинет вплыла статная, красивая женщина лет тридцати пяти. Грудь, бёдра, румянец на щеках – всего в достатке. Чтобы не сказать «в избытке». Хотя тут, конечно, смотря на чей вкус. Это пышущее здоровьем жизнелюбие не смогли притушить даже чёрное траурное платье и чепец. У пояса женщины я заметил увесистую связку ключей. Сомнений, кто передо мной, не осталось.

– Здрасьте, – сказал я.

Женщина поклонилась. Осанка у неё была уверенная, движения ловкие, а взгляд – очень неглупый. Так вот кто в этом доме настоящий хозяин.

– Вы, насколько понимаю, тётка Наталья? Мне вас так и называть?

– Как вам будет угодно, – Женщина снова поклонилась. – А вас как величать прикажете? Ежели по имени-отчеству?

Я задумался. Отчество находилось пока в глубоком тумане. Решил:

– Не надо отчества. Зовите Володей. Можно Вовой… Это. Так что там насчёт пожрать? И где тут у вас руки моют?

* * *

Как выяснилось вскоре, обед графу Давыдову накрывали в малой столовой. Была ещё большая столовая, и много чего другого, но находилось это всё в левом крыле дома. В которое, как я понял из рассказа тётки Натальи, нога человека не ступала с тех пор, как умерла престарелая матушка последнего графа Давыдова.

Ладно, с обиталищем ещё будет время разобраться. А сейчас – пожрать. Голоден, как сволочь. И не я один, как выяснилось. По дороге в столовую меня перехватил Мандест.

Заискивающе спросил:

– Не изволите ли пригласить к обеду? Мои вещи пока укладывают, а путь предстоит неблизкий.

– А ты тут уже и вещички разложил?.. Способный.

– Покойный дядюшка сам предложил погостить! Отказываться было невежливо.

– Угу. Ещё скажи, что он сам тебя сюда из столицы выписал… А где у вас, кстати, столица? В Москве или в Питере? Я вечно путаю.

Мандест поперхнулся. Пробормотал:

– В Санкт-Петербурге…

– Понял.

Кормить этого мозгляка мне не было никакого резона. Но всё же на обед я его оставил. Решил проверить кое-что.

В еде я, в целом, неприхотлив. Жизнь заставит – могу хоть концентратами питаться, хоть вовсе голодать. Но если есть возможность пообедать по-человечески, не откажусь.

Увидев накрытый стол, я аж крякнул. Два графина – один с прозрачной, как слеза, жидкостью, другой с тёмно-красной. Блюда с нарезанной бужениной, ветчиной, копчёной рыбой и соленьями. Свежий хлеб с аппетитной корочкой. И это всё, видимо – только размяться. На закуску.

Я взялся за прозрачный графин. Вынул пробку, понюхал. Ух! Повернулся к тетке Наталье.

– Вашего производства?

– А то чьего же. – Тётка скромно потупилась. – И наливочка своя, – показала на второй графин, – извольте откушать!

– Изволю. Непременно.

Я налил себе водки. Выпил. Мандесту не предлагал, у нас самообслуживание. Принялся закусывать. Вкуснота! Вот что значит натуральные продукты.

На первое предлагались ароматные, изумительно наваристые щи. На второе – гусь, запеченный с яблоками.

Я с удовольствием насыщался. Мандест почти не ел, в основном таращился на меня. Пытался вести светскую беседу, но быстро сдулся. Я-то, когда ем, глух и нем.

У стола крутилась Маруся. Она исполняла тут, насколько я понял, в числе прочих обязанности горничной. И тоже глядела на меня во все глаза. Ну, пусть глядит. Мне не жалко.

Насытившись, я отодвинул от себя тарелку. Мандест, похоже, только этого и ждал. Предложил:

– Не хотите ли сигару?

Махнул рукой. К столу подскочил какой-то хлыщ в ливрее, открыл деревянную коробку с сигарами.

– Не курю. Спортсмен.

– О…

Впрочем, расстроился Мандест ненадолго. По следующему взмаху руки перед нами на столе появилась фляжка в серебряной оправе и две хрустальные рюмки.

– Не изволите ли отведать? Португальская мадера.

Лакей наполнил рюмки. Мандест взял свою.

– Дядюшку ты тоже ей угощал?

Я взял рюмку. Посмотрел, понюхал.

– Д-да, – крякнул Мандест. Он вдруг насторожился.

Я поставил рюмку обратно на стол. Взял фляжку, отдал Марусе.

– Отнеси-ка в дядюшкин кабинет. И дверь запри. Забираю на экспертизу. – Прихватил коробку с сигарами. – И это тоже.

Мандест захлопал глазами. Слово «экспертиза» ему вряд ли было знакомо, но суть, видимо, уловил.

– Этого, – я ткнул пальцем в Мандеста, – заприте где-нибудь до выяснения. Есть, куда запереть?

– В чулан? – предложила тётка Наталья.

– Да сами решайте. Главное – не в той комнате, где я спать буду.

– Будет сделано, ваше сиятельство. Данила! Запри их благородие в чулане!

Появившийся крепкий детина заломил Мандесту руки назад. Тот попытался вырываться и визжать, что ни в чём не виноват. Пришлось съездить ему по роже. И пообещать, что если не заткнётся, добавлю сапогом. После этого Мандест умолк.

Что характерно – ни вопросов, ни комментариев относительно моего самоуправства от присутствующих не поступило. Тихоныч промолчал. Маруся тоже молчала, глядя на меня горящими глазами.

Тётка Наталья дождалась, пока в коридоре стихнет топот Данилы. Поклонилась.

– Опочивальня вам уже приготовлена, ваше сиятельство.

– Вот это скорость! – оценил я. – Вот это я понимаю, эффективная работа. Спасибо, тётушка.

Тётушка довольно зарделась. Приказала:

– Маруся! Проводи.

Маруся отвела меня в приготовленную комнату. Пояснила:

– Это гостевая, на время. После-то ты, поди, в их сиятельства спальню переберёшься? То есть… – Она охнула. – То есть, вы, ваше сиятельство! Простите великодушно! Не ожидала я…

– Да ладно. Я сам не ожидал. Куда уж тебе-то.

Комната оказалась небольшой, но уютной. Я сел на приготовленную постель.

Красота! Чисто, травами какими-то пахнет. Это тебе не в крестьянской избе клопов кормить. Посмотрел на застывшую у двери Марусю.

– А ты чего ждёшь? Пока раздеваться начну? С берега плохо видно было?

Девушка вспыхнула. Пролепетала, теребя подол:

– Вам, может, надобно чего…

– Может, и надобно, – обнадёжил я. – Только не сейчас. Сказал же, к ночи приходи.

Маруся присела в подобии реверанса и порхнула за дверь. А я ни раздеваться, ни ложиться не стал. Приготовился ждать.

Будь на месте того, кого дожидался, сам – появился бы где-то через час. Дал бы жертве время на то, чтобы заснуть покрепче. У этого выдержки не хватило.

Уже через полчаса витая бронзовая ручка двери дрогнула. Тихо, осторожно пошла вниз. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было посмотреть, что происходит в комнате. Потом открылась шире.

Тот, кто ломанулся внутрь, по сторонам оглядываться не стал. Сразу бросился к моей кровати. А в следующую секунду мне в спину воткнули кинжал.

– Ай-яй-яй, – пожурил я. – Спящего! Нехорошо.

Обалдевший Мандест развернулся. Я шагнул к нему из-за двери, за которой стоял. Ухватил руку, держащую кинжал, вывернул за спину.

Мандест ошалело смотрел на лежащую на кровати, укрытую одеялом «куклу», которую я скрутил из покрывала. Пальцы его разжались. Я рассмотрел кинжал. Рукоять была украшена такой же золоченой башкой зверюги, что и трость. То есть, это у нас комплект, получается. Красивое.

Напротив кровати стоял комод. Над ним висело большое зеркало.

– Значит, так, – сказал я. Подвёл Мандеста к комоду. Теперь видел его рожу в отражении. – Обвинение зачитывать не буду, сам всё знаешь. Приговор оглашать – тоже. Тут уж совсем идиотом надо быть, чтобы не догадаться.

– Не губи! – всхлипнул Мандест.

– Уже было. Повторяешься. Знаешь, самое смешное в том, что я тебя правда отпустил бы. Если бы ты сразу свалил и никогда больше на моём пути не попадался, я бы про тебя просто забыл. То, что ты дядю отравил – это ваши с ним разборки. Лично я этого дядю в глаза не видел, и неизвестно ещё, какой у нас разговор получился бы, если бы живым застал. Он меня, так-то, умертвить завещал. Лежачего, недееспособного. Тот ещё гусь. Но ты – ты этому дяде сто очков вперёд дал. Когда меня за идиота держат, сперва отравить пытаются, а потом заколоть во сне – тут мне уже совсем неприятно.

– Не губи! – повторил, как заевшая пластинка, Мандест.

Он меня, кажется, не слышал. И не слушал. Решил, видимо, что если один раз проканало – то вот она, волшебная кнопка. Стоит сказать «Не губи!», и его опять отпустят. А он отряхнётся, причешется и попробует меня убить как-нибудь по-другому.

– Дурак, – вздохнул я.

Мандест, видимо, решил, что этот вздох – признак ослабления внимания. И что есть силы двинул ногой назад, целясь мне по колену. Не попал, но из захвата вырвался. Схватил стоящую на комоде каменную вазу, попытался огреть меня по голове. Если бы сумел – от головы бы мокрое место осталось. Но история, как известно, сослагательных наклонений не знает. От удара я уклонился.

А кинжал с золочёным набалдашником вошёл в сердце Мандеста точно и аккуратно.

Я, не вытаскивая лезвие, потащил обмякшее тело к двери. Нужно было вынести его из дома, пока кровь не потекла на пол. А то некрасиво получится.

* * *

Мандеста я вытащил через чёрный ход на задний двор. Сам вернулся в дом. Он был пуст – прислуга, прибрав со стола, утекла к себе во флигель. Хозяин спит, а готовить ужин, видимо, пока рано. Рядом с кухней я обнаружил каморку без окон, тот самый чулан. Дверь чулана была распахнута настежь.

Ну, ожидаемо. Какие-никакие, а мозги у Мандеста были. И лакей, опять же, на свободе остался. Я, собственно, распорядившись запереть этого говнюка, и не рассчитывал, что замок его удержит. Просто хотел окончательно убедиться в том, что пока Мандест жив, покоя мне не будет. Убедился. Вопрос решил. Теперь осталась сущая ерунда.

Данилу я нашёл возле каретного сарая. Парень рубил дрова. Крепкий детина, лет на пять постарше меня.

– Идём со мной, – позвал я.

Что мне понравилось в усадьбе Давыдова – все её обитатели признали во мне хозяина сразу, без малейшего сомнения. Трёх часов не прошло, а я тут уже распоряжаюсь, как у себя дома.

Данила исключением не являлся. Молча отложил топор и пошёл за мной. Увидев Мандеста с торчащим из груди кинжалом, сказал:

– Угу.

– Упал, – объяснил я. – Неосторожное обращение с оружием.

– Это мы понимаем, – кивнул Данила. – Ясное дело, что упал. А вот как этот прохиндей из чулана выбрался?

– Ну, так чулан, поди, не каземат, не под то строился.

– Ох ты ж. – Данила хлопнул себя по лбу. – Точно! Я и не подумал, что открыться сумеет. Надо было караулить, да? – Он виновато посмотрел на меня. – Не серчайте, ваше сиятельство!

Не похоже было, что смерть Мандеста Данилу огорчила. А вот моё возможное недовольство – вполне. Это, видимо, другое.

– Если бы надо было караулить, я бы так и сказал, – успокоил я. – Ты не виноват. Подумай лучше, куда его девать.

– Сейчас лопату принесу.