Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 99 (всего у книги 346 страниц)

Глава 52

– Значит, на самом деле вас зовут Тилль Беркхофф? – задала вопрос фрау Зенгер.

Они сидели вдвоем за круглым обеденным столом в ординаторской лазарета, поскольку руководитель клиники попросила персонал оставить их наедине. Фрау Зенгер привела Тилля сюда после того, как в его палате дело чуть было не дошло до потасовки.

Беркхофф ни при каких обстоятельствах не желал отдавать свой телефон. Не помогла даже угроза надеть на него смирительную рубашку. Тогда фрау Зенгер, видимо учитывая немощное физическое состояние своего пациента, решила избежать насилия по отношению к нему, и в конце концов они договорились, что Тилль отдаст ей свой мобильник, если она позволит ему позвонить с городского стационарного телефона.

Только после этого он прекратил сопротивление и, мучаясь от боли, последовал за ней в ординаторскую, которая, в отличие от палат и процедурных, по мнению фрау Зенгер, лучше всего подходила для конфиденциальной беседы. Но Тилль не позволял себе обмануться действиями руководителя клиники, пытавшейся вызвать у него доверие, и отказался от предложенной ему чашечки кофе с куском пирога. Ему не терпелось воспользоваться телефоном, стоявшим прямо перед ним, и это было единственным, чего он хотел. Однако перед тем, как позволить Тиллю позвонить, фрау Зенгер по вполне понятным причинам желала, чтобы он ответил на несколько ее вопросов.

– Да, перед вами не Патрик Винтер. Это просто мое прикрытие. В действительности никакой я не актуарий, а обычный обербрандмейстер.

Если руководитель клиники и была удивлена, то виду не подала, вероятно спрятав свое изумление за профессиональной маской психиатра, специально отработанной для сложных разговоров с пациентами.

– Почему вы взяли другое имя? – спросила фрау Зенгер и в упор посмотрела на него.

Не выдержав ее взгляда, Тилль отвел глаза и стал разглядывать мебель в ординаторской, отмечая про себя, что медперсонал, очевидно, приложил немало усилий, чтобы немного скрасить скучную больничную атмосферу пышно разросшимися растениями: на подоконнике стояло так много пальм и кактусов, что за ними решетки на большом окне почти не просматривались.

– Я не просто взял себе другое имя, а полностью присвоил личность Патрика Винтера, – заявил Тилль, отвечая на заданный вопрос.

– Зачем?

– Я все объясню. Разрешите только сначала переговорить с женой.

Несмотря на то что до этого он в первую очередь пытался дозвониться до шурина, теперь Тилль ясно осознавал, что чуть было не совершил ошибку. Прежде всего ему следовало известить Рикарду о том, что ему удалось выяснить, и сообщить ей, что шанс вернуть их сына еще сохраняется. Если ему удастся вселить в нее огонек надежды, то тогда, чтобы все выяснить, она станет сражаться на его стороне, словно львица. Кроме того, как мать, она обладала правом первой узнать от него всю информацию, которую ему удалось добыть.

– Если вы не Патрик Винтер, то в наших документах нет контактных данных вашей жены, – с трудом подавив вздох, сказала фрау Зенгер.

– Я хорошо помню ее номер. Пожалуйста, попробуйте его набрать! – воскликнул Беркхофф и продиктовал цифры телефонного номера Рикарды.

К его удивлению, фрау Зенгер не стала больше задавать вопросов, а вынула трубку из зарядного устройства и набрала названный номер. С замиранием сердца Тилль услышал гудки, а когда на другом конце провода ответили, то оно чуть было не выпрыгнуло у него из груди.

«Мое предположение, что Трамниц что-то сделал с мобильником, оказалось верным», – подумал он.

По городской линии связи Рикарда оказалась доступной!

– Алло! С вами говорит профессор Зенгер из «Каменной клиники». Добрый день. Ваш муж сидит напротив меня и хочет с вами поговорить. Да, да, я знаю. Весьма сожалею.

«О чем она сожалеет?» – подумал Тилль.

Он не успел удивиться извинениям руководителя клиники, как она передала ему трубку. В горле у Тилля запершило, как будто он съел что-то горькое, и Беркхофф непроизвольно закашлялся.

– Алло! – произнес он.

Однако в трубке была тишина. Тогда Тилль закрыл глаза, чтобы не видеть ни фрау Зенгер, ни ординаторской, ни самой клиники, пытаясь сосредоточиться на самом важном телефонном разговоре в своей жизни.

– Привет, дорогая, это я.

– Слышу.

В голосе Рикарды звучала тревога, что было объяснимо, поскольку с мужем ее связала сама руководитель психиатрической лечебницы.

– Не волнуйся, все хорошо, я в порядке.

В трубке опять возникла тишина. Казалось, Рикарда потеряла дар речи, и такое, учитывая сложившуюся ситуацию, было вполне объяснимо.

– Не знаю даже, с чего начать. Я осознаю, что мои слова покажутся безумными. Мне и самому с трудом в это верится. Точнее, я хочу в это верить.

– Не понимаю…

– Я и сам не понимаю, – прервал он сухо звучавший голос жены. – Мне трудно это сформулировать так, чтобы тебя не ранить. Поэтому скажу проще. Мне удалось сделать то, зачем я здесь, и установить контакт с Трамницем.

– С Трамницем? Этим убийцей?

– Да, верно. Как я и обещал. И он говорит… – В этот момент Тилль крепко сжал веки, но сдержать скупые слезы не смог, и они покатились у него по щеке. С трудом переведя дух, он продолжил: – Он говорит, что наш сын, возможно, еще жив.

– Что ты сказал? – простонала Рикарда.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Это маловероятно, однако…

– Зачем?

Она произнесла всего одно слово, но и этого было достаточно для того, чтобы окончательно выбить Тилля из колеи. Он снова открыл глаза и заморгал, думая не о том, что сказала его жена, а о том, как она это произнесла.

Это «зачем?» прозвучало так холодно, так агрессивно, почти с ненавистью!

– Не понял.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она ледяным тоном.

– Я… я… – начал заикаться Беркхофф. – Я хочу ясности, дорогая. Мы же говорили об этом, и ты тоже хотела все прояснить и даже попросила, чтобы я заставил его страдать.

В трубке вновь послышался стон. Но на этот раз в нем было меньше боли, а больше раздражения, можно даже сказать, ярости.

– Послушай меня, – заявила Рикарда. – Я уже сказала об этом фрау Зенгер. Больше такого мне не вынести. Прекрати все это!

– Прекратить?

– Да. Оставь меня в покое. Оставь нас в покое. И никогда мне больше не звони, Патрик.

За этим заявлением последовало ужасное: она повесила трубку. На линии раздался короткий щелчок, который показался Тиллю ударом запираемой двери в застенке. Рикарда прекратила с ним разговор по той же непонятной ему причине, по какой назвала его «Патриком».

«Почему она назвала меня моим псевдонимом?» – лихорадочно принялся размышлять он.

– Так что вы хотели мне рассказать? – донесся до него голос фрау Зенгер.

Тилль поднял глаза и в это мгновение, глядя на женщину, чей образ смутно проступал через пелену слез, застилавших ему взор, вспомнил, что он не один. Вспомнил Беркхофф и то, что эта дама, сидевшая напротив, ждет от него доказательств его утверждений. Доказательств, которых у него не было.

– Я – Тилль Беркхофф, – с вызовом произнес он.

Так обычно отвечают маленькие дети, говоря «потому», на поставленный им вопрос «почему?».

– Ваша жена отрицает это, – рассудительно проговорила фрау Зенгер. – Она сказала мне, что вас зовут Патрик Винтер.

«И никогда мне больше не звони, Патрик», – вспомнил Тилль последние слова Рикарды.

– Это мой псевдоним. Судите сами. Мне… мне неизвестно, что здесь происходит. Но я здоров и притворился больным только для виду, чтобы попасть сюда.

– Зачем вам это понадобилось?

– Чтобы оказаться ближе к убийце моего сына.

– Как зовут вашего сына?

– Что за глупый вопрос. Его зовут Макс. Разве вы не читаете газеты? Макса похитили более года назад.

– Макса Беркхоффа?

– Совершенно верно. Почему вы смотрите на меня так, словно я говорю о летающих тарелках? Вы же знаете, почему Гвидо Трамница здесь закрыли.

– Не закрыли, а препроводили на лечение, – поправила она, как будто между этими словами была огромная разница.

«Слова «изолировали от общества» или по-другому «закрыли» имеют только один смысл, тем более что детоубийцы излечению не поддаются», – подумал Тилль и сказал:

– Он лишил жизни не только двоих детей, в чем уже признался. Он также похитил, мучил и убил моего сына.

– Он точно это сделал?

– Но он молчит.

– И вы хотите получить от него необходимые сведения?

– Да, конечно. Какой отец этого не хочет?

«И никогда мне больше не звони, Патрик», – почему-то вновь вспомнились Тиллю последние слова Рикарды.

– Значит, вы проникли сюда, притворившись больным?

– Да, эта идея родилась у меня, когда я услышал, что Трамниц ведет дневник. И знаете что? Это оказалось правдой, и я могу доказать, что Макс на его совести.

– С помощью дневника?

– Совершенно верно. Вы должны обыскать его палату. Там в тумбочке есть тайник.

«Или был. Я же его сломал», – пронеслось в голове у Беркхоффа.

– Тайник?

В голосе фрау Зенгер вновь прозвучала интонация, как будто она разговаривала с младенцем или человеком, страдающим от бредовых видений.

«О боже! Со стороны я действительно кажусь сумасшедшим», – мысленно сказал себе Тилль.

Тогда он решил открыть карты и сказал:

– Хорошо, я знаю, что вы мне не верите. Это можно понять. Я тоже на вашем месте не верил бы. Но мои слова может подтвердить мой шурин. Он полицейский. Это он подобрал для меня личность Патрика Винтера и внедрил сюда.

После такого его заявления фрау Зенгер глубоко вздохнула, как человек, который желает взять себя в руки, и спросила:

– Как его зовут?

– Оливер Скания.

– Его номер телефона вы тоже помните?

На этот раз Тиллю пришлось признать, что этот номер он не знает.

– Нет, но он работает в полицейском участке номер сорок четыре. Телефон легко найти в любом онлайн-реестре. Позвоните ему на службу в Темпельхофе и спросите Оливера Сканию.

Фрау Зенгер с сомнением покачала головой, но потом сказала:

– Лучше это сделаете вы сами.

С этими словами она во второй и в последний раз предоставила в его распоряжение телефон, но включила режим громкой связи.

Глава 53

– Добрый день. У аппарата Тилль Беркхофф. Могу я поговорить с Оливером Сканией?

– По какому вопросу?

– По личному. Комиссар Скания – мой шурин.

– Минуточку.

Деловой женский голос сменился классической музыкой, заполнявшей паузу в ожидании соединения, а затем раздался нетерпеливый бас очень занятого и явно пожилого человека, который, не представляясь, сразу же перешел к делу:

– Алло! Вы хотели поговорить с комиссаром Сканией?

– Да.

– Он здесь больше не работает.

«Ого! Он наверняка вылетел с работы за то, что мне помог», – подумал Тилль.

– Простите?

Только после этого вопроса до Беркхоффа дошло, что он высказал свои мысли вслух.

– В чем помог вам Скания? – между тем спросил мужской голос на другом конце провода.

– Не важно, – бросил Тилль, злясь на себя за то, что проговорился.

После такого начала разговора не было ничего удивительного в том, что полицейский служащий стал подозрительным и начал задавать дополнительные вопросы.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Патрик… э-э-э… Тилль Беркхофф. Послушайте, мне срочно необходимо переговорить с моим шурином. Он не оставил вам свой номер телефона?

– Оливер ваш шурин?

– Да.

– И вы ничего не знаете?

Голос полицейского служащего стал звучать еще более подозрительно. Между тем из трубки доносились отдаленные телефонные звонки, клацанье клавиатуры, голоса, в общем, все то, что характерно для работы большого офиса.

– Чего я не знаю?

– Дайте мне доктора, – потребовал полицейский.

– Простите?

– Во время нашего разговора я проверил номер, по которому вы звоните. Звонок исходит из психиатрической клиники. Врач рядом с вами?

Тилль посмотрел на фрау Зенгер и передал ей трубку. Она взяла, выключила громкую связь, а затем представилась полицейскому в качестве руководителя «Каменной клиники».

– Извините, если мы вас оторвали от дел, но этот разговор был необходим по терапевтическим причинам. Позже я вам перезвоню и объясню все более подробно.

«Необходим? По терапевтическим причинам?» – ошеломленно повторил про себя Тилль.

Затем он снова оглядел ординаторскую. При этом его взгляд перескакивал с одного личного предмета персонала на другой, задержавшись на пузатой кофейной чашке, магнитах на холодильнике и сменной обуви, стоявшей под батареей отопления. Уставившись на растения возле окна с решеткой, Беркхофф впервые ощутил настоящий страх.

Тилль по-настоящему испугался возможности остаться здесь навечно, так и не узнав правду о Максе. Тогда он посмотрел на фрау Зенгер, которая, разговаривая по телефону, положила руку на затылок.

«О боже! Она мне не верит, считая, что я Патрик Винтер», – с ужасом подумал Тилль.

– Хорошо, я понимаю. Это больше не повторится, – между тем заявила руководитель клиники, повесила трубку и встала.

– Подождите, пожалуйста! Вы должны выслушать меня! – тоже вставая, в отчаянии сказал Тилль.

– Естественно, я вас выслушаю. Завтра у нас с вами будет долгая встреча, если, конечно, этому не помешает состояние вашего здоровья.

– Нет! Не завтра! – воскликнул Тилль и ударил кулаком по столу. – Сейчас! Вы не понимаете. Это… это…

– Заговор? – опередила его фрау Зенгер, словно вытащив это слово у него изо рта.

Ситуация сделалась еще более невероятной.

– Я не знаю, что происходит. Нам необходимо дозвониться до моего шурина. Он сможет вам все объяснить.

– Это вряд ли получится, особенно после того, что сказал мне полицейский по телефону.

Тилль снова взглянул на решетку за окном, а потом посмотрел на фрау Зенгер.

– Что он сказал? – спросил он.

– Вы действительно хотите это услышать?

– Естественно.

– Оливер Скания мертв.

В горле у Тилля мгновенно пересохло.

– Мертв? – с трудом выдавил он из себя.

– Да. Сканию нашли в его собственной квартире, после того как он не пришел на службу. Судя по всему, он покончил с собой.

Глава 54

Тиллю не потребовалось успокоительное. Ни уколы, ни смирительная рубашка также не понадобились. Отказался он и от услуг санитара, чтобы добраться до своей палаты.

Внешне Тилль оставался спокойным, но внутри у него бушевало пламя. Беркхоффу хотелось разнести ординаторскую в пух и прах, оторвать холодильник от крепления и перевернуть его вместе с нелепыми отпускными магнитами. Он горел желанием схватить одно из растений, лучше всего кактус с длинными колючками, чтобы отхлестать им фрау Зенгер по ее притворно озабоченному лицу, а затем с громким криком броситься по коридору, в котором его наверняка уже поджидал Симон или какой-нибудь другой санитар.

От всего этого его удерживали отнюдь не способность контролировать свои действия, не благоразумие или понимание бессмысленности такого поведения, а ощущение полнейшего истощения сил. Ему было по-настоящему плохо. Голова гудела, как у человека, умирающего от жажды, а глаза слезились, и каждый шаг назад в палату, который он делал, опираясь на фрау Зенгер, давался Тиллю с неимоверным трудом.

У него даже мысли текли, словно плотная слизь, сводясь, по сути, к одному вопросу: «Что происходит? Почему Рикарда отреклась от него, а Скания покончил с собой?»

Во всем этом, казалось, не было никакого смысла. Только вчера он разговаривал с шурином по телефону, а кроме того, Скания не относился к числу людей, способных на самоубийство. Однако можно ли вообще утверждать, что есть определенный тип людей, предрасположенных к суициду?

Скорее всего, правильнее было бы сказать, что у каждого человека наступает такой момент, когда он начинает разрушаться, отрекаться от самого себя, наносить себе раны и позволяет управлять собой. Или такое утверждение тоже ошибочно?

Единственное, в чем не оставалось сомнений, так это в положении, в котором он оказался: Тилль сам себя засадил, по сути дела, в тюрьму, из которой не было выхода. В клинику, где персонал воспринимал его все более ненормальным по мере того, как он упорствовал в стремлении доказать свою правоту.

Результат предпринятых им действий был очевиден: Беркхофф оказался в безвыходной ситуации. Только вот оставалось невыясненным почему.

Каков был план у этого заговора? Кто мог быть заинтересованным в том, чтобы сжечь за ним все мосты и засадить его в клинику навечно?

В поисках ответов в мозгу у Тилля постоянно стояли и другие вопросы, которые буквально сводили его с ума: «Говорил ли Трамниц правду? Был ли там, за пределами клиники, Макс еще жив? Дышал ли он еще? Плакал или страдал? И кто еще, кроме Трамница, знал об этом?»

Кто были эти люди, что отреклись от Тилля, игнорировали его положение и бросили в аду, который он сам для себя избрал?

Когда фрау Зенгер уложила его обратно в постель, Беркхофф добровольно принял болеутоляющее и снотворное средство, после чего провалился в черную дыру без сновидений, из которой несколько раз выныривал в действительность. Такое происходило настолько часто, что ему стало казаться, будто он не проспал и часа, хотя на самом деле наступил уже полдень следующего дня. В этот момент верхний свет в его палате зажегся, и в палату вошли два человека.

– Седа? – удивленно и едва ворочая пересохшим языком, спросил Тилль, увидев сначала библиотечную тележку.

Его глаза все еще слипались, как будто у него образовался сильнейший конъюнктивит. Именно по этой причине он не сразу заметил второго человека, который занял место Седы, пока та запирала дверь в палату.

– У нас мало времени, – произнес он.

Тилль вытянулся в постели и убедился в том, что его первоначальное предположение оказалось верным – Седу сопровождал Симон.

– Чего вы хотите? – спросил Беркхофф, не узнавая своего голоса.

Возможно, причиной того, что его язык распух и раза в два увеличился в размерах, являлись остаточные явления от действия снотворного, а может быть, ему просто требовалось срочно попить.

– Я принес вам воды, – сказал Симон, словно прочитав его мысли.

При этом чернокожий санитар поднял пятилитровую канистру.

«Зачем столько? Одной бутылки было бы вполне достаточно», – удивился Тилль.

Затем он увидел, как Симон нервно посмотрел на часы, и ситуация окончательно превратилась во что-то нереальное, когда Седа прошептала:

– Мне нужна твоя помощь.

«Все это мне снится, – подумал Тилль. – Я еще не проснулся».

Однако Беркхофф не был в этом убежден, поскольку все его чувства оказались странным образом обостренными, чего во сне быть не могло. Он слышал даже шуршание роликов на тележке, когда Седа подкатывала ее поближе к его кровати, а также ощущал исходящий от женщины нежный запах цветочных духов и видел красноватые прожилки в белках ее темных и наполненных грустью глаз.

– Помощь? – переспросил Тилль.

Если бы он не опасался возобновления головных болей, которые совсем недавно вспыхивали, словно огонь, то наверняка рассмеялся. Более абсурдной просьбы трудно было представить, ведь Беркхофф лежал здесь взаперти и израненный. Он и сам не представлял, как выпутаться из того положения, в котором оказался. Но эта миниатюрная женщина с бледным и хрупким, как у фарфоровой статуэтки, личиком обращалась за помощью именно к нему.

– Прошу прощения, что вмешиваюсь, но у нас мало времени, – сказал Симон. – Перемещение начнется через несколько часов, а поэтому…

– Минуточку, – прервал его Тилль, оторвав взгляд от Седы. – Что за перемещение?

В ответ санитар указал на окно, которое будто бы занавесили тяжелыми шторами, – такая на улице стояла темень, и заявил:

– Из-за потопа, разверзшегося на улице, поврежден водопровод, что повлияло на водоснабжение лазарета.

«Вот почему он принес канистру», – догадался Тилль.

– Мы все еще пытаемся с нашими запасами в буквальном смысле слова держаться на плаву, – продолжал между тем разъяснять ситуацию Симон. – Но душ и слив в туалетах уже не работают. Воду приходится доставлять вручную. В общем, сложилась неприемлемая ситуация, и поэтому нам придется распределить пациентов по другим больницам.

– А куда переводят меня? – спросил Беркхофф, заметив, как Седа взяла из тумбочки ставший уже ненужным фолиант Джеймса Джойса и положила его на библиотечную тележку.

– Вас? – переспросил Симон. – Никуда. Ваше состояние не столь критично, чтобы мы не могли продолжать лечить вас в третьем отделении. Ведь, по сути, вам требуется только кровать да болеутоляющие средства. До тех же пор, пока душ снова не заработает, воды вам для того, чтобы умыться на скорую руку, хватит.

– А Трамниц? – спросил Тилль и, боясь услышать ответ, закрыл глаза.

– Его точно переводят.

«Нет, нет, такого не может… так не ДОЛЖНО быть!» – мысленно воскликнул Беркхофф, а вслух произнес:

– Но почему? С ним же, в отличие от меня, все в порядке. Я даже имел с ним довольно продолжительную беседу.

– Именно поэтому я и пришла, Патрик, – сказала Седа.

Услышав свой псевдоним, Тилль еще больше впал в отчаяние.

– Не называй меня так, – попросил он.

– Хорошо, если ты так хочешь, – ответила она и, пригладив свои черные как смоль волосы, заявила: – Мы можем говорить откровенно. Я наконец-то собралась с духом и доверилась Симону, рассказав ему, что ты тоже был в палате у Трамница, когда мне пришлось к нему прийти.

– И что?

– Ты подтвердишь это? – судорожно сглотнув, спросила Седа.

– Что ты здесь работаешь проституткой?

– Да, но не только это… – Она стыдливо опустила взгляд в пол. – Я надеялась, что ты подтвердишь, что делать такое мне приходится по принуждению.

Произнеся такое, Седа совершенно растерялась и посмотрела так, как будто внезапно стала совсем маленькой и запуталась не только в своей одежде, ставшей почему-то на много размеров больше, но и в неожиданно разросшейся до невероятных пределов палате. Вязаный мышиного цвета джемпер повис на ней, словно плащ, а рядом с мощным чернокожим санитаром Седа и вовсе выглядела как маленькая беспомощная фарфоровая кукла, которой каждое слово давалось с огромным трудом.

В этот момент у Тилля возникло такое ощущение, будто они с Седой знакомы очень давно, а не несколько дней. И хотя с момента его прибытия в клинику они обменялись всего несколькими словами, по отношению к этой хрупкой женщине у него появилось чувство глубокого сострадания.

– Я знаю, что с тобой делает Касов, – мягко сказал он.

В ответ Седа молча кивнула, а Симон шумно вздохнул. При этом у санитара резко обозначились скулы – с такой злостью он сжал челюсти.

– Ты совершенно здорова, Седа, – между тем продолжал говорить Тилль. – Касов незаконно внедрил тебя в клинику, чтобы ты приняла участие в тестировании лекарств, за что ему платят немалые деньги. – Произнося это, Беркхофф посмотрел на Симона, лицо которого буквально окаменело, и продолжил: – Полагаю, что часть этих денег Касов переводит на нужды клиники, а за это здесь закрывают глаза на некоторые его проделки. Верно? Например, когда он угрожает пациентам, запирает их вместе с одержимыми манией убийства психопатами или заставляет тебя заниматься для него проституцией.

– Все это сказал вам Трамниц? – уточнил Симон.

– Да, и он важный свидетель. Поэтому его ни при каких обстоятельствах нельзя переводить в другую лечебницу.

– У нас связаны руки, – заметил Симон. – Его госпожа адвокат настаивает на переводе, ссылаясь на содержание ее подзащитного в неприемлемых условиях. И закон на ее стороне, ведь Трамниц каким-то непонятным образом получил травмы головы и пальцев. Мне кажется, что вы могли бы прояснить их происхождение.

Последних слов Симона Тилль уже не слышал, поскольку был полностью поглощен своими собственными мыслями.

«Ради всего святого!» – мысленно воскликнул он.

Беркхофф был на грани истерики, ведь его не только прочно закрыли в клинике, но и возникла угроза исчезновения единственной причины, по которой он в ней оказался. К тому же, когда Трамница опять переведут назад в «Каменку», маньяк окажется уже в особо режимной зоне, куда доступа Тиллю не будет.

– Мы только что были у Трамница, – со вздохом продолжил Симон. – И Седа напрямую потребовала от него подтвердить то, что он воспользовался ею лишь благодаря Касову. Однако, как и следовало ожидать, Трамниц сделал вид, что не понимает, о чем идет речь, и только громко смеялся.

– Проклятье! – воскликнул Тилль и скинул с себя одеяло.

При этом, правда, Беркхофф не понимал, что будет делать дальше, но чувствовал он себя намного лучше. У него уже не ощущалось такого истощения сил, как накануне вечером, и боль тоже стала более терпимой. Однако Тилль осознавал, что в одиночку предотвратить перевод Трамница у него не получится.

– Пожалуйста, не вставайте, – твердо произнес Симон. – И распределите воду так, чтобы в случае необходимости пользования туалетом у вас была возможность смыть за собой. Но не беспокойтесь. Очень скоро к вам кто-нибудь придет и поможет перебраться назад в отделение. А завтра, скорее всего рано утром, я попрошу вас подтвердить свои показания фрау Зенгер. Ну как? Вы готовы это сделать, господин Винтер?

В ответ Тилль, который даже эти слова воспринимал словно в трансе, хотел было запротестовать и закричать: «Я не Патрик Винтер!» – но тут его взгляд упал на библиотечную тележку перед кроватью.

Седа поставила огромный фолиант Джеймса Джойса между двумя внушительными томами с репродукциями. При этом, словно по недосмотру, один из этих томов оказался выдвинутым немного вперед.

Тилль не поверил своим глазам и отчаянно заморгал.

Этот том, превышавший размером формат А4, оказался единственной книгой, которая была обращена к нему не корешком, а обратной стороной. И только поэтому он смог разглядеть, что под обложкой альбома застряло еще что-то. Это нечто, напоминавшее коричневую тетрадь, было завязано сбоку на черную тесемку точно так же, как и дневник Трамница!

Тилль посмотрел на Седу, увидел ее понимающий и одновременно одобрительный взгляд, исходивший из темных глаз, и, когда она кивнула, тихо спросил:

– Можно ли мне на то время, пока я здесь пробуду, взять что-нибудь почитать?