Текст книги ""-62". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

Соавторы: Ринат Мусин,Андрей Федин,Нариман Ибрагим,Яков Барр,Елизавета Огнелис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 170 (всего у книги 346 страниц)

Я в ту же секунду оказался рядом с Николкой. Перевернул его на живот, выкрутил руки – чтобы больше ни до каких амулетов не дотянулся. Содрал с шеи Николки модный, завязанный пышным бантом галстук, стянул руки за спиной. Подумал, не затолкать ли в пасть дохлую ворону, но вопить Николка, кажется, не собирался.

Я обыскал его карманы. Извлёк амулет Перемещения. Пустой. Молнию Николка разрядил при мне. Невидимость – тоже разряженный. Из-за голенища сапога я вытащил нож, на удивление приличный. И всё. Больше ни амулетов, ни оружия.

– Ты кто? – простонал прижатый моим коленом Николка.

– Возмездие. За Ползунова. И попробуй только крякнуть, что не знаешь, кто это.

Я приставил лезвие ножа к горлу Николки. Тот затрясся. Увидел, должно быть, помимо ножа ещё и перчатку.

– Не губи, охотник! Я не хотел его бить! Меня заставили!

– Кто заставил?

– Тот, в слепых очках! Я у него-то и трость-то брать не хотел. Бес попутал.

– То есть, ты с бесами дружбу водишь? А ещё с кем? Колдуны, ведьмы, вурдалаки?

– Да нет же! Выслушайте меня, господин охотник, умоляю!

– Говори. Только врать не вздумай, глотку перережу.

Глава 10

– Не буду врать, клянусь! Чистую правду расскажу. Я не виноват… Ну, то есть, виноват, но не в том. Не надо было трость тащить. И ведь правило же у меня – не больше одной за раз! Получил добычу – всё, хватит судьбу испытывать. А я одну увёл уже, домой собирался. Почти весь сад прошёл, и вдруг вижу – стоит у лавки. Набалдашник из слоновой кости, сама перламутром отделана – ну, загляденье! За этакую выручить можно – ого-го! Месяц, а то и два не работать. А господин, чья трость, наклонились низко, на коленях у них книжка, и они в той книжке через лупу чего-то разглядывают. До того увлеченно, что кажется, им хоть по голове стучи – не заметят. И людей рядом нету как раз. Скамейка дальняя, на отшибе…

– В общем, лёгкая добыча.

– Ну! Так в руки и просится. Я и подошёл. И только за тростью потянулся – господин меня за руку как хвать! До того цепко – не вырвешься. Да как зашипит! Что, говорит, подонок, имущество моё украсть хотел? Вот я тебя сейчас в участок сведу! А мне в участок попадать ну никак нельзя. Я же беглый. Если сызнова поймают, навеки будет каторга. А вырваться не могу, этот в меня вцепился, как чёрт! Даром, что на вид приличный. Я смотрю, говорит, ты уже с добычей? И на трость глядит, которую я перед тем раздобыл. Присмотрелся к ней, да как расхохочется. Доктор Алоизий Бон, говорит, ишь ты! Это будет весьма забавно. Вот что, парень. Предлагаю сделку. Ты не хочешь на каторгу, а мне нужна одна небольшая услуга. Отдай мне эту трость. Я аж ушам не поверил. Говорю, да берите на здоровье, мне она задаром не нужна! А он как расхохочется. Нет, говорит, ты не понял. Я сейчас заберу эту трость, а через какое-то время, когда понадобишься, тебя разыщу. И тут уж прикажу сделать то, что мне надо, а ты моё приказание выполнишь. Либо так, либо сей же миг зову городового. Ну я, конечно, согласился. Думаю – чего он там такого затребовать может? Ещё одну трость спереть? Замужней дамочке любовное письмо передать? Так это я запросто. И потом, пусть сперва меня разыщет. Не дурак же я, снова в Летнем саду работать. На том и расстались.

– Угу. А ты, конечно же, не дурак ни разу, и в Летний сад больше не ходил.

Николка угрюмо вздохнул.

– Пробовал в других местах, отовсюду погнали.

– Ну, ещё бы. Воров вокруг полно, поляна давно поделена. А господина того, небось, ты с тех пор ни разу не видел. Вот и расслабил булки.

– Откуда вы знаете?

– Давно на свете живу. Дальше?

– Дальше… Вот, ей-богу – я не понял даже, откуда он взялся. Только что не было, и вдруг стоит передо мной. Я аж глаза протёр. А он говорит – ну вот и встретились. Пора должок возвращать, – и трость мне протягивает. Ту, что ему отдал. Я беру – а это уже не просто трость. Кистень из неё сработали! Мне аж рожу перекосило, понял, что встрял. А он лыбится. Соображаешь, говорит. Пошли со мной. И привёл меня к мастерской господина инженера. Велел подстеречь его и убить, трость рядом стелом бросить. Сказал, что риску нет никакого, ходит этот господин всегда поздно, когда на улице нет никого. В одиночку ходит. Подкараулить, сзади огреть – и всех делов. А коли не соглашусь…

– В участок отведёт.

– Угу.

– И что же пошло не так? Ползунов оказался не таким безобидным, как ты думал?

– Так ведь и я не душегуб! Ворую сызмальства, судьба моя такая, а в мокрые дела отродясь не совался. Да инженер тоже – вроде образованный, а силы немалой. И держаться привык востро, шаги мои услышал. Не сумел я к нему незаметно подойти, он обернулся. Да как бросится! Кабы не кистень, не сладил бы я с ним. А тут ещё откуда ни возьмись барышня несётся, за ней слуга… В общем, я трость бросил, как велено, а сам дёру. Мне тот, в очках слепых, штуку эту дал. Чтобы удрать споро, ежели чего не так.

– И куда ты удрал?

– Да есть одно местечко…

– Ясно. А сегодня, значит, опять воровать пошёл?

– А что мне ещё делать? Жить-то надо.

– Всем надо. Только не все воруют. А «в очках слепых» – это что значит? Как этот ублюдок выглядел?

– Ну, чёрные очки у него, как слепые носят. Только он не слепой, зрячий не хуже меня. А очки, верно, нацепил, чтобы не признали. У него и шляпа на самый нос надвинута, чтобы личность не разглядеть.

– То есть, опознать его ты не сможешь?

– Чего говорите?

– Я спрашиваю, если снова с ним встретишься, сможешь узнать?

Николка задумался.

– По голосу ежели только…

– Ну, хоть так. Ладно, понял. Скажу в участке, чтобы сильно далеко тебя в каторгу не загоняли. Вдруг понадобишься. Вставай, чего разлёгся?

Я убрал колено, дёрнул Николку за шиворот.

– А что это вы такое делаете, господин хороший? – раздался вдруг позади протяжный голос. – Пошто это вы приличному человеку руки связали?

Я резко обернулся. Дорогу преградили трое.

Лохмотья, грязь, гнилые зубы, поигрывают ножами и кистенями. В тёмной подворотне и публика соответствующая.

– Спасите, братцы! – ринулся к ним Николка. – Век не забуду!

Я вырубил его ударом кулака. Выхватил из ножен меч. Тот засветился. Троица застыла.

– Охотник! – взвизгнул самый сообразительный. – С мечом светячим! Шухер!

Троица бросилась врассыпную.

Я швырнул Ударом на землю того, что выглядел серьёзнее остальных. Поднял за шиворот, прижал к стене.

– Как звать?

Бандит зашипел.

– Не слышу! – я поднёс к его роже кинжал.

– Стенька Рябой. Это наша улица!

– Не, Стенька, наврали тебе. Улицы – общественное достояние. Зачем вы здесь? Николку пасли?

Стенька угрюмо молчал. Я приставил кинжал к его шее, надавил. Закапала кровь.

– Да!

– Зачем пасли? Чтобы убить?

– Чего спрашиваешь, коли сам знаешь?

– Кто приказал его убить?

– Министр.

– Интересно девки пляшут. Что за министр? Из какого министерства?

– Ни из какого. Прозвание это. Хотя, может, правда министр, чёрт поймёт. Мне не докладывается. Прежде не он приходил, другой. Охотник. Тоже рожу прятал.

– И почему ты решил, что он охотник?

– Руки всегда в перчатках были, даже летом.

Н-да. С конспирацией Мефодий особо не морочился – в отличие от старшего товарища. Который, оставшись без связного в уголовного мире, вынужден теперь решать проблемы самостоятельно.

– Как найти Министра, знаешь?

– Нет. Ничего про него не знаю. Только то, что денег куры не клюют.

– И часто вы по наводкам от Министра работали?

– Редко. Вот, как сейчас – подчистить чего.

– Интересное название для убийства товарища.

– Тамбовский волк Кривоногу товарищ. – Стенька сплюнул. – Дурной вор. Неудачливый.

Да уж. Удачливый вряд ли по чистой случайности подрезал бы трость у такого, как Министр.

– Аванс, как я понимаю, тебе уже заплатили. А когда Министр отдаст остальное?

– Завтра человек от него будет.

– Человек один и тот же приходит?

– Не. Пацаны уличные прибегают, свёртки притаскивают. Каждый раз одно и то же: дяденька копейку дал, велел передать… Да убери уже, – Стенька дёрнул головой, уходя от кинжала. – Нешто думаешь, мне не любопытно было, кто он такой? Пытался проследить, чуть без головы не остался.

– Угу. А кто я такой, знаешь?

– Откуда же мне знать…

– Врёшь. Вы от меня не просто так бежать кинулись. Меч узнали – а значит, слышали про то, что охотник со светящимся мечом вия завалил.

Стенька отвёл глаза.

– Значит, так. Всё, что вы слышали – правда. Вия убил я. Рассказать, что могу сделать с тобой и твоей шайкой, или сам сообразишь?

– Да не пугай, пуганый. Чего тебе нужно? Министр?

– В идеале – да.

– На что он тебе?

– На то, что эта мразь с тварями повязана. Николку он послал Ползунова убить, а Ползунов сейчас занят тем, что оружие мастерит. Для нас, охотников. Против тварей. Смекаешь?

Стенька покачал головой:

– И-ишь… А душегубами – нас зовут!

– Вы тоже хороши, не отмазывайся. И до вашего брата у меня тоже руки дойдут рано или поздно. Но сейчас мне нужна наводка на Министра. Как только он прорежется, дай знать. Иди к Ползунову, при нём теперь постоянно мои охотники дежурить будут. Скажи, что есть новости для Владимира. Мне сообщат, и я тебя найду.

– Так вот запросто найдёшь? – Стенька ухмыльнулся.

– Сомневаешься?

Стенька присмотрелся ко мне, и ухмылка потухла.

– Ну да, уж ты-то найдёшь…

– Инструктаж понял?

– Понял.

– Пошёл. Жду вестей.

Дождавшись, пока поганец исчезнет с глаз, я вздохнул и прислонился спиной к стене, прикрыл глаза. Блин, а ведь я ж ещё даже не завтракал. То-то, чую, настроение вообще ни к чёрту, того гляди – на людей кидаться начну.

– Так, теперь с тобой, – посмотрел я на притихшего Николку. – Тебе нужно умереть.

– Не губи! – взвыл тот.

– Не сгублю, не ссы. С такими тварями, как ты, я терплю до второго залёта. На перевоспитание больше не беру – надоели. Так что действовать мы будем так. Помещу тебя в сухое и относительно комфортное место, там ты и будешь сидеть, никому не мешая. Осознал?

– Надолго?

– На сколько нужно. Когда надо будет, я тебя вытащу, и мы с тобой пойдём в управу.

– Зачем в управу⁈

– Чистуху писать. Что крал трости, что напал на Ползунова. Съездишь на каторгу, проветришь голову. Поработаешь руками – говорят, полезно.

– Не хочу я!

– Да кто б тебя спрашивал, чего ты там хочешь, чего не хочешь…

Схватив Николку за плечо, я переместился с ним во двор. Там немедленно увидел Данилу и препоручил ему пассажира с подробными инструкциями. Данила – золотой человек! – никаких лишних вопросов никогда не задавал, и при том схватывал с полуслова.

Николку увели. Я проследил за ним усталым взглядом. Ладно, война войной, а обед по… Бли-и-ин! У меня ж дома Гравий!

Не теряя времени, я переместился к себе в башенку и выскочил из кабины. Переоделся и спустился вниз по лестнице.

– Опять пропали, ничего не сказавши, – весело приветствовала меня Маруся. – А гость ваш уже и позавтракать успели, и за обедом сидят.

– Вот это он молодец, очень мудрый человек. Я к нему, пожалуй, присоединюсь.

Я упал за стол напротив Гравия. Тот сперва посмотрел на меня недовольно, но потом взгляд изменился.

– Ты чего такой взмыленный? Случилось что?

– Ой, не спрашивай. Чего там только не случилось. В этом Питере, блин… О камень на улице запнёшься – заговор на правительственном уровне раскроешь.

– В Санкт-Петербурге? Ты там был?

– Угу. На дорогого друга напала ночью какая-то сволочь.

– О как. И что же, Сибирь теперь – всё?

– Чего это – «всё»? Сейчас подкрепимся, и айда. Питер Питером, а Сибирь Сибирью. В Питере один фиг всё пока подвисло. Ну, можно, конечно, Ползунова навестить, но тоже до завтра терпит. Охотников там у него полно, разберутся.

Гравий кивнул и вернулся к поглощению калорий. Я последовал его примеру.

Минут через полчаса мы поднялись ко мне. Там я вдумчиво оделся по зимней форме. Меч перевесил на пояс – движения были стеснены, и достать оружие из-за спины стало сложновато. Голову обмотал шарфом на манер банданы. Местные меховые шапки мне как-то совершенно не зашли, а поднимать цех по производству вязаных пока было не досуг.

– Рукавицы, – сказал Гравий, наблюдающий за моей экипировкой.

– В наличии, – показал я ему упомянутый аксессуар и заткнул их за пояс.

– Да надел бы сразу, холодно там.

– Сразу мы с тобой, Гравий, перенесёмся туда и хрен знает, что увидим. Так что я лучше минуту помёрзну.

С этими словами я достал меч и кивнул – мол, поехали.

Гравий не стал возражать. Подошёл, обнял меня за плечи, и мы перенеслись на прежнее место.

Тут опять-таки смеркалось. Поздно вышли, блин. Но метель улеглась, и пока ещё было достаточно светло, чтобы отдуплить, что как.

Мы стояли посреди огромного пустого пространства, сплошь заваленного снегом, и с одной стороны ограниченного лесным массивом. Врагов видно не было. Я переместил меч в ножны и натянул рукавицы.

– Вон там, – махнул рукой Гравий, – сельцо небольшое. Оплот имеется. Знак мой и там есть, можем заскочить чаю горячего попить, как устанем.

– Чаю и дома можно попить.

– Такого – не попьёшь дома.

– Убедительно. Ладно, давай сперва устанем. Веди, показывай железного человека.

Как будто это было так просто.

Для начала Гравий вытащил из своего мешка две пары снегоступов. Мы их, матерясь и проваливаясь в снег, обули. Пошли к лесу. Это заняло добрых минут двадцать.

– А ты поближе Знак не мог изобразить? – проворчал я.

– Не. Я Знаки так ставлю, чтоб никто не нашёл. В самых неожиданных местах.

– Ну, разумно, так-то… Только в лесу надо будет что-то подоступнее изобразить. Чует моё сердце, за первую ходку мы не так уж много найдём.

– То верно. Сибирь суеты не любит.

Мы углубились в лес. Гравий шагал уверенно, как будто у него в башке фигачил навигатор.

– Ты на что ориентируешься-то вообще? – спросил я.

– На то, что Дионисий говорил.

Как можно на словах объяснить, куда идти в глухом лесу, я не очень представлял, но доверился Гравию. Пока ещё он меня ни разу не подвёл.

Скоро стало темно. Я скастовал пару Светляков и пустил их вперёд. Силы они жрали не много, а светили изрядно.

– Землянка подарила? – спросил Гравий.

– Сменялись с ней.

– Добрый Знак. И Землянка – девка хорошая.

– Угу, есть такое.

– Давно её не видел.

– У меня сейчас приземлилась. На зиму – точно, а там посмотрим.

– Угу, сказывали твои.

– Судя по тону, ты, Гравий, на что-то толсто намекаешь.

– Не обидел бы кто девушку.

– Да её обидь попробуй! Даже пробовать не стану, головы лишней нет пока.

– Она в деревне одной росла, там колдун был. И чем-то ему досадили однажды – всю деревню извёл, тварей натравил. Землянка мелкая была, годков пять. Так он её к столбу привязал и смотреть заставил, как отца с матерью и братика волкодлаки жрут.

Тут даже я содрогнулся. Какая ж сука-то, блин.

– А она как выжила?

– Охотники подоспели. Десятком. Аврос ими тогда командовал, ещё главой Ордена не был, Десятник простой. Перебили тварей, ясно дело.

– А почему колдун её привязал-то?

– Уговаривал ведьмой стать. Чуял, видать, Силу, выродок. А охотники Землянку к себе забрали. Да она с тех пор всех дичилась. Только к тем и липла, кто научить чему-то мог. Всё мечтала хоть Сотницей стать, да в Пекло. Всё ей казалось, ежели тварей там множество, значит, гнездо у них. Можно найти и всех разом перебить.

– Ну, это вряд ли так просто работает, иначе давно бы гнездо нашли.

– Да говорили ей. Но вишь ты – втемяшилось, толку говорить… Ты другое пойми. Она ближе тебя никого к себе не подпускала.

– Мне так не показалось, – ляпнул я и остановился.

Гравий тоже остановился. Посмотрел на меня долгим сумрачным взглядом из-под бровей.

– Резво, – сказал он.

– Так сложились обстоятельства.

– Спьяну, да после удачной охоты – чего не бывает. – Гравий продолжил идти.

– Да мы вроде трезвые тогда были…

– Я не про тебя. А про то, что до тебя. То было – баловство, несерьёзное. А чтобы к парню жить переехать – вот это неожиданно.

– По-моему, Гравий, ты как-то драматизируешь. Тебя послушать, так Земляна – такой, прям, нежный подснежничек. Тронь – рассыплется. А она не такая. Нормально всё с ней. Есть загоны – да. Ну а у кого их нет, спрашивается. Ты речь-то к чему ведёшь? Чтоб я на ней женился, что ли?

– Какой! – Гравий аж хрюкнул. – Видано ли, охотнику – жениться.

– Терентий, помнится, женат был.

– Был. И чего хорошего? Не при нашей жизни семьями обрастать. Я про то, чтоб вы потом друг дружку не поубивали.

– Охренел?

– Извиняй. Говорить сильно не умею, чтоб по делу и вежливо.

– Ладно, проехали, понял тебя. Вот что запомни, дружище: с теми, кто со мной хорошо, я ещё лучше. Такой у меня принцип. И давай уже закроем эту те…

– Тихо! – шикнул Гравий и остановился. – Слышишь?

Я прислушался. Что-то поскрипывало. В принципе, я постоянно слышал скрип деревьев, но этот как будто выделялся.

– Он? – прошептал я.

– Лыжи. – Гравий вытащил меч. – Идёт кто-то.

– У вас тут твари на лыжах рассекают?

– Тварей тут бояться вообще не принято. С ними всё просто и понятно. А вот от человека всякого можно ждать. Особенно ежели этот человек ночью по лесу шастает…

Я тоже вытянул меч. Медленно, чтоб не лязгал. Погасил Светляков. Мы с Гравием, не сговариваясь, двинулись в стороны. Я встал возле одного дерева, он – возле другого. Ночь выдалась мрачная, небо закрывали тучи.

Тут я уже отчётливо начал различать звуки человека. Сопение, поскрипывание снега под лыжами и даже сдавленный матерок. Вот появилась и тёмная фигура. Она остановилась. Лязгнул металл – ну явно меч достал! Нападать, что ли, будет?

Однако лыжник нападать не спешил. Он что-то там повошкался, и на снегу вспыхнуло зеленоватое свечение. Полыхнуло и погасло – Знак оставил. И в его свете стало видно человека. В добротном тулупе, в валенках, в шапке-ушанке. Даже лицо на миг осветилось. Гравию, с его позиции, видно было лучше.

– Потап, ты, что ли? – сказал он в полный голос.

Неизвестный охотник подскочил, повернулся на голос и выставил перед собой меч.

– Кто здесь⁈ А ну, выходи! Спалю!

Глава 11

– Я это, Гравий.

– Гравий? Тьфу ты, зараза! Напугал! Ну, здорово, брат.

Они подковыляли друг к другу, обнялись.

– А ты чего тут, силки ставишь?

– А то что же! Их самых. Только не силки, а Трещотки. Этого гада силками не удержишь. Пробовал уж. Западни ставил. Он в одну вляпался – да и сломал, как не было! Ушёл. Так что теперь я Трещотку ставлю и свой Знак рядом с нею. Как зазвенит, так я сразу и сюда!

– Ох, Потап… Убьёшься.

– И ничего не убьюсь.

– Да видано ли, на такую напасть одному ходить?

– А не одному – поди собери хоть кого! Вы ж все только хохотать горазды… Так, а это кто такой?

Это я вышел из тени. Тут же наколдовал Светляков.

– Владимир это, друг мой, из Поречья, – отрекомендовал меня Гравий. – Знакомься, Владимир – Потап. Охотник Ордена Медведя.

– Медведя? – Я снял рукавицу и пожал Потапу руку. – Почему – медведя?

– Хорошего медведя, правильного, – уточнил Потап. – А не тварного. Тварных медведей мы зовём берами. А правильный медведь – он другой. Огромный. Он спит и видит сон, в котором все мы живём. А как проснётся однажды – тут-то миру конец и придёт. А он проснётся, если вокруг шумно будет. Потому надо всех тварей перебить. В тишине и мире медведь будет долго спать, а мы – долго жить.

– Звучит, как план, – согласился я. – А на кого ты здесь охотишься, я что-то не разобрал?

– А, тоже смеяться будешь, – почему-то набычился Потап.

– Слушай, я сегодня с утра человека с черепно-мозговой травмой вылечил, потом одного лиходея отыскал, другого прижал, а теперь ещё три часа по снегу топаю. Как думаешь, у меня осталось желание смеяться?

Потап смягчился. Достал из кармана тулупа трубку, кисет с табаком. Сноровисто забил, подкурил. Пахнуло так себе, но я не отодвинулся.

– Да есть тут одна тварь, – сказал Потап. – Не верит мне никто. А я своими глазами видел!

– Тварь?

– Да не. Мужика, у которого тесть с этой тварью – нос к носу! Вот как я с тобой сейчас.

– Так. И что за тварь такая?

– Снежный человек!

Я только молча кивнул. Окей, снежный человек, так снежный человек, чё бы и нет.

– Вот и хочу я эту тварь положить. Сейчас уж зима началась. Русалки попрятались, беры и волколаки не чудят, даже лешие почти не бедокурят. А снежный человек – он, ить, на то и снежный, чтоб зимой! Там, я чаю, костей – под сотню будет, не меньше. Древняя тварь, сильная. Никто его прежде не бил.

– Да говорят тебе, Потап, нет никакого снежного человека! – вмешался Гравий.

Потап прищурился, махнул рукой куда-то в темноту.

– А кто ж тама тогда деревья повалил, а? Я уж на след его вышел, неделю тут, наблюдаю. Понял, как он движется. Вот следующей-то ночью Трещотка сработает – и я тут как тут. Прослежу аккуратно и берлогу его найду. А дальше видно будет. Там либо сам его прибью, либо пойду десяток собирать. Из тех, кто не только потешаться горазд, а ещё помнит, как меч в руках держать.

– Да не снежный то человек, а железный, сколько разов говорить! – снова влез Гравий. – И не надо тебе на него кидаться, не сладишь. Никакому охотнику с ним не сладить.

Потап фыркнул.

– Во придумано-то – железный человек! Ишь. Да кто такое когда видел⁈ Железо за столько годов ржа уж целиком бы сточила А тут – верные люди говорят! Снежный! Здоровенный, зараза, и в снегу весь, с головы до ног. Ножищи – во!

– Потап, – привлёк я внимание охотника. – А Трещотка – это что такое?

– А, да это ж Знак простейший, наподобие Западни, только не Западня. Тварь коснётся – а у тебя в ушах как зазвенит, как затрещит. Ты тут же бери, да переносись смотреть. А сама тварь о том – ни сном ни духом.

– Удобно, – оценил я. – И ты, получается, сейчас эти самые Трещотки ставишь?

– Да уж последнюю поставил, отдыхать собирался. Темно.

– Угу, это я заметил. А где тут у вас отдыхают?

– В Оплоте, где ж ещё.

– Проводишь?

Потап фыркнул.

– Ну, коли Гравий дорогу забыл – провожу, почему нет.

– Ничего я не забыл, – буркнул Гравий. – Ступай в Оплот, самовар ставь. Мы за тобой.

Потап кивнул и исчез.

– Что скажешь, Владимир? – Гравий посмотрел на меня.

– А что тут говорить? На ловца и зверь бежит. Трещотки сработают – поглядим, что там за человек, снежный или какой.

– Вот и я так подумал. Айда в Оплот. Покуда Потап куролесить не начал.

– Куролесить?

– Поглядим, – уклончиво отозвался Гравий. – Я его давненько не видал. Всяко бывает, может, наука на пользу пошла.

– Какая наука?

– Выпить любит. Да не как мы, после победы на радостях, а просто со скуки. Ежели наколдырится, то ему что Трещотки в уши, что волкодлаки вприсядку пляшут. Даже не заметит. По весне, мужики рассказывали, Потап на берегу озера заночевал. Прорубь во льду устроил, хотел с утра русалок на Манок тащить. Они по весне дурные, сонные. Пока возился с прорубью, устал. Выпил маленько. Потом ещё маленько. Потом в Оплот смотался, ещё прихватил. В общем, когда поутру русалки из проруби полезли, Потапа они тёпленького оприходовали. Благо, дежурил тогда в Оплоте Кузька. Молодой, едва посвятить успели. И любопытный, до всего дело есть. Потап, когда за самогоном-то приходил, ему сказал, что Манок на рассвете будет ставить. И вот, за окном уж светло, а Потапа всё нет. И как раз об эту пору другой охотник в Оплоте ночевал, Зосим. Кузька его разбудил. Проснись, говорит, дядя Зосим, поглядеть бы надо, что там с Потапом. Перенеслись по его Знаку, глядь – а Потап на берегу без штанов лежит. Верхом на нём русалка скачет, а три другие рядом хохочут, очереди ждут. А Потапу – как с гуся вода, знай себе лыбится. Не соображает даже, что это русалки. Ну, Зосим – охотник серьёзный, русалок влёт порубал. А кабы не разбудил его Кузька, так и не видать бы нам больше Потапа.

– Н-да. И русалки вряд ли памятник поставили бы. Хотя, справедливости ради, Потап заслужил. Четверо – не одна.

Гравий махнул рукой.

– Мужики над ним после того случая в голос ржут. А ты Потап, где был? – один спросит. Другой: да известно, где! Русалок драл, уж целое озеро оприходовал. К водяному подбирается, не решит никак, куда его… Потап с тех пор в Оплоте не появляется почти. Даже кости сдавать норовит так, чтобы ни на кого не наткнуться. Хотя, говорят, уже и приёмщику разболтали, тот тоже каждый раз интересуется, как там насчёт русалок. От меня Потап не шарахнулся, потому как я зубоскалить не любитель. А в Оплот сейчас пошёл, потому как, верно, нету никого. Зима пришла, разбежались. Разве что на дежурстве кто остался.

– Н-да, – усмехнулся я. – Как говорится, когда я построил мост, никто не звал меня Джон Строитель Мостов. Но стоило один раз с овцой…

– Чего-чего?

– Да ничего, к слову пришлось. Веди уже в Оплот, хватит мёрзнуть.

Мы перенеслись в Оплот. И тут же стало ясно, что в прогнозах Гравий не ошибся.

Самовар Потап не ставил. Подозреваю, что о нём даже не вспомнил. Зато поставил перед собой на стол здоровенную бутыль с самогоном и к моменту нашего появления приканчивал второй стакан.

– Дурак ты, Потап, – буркнул Гравий. – Ничему-то тебя жизнь не учит!

– Уж я сказал ему, – проворчал молодой парнишка, поднявшийся нам навстречу. – Да он разве слушает? И не сладить мне с ним, одному-то… Здрав будь, Гравий.

– Здорово, Кузьма. Как оно?

– Да как всегда по зиме. Тихо.

– Это ничего, – объявил Потап и икнул. – Скоро будет громко. Ух, громко! – Захихикал. Приложился к стакану.

– Как есть, дурак, – кивнул Гравий. – Как только жив до сих пор?

– Но-но! – Потап погрозил ему пальцем. – Доброму охотнику выпить с устатку – милое дело! Али думаешь, я завтра на снежного человека не пойду?

– Думаю, что если дальше пить будешь, до ветру – и то не вдруг дойдёшь.

– Пф! Не знаешь ты меня! Я снежному человеку только в глаза гляну – враз скопытится! Вы вот гогочете надо мной, а твари – ух, боятся!

– Слыхал, ага. Русалки особенно. До того боятся, что аж подпрыгивают.

– И ты туда же, Гравий, – обиделся Потап. – Эх! Никто-то меня не понимает. Грубые вы. Чёрствые. А у меня – душа. – Он допил то, что осталось в стакане, и налил ещё.

Гравий молча подошёл к столу, забрал у Потапа бутыль. Унёс на улицу.

– Злы-ые вы, – вцепившись в стакан, как в спасательный круг, всхлипнул Потап. – Бездушные!

* * *

Знаменитый сибирский чай и впрямь оказался на удивление вкусным. Ноющего Потапа мы выпинали в соседнюю комнату, сами не спеша прикончили самовар.

– Дрыхнет, – заглянув через час к Потапу, сказал Гравий. – Теперь уж Трещотки проспать не должен. Пора и нам ложиться.

Я тоже уже во всю зевал. Денёк выдался насыщенным. Кузьма притащил откуда-то набитые сеном матрасы, мы постелили их на лавки и легли. Вырубился я, кажется, через секунду после того, как закрыл глаза.

– Мяу!

– У-у, – не открывая глаз, пробормотал я. – Кошкодевочки, ролевые игры?.. А ты, Марусь, про них откуда знаешь? То есть, не подумай, я-то не против…

– Мяу!

Вот теперь я вскочил. В сером сумраке рассвета горели два зелёных глаза. Смотрели прямо на меня.

– Бро? Ты чего? Что случилось?

– Мяу!

Кот спрыгнул с лавки и бросился к двери, ведущей в соседнюю комнату. Я – за ним, распахнул дверь.

– Твою мать!

В помещение ворвался едкий запах дыма. Потап подпалил перину, на которой спал, она тлела.

Из-за распахнутой двери в помещение хлынул поток воздуха. Перина вспыхнула.

– Идиот!

Я бросился к Потапу. Схватил за шиворот, потащил в комнату, где спали мы. На полу зазвенело – отлетела в сторону бутыль из-под самогона, я задел её ногой.

Бросив Потапа, схватил со своей кровати одеяло. Перина в другой комнате уже пылала.

Я прибил огонь одеялом, метнулся к бадье, в которой держали питьевую воду. Поднатужившись, поднял, дотащил до соседней комнаты и перевернул над кроватью.

Огонь потух. Вместо него заклубился дым. Через секунду всё в комнате заволокло так, что окно я едва нащупал. Распахнул. Дым повалил наружу.

– Что? – донеслось до меня. – Где⁈ Горим⁈

Гравий и Кузьма тоже проснулись.

– Уже нет, но задохнуться можем. На улицу, быстро!

Стоя перед Оплотом, мы втроём смотрели на то, как дым вытягивается в окна. Пьяный в слюни Потап так и не проснулся, на снегу продолжал дрыхнуть, как на перине.

– Плохо ты бутыль спрятал, – попенял Гравию Кузьма. – Он, выходит, дождался, пока мы заснём, нашёл её да выхлебал. А после с трубкой в зубах заснул.

– Как ты-то проснулся, Владимир? – Гравий посмотрел на меня. – Кабы не ты, мы бы насмерть задохнулись. Угар из-под двери шёл бы да шёл, а нам и дела нет. А после и Оплот бы сгорел. Братья пришли бы, а тут пепелище!

Я на всякий случай огляделся, но кота, разумеется, и след простыл.

– Противопожарная система сработала.

– Чего? Какая система?

– Да там сложные настройки, долго объяснять.

– У-у, падла! – Гравий от души пнул Потапа ногой по рёбрам – Чуть всех нас не загубил! Проспись мне только, я тебе покажу душу! И тонкую, и толстую, и со всех сторон!

Потап взвизгнул и, не просыпаясь, отполз от Гравия. Устроился головой на моих сапогах. Обнял руками голенища. Я собирался врезать ему по ребрам с другой стороны, для симметрии, когда вдруг почувствовал, что с головой Потапа что-то не так. Замер, прислушиваясь.

И понял, что голова Потапа вибрирует. Мне на сапоги как будто положили звонящий мобильник с отключенным звуком.

– Слушай, Гравий. А вот эта Трещотка, которую он поставил – она как работает?

* * *

– Да иди ты, – обалдело пробормотал Гравий.

Мы с ним стояли неподалеку от того места, где сработала Трещотка. Снег валить перестал, но насыпало его изрядно, выше щиколотки. Снежный человек орудовал в перелеске. Мы наблюдали за тем, как он методично выдёргивает из земли деревья и отбрасывает их прочь – будто грядку пропалывает. Только вот сорняки были высотой с пятиэтажный дом, с обхватом стволов сантиметров двадцать.

– И правда снежный, – разглядывая человека, обронил Гравий.

– Да не. Это просто, когда он деревья отбрасывает, снег на него осыпается. Вот и кажется, что снежный. На самом деле нет. Обычный трансформер.

– Кто-кто?

– Да есть одна забавная тварюшка…

Я тоже рассматривал «снежного человека». Как и предполагал – андроид обыкновенный. Две руки, две ноги, голова в виде перевёрнутой миски. Глаз, или что там у него, не видно, стоит к нам спиной. Дополнительные манипуляторы, помимо рук, если и есть, сейчас не задействованы. Размером – меньше великана, но выглядит внушительнее, за счёт сверкающего из-под снега металла. Ну и детородный орган не болтается, вызывая у публики жизнерадостный смех. Вместо него спереди присобачена какая-то хренотень, но что это такое, отсюда не разглядеть.

В этот момент у трансформера нашла коса на камень. Очередное дерево оказалось упорным, выдёргиваться отказывалось.

Трансформер выпрямился. Невозмутимо ухватился за орган, торчащий спереди, вытянул из него трос с крюком на конце. Обмотал тросом древесный ствол. Отошёл, расставил ноги в стороны. Руки упёр в бока.

Раздался жалобный скрип. Дерево дрогнуло, трос натянулся, наматываясь на лебёдку… Н-да, это тебе не великанский вялый питон.