Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 117 (всего у книги 346 страниц)
Тремя неделями ранее
Эмма знала, что находится дома, в собственной постели. Она также знала, что после борьбы в доме Паландта – обессилев физически и эмоционально, осознав, что убила человека, – она провалилась в лихорадочный сон.
Так что она понимала, что спит, но это не помогало.
Эмма сидит, скорчившись на полу в ванной комнате отеля, и смотрит наверх, на надпись на зеркале:
УБИРАЙСЯ.
ИЛИ ТЕБЕ НЕ ПОЗДОРОВИТСЯ.
В дверь стучат, но на пороге стоит не русская, а она сама. Она выглядит как после лучевой болезни с лысой, в коростах головой, кое-где покрытой клочками волос, которые напоминают сорняки и которые так и хочется вырвать.
Но самое страшное не то, что есть (запекшаяся кровь на лбу и щеке, неправильно застегнутая блузка), а то, чего нет: выражения на лице. Жизни в глазах.
Все это было уничтожено в темном гостиничном номере. Осталось лишь жужжание в ушах от машинки для стрижки волос и тяжесть в предплечье.
На месте укола, которое сейчас пульсировало, как зуб после лечения.
Она захлопывает дверь номера 1904. Босиком бежит к лифтам. Но когда двери открываются, она не может войти внутрь. Потому что почти все пространство кабины занимает контейнер для биоотходов. Огромный бак с коричневой крышкой и наклейкой на передней стенке: ЭММА, где вместо второй буквы «М» – связка моркови.
Эмма слышит – нет, чувствует! – шорох изнутри бака, доносящийся словно с глубины ста метров. Фонтан ужаса, со дна которого наружу рвется нечто, что – однажды выпущенное – уже никогда не будет поймано.
– Проклятая тварь! – кричит Антон Паландт. – Я должен был это сделать. У меня не оставалось выбора. У меня ведь нет денег! Почему никто этого не понимает? Почему вы не можете просто оставить меня в покое?
Эмма подходит ближе. Заглядывает в контейнер – на самом деле это шахта, в которой сидит Паландт. С застывшими глазами, из которых выползают червяки. Только его губы шевелятся.
– У меня ведь нет денег! – орет он из глубины. И когда голый, окровавленный, воняющий, полуразложившийся труп прыгает Эмме в лицо, она просыпается.
Казалось, что сердце вот-вот разорвется в груди. У Эммы пульсировало все: правое веко, сонная артерия, рана по линии роста волос.
Она пощупала повязку и обрадовалась, что та на месте. Повязка покрывала большую часть головы, в том числе и волосы, прикосновение к которым сейчас вызвало у Эммы позыв к рвоте.
Хотя она приняла лекарство против тошноты.
Ибупрофен от болей, вомекс от тошноты, пантопразол – чтобы желудок не взбунтовался от такого коктейля.
Рану смогли зашить. Единственное, что сейчас срочно нуждалось в починке, – это ее жизнь, разорванная на много кусков, по крайней мере с тех пор, как Эмма убила Парикмахера.
Парикмахер. Парикмахер. Парикмахер.
Как бы часто она ни повторяла это имя, он все равно оставался человеком. Человеком. Человеком.
«Я убила человека».
Эмма посмотрела на себя вниз и не удивилась бы, обнаружив, что ее рука пристегнута наручником к реечному дну кровати.
Филипп добился, чтобы после первой короткой дачи показаний в гостиной Эмму сразу отпустили спать. Завтрашний допрос так быстро не закончится.
И наверное, пройдет не так дружелюбно, особенно когда будет готов отчет судмедэкспертов.
Она понятия не имела, сколько ударов ножом нанесла, но знала, что слишком много. И что хотела не только защититься, а довести все до конца.
В тот момент в сарае она убила бы не только Паландта, но любого, кто попытался бы помешать ей раз и навсегда избавиться от опасности.
Месть.
Ни одно другое чувство не кажется таким необходимым и неизбежным, когда совершается несправедливость. И ни одно другое не вызывает таких угрызений совести, когда все позади.
Эмма пошарила рукой в поисках выключателя и наткнулась на чашку с чаем, которую Филипп заботливо поставил для нее рядом с кроватью и содержимое которой уже успело остыть. Было почти пол-одиннадцатого. Она спала чуть больше часа.
– У меня ведь нет денег, – прошептала она, качая головой и подсовывая себе под спину подушку, чтобы сесть в кровати повыше.
Почему к ней привязалось именно это предложение из ночного кошмара?
Эмма не верила в анализ снов как метод психотерапевтического лечения. Не каждое ночное видение обязательно имеет какое-то значение днем. Если разобраться, в этом предложении вообще мало смысла.
Почему же Паландт это сказал?
Даже если психологический портрет, который сделал Филипп, в некоторых моментах не совпадал с реальностью, – например, в пункте «благосостояние», – все равно существуют универсальные, почти бесспорные признаки, которые характеризуют сексуального маньяка. Их стимул – не столько удовольствие, сколько власть, они действуют импульсивно, и деньги редко играют для серийного насильника какую-то роль.
И все равно Паландт произнес это предложение в состоянии крайнего возбуждения и паники. В момент, когда его действиями управляли не мысли, а инстинкты; когда она как зверь в ловушке, который борется за свою жизнь.
И в этот момент он говорит о своих финансовых проблемах?
Сама Эмма, переживая весь этот ужас, ни секунды на думала о заблокированной кредитной карте и о том, что срочно должна попросить Филиппа погасить ее долги.
И еще кое-что, очень странное: Паландт явно смертельно болен и запуган какими-то бандитами-иностранцами. Даже если иногда он проявляет неожиданную силу, все равно что-то не складывается. Парикмахер настолько слаб, что не может дать отпор шантажистам, но в состоянии насиловать и убивать женщин?
Эмма откинула одеяло.
Кто-то – вероятно, Филипп – надел на нее шелковые пижамные штаны, прежде чем уложить в постель. На ней были спортивные носки – практично, потому что ей не нужно сейчас искать тапочки, чтобы спуститься и поговорить с Филиппом о страхе, мучившем ее, – что опасность, которая исходила от Парикмахера, по-прежнему существует.
Эмма еще раз поправила повязку. Дыхнула в руку, чтобы проверить, настолько ли отвратительно дыхание, насколько кажется привкус во рту, и увидела красную светящуюся точку.
Маленький диод, прямо на дисплее домашнего телефона рядом с базой.
Это означало, что аппарат нужно подзарядить.
«Но у меня ведь нет денег. Я не пойду в тюрьму, никогда», – вспомнила она голос Паландта. Потом подумала о трупе в контейнере для биоотходов, еще одна нестыковка.
Другие жертвы Парикмахера оставались лежать на месте преступления.
Это размышление навело ее на мысль.
Эмма схватила трубку с тумбочки, деактивировала функцию определения абонентского номера и надеялась, что Филипп в последнее время не менял никаких номеров в памяти телефона.
Глава 41– Лехтенбринк?
Голос Ганса-Ульриха невозможно спутать. Гнусавый, почти простуженный и слишком высокий для шестидесятилетнего профессора.
Эмма узнала бы руководителя отдела судебной медицины Шарите[93] 93
Клинический комплекс, расположенный в четырех районах Берлина. Крупнейший госпиталь в Европе. Является университетской клиникой для Берлинского университета имени Гумбольдта и Свободного университета Берлина.
[Закрыть] по одному-единственному слову.
Сама же, наоборот, попыталась так изменить голос, чтобы профессор Лехтенбринк не догадался, с кем на самом деле беседует, даже если маловероятно, что он ее помнит. Они редко говорили друг с другом.
– Комиссар криминальной полиции Таня Шмидт. – Эмма представилась именем полицейской, которая ранее допрашивала ее в гостиной. Назвала ему отдел, занимающийся расследованием дела Штайн/Паландт. – Сегодня вечером у вас на столе оказался Антон Паландт, жертва насильственного преступления, произошедшего в Вестенде.
– Откуда у вас этот номер? – сердито спросил Лехтенбринк.
– Он значится в компьютере, – солгала Эмма. На самом деле номер был сохранен под цифрой «9» в быстром наборе их домашнего телефона. Филипп и Лехтенбринк долгое время работали вместе над делом под названием «Пазл»: на протяжении нескольких месяцев серийный убийца оставлял части тела своих жертв в полиэтиленовых пакетах в общественных местах Берлина. На последней неделе, незадолго до поимки преступника, они созванивались почти ежедневно, поэтому личный номер Лехтенбринка все еще был в памяти телефона.
– Безобразие, – возмутился судебный медик. – Этот номер предназначен только для экстренных случаев и нескольких избранных людей. Я требую, чтобы вы его немедленно удалили.
– Я об этом позабочусь, – пообещала Эмма. – Но сейчас, раз уж я дозвонилась…
– Вы звоните в самый разгар вскрытия.
Отлично!
– Послушайте, я правда не хочу мешать. Дело в том, что мы сейчас будем допрашивать виновницу, Эмму Штайн, во второй раз, и было бы невероятно кстати знать причину смерти женщины, которую обнаружили в контейнере для биоотходов.
Фух…
Уже на выдохе она знала, что он клюнул. Судебные медики ненавидят, что в книгах и фильмах их обычно представляют капризными типами, к которым обращаются, когда уже слишком поздно. Им кажется, что их работа недостаточно ценится. При этом они ведь не только разрезают трупы, а часто играют ключевую роль, особенно при допросах свидетелей и подозреваемых. Однажды Лехтенбринк смог доказать виновность преступника просто потому, что его прямо из секционного зала по телефону подключили к комнате, где проводили допрос. Когда убийца пытался представить смерть жертвы как трагический несчастный случай, Лехтенбринк, параллельно с допросом, мог опровергать все доказательства, ссылаясь на результаты исследования телесных повреждений. И сегодня авторитетный эксперт вряд ли захочет упустить возможность сказать свое слово и повлиять на расследование.
– Ну, причина смерти достаточно банальна. Отчет еще неокончателен, но я делаю ставку на множественный отказ внутренних органов вследствие старческой ишемии.
– Вы… издеваетесь? – чуть было не выкрикнула Эмма и от волнения забыла изменить голос для следующего вопроса. – Естественная смерть? Женщину ведь расчленили.
– Postmortem[94] 94
После смерти (лат.).
[Закрыть]. Похоже на классическое мошенничество, обман соцслужб.
Эмма задалась вопросом, не хватил ли Лехтенбринка апоплексический удар. Или ее саму, потому что слова профессора были лишены смысла, только если он не пытается обмануть ее.
– Классическое мошенничество, когда мошенник с отрубленной голенью забирается в бак для биомусора?
– Ну, не мошенник же. В данном случае это, несомненно, Антон Паландт.
– Не понимаю.
Лехтенбринк снова засопел, но роль опытного ученого, который может научить чему-то наивного полицейского, видимо, нравилась ему все больше.
– Смотрите, фрау Штайн. Я не был на месте преступления, но готов поспорить, что наш преступник живет бедно. Однажды он приехал домой к своей матери, нашел ее мертвой в постели…
– К своей матери? – перебила Эмма Лехтенбринка, который добавил с заметным раздражением:
– Разве я не сказал? Труп в баке для биомусора – с вероятностью, граничащей с достоверностью, – это мать Паландта. Мы еще ждем окончательного анализа челюсти, но жертве в любом случае было за восемьдесят.
Лехтенбринк продолжил объяснять свою теорию, но до Эммы все доносилось глухо, как через вату.
– Во всяком случае, немного поскорбев, сын сказал себе: «Черт, у меня ведь есть доступ к маминому счету. Кто сказал, что я должен звонить в полицию лишь потому, что она умерла?» И он решил официально продлить ее жизнь, чтобы получать ее пенсию.
«У меня ведь нет денег!»
– Соседям он рассказал о длительной зарубежной поездке, курорте или чем-то подобном, но, честно говоря, в Берлине никто не удивится, если пожилой человек вдруг исчезнет из вида. Только запах когда-нибудь обратит на себя внимание, поэтому преступник «хоронит» ее в контейнере для биомусора. Он просто запихивает останки в бак – настоящее свинство во всех отношениях, потому что трупы, как правило, не могут поместиться туда целиком, без ампутации конечностей. Потом ставит контейнер для биоотходов в подвал или сарай, насыпает сверху наполнитель для кошечьего туалета и разбрызгивает тонны освежителя для воздуха. Классика.
«Значит, мой ночной кошмар подсказал мне верный путь», – подумала Эмма.
Паландт оказался не Парикмахером, и она убила не серийного преступника, а вспыльчивого мошенника, самый большой грех которого состоит в том, что из-за нехватки денег он потревожил покой своей усопшей матери.
«Значит, опасность по-прежнему существует!»
Эмма не знала, как ей удалось сдержаться и не выкрикнуть это последнее предложение в трубку.
Ей казалось, что она поблагодарила и быстро попрощалась, но она не помнила ни одного слова. В изнеможении она откинулась на подушки.
«Я убила человека!»
Не Парикмахера!
Паландт не имел к нему ни малейшего отношения.
Его парик, медикаменты, посылка… В паранойе Эмма исказила факты на свой лад, и это стоило невинному человеку жизни.
Эмма закрыла глаза и подумала о крови, которая текла из ран на голове Паландта. Под непрекращающимися ударами ее ножа.
Это, в свою очередь, напомнило ей о луже крови, которую пришлось вытирать сегодня в гостиной.
Самсон!
После пробуждения она ни разу не вспомнила о нем. С робкой надеждой, что хотя бы ему лучше, она набрала номер, чтобы прослушать сообщения голосовой почты. Ее мобильный был конфискован полицией в качестве улики.
– У вас три новых сообщения, – объявил механический голос компьютера.
И правда, первая новость была от доктора Планка, который заверил Эмму, что опасность миновала и Самсон пошел на поправку. Но что еще нужно дождаться окончательных результатов в понедельник, прежде чем его можно будет забрать, и что там с оплатой?
Следующим был Филипп – он озабоченным тоном обещал приехать через несколько минут.
И наконец Эмма услышала еще один голос, настолько возбужденный, что в первый момент не узнала его, потому что Йорго к тому же почти шептал.
– Эмма? Прости меня насчет недавнего. В смысле, что я тебе солгал. Конечно, я передал тебе записку.
Записка!
Про нее Эмма тоже совсем забыла. Телефон пищал, потому что аккумулятор практически разрядился. Нужно было поставить трубку на базу, но тогда Эмма не сможет позвонить. Поэтому она решила спуститься на первый этаж, где, как надеялась, лежал второй, заряженный телефон.
Эмма вылезла из кровати.
– У твоего мужа на мобильном установлена шпионская программа, – говорил Йорго. – Он записывает каждый входящий звонок.
Шпионская программа? Черт возьми, а это что еще означает?
Телефон пропищал три раза, не успела Эмма дойти до двери спальни.
Аккумулятора все-таки хватало еще на одно предложение Йорго:
– Я не хотел, чтобы твой муж узнал о записке, когда прослушает потом наш разговор. Поэтому позвони, пожалуйста, мне на мобильный. Пожалуйста. Это важно. Мы кое-что выяснили. Филипп не хочет тебе говорить, но я думаю, что ты должна знать. В отеле, этом Le Zen…
Пип.
Связь прервалась, и дисплей стал таким же темным, как коридор на первом этаже.
Эмма на ощупь добралась до выключателя, а в голове у нее продолжали звучать последние слова Йорго: «Мы кое-что выяснили…»
Она пошла сначала на кухню, но не нашла второго телефона на базе.
«Филипп не хочет тебе говорить…»
По пути в гостиную голос Йорго умолк, зато Эмме казалось, что в голове у нее снова зажужжала машинка для стрижки волос. Но не постоянно, а короткими, заикающимися интервалами.
«В отеле, этом Le Zen…»
Как дрель.
Как назойливое насекомое.
Эмма подошла к своему письменному столу, на котором сегодня вскрыла посылку Паландта. Домашнего телефона и здесь не нашла, зато обнаружила на столешнице источник жужжания: мобильник Филиппа.
С каждым новым гудком аппарат вертелся в такт виброзвонку. На дисплее зловеще мигало имя звонившего.
Эмма обернулась, но смутное подозрение, что ее муж внезапно возникнет у нее за спиной, не подтвердилось.
Она нерешительно взяла телефон и нажала на значок зеленой трубки, чтобы принять звонок.
– Что вы выяснили в том отеле, Йорго? – робко спросила она.
– Помоги мне! – закричал голос на другом конце провода.
Глава 42Эмма тут же его узнала, хотя впервые слышала этот голос таким изменившимся.
Глухим, сдавленным, с посторонними булькающими звуками.
– Сильвия? – спросила она, и в ответ ее подруга начала громко всхлипывать. – Что случилось? Ты ранена? Как тебе помочь?
«И почему ты звонишь с телефона Йорго?»
– Я… я умираю. – Сильвия еле ворочала языком. В голосе все еще звучали паника и смертельный страх, но силы ее первого крика уже не было.
– Нет, слышишь? Ты не умрешь! Я позову на помощь, и все будет хорошо.
– Нет. Хорошо уже… не будет… никогда!
Эмма буквально слышала, как теряет Сильвию.
Чем крепче она прижимала к уху трубку, тем тише становилось на том конце.
Она уже представляла свою подругу с канцелярским ножом в груди, сидящую в луже крови, которая хлынула из нее вместе с кашлем. Сильвия больше ничего не говорила, только кашляла и тяжело дышала, как бы громко Эмма ни умоляла ее рассказать, что, ради всего святого, случилось.
– Где ты?
Эмма закричала, потому что этот вопрос относился к обоим: к Сильвии и Филиппу, чья помощь срочно была ей нужна.
Эмма бросилась с телефоном у уха через гостиную. Увидела, что ключ Филиппа лежит на комоде, а куртка висит на вешалке, – значит, он в доме. Наверху она только что была, кроме того, он оставил телефон, без которого никогда не выходит, в гостиной, а он так делает, когда…
– Сильвия, ты еще там? – спросила Эмма в трубку, но в ответ донеслась только ледяная тишина.
…когда идет в свою лабораторию…
Эмма посмотрела на старую подвальную дверь. Через широкую щель внизу в прихожую проникал свет.
…где его телефон не ловит сеть!
– Сильвия, не клади трубку. Я не могу взять тебя с собой в подвал, слышишь? Тогда связь прервется, но я сейчас вернусь, слышишь? Не клади трубку!
Никакой реакции.
Эмма задумалась, не было бы умнее сбросить звонок Сильвии и набрать 112, но что, если ее подруга не дома? Тогда эта телефонная связь – единственная возможность локализовать место ее нахождения.
Она положила телефон на комод, распахнула дверь в подвал и закричала, спускаясь по бетонной лестнице:
– Филипп! Скорее сюда! Ты должен мне помочь. Филипп?
Потолок в подвале был таким низким, что в свое время продавец согласился сделать скидку, когда увидел, что даже Эмме при осмотре дома пришлось втягивать голову в плечи.
После переезда они обшили потолок над лестницей деревом, так что места стало еще меньше. Сгорбившись, Эмма торопилась вниз, в «лабораторию», к которой лестница поворачивала направо.
Изначально это помещение планировалось как кладовка для метел, пылесоса и швабр, но Филипп заменил старую льняную занавеску на раздвижную дверь и организовал себе там маленький кабинет. Внутри стоял крохотный письменный стол с подключенным к Интернету ноутбуком, два металлических стеллажа, безнадежно заваленных специализированной литературой, и множество пластмассовых ящиков, поставленных друг на друга, в которых хранились лупы, пинцеты, микроскопы и прочие принадлежности. С их помощью он изучал фотографии, анализировал подписи или прочие улики, которые были необходимы для составления психологических портретов преступников.
Здесь внизу, в своей «норе», отрезанный от всего мира, Филипп мог лучше всего сконцентрироваться. За работой он чаще всего слушал в наушниках музыку, от которой Эмма сразу бы оглохла, но Филиппа она успокаивала: «Раммштайн», «Айсбрехер».
Поэтому неудивительно, что он не реагировал на ее крики. И до смерти испугался, когда она открыла дверь и сорвала с него наушники.
– Какого черта…
– Филипп… я…
Эмма уставилась на его руки в серых латексных перчатках.
Глухие басы, доносившиеся из наушников, вторили ее сбившемуся дыханию.
Эмма хватала губами воздух, но дыхание у нее перехватило не из-за спринта вниз по ступеням и даже не из-за переживаний за Сильвию. Причина в том, что у Эммы не получалось найти безобидное объяснение тому, что лежало перед Филиппом.
Ковровый нож.
Перчатки.
ПОСЫЛКА!
Она уже удивлялась, куда подевались ее тапочки. Обычная обувная коробка с онлайн-заказом, который можно сунуть в микроволновку. Продукты из ящика Филипп убрал в холодильник, а ее контактные линзы лежали в ванной.
А легкая, обернутая в простую упаковочную бумагу коробка? Она лежит здесь внизу. Прямо под настольной лампой Филиппа рядом с его ноутбуком на крошечном столе.
Бумага разрезана.
Язычки отогнуты.
Содержимое разложено частично под микроскопом, частично осталось внутри коробки.
Никаких тапочек для микроволновой печи.
Очевидно, что Эмма совершила ошибку, не взглянув повнимательнее на адресата.
Потому что густые коричневые длинные волосы, которые пришли в этой посылке, предназначались не для нее.
А для Филиппа.
Глава 43– Что это? – спросила Эмма.
Ее мозг искал логичное, но прежде всего безобидное объяснение.
– Они у тебя от Парикмахера?
Конечно. Преступник связался с ним. Он просто делает свою работу и изучает трофеи.
– Что ты имеешь в виду? – Филипп поднялся со стула.
– Как что, волосы, – ответила Эмма, и словно металлическое кольцо сжалось вокруг ее сердца, когда она увидела, как Филипп открыл ящик письменного стола и спрятал там темные пряди.
– Какие волосы? – пожал он плечами. – Я не знаю, о чем ты говоришь, милая.
При этом он развернул свой раскрытый ноутбук так, что Эмма могла видеть экран.
– Что… как… где? – начала запинаться она. Ее односложные вопросы сменялись в такт снимков, появлявшихся на экране в виде слайд-шоу.
Фотографий женщин.
Красивых женщин.
Девушек из эскорта. Тайно сфотографированных перед разными дверьми. Дверьми гостиничных номеров, которые придерживал всегда один и тот же мужчина, в то время как проститутки сменялись.
– Ты? – Эмма все еще пыталась отвергать очевидное. – Ты встречался с этими женщинами?
С женщинами из эскорта? Жертвами?
– Значит, это ты их убил?
– Эмма, ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Филипп с выражением наигранного, как ей показалось, удивления на лице, нажав на клавишу пробела. На экране появилась новая фотография, и снова жертва.
Эмма вскрикнула, узнав себя.
С чемоданом на колесиках в руке, прямо перед темной дверью, которую она как раз открывала. Фотография, как и все прочие, сделана при плохом освещении, но номер комнаты на облицованной ореховым шпоном двери виден хорошо: 1904.
– Это был ты! – крикнула Эмма в лицо Филиппу. – Это ты Парикмахер! Как я могла так заблуждаться? Позволить ввести себя в заблуждение?
Сбитая с толку посылкой для неизвестного соседа, она не обратила никакого внимания на вторую посылку. И впустила врага в свой дом.
Эмма заблудилась в лабиринте своих параноидальных мыслей и погубила невинного.
– Ты подонок!
Ее муж улыбнулся и сказал глубоко обеспокоенным голосом, который не сочетался с его дьявольской ухмылкой:
– Эмма, пожалуйста, успокойся. Ты не в себе.
Одновременно он нажал на какую-то кнопку на ноутбуке, и экран стал черным.
– Что ты задумал? – закричала Эмма. Она не имела понятия, что ей делать. Смятение и ужас на мгновение парализовали ее. – Ты хочешь свести меня с ума?
– О чем ты? Боюсь, ты снова видишь то, чего нет, милая.
«Да. Так и есть. Не знаю зачем, но он все время подпитывает мою паранойю».
Эмма осмотрелась, инстинктивно ища предмет, которым могла бы обороняться, если Филипп попытается наброситься на нее. И тут заметила маленькую камеру на потолке подвала, которая была расположена так, чтобы Эмма все время была в объективе, а ее мужа не было бы видно на видеозаписи.
– Ты снимаешь меня? – потрясенная, спросила она Филиппа.
– Но, милая, ты же сама просила обезопасить подвал, – лицемерно ответил он. – Из страха перед взломщиками.
– Я никогда ничего не говорила о камерах! – крикнула она в ответ. И если ей по-прежнему не были ясны мотивы Филиппа, то на нее снизошло другое ужасное озарение: Сильвия.
Она звонила не с телефона Йорго!
А с собственного телефона.
Эмме стало ясно, в какую игру Филипп играл с ней все это время.
Как тогда со своей бывшей женой!
Просто сохранил номер Сильвии под другим именем.
А какой мужчина станет так делать?
Тот, которому есть что скрывать.
Любовную связь.
Чтобы не бросалось в глаза, когда любовница звонит по многу раз в день, посылает эсэмэски, оставляет пропущенные звонки.
Внутри у Эммы все сжалось.
Ну конечно, как ловко.
Йорго – напарник Филиппа, логично, что он часто звонит, по крайней мере, объяснимо, если наивная женушка посмотрит на дисплей и начнет задавать вопросы.
Как ловко и коварно.
Сильвия у него звалась Йорго, а Сильвия называла его Петером.
«И у нее великолепные длинные волосы. Как у меня».
Как вообще у всех жертв Парикмахера.
– Но зачем тебе нужно было их всех убивать? – прохрипела Эмма. От прозрения у нее перехватило дыхание. – Проституток, твоих любовниц. Даже Сильвию. Почему она должна была умереть?
Имя женщины, которую Эмма когда-то считала лучшей подругой, сработало как пароль: дьявольская улыбка исчезла с лица Филиппа, и он впервые выглядел по-настоящему обеспокоенным.
– А что с Сильвой? – спросил он, как будто и правда не знал, что она, в предсмертной агонии, только что пыталась дозвониться до него. Возможно, это была секундная слабость, почудившаяся Эмме в его глазах. Или то обстоятельство, что он назвал свою последнюю любовницу ласкательным прозвищем, которое высвободило в Эмме агрессивную неукротимую ярость.
А возможно, это была отвага отчаяния, которая выдернула Эмму из ступора.
