Текст книги ""-62". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

Соавторы: Ринат Мусин,Андрей Федин,Нариман Ибрагим,Яков Барр,Елизавета Огнелис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 217 (всего у книги 346 страниц)

– Угу. Так… Мы с тобой сейчас обошли место предстоящей битвы с Чужим, верно?

– Мяу.

– Яйцо приземлится, вероятнее всего, здесь, – я показал на центр площади. Пустой, кстати – Александрийского столпа там почему-то не торчало. Но это скорее хорошо, чем наоборот, при наших текущих задачах – лишняя деталь. Хрен его знает, как там у Кощея с пилотскими навыками, повредил бы ещё при посадке ценный памятник архитектуры. – Мы с охотниками, соответственно, рассредоточимся по всему периметру, но так, чтобы он нас не видел. Через некоторое время после приземления на нас попрут твари…

– Мяу!

– Что? – нахмурился я. – Не попрут?

Вместо ответа кот ударил лапой по булыжной мостовой. Та взбугрилась. Брызнули во все стороны булыжники. А из мостовой с адской скоростью начали расти деревья. В один ряд, но так плотно друг к другу, что не то что крысе не проскочить – лезвие меча не просунуть.

Буквально за минуту верхушки деревьев оказались выше Зимнего дворца. Со стороны одной из улиц подход к месту сражения был блокирован наглухо.

Я присвистнул.

– Хочешь сказать, что можешь вырастить такой лес по всему периметру? Пока мы будем биться с Чужим, не позволишь тварям сюда прорваться?

– Мяу. – Кот выглядел довольным.

– Ну, бро! Это же совсем другой расклад! Дай пять, – я протянул коту ладонь. Тот с удовольствием хлопнул по ней лапой.

Глава 17

– Да-а-а, дружище… Вот никогда не думал, что до такого дойдёт.

– Чтоб у тебя-то да и не дошло до такого? – Гравий усмехнулся.

– И ты туда же, Брут?

– Какой Брут?

– Ты ещё спроси, куда туда же… Ладно, проехали. Дай бутылку.

Та бутылку, что я показательно пронёс в яйцо, для отвода глаз, так в яйце и осталась. Я её узрил, когда перенёсся в потусторонний мир проведать Гравия и погреться. Ну, тепло тут, в потустороннем мире. Можно в летней одежде ходить. Психологически очень приятственно, потому что зима – ну реально задалбывает.

Гравий сидел на троне, который ему притаранили черти, и наблюдал, как те же самые черти активно сооружают дворец. Вообще, судя по тому, как всё это выглядело, дворец они не столько сооружали, сколько спионерили откуда-то и сейчас пытались собрать то, что уже где-то когда-то было. Но получалось вполне себе.

Я, особо не мудрствуя, сел на подлокотник трона и разделил с Гравием сосуд с зелёным змием.

– Готов к труду и обороне? – спросил я, сделав основательный глоток.

– Всегда готов, – пробурчал Гравий. – Но за этих чертей не поручусь.

– Само собой. Там, наверху… Ну, в смысле, в человечьем мире, говорят, все твари соберутся толпой. Пятки лизать господину. Ну и нас заодно убивать, как они это любят. А черти чего говорят?

– Черти ничего не говорят. Ну, кроме того, что мне в верности клянутся. Чёрт их знает, сволочей, что у них на уме.

– Н-да… Но всё равно, варианта лучше я не вижу. Если мы этого выродка будем гасить там – Петербургу конец, без вариантов. А то и не только Петербургу. Поэтому, как по мне, лучше здесь вопрос решить.

– Полностью с тобой согласен. Знак запомнил?

– Конечно. Сам не забудь.

– Смешно.

– Тоже ржу не могу.

Как только Гравий принял на себя почётную должность по управлению загробным миром, у него немедленно появились как некоторые таланты, так и некоторые знания. Весьма полезные. К примеру, Знак для перемещения в загробный мир.

Хороший вопрос: а чё, так можно было? Можно. Только не без нюансов. Знак этот работал подобно Знаку Перемещения. То есть, должен был быть якорь. И этот якорь должен изобразить уполномоченный персонаж. Конкретно: царь загробного мира, не меньше. В нашем случае – Гравий.

– Может, тебе кого-то прислать сюда? – спросил я с сомнением.

– Не надо. Смысл?

– И то правда…

Чертей было много. До охренения много. Что-то им противопоставить малым числом – нереально, а большие силы я сюда не потащу сразу, они мне могут там понадобиться.

– Не волнуйся за меня, Владимир. Я сам согласился загробным миром править. Знал, куда иду.

Помолчали, передавая друг другу бутылку.

– Это… Спросить хотел. Можешь мне свиданку с дядюшкой устроить? А то нехорошо как-то. Он помогал столько раз, я в его усадьбе живу, фамилию его взял, а лично так ни разу и не…

– Нет, Владимир, не проси, – решительно сказал Гравий. – Даже Кощей такого не допускал.

– Он плохой парень, вот и…

– Не дело это – живым людям с мёртвыми якшаться. Не просто так миры разделены. Дружба дружбой, но этого – не проси. Поссоримся.

Гравий был настроен охренительно серьёзно. Я пожал плечами. Ладно, чё. Это, собственно, прихоть, не больше. Было бы что серьёзное, я бы дожал, конечно, даже ценой ссоры, а из-за фигни упираться не вижу смысла.

– Твоя воля, твоё право. Ладно тогда. Пойду я домой, что ли, к Новому году готовиться.

– Ты уж готовься как следует, Владимир. Не хочу, чтобы ты тут скоро появился, понимаешь, о чём я.

– Не боись, после смерти я сюда не попаду.

– Это как же?

– Ну, вот так. Есть у меня один хитрый фокус… Но я тебе ничего не расскажу, потому что ты мне дядюшку пожадничал. Вот.

Я встал с подлокотника, сделал было шаг к яйцу, но замер. Вгляделся, прищурившись, в растущую постройку, над которой корпели черти.

– Слушай, Гравий… А можешь мне кого-нибудь из этих стахановцев позвать?

Гравий щёлкнул пальцами, демонстрируя, что когда можно, так он для друзей – запросто, всё, что угодно. Передо мной образовался вездесущий Недотыкомка.

– Чего изволите, повелитель? – Чёрт распластался возле трона.

– Владимир с тобой говорить желает.

Недотыкомка тут же подскочил и заискиваще уставился мне в глаза.

– Чего желает охотник Владимир?

– Это что – Шамбор?

– Ась?

Я указал на строение.

– Шато де Шамбор?

– А, да, оно самое, так называлось. – Недотыкомка хихикнул.

– А что, во Франции всё совсем плохо?

– И-и-и-и, хуже некуда, – махнул лапой чёрт. – Тупые твари почти всех людишек сгубили. Душенек-то нет, душенек! И не объяснишь им, безмозглые, что поспокойней надо… А замок этот наши строили.

– Как так – ваши?

– А так. А кто ж ещё? Франция тогда ещё держалась, да все люди на войнах с тварями заняты были, вот дяденька Людовик наших и призвал. Ну и построили ему, не жалко, за месячишко управились. И плату забрали, конечно же, не без того.

– Душу?

– Наследника мужеского полу. – Недотыкомка весь аж затрясся от восторга. – Ох, и злился, ох, и плакал! А других не родилось, только девки две. А пусть знает, как с чертями крутить.

– Н-да. Проникаюсь к вам всё более серьёзным чувством, только вот положительным его назвать не могу. Сгинь с глаз.

Гравий махнул рукой, и Недотыкомка исчез.

– Что, плохой дворец? – спросил Гравий.

– Да не, хороший дворец, чё. Живи, радуйся. В тесноте да не в обиде. Ладно, всё, полетел, реально пора. Будь готов.

Гравий отсалютовал мне бутылкой, а я скрылся в яйце. Бутылку Гравию оставил, ему нужнее. Может, какому-нибудь особо ретивому чёрту в задницу забьёт для острастки.

* * *

Утро тридцать первого декабря застало меня в кабинете Тихоныча. Тихоныч был бледен и растерян, у него дрожали руки. А я был, напротив, собран и сконцентрирован.

– Так-с. Поступим следующим образом. Пятьдесят процентов всех моих средств – на борьбу охотников с тварями. Распоряжаться доверить… Кому доверить-то, Тихоныч?

– Н-не ведаю…

– Не ведает он… Надо ведать! Ну, пусть, Егору. Ежели Егор тоже погибнет, то – Алексею.

– Это которому Алексею? Это который?..

– Да, который у меня в оплоте сидит, на зарплате. А что? Деньги считать умеет, да и погибнет сильно вряд ли. Перебздит и сдриснет, если всё совсем плохо пойдёт. Ладно, дальше. Сорок процентов поделите между собой вы.

– Кто – вы?

– Вы, Тихоныч. Ты, тётка Наталья, Маруся и Данила с супругой. Их я как за одну единицу считаю. Марусе и Даниле с Груней, само собой, вольную. Десять процентов – Катерине Матвеевне, в знак моего глубочайшего… Ну, там, сформулируй как-нибудь красиво.

– Владимир Всеволодович, а может, лучше как-нибудь так, чтобы не погибать, а?

– Думаешь?

– Ну конечно!

– Вот это ты мне мысль подсказал, даже в голову не приходило. Не боись, Тихоныч, меня просто так не возьмёшь. Но на всякий случай такую бумаженцию надо иметь каждому. Дядюшка вот озаботился – и как всё хорошо сложилось. Не у него, правда. Но так, в целом. Короче, пиши! Усадьбу завещаю Захару и Марфе, но только в том случае, если они друг на друге поженятся, нехрена мне тут блуд творить. Также им завещаю всю скотину и конкретно кобылу по кличке Тварь. Кормить её хорошо, ухаживать душевно. А то убьёт.

Тихоныч всхлипнул.

– Отставить мокрое, Тихоныч! Ты на работе. Дальше, чего там у меня ещё есть…

– Пай в предприятии Ползунова…

– Пай в предприятии Ползунова! Н-да. Давай Прохору. Он уж давненько на покой просится, вот, будет ему пенсия. Всё вроде?

– Вроде бы всё…

– Ну, слава богу. Ставь печать, давай, я подпишу, и айда праздничное настроение раскачивать.

Тихоныч уронил лицо в ладони и разрыдался.

– Ну, блин, раскачал так раскачал, прям не хуже грузовика с кока-колой…

Но Тихоныч был прав. Новогоднее настроение откровенно не удавалось.

Не удавалось никому. Все ходили по дому вялые и грустные. На мои искромётные шутки реагировали плохо, без искренности. Даже Кощей приуныл. Он сидел в своей комнате и не выходил к приёмам пищи.

– Ты чего тут? – ввалился я к нему.

Кощей сидел на заправленной койке и смотрел в окно.

– Ничего, – тихо ответил он.

– Ну вот и нечего. Выйди к людям, что ли.

– Зачем?

– Ну, стишок прочитай, на гармошке сыграй. Пользу какую-нибудь принеси, в общем.

– Могу дров наколоть…

– Дров и Терминатор наколоть может, тоже мне, нашёл, чем хвастаться. Эх, ладно, что с тебя взять. К сеансу связи-то готов?

– Готов, – приободрился Кощей. – Одного боюсь – что голос ему мой не понравится. Я ведь когда с ним говорил, не человеком был. Заподозрит чего…

– Ну скажешь, что всю ночь на морозе песни орал и холодной водкой запивал. Осип немного.

– Всё бы тебе шутки шутить.

– А хренли ещё делать, Славомыс? Да, голос у тебя поменялся. Да, нас могут на этом подловить. Но программ для изменения голоса у нас нет, сорян. Нет даже паршивого вентилятора. Технически, Ползунов может собрать, но на то время надо, а времени у нас нет… Хм.

– Что? – посмотрел на меня Кощей.

– Одевайся, пошли.

– Одет я…

– Ну, значит, пошли так.

Мы перенеслись в дом к Ползунову. Я решил не церемониться. Чуть ли не конец света на носу, можно забить на практически все правила приличия.

В доме было празднично. Висели разноцветные гирлянды, пахло пряниками и кофием, а также хвоей. Внизу, в гостиной, стояла шикарнейшая наряженная ёлка. Виновница торжества, Александра, обнаружилась тут же – сидела в кресле с бокалом вина и грустила.

– С наступающим, – сказал я.

Девушка устало подняла бокал.

– А…

– В мастерской.

– Ага. Ну, я ему втык дам, обещаю. Не дело это – в праздник даму одну бросать. Тем более такую красавицу. Скажи, Кощей?

– И то верно, – подтвердил Кощей. – Будь у меня такая невеста – глаз бы не спустил.

– Ах, ну что вы, право, – покраснела Александра, впрочем, было видно, что ей приятно. – Какие глу… Постойте, что? Кощей⁈

Но мы уже перенеслись дальше. В мастерскую.

– Знаю, – буркнул Ползунов, едва я успел рот открыть. – Сашенька печалится. Ну а что я могу поделать? Думал, заскочу на минутку, а тут… Одно, другое.

– Тысяча тебе извинений, Иван Иванович, но я ещё и третье притаранил! Можешь нам быстро на коленке какое-нибудь устройство смастырить, чтобы в него ртом говоришь, а на выходе такой голос, что обосраться можно.

Ползунов моргнул.

– Что сделать?..

– Обосраться.

– Голос должен быть похож на трубы судного дня, – подсказал Кощей.

– Вот да. Сможешь? Очень надо!

– Смогу. Но это же, право… Детский лепет какой-то.

– Ну пожа-а-алуйста!

– Ну хорошо, ежели настаиваете… – Ползунов вышел в основное помещение и крикнул: – Андрей Михайлович! Подойди-ка ко мне.

В этом расторопном мастеровом уже никто бы не сумел признать сволочного сына графа Дорофеева, который любил пользовать беззащитных девушек и гавкать на всех, кто чином пониже. Чудесная метаморфоза коснулась всего, даже лексики.

– Чего, Иван Иваныч? – выпалил он. – Мы там паука собираем!

– Трубу смастерить нужно, – вздохнул Ползунов. – Вот смотри, чертёж тебе. – Он прямо стоя накидал карандашом на стене три проекции устройства. – Час на всё про всё. Управишься?

– Да как два пальца!

– Выполняй.

Дорофеев унёсся. А я обнял Ползунова.

– Ты чего это? – растерялся тот.

– Горжусь тобой, Иван Иваныч. Делегировать задачи научился.

– Да это ж ерунда, право слово! Ну неужто я бы стал сам…

– Один маленький шаг для инженера Ползунова – и огромный прыжок вперёд для человечества в лице госпожи Урюпиной. Всё, беги уже к своей ненаглядной, а то давай я тебя Знаком перенесу.

– Да погоди! Пойдём, чего покажу.

– Мы же сможем после этого остаться друзьями?

– Что?

– Что?

Ползунов показал мне комнату, заполненную собранными Разрушителями.

– О-о-о-о… – протянул я в восхищении. – Вот это… Вот это, Иван Иванович – да. Это очень вовремя и прям хорошо.

– Ну, я же слышал, что завтра самая страшная битва. Вот уже две ночи мои молодцы не спят. И нынче не будут.

– Перестань.

– Что значит?..

– То и значит. Не издевайся над людьми. Отпусти пораньше, выдай им тринадцатую зарплату. Они, может, завтра все погибнут.

– Так что же может быть лучше, чем погибнуть, занимаясь таким важным делом?

– Ну, есть варианты… Короче, дай людям отдохнуть. Битва будет не их, а наша, охотничья.

– Наша задача – обеспечить…

– Если вы на одного паука больше сделаете – это нам сильно погоду не переменит, поверь. Основная ставка вообще не на технику. Серьёзно говорю, Иван Иваныч: и сам отдохни, и людям не мешай. Прорвёмся. Юлиан где?

– Домой ушёл, к семейству. Ещё час назад, предатель…

– Вот, смотри, что умный человек делает – и повторяй за ним. Глядишь, у тебя тоже будет крепкая любящая семья. Всё, вон отсюда. Во-о-он!

Ползунов, отдав последние распоряжения, удалился. Работники, которым выдали премию и сообщили о сокращённом рабочем дне, очень обрадовались и заработали в два раза интенсивнее. Уже через полчаса Дорофеев-младший подбежал к нам с Кощеем и протянул трубу.

– Однако, – оценил я. – Это ж прям как у слона… индийского.

– Так по чертежу же…

– Ладно, спасибо. Сейчас испытаем. Исполняй, Славомыс.

Славомыс с большим сомнением поднёс ко рту один конец трубы. Посмотрел на меня. Я показал большой палец. Вздохнув, Славомыс заговорил. И, блин, от голоса реально затряслись стены.

– ТРЕПЕЩИТЕ, СМЕРТНЫЕ!!!

Смертные остановили работы и в ужасе уставились на безобидного с виду Славомыса.

– Ну как? – спросил я.

– Ну… так, – ответил Славомыс. – Ничего лучше у нас всё равно нет.

– Внушительно, – одобрил Дорофеев. Он с интересом разглядывал древнеславянский наряд Славомыса. – К костюмированному балу готовитесь, господин?.. – замолчал в ожидании, что Кощей представится.

– К балу, к балу, – подтвердил я. – Господин будет на нём королём косплейщиков. А ты, Андрюша, топай домой. Тоже, небось, под ёлкой уже дожидаются.

Дорофеев покачал головой.

– Мне некуда спешить. Я не петербуржец, живу один в съёмных комнатах.

– Неужто личную жизнь до сих пор не устроил?

– Да когда бы я успел? С утра до ночи в мастерской торчу.

– Эк Ползунов с тобой сурово. Хочешь, поговорю с ним? Как по мне, так право на отдых ты вполне заслужил.

Дорофеев улыбнулся.

– Иван Иваныч меня не задерживает. Наоборот, всегда говорит: будет, мол, Андрей Михайлович, иди уже, займись собой. Твоё дело молодое, хватит между станков бегать да над чертежами корпеть. Наглядишься ещё.

– А ты что же? Не идёшь?

– Не-а. Мне, сказать по правде, здесь время проводить интереснее, чем с барышнями. Нагулялся по молодости, хватит с меня. Ту единственную, что судьбой назначена, не пропущу. А попусту время тратить… – Дорофеев махнул рукой.

– Да как же ты не пропустишь единственную, если безвылазно в мастерской сидишь? Думаешь, она сама сюда придёт? Много ты тут барышень наблюдаешь?

Дорофеев обвёл взглядом цех и рабочих у станков – сплошь мужиков, естественно. Задумался. Это соображение ему, видимо, на ум не приходило.

– Вот что, дружище. Давай-ка я тебя домой перемещу.

– Зачем? Я и сам дойду. Квартира тут, неподалеку.

– Да я не про тот дом. Я про папашино имение. То, что по соседству с моим. Ты там сколько уже не был-то?

– Давно, – признал Дорофеев. – Почитай, с того самого времени, как… – он замолчал. Отвёл глаза.

– Что было, то прошло. – Я хлопнул его по плечу. – Ты теперь – совсем другой человек. А значит, жить надо по-новому и в будущее смотреть с оптимизмом! Держись, короче, сейчас перенесёмся.

Я положил одну руку на плечо Дорофеева, другую – на плечо Кощея. Не бросать же его в мастерской. Через секунду мы стояли у ворот дорофеевской усадьбы.

Глава 18

– Боязно, – прошептал Дорофеев, прислушиваясь к тому, как скрипят по снегу чьи-то валенки – нам спешили открыть ворота.

– Не ссы, – ободрил я. – Если что – вали на меня.

– Что валить?

– Да всё вали, мне не привыкать. Можешь сказать, что и Мёртвое море – тоже я.

Ворота открылись. Слуга, стоящий за ними, для начала поклонился мне.

– Доброго вечера, ваше сиятельство! Давненько вы нас… – и вдруг слуга заметил Андрея. Охнул. – Андрей Михайлович! Вы ли?..

– Я, Порфирьич. Я. Не сомневайся.

Слуга всплеснул руками.

– Ох, радости-то сейчас будет! Ох, будет радости! Их сиятельство, глядишь, на радостях поправятся!

– Поправятся? – переспросил я. – А что случилось?

– Хворые они, – слуга погрустнел. – Который день с постели не встают. Горячка у них, кашель мучает. То и дело кровь горлом идёт. Уж и от кушаний отказываются, только отвары пьют понемногу.

– Отец мне ничего не писал, – Андрей нахмурился, ускорил шаг. К дому почти подбежал.

– Не хотели их сиятельство вас беспокоить, – слуга семенил за ним. – Надеялись, что лучше станет. А нынче надежду уж потеряли, решили, что не подняться им. Письмо вам диктуют, управляющий при них сейчас. Чтобы, ежели попрощаться не успеете, так приезжали бы хоть на похороны.

– На похороны⁈ Да вы тут совсем охренели? – возмутился я. – А мне сказать – не судьба?

Ответа, впрочем, уже не услышал. Мы с Дорофеевым вбежали в дом.

Хоромы были примерно того же масштаба, что мои в Давыдово. Где тут спальня Дорофеева-старшего я понятия не имел, принимал он меня в других помещениях. А Андрей в этом доме вырос и сразу рванул в нужном направлении.

– Папенька! – он бросился к лежащему в постели Дорофееву-старшему.

Я не видел Михаила Григорьевича около двух недель. Посмотрев на него, рот открыл. Крепкий, солидный дядька за это время превратился в форменного доходягу. Нездоровая какая-то ерунда. При обычных болезнях такого не бывает.

– Андрюша… – исхудавшее лицо Дорофеева осветила слабая улыбка. – Вот уж не чаял дождаться. А я как раз письмо тебе…

Андрей зарыдал. Порывисто обнял отца, что-то забормотал.

– Спокойно, граждане, – попросил я. – Андрей, отойди.

– Нет! – проревел Дорофеев-младший.

– Да отвали, сказал! Полгода папашу не видел, ещё пять минут точно подождёшь.

Я взял Андрея за шиворот, оторвал от отца и отодвинул в сторону.

Простые Целительные Знаки у меня все были прокачаны до высшего уровня. Только Удержанием духа и Воскрешением не заморачивался, но здесь, слава тебе господи, до такого пока и не дошло. Лечить обычные человеческие болезни мне доводилось не часто. Прямо скажем, почти не доводилось – в моей медицинской практике преобладали ранения, не совместимые с жизнью. Как действовать, доподлинно я не знал, поэтому кастанул на Дорофеева последовательно Противоядие, Заживление и лакирнул Восстановлением сил.

Лицо Дорофеева порозовело. Глаза блеснули. Он оперся исхудавшими руками о подушки и попробовал подняться. Андрей снова бросился к нему.

На этот раз я не возражал. Проворчал:

– Ну вот, собственно, и всё. Какого хрена было столько мучиться? Раньше позвать не могли?

Дорофеев-старший смущенно забормотал что-то о врачах из Смоленска и местных целителях, которые что только ни делали для поправки его здоровья. Я вздохнул и махнул рукой.

– Ладно… Так, граждане. Для окончательного разрешения ситуации мне тут надо небольшой обряд провести. Слабонервных прошу выйти.

Слабонервных не нашлось, все остались в комнате. Все – это два Дорофеевых, управляющий, который перед нашим приходом писал письмо, и мы с Кощеем.

– Ну, как хотите. Моё дело – предупредить.

Я запалил Манок. Ностальгически припомнил первую свою кикимору. Которая, кстати, по иронии судьбы навела меня на присутствующего здесь Дорофеева-младшего. Вот ведь как иногда жизнь интересно поворачивается… На ту кикимору мы охотились втроём: я, Егор и Захар. Да сколько за ней бегали ещё!

Тварь, которая пыталась извести Дорофеева-старшего, на мой прокачанный до высшего уровня Манок выползла сразу. Минуты не прошло с момента, как запалил. Я заметил в углу, у печи, чуть заметное шевеление и даже амулетом, позволяющим увидеть кикимору, пользоваться не стал. Просто шарахнул в том направлении Мечом.

Тварь мгновенно стала видимой. Меч развалил её надвое – голова с плечами и всё остальное. Пол заливала зелёная кровь. За моей спиной кто-то взвизгнул, но оборачиваться я не стал. Подошёл к твари.

– Ну вы совсем уже страх потеряли? В своём уме, вообще – на моего соседа рыпаться? Ты знаешь, кто я такой?

– Ненавиж-жу! – прошелестела кикимора. – Ты умрёш-шь!

– Слышал, ага. Вот, ей-богу – надоели до смерти… Ладно, недолго вам осталось.

Я даже бить не стал. Проткнул башку кикиморы аккуратно, чтобы ещё больше не напачкать пол зеленью. Клинок вошёл между глаз без усилий с моей стороны, будто сам по себе. Легонько, едва ощутимо тюкнуло в грудь двумя родиями.

– Вот теперь совсем всё, – оборачиваясь к Дорофеевым и компании, сказал я. – Прошу прощения, что намусорил, но вытаскивать эту тварь на улицу – потеря времени. А мне отдыхать пора, завтра в бой.

Ответом было молчание. Дорофеевы во все глаза смотрели на убитую кикимору. Справа что-то тюкнуло об пол. Я обернулся. Оказалось, что хряпнулся в обморок управляющий.

– Вот просил же слабонервных выйти! Кощей, подними его, и сваливаем. Ко мне там Разумовский должен был заскочить, уже заждался, поди.

* * *

Отмахаться от Дорофеевых, которые принялись в один голос меня благодарить и упрашивать остаться на ужин, удалось с трудом. Я пообещал, что непременно загляну на днях или раньше – надо же будет Андрея переправить обратно в Петербург. «Если ему, конечно, будет, куда возвращаться», – прибавил мысленно, но тут же упаднические настроения в себе подавил.

Мы с Кощеем перенеслись в Давыдово. В гостиной меня действительно дожидался Разумовский.

Кощей утопал в выделенную ему комнату, я плюхнулся в кресло.

– Ну что? Как у нас?

– Государыня со двором эвакуированы, – доложил Разумовский. – Перемещены в Меншиковский дворец. Хоть государыня его и не любят, но мужественно согласились претерпеть неудобства.

– Передай государыне, что я восхищен её самоотверженностью.

– Непременно. За здоровье государыни. – Разумовский поднял кубок с вином. Мы выпили. – Знаешь, – Разумовский поставил кубок на стол, – твоя речь имела большой успех.

– Моя речь?

– Ну, как же! Помнишь, на маскараде ты в довольно резких выражениях высказал обществу, как им следует себя вести в текущих обстоятельствах?

– Ну, теперь вспомнил. Если прислушались – молодцы, чё.

Разумовский покивал.

– Многие, мне кажется, впервые в жизни задумались о том, что за пределами столицы вообще есть жизнь.

– А. Ну, это нормально. Во все времена было… В целом – как оно?

– Да, полагаю, так же, как у тебя. Не понять, от чего больше поджилки трясутся – от страха или от нетерпения. – Разумовский улыбнулся, но глаза остались серьёзными. – Сейчас ведь на кон поставлено действительно всё. Завтра мы либо победим, либо… – он вопросительно замолчал.

Я кивнул:

– Верно, Никита. Так и есть. На кон поставлено всё. Один небольшой нюанс: «либо» меня не устроит. Не для того я тут столько сил положил, чтобы в итоге слиться. Поэтому надо побеждать. Без вариантов.

И в ту же секунду ударили напольные часы. Стояли они тут, если верить рассказам Тихоныча, с того дня, как построили дом. Звук гулко, торжественно раскатился по гостиной.

– Полночь, – обронил Разумовский, дождавшись, пока часы ударят в двенадцатый раз. – Не успел я в Петербург вернуться, ну да ладно… С Новым годом, Владимир!

Он поднял кубок. Я кивнул.

– Там, где я рос, говорили: как Новый год встретишь, так его и проведёшь. А мы с тобой сейчас – в доме, который я своими руками избавил от долгов и нечисти. Доме, где меня любят, где всегда рады мне и моим гостям. Где сами стены охраняют. И сидим мы тут с тобой, два боевых товарища, и пьём за грядущую победу… С Новым годом, Никита!

Мы сдвинули кубки.

* * *

Разумовский вскоре отчалил. Ему ещё предстояло работать, работать и работать, как завещал великий… Эм… Не знаю. Кто-то великий, наверное, завещал.

Сразу после этого мы с Кощеем отправились в яйцо нести бессменную вахту. Взяли перины, подушки, а также «вкусняши от Наташи», как я за глаза назвал разнообразные бутербродики, со вкусом запечённые тёткой Натальей.

– Вообще, название – топ, – заметил я, лёжа на перине в бледном свете голограммы. – Я бы, может, даже франшизу такую раскрутил. Только вот две беды: во-первых, тётки Натальи мне самому мало, никому не отдам, а во-вторых, даже если отдам, она масштабов не потянет. И обучать – бесполезно. Это ж талант, это богом даётся. Маруся, вон, вроде при тётке Наталье крутится постоянно, и учила та её, а толку? Не, ну Маруся неплохо готовит, конечно, но не сравнится же. Вот эти, с рыбкой попробуй – обалдеть, лимончик ещё так в тему.

Кощей послушно взял указанный бутербродик, задумчиво разжевал.

– По пище я тоже соскучился, – заметил он. – По многому соскучился. Хорошо это – живым быть.

– Мне тоже очень нравится. А во сколько этот твой звонить-то будет, хоть примерно?

– Не знаю, не было времени в загробном мире.

– В загробном мире как в Советском Союзе: ничего нет, но, если надо, достать можно всё… – Тут я вспомнил чертей, строящих Гравию замок. – Ладно, ждём. Если засну – пни.

– Что сделать?

– Ну, разбуди как-нибудь, блин! Ох, Кощей… Вот вроде бы ты и живой, а всё одно – какой-то… Такой. Непонятливый.

Кощей, который пока не ложился, а сидел на стуле перед пультом управления, долго-долго на меня смотрел, потом спросил:

– И не побоишься уснуть?

– Если б я боялся спать – уже бы помер, наверное.

– Тут же я.

– И что?

– А ну как я тебя прирежу?

– Не беспокойтесь, Киса, не прирежете. Я в Доспехах спать буду. Вас только шарахнет так, что со стенок соскребать придётся.

– Почему «Киса»?

– Потому что гигант мысли и отец русской демократии. Это сложная отсылка, не только лишь все могут её понять. Расскажи мне лучше, что делать будешь, когда главгада завалим?

Кощей потратил секунд двадцать, пытаясь осмыслить выражение «главгада завалим». Осмыслил. Всё-таки общение со мной мозги развивает. У тех, у кого они изначально есть, конечно.

– Не знаю, – пробормотал Кощей. – Наверное… Наверное, служить пойду.

– Куда?

– В солдаты. Выслужусь. Командование доверят! – Кощей оживал на глазах. Расправил плечи, сжал кулаки. Взгляд устремился куда-то в дальние дали. – Весь мир завоюю!

– Ну, такое, – зевнул я. – Если охотники тебе предварительно этот мир от тварей очистят – завоюешь, да. Можно даже без армии, чего сапоги топтать. А вот хренли ты с этим миром дальше делать будешь?

Тут Кощей приуныл, вспомнив, в каком бедственном положении находится мир. Потом он, наверное, подумал о перевороте в России, но покосился на меня и решил эту тему не поднимать. Оглядел внутренности яйца.

– Тогда я полечу в другие миры.

– Эм… Это какие?

– Какие-нибудь. Где люди живут. Или не люди – всё равно.

– Зачем? Сеять разумное, доброе, вечное?

– Покорять их.

– Н-дя. Чего только люди не придумают, лишь бы не заниматься онанизмом…

– Чего?

– Да ничего. Полетишь-то на чём? На велосипеде? Или дельтаплан склеишь?

– Так на яйце же! Только не на этом – это не может. А на том, втором!

– И кто тебе его даст?

– Эм…

– Угу. Вот прям взяли все и разбежались тебе такое могучее оружие отдавать в личное пользование. Ничего смешнее придумать не мог? Ох, Кощей, фантазёр же ты…

Кощей помолчал. Я подумал, что он смертельно обиделся и решил, воспользовавшись этим, и вправду покемарить. Накинул Доспехи, закрыл глаза. Но когда сознание уже начало растворяться в блаженном беспамятстве, подлый Кощей всё сломал, сказав:

– Ты вот надо мною смеёшься, а того не понимаешь, что выбора у меня нет.

– М? – открыл я глаза.

– Не умею я ничего, кроме войны. И не хочу. Война и власть – вот от чего у меня кровь горячится. Каждый должен то делать, к чему у него сердце расположено, так я тебе скажу, Владимир. И ты сам это знаешь. Потому что все твои друзья тебе удивляются, а ты – всё равно своим путём идёшь. Тысячи лет битва с тварями длилась, а ты в один год всё почти покончил. Мы такие, какие есть. И так и должно быть. Не по нраву я тебе – лучше убей сразу. Потому как не изменюсь.

– Сразу не убью. Ты мне ещё нужен.

– Ну, пеняй тогда на себя потом! – сверкнул глазами Кощей. – Я-то тебя не пощажу. Всё припомню. И как царства меня лишил, и как голову отъял.

– Принято, – кивнул я. – Кто кого щадить будет, это мы посмотрим. А сейчас – всё, давай, бди тут. Мне отдыхать надо. Вдруг чего случится, а я уставший. Непорядок…

И только-только начал я опять погружаться в сладостное беспамятство, только расслабился и почувствовал умиротворение самого высшего разряда, как пол подо мной завибрировал так, будто яйцо самовольно вознамерилось куда-то переноситься.

Я открыл глаза и рывком сел. Поймал дикий взгляд Кощея.

– Началось? – спросил одними губами.

Тот кивнул. Я кивнул ему в ответ.

Голограмма зловеще мигала алым цветом. Чего-то хотела, а чего конкретно – не признавалась. Кощей схватил с пола трубу и откашлялся. Я подошёл к пульту и мечом ткнул в голограмму.

Мерцание тут же успокоилось, вместо него голограмма загорелась ровным желтоватым светом.

– Здрав будь, Кощей Бессмертный, – пророкотал голос, доносившийся со всех сторон одновременно. – В этот раз принёс ли ты вести, которые доставят мне радости?

Голос был нечеловеческим. Так могла бы говорить, например, гора. Или могила. Или окаменевший скелет бронтозавра. Мороз по коже от этого голоса. Прям неиллюзорно захотелось упасть на колени и разрыдаться. Но я, как человек волевой, просто с интересом отметил в себе такой порыв и нежно его придушил. Ибо нехрен.

Кощей глубоко вдохнул и заговорил в трубу:

– Здрав будь, владыка. Порадую тебя на сей раз. Одолели мы людей.

Тишина продлилась секунд десять. Я уж было подумал, что случился разрыв связи и придётся перезванивать, но тут голос зазвучал вновь: