Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 258 (всего у книги 346 страниц)

– Прошу вас подписать протокол, если вы не возражаете, мисс Уэллс.

Я взглянула на Хэла, тот кивнул.

– Что за протокол?

– Мы забираем некоторые вещи для опознания. Кроме того, мы взяли мазки с нескольких поверхностей. – Он показал мне пластиковый пакет. – Первый предмет – пластиковая чашка, взятая из спальни в подвале.

Чашка была знакомая – старый детский поильник, хранившийся в одной из коробок. Его вид вызвал у меня острую боль.

– Но это же… Мне очень не хотелось бы, чтобы вы это забирали.

– Вы получите ее обратно, – сказал Стрэтфорд. – И вот это. Тоже взято из подвальной комнаты.

Он показал мне второй пакет – с кружевными черно-красными трусами, слишком открытыми и слишком маленькими для меня. Я никогда не видела их раньше.

– И вот это.

Это была репродукция Элис Нил.

– Зачем вам это?

Он показал еще одну картину, поменьше – гравюру Престон.

– И это тоже.

– Ничего не понимаю. Зачем вы их забираете? Какие же это улики?

Я посмотрела на Мурхауз – та хмурилась над своим кроссвордом.

– Мы позаботимся о том, чтобы с вещами обращались аккуратно, мисс Уэллс. Не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь, я…

– И еще одно, – перебил он, показывая еще один прозрачный пакет: в нем была дешевая пластиковая щетка для волос. – А теперь, пожалуйста, просто подпишите здесь, и мы постараемся провести все процедуры как можно быстрее.

– Эта девушка не могла быть здесь, – тихо сказал Чипс, пока я подписывала бумаги. Офицер приподнял брови. – Если бы она была здесь, я бы знал.

На этот раз голос у него звучал громче, увереннее.

– И откуда же вы могли это знать, мистер Гаскойн?

– Я же вам сказал – мы помолвлены. Последние пару месяцев я здесь практически живу. Если бы эта девушка была здесь, я бы ее видел, так?

Детектив взглянул на него с сомнением.

– Это правда? Не похоже, чтобы в спальне мисс Уэллс жил кто-то еще.

Чипс не сдавался:

– Я еще не перевез свои вещи.

– Хм… Я удивлен, что вы ничего не сказали раньше.

– Мне это только сейчас пришло в голову.

– И вы совершенно уверены, что сроки совпадают?

– Чипс. – Хэл положил руку брату на плечо и покачал головой. – Возможно, тебе лучше пока оставить это, дружище. Разберемся, когда все немного прояснится.

– Вам действительно лучше поразмыслить об этом до утра, мистер Гаскойн. Если вы уверены, можете прийти в участок завтра утром, и мы запишем ваши показания.

Чипс ничего не сказал, но Хэл коротко кивнул.

– Мы скоро снова свяжемся с вами, мисс Уэллс. А теперь ложитесь, не будем больше вам мешать.

Мне отчаянно необходимо было поспать, головная боль усилилась, живот крутило, все тело ломило, но сначала нужно было позаботиться о Мэри. В эту ночь, несмотря на то что мне пришлось разбудить ее, она была идеально послушна и позволила мне отвести ее в спальню и уложить.

Когда я повернулась, чтобы уйти, она схватила меня за руку.

– Мамочка? – прошептала она.

– Нет, Мэри, это я. Сюзанна.

– Но я хочу к мамочке. – Девочка лет восьми, какой она была когда-то, смотрела на меня испуганными глазами. – Когда она придет?

Я пригладила ее волосы и ласково поцеловал ее в лоб.

– Скоро, – сказала я.

– А куда она ушла?

– Я не знаю. Но уверена, что недалеко.

– Может быть, она мне приснится, – сонно проговорила Мэри, смыкая ресницы.

Я выключила ночник.

– Может быть.

Чипс с Хэлом сидели на кухне. Чипс отыскал бутылку красного, налил обоим по стакану, и теперь братья беседовали у кухонного стола – голоса тихие, серьезные, лица мрачные. Какое-то время я смотрела на них. Хотя эти двое мужчин и были совершенно разными, в них было и общее – какая-то легкость, непринужденность, в том числе в общении с людьми, которой я завидовала. Но сейчас от обычного благодушия Чипса не осталось и следа. Вид у него был сердитый, в застывшей челюсти читалось напряжение, на виске пульсировала жилка. Я вдруг поняла, как мало его знаю, как мало он знает меня. И все же он сейчас здесь. Что бы ни случилось дальше, мы переживем это вместе, навеки связанные этой неожиданно зародившейся во мне новой жизнью. Я не знала, радоваться этому или пугаться. Сейчас я была просто измотана.

Они прервали разговор, когда я вошла. Чипс попытался ободряюще улыбнуться и протянул мне бутылку.

– Тебе, наверно, нельзя, но, судя по твоему виду, не помешает.

Я покачала головой и постаралась улыбнуться в ответ.

– Не думаю, что это сейчас поможет. Я бы просто выпила горячего шоколада. Так как же это понимать? Неужели они всерьез думают, что я имею какое-то отношение к тому, что случилось с той девушкой?

Я адресовала свой вопрос Хэлу, и он ответил не сразу.

– Ордер на обыск – это всегда серьезно. Они должны были получить разрешение магистрата, а это значит, что у них имеются какие-то подтверждающие свидетельства от девушки. Когда они приходили утром, вы не почувствовали, что что-то не так?

– В общем, нет. Они фотографировали все подряд, но я думала, это просто для того, чтобы исключить подозрения.

– Но это же наверняка незаконно? – сказал Чипс.

– Законно, если Сюзанна им разрешила, – сказал Хэл. – Вы, полагаю, что-то подписывали? И вас не выделяли особо? Просто проверяли разные версии.

– Да. Они сказали, что им нужно зайти еще в кучу мест. Я подумала – наверное, они тут все участки проверяют.

– Может быть, это и правда. Но, видимо, здесь было что-то, что девушка узнала. Вот почему они вернулись с ордером. И ведь та девушка говорила, что женщин было две? Одна помоложе, другая постарше? На первый взгляд… соответствует, я бы сказал. – Хэл пристально посмотрел на меня. – Вы хотите, чтобы я был вашим адвокатом?

– А он мне точно нужен? Это, кажется, немного слишком. Ведь наверняка же все выяснится? Не дойдет же дело до… суда или чего-то подобного?

Лицо у Хэла было встревоженное.

– У них явно что-то есть. И не просто что-то. У них должны быть серьезные доказательства. Как я уже сказал, судьи не выдают ордера без уважительной причины.

– Но это безумие. Неужели я бы…

Он поднял руку.

– Я лучше подожду, что скажет полиция, прежде чем вы расскажете мне что-нибудь еще.

– Господи Иисусе, ну что ты за придурок, Хэл! – Чипс закатил глаза. – Сюзанна же не наркоманка какая-нибудь. – Он обнял меня за плечи и крепко сжал. – Знаешь, тебе не обязательно вникать во всю эту адвокатскую муть.

Впервые Хэл как будто слегка развеселился.

– Если я буду ее адвокатом, я должен… э-э-э… вести себя как адвокат.

– Угу. Ну все равно, это бред. Я завтра скажу им, что уже пару месяцев здесь живу.

– Чипс, нет. Так нельзя, – сказала я. – Я очень благодарна тебе за это предложение. Но ты не был тут все это время. Не совсем.

Я улыбнулась, чтобы это не прозвучало обидно, но он сердито посмотрел на меня.

– Откуда им это знать?

– Ты бы лучше сопоставил даты, прежде чем делать какие-либо заявления.

Хэл говорил без нажима, но серьезно.

– Что ты имеешь в виду?

– Они не поверят тебе на слово. Ты должен быть уверен, что не был в нужный момент где-то еще.

– Не был.

Его брат вздохнул.

– Нельзя тебе врать, Чипс. Тебя разоблачат. Это чертовски серьезно. Вряд ли ведь у вас есть убедительное алиби, Сюзанна?

– Алиби? – Это прозвучало как испуганный писк. – Что значит – алиби?

– Вы не уезжали куда-нибудь на отдых? Если вы сможете доказать, что вас не было здесь в то время, о котором идет речь, это вам поможет.

– Нет. Не было никакого отдыха. Я практически всегда или здесь, с Мэри, или на работе. Ах да, я ездила на один день в Сидней – посмотреть спектакль в начале школьных каникул.

– А у вас в доме кто-нибудь гостил?

– Ну вот Чипс. А больше никого.

Я почувствовала, что краснею, но Хэл этого словно бы не заметил.

– Кто-нибудь приходил к вам ужинать? – Тон у него был извиняющимся. – Кроме Чипса, я имею в виду.

– Хонор Филдинг. Она заходила на ужин пару раз. Но я не уверена, что вспомню точные даты.

– А еще кто-нибудь приходит в дом регулярно? Садовник? Уборщица?

– Да! Одна женщина приходит три дня в неделю присматривать за Мэри. Салли О’Хэллоран. Мне ее рекомендовали в доме престарелых. И еще я иногда приглашала ее вечером, когда уходила куда-нибудь. И пару раз на выходных.

Хэл просветлел.

– Она может оказаться полезной.

Я дала ему контактные телефоны.

– Так, а еще кто-нибудь? Никто из старых друзей не заезжал по дороге? Или какие-нибудь родственники?

Полное отсутствие у меня социальной и семейной жизни стало вдруг болезненно очевидным.

– Мы здесь не так давно.

Чипс решительно вклинился:

– Ну правда, Сьюз, тебе не о чем беспокоиться – я сделаю тебе алиби. Просто скажу, что был здесь все это время. Эта девушка не могла быть здесь. Никто этого не опровергнет.

Хэл покачал головой, на этот раз уже с досадой.

– Сколько раз тебе повторять – ты не можешь так сказать! Тебя как минимум обвинят в лжесвидетельстве. И сам подумай – даже если бы ты был здесь, это еще не значит, что девушки в доме быть не могло. Ее ведь держали под наркотиками в подвале? Сьюз могла спрятать ее от тебя.

– Я могу сказать, что был там. Что там не было никакой девушки.

Я взяла его за руку.

– Хэл прав. Тебе нельзя врать. Ты действительно можешь попасть в тюрьму. И кому от этого легче станет?

Голос у меня дрогнул.

– Я знаю, это кажется несерьезным, Чипс, – добавил его брат. – Но тебе точно ни к чему врать копам. И еще, дружище, – не знаю, почему тебе это самому не пришло в голову, но есть и другой сценарий. Гораздо серьезнее.

– Какой сценарий?

Вид у Чипса был озадаченный, но я понимала, что хочет сказать его брат.

– Они могут заподозрить, что ты в этом замешан.

– Мне это и в голову не приходило, – сказал он.

– Так что тебе лучше не вмешиваться. Но я уверен, что ты можешь сделать кое-что, если хочешь помочь. Например… – Хэл умолк и оглядел кухню, словно хотел найти там работу для своего брата.

Лицо у Чипса почти мгновенно просветлело.

– А может, мне правда сейчас переехать? Тогда я смогу тебя защитить.

Мне с трудом удалось не засмеяться.

– Защитить меня? Как?

– Ой, да брось ты, Сюзанна. – Чипс схватил меня за руку. Хэл откашлялся и вышел, чтобы не подслушивать. – Я знаю, это немного старомодно, но я хочу делать все то, что обычно делают мужчины для женщины, которая ждет их ребенка.

Да, это было старомодно. И мило.

– И что же?

– Наверное, ничего особенного, но я мог бы… – Он умолк, почесал затылок. – Принести тебе чаю. Или позаботиться, чтобы тебе не приходилось… подниматься по лестницам. Проследить, чтобы ты питалась правильно. Отправлять тебя спать в нормальное время. Следить, чтобы ведро всегда было под рукой.

– Но мне не нужно…

Он перебил:

– И еще я могу помочь развлекать Мэри. Ты же знаешь, я ей нравлюсь.

Он был прав.

– Хорошо. Если хочешь. Можешь пожить тут.

– Ну нет. Что это за «можешь пожить»? Надо говорить: «Чипс, милый, я хочу, чтобы ты жил со мной».

– Ладно. Да, хочу.

– Ну нет. Мне нужно, чтобы ты это сказала.

– Чипс, милый, я хочу, чтобы ты жил со мной.

Каким-то чудом мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица.

Он придвинулся ближе, прошептал:

– Чипс, милый, я хочу, чтобы ты жил со мной, потому что я хочу трахаться с тобой до беспамятства каждую ночь…

– Чипс! Прекрати.

– Ты должна отнестись к этому серьезно. Считай это чем-то вроде нетрадиционной помолвки. Повторяй: «Чипс, милый, я хочу, чтобы ты жил со мной»…

– Потому что я хочу трахаться с тобой… ой, это глупо. Ты же знаешь, я не хочу трахаться с тобой каждую ночь. Я вообще не хочу с тобой трахаться. Я просто хочу спать. А когда не хочу спать, то хочу блевать. Этот ребенок…

– Какой ребенок? У тебя будет ребенок?

Никто из нас не видел, что Мэри тихонько стоит в дверях.

– На кой черт тебе сдался ребенок, а, Сюзанна? Это очень плохая идея. Последнего своего ребенка ты ведь убила, так?

Чипс подождал, пока Хэл не ушел, а Мэри не улеглась благополучно обратно в постель, и только тогда спросил:

– Что это Мэри говорила? Какая-то чепуха про то, что ты убила ребенка?

– Ах, это…

Я боялась этого момента. Знала, что именно об этом Чипс захочет поговорить, что это бросит еще более мрачную тень на все безумные события этого вечера.

– Ты мне о чем-то не рассказала? О чем-то таком, о чем, возможно, следовало рассказать?

Выражение его лица трудно было определить. Что это – злость, огорчение, тревога, любопытство?

Я пересказала ему факты – голые, откровенные, без лишних подробностей. Я до сих пор могла говорить об этом только так.

– Мы со Стивеном… у нас был ребенок. Дочь. Стелла. Она умерла, когда ей было девять месяцев. Шестнадцать лет назад.

– Что случилось?

– СВДС. Это синдром внезапной детской смерти.

Казалось, время так и не сделало эту боль меньше.

– Мне очень жаль.

Вид у него был такой, словно он хотел сказать что-то еще, но не сказал. Наконец я сама нарушила молчание.

– Мне жаль, что ты узнал об этом вот так. Я даже не знала, что Мэри в курсе. Эта история попала в некоторые СМИ, в основном в светские журналы. Меня удивило, что об этом вообще кто-то упомянул. К тому времени я уже считалась бывшей звездой. Похоже, она интересовалась моей жизнью больше, чем я думала.

– Но почему ты не рассказывала мне об этом раньше? О таком важном?

– Извини. Просто трудно об этом говорить. И я не хотела, чтобы это что-то изменило.

– Изменило?

– Между нами.

Невозможно было объяснить, как сильно смерть ребенка меняет отношение к тебе других людей, особенно других родителей, – как тебя начинают сторониться, будто твое горе заразно.

Невозможно объяснить, как я в конце концов перестала рассказывать об этом, как всеми силами старалась перестать быть той Сюзанной, у которой умерла дочь («бедная малышка!»), притвориться кем-то другим. Здесь, в Энфилд-Уош, об этой части моей биографии никто не знал. Для большинства я была не столько бывшая знаменитость, сколько просто добросовестная учительница, хорошая дочь – простой, почти двухмерный персонаж, у которого все на виду. Я знала, что эта игра никогда не удастся мне до конца, не может удаться, но иногда казалось, что превращение возможно. Играй роль, пока роль не станет тобой, – так советуют психологи.

– Но у нас с тобой будет ребенок, – сказал Чипс. – По-моему, ты могла бы решить, что я должен знать. – Он казался подавленным, неуверенным, уязвимым. – Я же не кто-нибудь.

– Я знаю. Я собиралась рассказать тебе. Готовилась к этому разговору. Правда. Но потом… я узнала, что беременна. И у нас с тобой вдруг появилось «мы». Я не хотела это испортить.

Он тут же оказался рядом, и его руки сомкнулись вокруг меня.

– Я знаю, что это выглядит неправдоподобно. Ты и я. Суперсексуальная звезда мыльных опер и неотесанный фермер, только что из загона? Серьезно, мы с тобой, похоже, шизанулись. Кому бы такое в голову пришло?

Внезапно мы оба рассмеялись.

– Но, по-моему, – вздохнул он, – по-моему, у нас получится. А ты как думаешь?

Я ответила честно, насколько могла:

– А я не знаю. Все как-то… неопределенно. – Это было сильное преуменьшение. – Но я очень, очень этого хочу.

Он кивнул.

– Ну что ж, пожалуй, придется пока довольствоваться этим. Но больше никаких тайн. Мне все равно, что там было у тебя в прошлом. Ты можешь рассказать мне все, Сьюз. Что угодно можешь рассказать.

«ПОХИЩЕННАЯ:

ИСТОРИЯ ЭЛЛИ КАННИНГ»

Документальный фильм

HeldHostage Productions © 2019

Элли Каннинг: запись № 9

А потом появилась еще одна женщина. Позже я узнала, что это мать младшей. Она приходила не каждый день. И всегда на ней были какие-то дикие шмотки.

Ничего друг к другу не подходило. Сначала я думала, что она совсем старая – волосы все седые, – но потом поняла, что ей все-таки еще не девяносто. Но все равно старая.

Другая женщина, та, что помоложе, никогда не проявляла враждебности, а вот эта да. Ну то есть она никогда меня не трогала, ничего такого, но иногда начинала как-то так шипеть сквозь зубы. И такую чушь несла! Боже мой! Просто бред какой-то… Один раз, например, вошла и давай орать, чтобы я оставила его в покое, что он ее, а не мой, так что руки прочь, она не позволит какой-то маленькой потаскушке испортить ей жизнь… А в другой раз подошла и сказала, что у нее голос лучше, чем у меня, что я пою невыразительно, или фальшиво, или как-то там еще, и что я получила эту работу только потому, что трахалась с барабанщиком. Было бы смешно, если бы не было так страшно.

А когда она не была такой сумасшедшей, то было чуть ли даже не страшнее. Пару раз заходила, садилась рядом, держала меня за руку и пела мне. Всякое старье из восьмидесятых. А несколько раз приходила поиграть со мной в трабл – знаете, такая дурацкая игра с кнопкой посередине поля? Обычно во время игры я просто отключалась, но это ее не волновало, а вот если я вдруг брала ее фишку, она просто с катушек слетала. Я старалась поддаваться, чтобы она все время выигрывала, но это не так-то легко было подстроить. Игра-то тупая, просто на везение. В общем, пару раз она просто переворачивала ее, рассыпала фишки и уходила. Да, а иногда она приносила мне поесть – чашку «Фрут лупс». Просто сухие колечки, без ничего. Приходилось притворяться, что они мне нравятся, но они всегда были уже черствые, в горло не лезли.

Эти женщины никогда не приходили вместе. У меня даже было ощущение, что старшая приходит скорее тайком.

Она бывала у меня только днем. Может, когда той, другой, не было дома? И я никогда не говорила с той о ее матери. Не знаю почему, но мне казалось важным держать это в секрете.

Сюзанна: август 2018

– Сюзанна Уэллс, вы арестованы за похищение и незаконное удержание Элиши Бритни Каннинг. Вы имеете право хранить молчание, так как все, что вы скажете, будет использовано в качестве доказательства…

Это было похоже на кошмарный сон, когда на каком-то уровне ты прекрасно понимаешь, что это сон, что все происходящее совершенно абсурдно, но не можешь понять, как это прекратить – что нужно сделать, чтобы проснуться.

Какие-то моменты были странно знакомы: сама фраза – «вы арестованы»; модуляции голоса детектива; то, как мир вокруг меня закачался, то сжимаясь, то расширяясь, то снова сжимаясь, пока я пыталась как-то осознать, что происходит. Все это, каждое слово, каждое действие вызывало чувство, что я оказалась в каком-то ожившем клише. Все было именно таким, словно я играла сцену в фильме, где мне досталась роль несправедливо обвиненной.

А другие моменты были ближе к фарсу. То, как я изо всех сил старалась казаться спокойной, но волновалась, собирая сумку с вещами, – словно в отпуск уезжать готовилась, а потом вдруг накатила волна тошноты, и меня вырвало.

Потом в панике обсуждали, что делать с Мэри: два брата спорили, ехать ли Чипсу со мной в участок или остаться с ней дома, чтобы у меня было одной заботой меньше. Затем сама Мэри решила, что Хэл – на самом деле ее бывший бойфренд времен Лос-Анджелеса и что он должен ей сорок долларов или какие-то там инструменты, которые он якобы украл. Она успокоилась только тогда, когда Чипс пообещал ей рожок мороженого. («С карамельной крошкой?»)

Полицейские терпеливо и вежливо наблюдали за всем этим, а затем сообщили нам, что, хотя Мэри и не арестовывают, они хотят, чтобы та явилась на допрос. Затем Хэл сердито спорил с ними о том, законно ли допрашивать человека, столь явно психически нездорового.

А потом начался сюжет как будто из какого-то криминального сериала. Путь по обледенелому гравию к полицейской машине (слава богу, без наручников). Констебль Мурхауз, стоящая слишком близко, ее пальцы в перчатке, сжимающие мой локоть, ее рука, мягко надавливающая на мою макушку, когда она усаживала меня на заднее сиденье, наклонившись надо мной и пристегивая осторожно, как ребенка.

Была беседа под запись в обшарпанном кабинете, предъявление всех немыслимых, безумных и убийственных доказательств. Хэл, сидящий рядом со мной и периодически перебивающий. Эта сцена казалась целиком взятой из какой-то пьесы, особенно когда я поняла, что идет запись на камеру, что стенограмма разговора будет распечатана и что в конце концов все это представление станет достоянием публики: та часть записи, которая будет обнародована, доказательства, которые будут представлены в суде.

Как и всегда в театре, это была коллективная работа, хотя актерская игра оставалась делом индивидуальным. Реплики инспектора Стрэтфорда были довольно равнодушными, как будто он выучил текст, но не сумел вжиться в роль.

Сама я тоже проявила себя на сцене не лучшим образом. Спектр эмоций выдала ограниченный, и в результате рисунок роли не блистал разнообразием оттенков. Если бы мне дали больше времени на подготовку, возможно, мне удалось бы добиться большего богатства тональных вариаций, но сейчас голос у меня пронзительно звенел на одной ноте от едва сдерживаемой паники. Единственное, что успокаивало, – что после достаточно будет прочитать стенограмму, а не смотреть повтор этого, без сомнения, худшего выступления в моей карьере.

Один только Хэл выступил более или менее прилично. Остроумный, хотя и несколько циничный адвокат защиты, он производил великолепное впечатление и безошибочно чувствовал момент: не терялся, не пережимал с эмоциями. Не обошлось даже без вкраплений тонкого юмора.

– Прежде чем вы продолжите, – начал он с суровым выражением лица, и голос у него был, пожалуй, слишком громким, настойчивым, но не агрессивным, – я хотел бы заявить, что моя клиентка, мисс Уэллс, отрицает все обвинения, выдвинутые против нее, и, более того, находит эти обвинения смехотворными.

– Благодарю вас, мистер Гаскойн. – Стрэтфорд держался нарочито спокойно. – Ваши замечания приняты к сведению. Итак, мисс Уэллс, вы сказали нам, что никогда не встречались с потерпевшей?

Хэл перебил меня прежде, чем я успела заговорить.

– Насколько ей известно, инспектор. Как мы уже указывали, Элли Каннинг выросла в районе, расположенном недалеко от того места, где сама мисс Уэллс жила всего несколько лет назад, поэтому вполне возможно, что у мисс Уэллс были какие-то контакты с мисс Каннинг ранее, даже если она этого и не помнит.

– Благодарю вас, мистер Гаскойн. Я могу продолжать? Мисс Уэллс, вы сказали нам, что никогда не встречались с мисс Каннинг и впервые узнали о произошедшем с ней примерно неделю назад из новостей?

Я взглянула на Хэла. Он кивнул.

– Я… – я запнулась и откашлялась. – Да, все верно. Я не могу быть уверена на сто процентов, но, насколько мне известно, я никогда не встречалась с ней. Ее имя мне совсем не знакомо.

– Значит, вы утверждаете, что она никогда, насколько вам известно, не бывала у вас в доме или на вашем земельном участке на Уош-роуд в то время, когда вы там жили?

– Нет. То есть я не знаю наверняка. Возможно, она и оказалась на моем участке в какой-то момент, но я об этом ничего не знала.

– То есть вы не знаете, была ли она там?

– Нет, конечно.

Стрэтфорд помолчал немного, заглядывая в свои бумаги.

– Вы ездили в Сидней в субботу, 7 июля, мисс Уэллс?

Я подумала.

– Если это был первый день школьных каникул, то да.

– Могу ли я узнать, какова была цель этой поездки?

– Я ходила на утренний спектакль, который мне давно хотелось посмотреть. Я должна была встретиться со своей старой подругой, тоже учительницей, Лорой Хубер. Это традиция. Мы ходили в театр в конце каждого школьного семестра много лет подряд и решили, что будем ходить и дальше, хоть я и переехала. Мы встречались после первого семестра, на апрельских каникулах, но на этот раз она заболела и не смогла пойти. Я уже заплатила за билеты и очень ждала этого спектакля, поэтому решила все-таки пойти. Наверняка у меня сохранились билеты в электронном письме, могу показать, если хотите.

– А что вы делали после спектакля?

– Что вы имеете в виду?

– Вы еще куда-то ходили? Встречались с кем-нибудь? Или сразу домой?

– Я… Я погуляла по городу. Кажется, купила шоколадных конфет в «Хэйгс». Выпила чашечку кофе. К этому времени было уже довольно поздно, и я поехала домой.

– В какое время это было?

– Какое это имеет значение?

– Ответьте на вопрос, пожалуйста.

– Это было… часа в четыре. Может быть, в четыре тридцать.

– А во сколько вы вернулись?

– Не знаю. Должно быть, около семи. Чуть раньше.

– И вы поехали прямо домой – никуда больше не заезжали?

– Нет, никуда. За Мэри присматривала Салли О’Хэллоран. Ей пора было домой.

– А что было дальше, когда вы приехали?

– Я заплатила Салли, и она ушла.

– Когда мисс О’Хэллоран ушла, было уже темно?

– Да.

– А где вы припарковали машину?

– Где припарковала? Не помню… наверное, возле гаража. У дома, скорее всего, стояла машина Салли. Она всегда опаздывает, и…

– То есть ей не нужно было проходить мимо вашей машины, когда она уезжала?

– При чем здесь моя машина?

Я оглянулась на Хэла в полном недоумении.

Хэл скрестил руки на груди.

– Продолжайте, инспектор. Ближе к делу.

Стрэтфорд не обратил внимания на его слова. Он сделал знак полицейскому в форме. Тот принес одну из картин, изъятых накануне. Стрэтфорд поднял ее передо мной и проговорил прямо в камеру:

– Для протокола. Сейчас я показываю мисс Уэллс картину, взятую из подвальной комнаты ее дома.

Он повернулся ко мне.

– Эта картина была изъята из вашей кладовой внизу во время вчерашнего обыска, мисс Уэллс. Элли Каннинг опознала ее как идентичную той, что висела в спальне, где ее держали. На картине изображена фигура беременной женщины, лежащей на кушетке. Вы что-нибудь хотите сказать по этому поводу?

Хочу ли я что-нибудь ему сказать? Я взглянула на Хэла, тот кивнул.

– Я не уверена. То есть я не знаю, что вы хотите от меня услышать. Это даже не картина, а просто старый постер, который я вставила в рамку.

– Это довольно необычная картина, мисс Уэллс. Я такой точно никогда не видел.

– Но это же не значит… Наверняка таких сколько угодно. Она довольно известная.

Стрэтфорд кивнул полицейскому, и тот отставил картину к стене. Стрэтфорд взял пластиковый пакет из кучи, лежащей на стуле рядом.

– Сейчас я покажу вещественное доказательство номер два, а именно – красно-черные кружевные трусы. Они также были изъяты при обыске вашего дома прошлой ночью. – Стрэтфорд церемонно поднял пакет. – Что вы можете сказать о них?

– Ничего не могу сказать. Я никогда не видела их раньше. Понятия не имею, откуда они там взялись. И у Мэри таких нет. Может быть, их оставил кто-то другой?

– И кем же мог быть этот другой? У вас есть какие-нибудь идеи на этот счет, мисс Уэллс?

Хэл вздохнул.

– Она же сказала, что не узнает их, Стрэтфорд. Не могли бы вы сказать, к чему ведете?

– Мисс Каннинг утверждает, что этот предмет похож на нижнее белье, принадлежавшее ей, и говорит, что его забрала у нее женщина, которая ее похитила, вместе с другой ее одеждой. Вам есть что ответить на это, мисс Уэллс?

Я покачала головой. Что я могла сказать?

– Попрошу вас говорить вслух, на камеру, мисс Уэллс. Я спросил, можете ли вы что-то ответить на это?

– Нет. Нет, мне нечего ответить.

– Сейчас я покажу вам другие предметы одежды: это вещественные доказательства номер три и четыре.

Он достал из другого пакета бледно-розовую шелковую рубашку с черной каемкой и такие же розовые длинные брюки.

– Вы можете мне что-нибудь рассказать об этих предметах, мисс Уэллс? Для протокола: я показываю мисс Уэллс розовую пижаму двенадцатого размера.

Вот она была мне знакома.

– Да-да! Это любимая пижама Мэри. Она называет ее пижамой Шанель, потому что она похожа…

Хэл уставился на меня сердитым взглядом. Я умолкла и перевела дыхание.

– Вы ее тоже забрали? Она была в комнате внизу? Я ее несколько недель не могла найти, но не знаю, как она могла оказаться в подвале.

– Это одежда, которая была на Элли Каннинг, когда ее нашли.

– Она была на ней? Пижама Мэри? Но как же она…

– Это ничего не значит, инспектор, – сказал Хэл. – Это одежда массового производства.

Стрэтфорд оставил его слова без внимания и снова спросил, не хочу ли я что-нибудь сказать.

Я по-прежнему не понимала, чего он от меня хочет. Пижама выглядела точно так же, как пижама Мэри, и была такого же размера. Но если это была ее пижама, я понятия не имела, как она могла оказаться на девушке.

– Возможно, кто-то стянул ее с моей бельевой веревки, – предположила я. – А может быть, она случайно попала в мешок для благотворительного магазина?

Я не помнила, когда в последний раз отвозила мешок в благотворительный магазин, но высказать такое предположение казалось не лишним.

Стрэтфорд показал мне черную пластиковую щетку для волос.

– Эта щетка – вещественное доказательство номер пять. Она принадлежит вам, мисс Уэллс?

– Я не уверена, но если это та, которую вы забрали вчера вечером, то, полагаю, да. Она определенно похожа на мою.

– Сейчас я покажу вам вещественное доказательство номер шесть. – Он взял папку. – В этом документе – результаты анализа ДНК волос, взятых с этой щетки. – Он передвинул мне папку через стол. – Я дам вам минуту, чтобы прочитать.

Я пыталась разобраться в печатном тексте, но он расплывался перед глазами. Кто знает, что там? Я сдалась: передала папку Хэлу и стала ждать.

– Как видите, ДНК некоторых волос на этой щетке совпадают с ДНК волос, взятых у Элли Каннинг. Как вы можете убедиться, ДНК образца, взятого с вещественного доказательства номер два – нижнего белья, – также совпадает с ДНК мисс Каннинг. Вы можете предложить какое-нибудь объяснение, мисс Уэллс?

Я ничего не понимала. Все это было совершенно необъяснимо. Я покачала головой. Мой голос прозвучал еле слышным писком:

– Нет.

– Сейчас я покажу вам детский поильник, взятый из вашей подвальной комнаты. Эта чашка принадлежит вам, мисс Уэллс?

– Да. Но, как я уже говорила, когда вы ее забирали, – я даже не понимаю, где вы ее взяли. Она лежала в нераспакованной коробке.

– Если вы взглянете на отчет, то увидите, что на крышке этой чашки тоже была обнаружена ДНК Элли Каннинг. Кроме того, мы нашли внутри чашки следы бензодиазепина. Не хотите ли вы что-нибудь рассказать мне об этом, мисс Уэллс?

– Но этого не может быть. Это была чашка моей дочери. И я совершенно точно никогда не давала ей никаких наркотиков.

Спина у Стрэтфорда напряглась, глаза сузились.

– Вашей дочери? Вы не упоминали о том, что у вас есть дочь. Она не живет с вами?

– Нет.

– Где же она?

– Она… – Я перевела дыхание и заговорила снова: – Она умерла в младенчестве. Почти шестнадцать лет назад.

– Понятно. – Он сделал долгую паузу, словно обдумывая эту новую информацию. – А вы можете рассказать мне об обстоятельствах смерти вашей дочери?

Хэл резко прервал его:

– Я не понимаю, какое это может иметь отношение к обвинениям Каннинг, и, как вы видите, это причиняет боль моей клиентке.

– Не вам решать, что к чему имеет отношение, мистер Гаскойн. Вы знаете это не хуже меня. Простите, мисс Уэллс, но я должен спросить: как умерла ваша дочь?

– Это был синдром внезапной детской смерти.

Я не стала вдаваться в подробности.