Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Эдди

С плаща Берлина, висящего на вешалке в углу моего кабинета, по-прежнему капала вода. Он достал из кармана очки и принялся протирать их широким концом галстука. Если старый плащ был высоко ценимым даром от любимого человека, то галстук выглядел как подарок от смертельного врага. Я дал ему устроиться, закрыл папку, которая лежала открытой у меня на столе, и уделил ему все свое внимание.

– Кто этот парнишка и почему это ты будешь ответственен за его смерть?

– Это долгая история. Ты в курсе, чем я занимаюсь в правительстве? – спросил он.

– Вообще-то не могу сказать.

– Я тоже. Не разгласив секретную информацию и таким образом не совершив государственную измену. Все, что я могу тебе сказать, это что я вращаюсь во всяких государственных департаментах, решая различные проблемы.

– Да, я в курсе, что ты какого-то рода решальщик. И какого же рода проблемы ты решаешь?

– Такого рода проблемы, которые возникают у компаний из списка «Форчун-500» [275] 275
  «Форчун-500» – список 500 крупнейших компаний США по размеру выручки, составляемый журналом Fortune. Впервые составлен в 1955 г.


[Закрыть] с государственной политикой… Такого рода проблемы, с которыми сталкиваются правоохранительные органы, когда у них связаны руки, и такого рода проблемы, какие мы поимели два года назад.

Впервые я столкнулся с Берлином на севере штата Нью-Йорк, после того как там застрелили федерала. Берлин помог расхлебать заварившуюся при этом кашу.

– Один из ваших псов опять взбесился? – спросил я.

Он покачал головой, сказал:

– Скажем так: частично моя роль заключается в том, чтобы сохранять статус-кво. Правительство не любит перемен. И неважно, кто сейчас сидит в Белом доме, – повседневные задачи полиции и правосудия требуют порядка и стабильности. Как на уровне штата, так и на федеральном. Сфера действия у нас не ограничена. Есть один окружной прокурор в округе Санвилл, штат Алабама, некий Рэндал Корн, и мне достаточно ясно дали понять, что он должен быть избран на следующий срок.

– Так вы там мухлюете с результатами выборов на уровне округа?

Берлин закатил глаза.

– Я тебя умоляю, Эдди… Нам доводилось мухлевать с результатами выборов на национальном уровне, и в большем количестве стран, чем я могу сосчитать. Это-то как раз мелкая сошка… Есть компании, которые финансируют наших политиков, и они всегда прикладывают руку к местным выборам. Кто-то, обладающий авторитетом и деньгами, решил составить конкуренцию Корну, и я сделал несколько звоночков его сторонникам – намекнул, что стоит слегка тряхнуть мошной. Вот и все, что потребовалось. В США выигрывают выборы, тратя деньги. И обычно побеждает тот, кто тратит больше всех.

– Ладно, а дальше-то что?

– А дальше мне стало немного любопытно. Корн был окружным прокурором округа Санвилл последние семнадцать лет. И за время своего пребывания в должности привел статистику преступности к рекордно низкому уровню для округа. Вот почему он нам так нравился. Это хорошо для бизнеса, хорошо для цен на недвижимость в этом районе, хорошо для инвесторов. Позволяет сохранять статус-кво. Надо было мне оставить все как есть после выборов, но с этим мужиком что-то не так. Я копнул глубже, и то, что обнаружил, меня здорово напрягло.

– И что это было?

Не успев ответить, Берлин помедлил, отвлекшись на какой-то шум за дверью моего кабинета. Обычное дело в нашей лавочке. Я встал и приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, что там происходит. Гарри крыл почем зря этот новый цифровой ошейник, который он купил для Кларенса, поскольку по-прежнему не мог активировать встроенный в него GPS-трекер через свой телефон, и его возбуждение передавалось псу, который тявкал всякий раз, когда Гарри прибегал к ненормативной лексике. Ксерокс опять зажевал бумагу, и Блок самозабвенно колотила по стенке аппарата кулаком. Надрывался телефон, и Кейт наконец ухитрилась снять трубку, держа в другой руке лэптоп и прижав свой мобильник головой к плечу. Организованный хаос, одним словом. Я закрыл дверь. Сел. Жестом предложил Берлину продолжать.

– Живенько тут у вас, – заметил он.

Берлин тянул время. Ему нужно было что-то сказать, но он чувствовал, что не способен это сделать. Пока что.

– Просто расскажи мне все как есть. Здесь на тебя распространяется привилегия адвокатской тайны в отношении клиента. И эта комната защищена от прослушки.

Берлин покосился на фотографию у меня на столе. Моей дочери Эми – в летнем лагере, на каноэ с веслом в руках. С некоторых пор я перестал выставлять здесь фото своей бывшей жены. Она ушла к другому мужчине.

– Симпатичная девчонка, – сказал Берлин. – Сколько ей сейчас?

– Пятнадцать. Ну так что: ты уже достаточно набрался духу, чтобы все выложить?

Его глаза на миг встретились с моими. Они были встревоженными и красными. Мешки под этими глазами вдруг показались мне еще более набрякшими.

– Округ Санвилл лидирует в США по количеству смертных приговоров. Мелких и не особо мелких городков там пруд пруди, но крупных городов нет. Рэндал Корн отправил в камеру смертников больше людей, чем любой другой окружной прокурор в мировой истории. В настоящее время каждый двадцатый из числа приговоренных к смертной казни в Соединенных Штатах – это работа Корна. Сто пятнадцать обвинительных приговоров за семнадцать лет.

Я ничего не сказал в ответ. Мне уже приходилось слышать о чрезмерно рьяных прокурорах на Юге, которые превыше всего ценят брак, церковь, семью, огнестрельное оружие и смертную казнь. Но даже в данном случае эти цифры вряд ли могли соответствовать действительности.

– Всего лишь два-три процента округов Соединенных Штатов ответственны за подавляющее число обитателей камер смертников по всей стране. И округ Санвилл тут в безусловных лидерах. Когда я узнал об этом, мне пришло в голову то же самое, что сейчас и тебе: чушь собачья. Это не может быть правдой. Однако, Эдди, это на сто процентов точно. Я лично проверил статистику.

– Это, должно быть, какая-то ошибка.

– Послушай: ты же знаешь, что прокурор вправе по своему усмотрению решать, заслуживает ли какое-либо тяжкое преступление переквалификации в разряд тягчайших, наказуемых смертной казнью. Так вот: Корн никогда не привлекал к ответственности за убийство, не требуя высшей меры наказания. Эти приговоры ни разу не были успешно обжалованы, и он не проиграл ни одного дела.

– А на кой черт ему всякий раз требовать смертной казни? И почему никто этого раньше не замечал?

– О, еще как замечали… Когда я проверял Корна, то наткнулся на кое-какие хлебные крошки, оставшиеся от предыдущих расследований. Все они закончились ничем, потому что Корн по-прежнему является окружным прокурором исключительно благодаря мне. Ты спрашиваешь, почему этот хер всякий раз требует смертной казни? Разве это не очевидно?

– Только не для меня, – сказал я.

– Почему люди становятся военными? Большинство говорят, что хотят служить своей стране, многие из них выбирают эту стезю из-за того, что служил их отец или дед, еще больше из-за зарплаты или обучения; но есть еще крошечный процент людей, всего два процента, которые идут в армию по одной простой причине – они хотят кого-нибудь убить.

– Ты хочешь сказать, что этот деятель, Корн, подался в окружные прокуроры, чтобы убивать людей?

– Нет, это не то, что говорю я, – это то, что говорит он сам, причем все время, черт бы его побрал! Он – король камеры смертников. Носит эту свою репутацию как медаль. Мне уже приходилось иметь дело с плохими людьми. Через некоторое время уже видишь это у них в глазах. Корн – убийца. И занимается этим прямо у меня на виду.

– Кто этот парнишка, которого собираются казнить?

– Его зовут Энди Дюбуа, через неделю он предстанет перед судом за убийство. Он невиновен, а Корн просто хочет посмотреть, как этот парнишка поджарится на стуле. Когда я узнал про Корна, то поставил кое-кого присматривать за его делами. Этого Энди обвиняют в убийстве молоденькой официантки из придорожной забегаловки. А он не способен даже прихлопнуть муху на собственной заднице! Сейчас я уже ничего не могу сделать, чтобы слить Корна. Шанс упущен. Поэтому я нанял одного адвоката в Санвилле, чтобы он представлял интересы Энди. Его зовут Коди Уоррен. Он скопировал для меня все материалы по этому делу. Они сейчас у меня в машине. И знаешь – я уже неделю не могу связаться с ним. Три дня назад его секретарша заявила о его исчезновении. Я думаю, что его уже нет в живых.

– Ну ты загнул! Адвокат куда-то пропал, а ты сразу решил, что он мертв, – так, что ли? Думаешь, это Корн его кокнул?

Не знаю, не было ли это просто игрой света от жалюзи на моем окне, но мне показалось, что у Берлина потемнело лицо, когда он произнес, понизив голос:

– Корн орудует в самом большом городке в Санвилле – Бакстауне. И он на короткой ноге с окружным шерифом. Он кровожаден, нечист на руку и безжалостен. Таинственное исчезновение адвоката защиты в сфере его влияния было лишь вопросом времени. Если Корн не сделал этого сам, то ему помогли. Я думаю, он мог организовать исчезновение Уоррена, не моргнув и глазом.

– Тогда звони в ФБР, – сказал я.

– Федералы наводнят этот городишко, потратят шесть месяцев на то, чтобы разнести всё там на куски, а в итоге останутся с носом. Мне тут не нужна кувалда. Мне нужен кто-то достаточно башковитый, чтобы выступить против Корна в зале суда и вызволить парня. Если с Уорреном случилось что-то плохое, уже никто и никогда его не найдет. Корн слишком осторожен. Уоррену мне сейчас ничем не помочь. То, что я хочу знать, это готов ли ты поехать в Алабаму и спасти жизнь этому мальчишке?

– Я же ничего не знаю об этом деле. А вдруг парень виновен? Я не сторонник смертной казни, но не стану освобождать человека только для того, чтобы просто спасти ему жизнь. Если он виновен, естественно.

– Ты что, не услышал меня? Я уже все изучил. И уверен, что он невиновен. Думаю, и ты тоже это поймешь. Его держат в окружной тюрьме. Он полностью изолирован от внешнего мира. Эдди, это в чистом виде твоя епархия.

Какофония за дверью кабинета стала еще громче.

– Мне нужно подумать на этот счет, но я хочу знать, зачем ты во все это вписался. Вообще-то того рода деятельность, которой ты занимаешься, наводит на мысль, что перед поступлением на эту работу ты сдал свою совесть на длительное хранение. Только без обид.

Берлин смотрел куда-то вдаль. Его взгляд был где-то за двадцать лет и тысячу миль отсюда, когда он произнес:

– Я не знал, кто такой Корн, когда топил его соперника. У каждого есть черта, через которую нельзя переступать. Когда садист обладает властью над жизнью и смертью, а я помог ему обрести эту власть, то возникает чувство личной ответственности. Однажды я дал клятву – давным-давно, когда впервые надел на себя кобуру со стволом. Нынешнее положение Корна достигнуто благодаря мне, так что наши судьбы частично связаны. Мне нужны доказательства – что-то достаточно бронебойное, что позволило бы мне сделать правильные телефонные звонки и по-тихому отправить его в отставку.

– Для самоуспокоения? – вставил я.

– Дело не только в этом. Будь у меня время, я построил бы против него дело. Не спеша, крепкое – кирпичик, блин, за кирпичиком. Но часики-то тикают. Я не могу ждать. Я должен что-то делать, пока он не отправил этого парнишку в камеру смертников. Если я смогу спасти хотя бы одну жизнь…

Берлин нацелился на меня взглядом и не отвел его.

Я узнал этот взгляд.

Люди совершают ошибки, от которых страдают другие люди. Наступает момент, когда ты понимаешь, что давным-давно проскочил свой поворот и что не можешь повернуть годы вспять – но что ты, черт возьми, можешь сделать все, что в твоих силах, чтобы еще одна живая душа не пострадала или не рассталась с жизнью. Берлина мучила совесть. При его занятиях когда-то приходится за это расплачиваться, и этот момент, как видно, уже почти наступил. Под конец каждый ищет искупления. Как это там в какой-то песне поется… Я уже долгое время пел ту же самую песню.

– Мне нужно поговорить с моим партнером и остальными сотрудниками фирмы, – сказал я.

– Я подожду, – отозвался Берлин.

Он не собирался уходить, а потом возвращаться. Хотел получить ответ прямо здесь и сейчас. Наверное, решил, что прижал меня к канатам, и не хотел рисковать полученным преимуществом. Я встал и уже открыл дверь кабинета, но тут остановился. Что-то было не так. Где-то секунду я не понимал, что именно, а потом до меня дошло.

Из приемной не доносилось ни звука. Ни криков. Ни тяжелых ударов по ксероксу. Ни ругани, ни собачьего лая.

Я распахнул дверь, ожидая увидеть за ней пустую комнату.

Кларенс уже красовался в новом ошейнике, Гарри радостно пялился на свой телефон. Копировальный аппарат весело гудел и пощелкивал, один за другим выплевывая листы бумаги, Блок с довольной улыбкой стояла рядом с ним. Кейт тихо сидела в своем кабинете, щелкая по клавишам лэптопа, а за письменным столом, который мы использовали в качестве приемной стойки, расположилась какая-то незнакомая мне дама. Лет сорока с небольшим, с коротко подстриженными светлыми волосами, она с улыбкой раскладывала на столе какие-то бумаги, время от времени поглядывая на экран компьютера перед собой. Когда Кларенс, виляя хвостом, подшлепал к ней, она низко наклонилась и произнесла:

– Просто чудо у тебя, а не ошейник! Вам нужна еще помощь с этим приложением, Гарри?

Тот ответил:

– Нет, спасибо, мэм. Вы и так сотворили достаточно чудес для одного утра. О, Эдди, – это Дениз. Теперь она работает у нас.

Отвернувшись от Кларенса, дама встала из-за стола, подошла ко мне, протянула руку, и я пожал ее.

– Я Дениз. Мне нравится ваш офис.

– Мне он уже тоже начинает нравиться, – ответил я, услышав, как ко мне подходит Кейт.

– Эдди, я знаю, мы договаривались обсудить кандидатуры на должность секретаря, но Дениз…

– Дай-ка угадаю. Она настроила ошейник Кларенса, исправила ксерокс и разложила все твои бумаги по полочкам.

– А еще я починила кофеварку, – весело добавила Дениз.

Я не спеша обвел взглядом лица всех присутствующих. Впервые с тех пор, как мы переступили порог этого нового здания, все были спокойны и счастливы.

– Дениз, – сказал я, – вы не только приняты на работу, но вам еще и запрещается когда-либо покидать это место.

– С этого момента все пойдет как по маслу, – заверила меня Кейт.

– Ну что ж, тогда, думаю, сейчас самое время сообщить всем вам, что я подумываю ненадолго кое-куда отъехать. У нас есть потенциальное дело за пределами штата. Убийство, которое тянет на «вышку». И не исключено, что с ним мне потребуется кое-какая помощь.

– На следующей неделе у меня крупное дело о разводе, – сказала Кейт.

– Не волнуйся, мы с Гарри вполне справимся.

– А что за дело? – спросил Гарри.

– Молодого парнишку вот-вот отправят в камеру смертников за убийство, которого он не совершал. Мы будем работать «про боно»[276] 276
  Pro bono (лат.) – оказание профессиональных услуг бесплатно, на общественных началах. Больше всего этот термин в ходу у привыкших к латыни юристов.


[Закрыть], но один мой знакомый покроет расходы.

– Ты знаешь этого парнишку? – спросила Кейт.

– Никогда с ним раньше не встречался.

– Выходит, ты собираешься выдвинуться за пределы штата, чтобы бесплатно расследовать тяжкое убийство ради парня, которого в жизни не видел? – спросила Блок из кухни.

– Да. Смысл этой работы не в том, чтобы помогать исключительно тем людям, с которыми лично знаком. А в помощи людям, которых ты не знаешь.

– Ну давай – по-моему, тут у нас все концы прикрыты, – сказала Кейт.

– Думаю, теперь-то уж точно, – заметил я, глянув на Дениз. – Послушай, есть и еще один момент: адвокат этого парня пропал без вести. Дело может оказаться опасным.

– Это не было бы твоим делом, если б это было не так, – вмешался Гарри. – Есть только одна проблема, Эдди. У тебя нет лицензии на оказание адвокатских услуг за пределами Нью-Йорка.

В этот момент из моего кабинета показался Берлин, доставая из кармана пиджака коричневый конверт:

– Сегодня к трем часам дня она у него будет.

День первый

Корн

Ровно в одну минуту десятого утра Рэндал Корн распахнул двери окружной прокуратуры округа Санвилл и, слегка прихрамывая, бесшумно прошел мимо выстроившихся рядами столов, за которыми сидели секретари и ассистенты окружного прокурора[277] 277
  Тут примерно та же история, что и в случае с помощниками шерифа. Эти ассистенты – на самом деле просто сотрудники прокуратуры различного ранга, только именуемые не Deputy, а Assistant (сокращенно ADA).


[Закрыть]. Никаких утренних приветствий не последовало. Была работа, которую требовалось выполнить. А кроме того, ему и не нужно было ничего говорить.

Его присутствие просто ощущалось само собой.

Двери личного кабинета Корна, наполовину стеклянной, было по меньшей мере лет семьдесят. Имена тех, кто в то или иное время занимал пост окружного прокурора Санвилла, писались краской на стекле, удалялись, а затем накрашивались заново по мере того, как их обладатели сменяли друг друга. К тому моменту, как Рэндал взялся за ручку этой двери, за ним уже следовал один из сотрудников с полным документов скоросшивателем в руке. Опустившись в обитое зеленой кожей кресло за широким столом из красного дерева, Корн посмотрел на мужчину лет тридцати в белой рубашке с коротким рукавом и голубым галстуком. Том Вингфилд был главным из ассистентов Корна. Он протянул начальнику скоросшиватель.

– Это список присяжных по делу Дюбуа?

Том кивнул.

– Что там у нас вообще с Энди Дюбуа? – спросил Корн. – И давай без дураков, Том, я хочу знать полный расклад. Отбор присяжных уже через три дня.

Взявшись за узел галстука, Том подтянул его повыше. В последнее время он заметно прибавил в весе – распух как на дрожжах, заливая себе в глотку протеиновые коктейли при каждом удобном случае. Он и без того был далеко не таким уж маленьким, но теперь руки и плечи у него выглядели так, будто были наполнены гелием. Когда Том не сидел в офисе, то торчал в спортзале, тягая железо. Рубашка на нем была достаточно старой, чтобы помнить те времена, когда Том был заметно стройней, а рукава и пуговицы на груди не так сильно сдавливали его разбухшие телеса.

– Криминалисты готовы. Отчеты составлены, свидетели заряжены. Фотограф сейчас увеличивает фотографии жертвы убийства, как вы и просили…

– Какого они будут размера?

– В натуральную величину или около того. Присяжные подумают, что смотрят на реальное тело.

– Помнишь, я просил сделать цвета понасыщенней? Напомни ему об этом. Я хочу, чтобы кровь у нее на лице выглядела поярче. Эти фотографии должны шокировать присяжных. Это первый шаг, помнишь?

Том кивнул.

Корну потребовалось какое-то время, чтобы обучить своего помощника тому, как добиться вынесения обвинительного приговора по делу об убийстве, заслуживающего высшей меры наказания. Правильно подобрать присяжных и убедить их отправить человека на верную смерть – непростая задача. Присяжные будут стремиться сохранить ему жизнь, поскольку это обычная человеческая реакция. Поэтому первоочередной задачей было шокировать присяжных настолько, насколько это только возможно, используя зрительные образы, которые запомнятся им на всю оставшуюся жизнь. Чем более наглядными и кровавыми они будут, тем лучше.

А затем предоставить им объект для ненависти. Подсудимого, который и устроил все это жуткое кровавое пиршество. Важная часть данного этапа – возвести его жертву чуть ли не в ранг святых. Изобразить ее не как какую-то абстрактную, а как совершенно реальную личность – хорошего, честного, богобоязненного члена местного сообщества. Практически усадить жертву на одну скамью с присяжными, сделать ее настолько родной и знакомой каждому из них, как их супруг, ребенок или родитель.

Чем сильней присяжные полюбят жертву, тем больше они возненавидят обвиняемого.

Последний этап наиболее труден. Тут имелось два разных подхода. Чем более христианским было жюри, тем больше Корн полагался на избранные отрывки из Библии, которые он заучивал наизусть на протяжении многих лет – «око за око» и прочие подобные хиты. Наряду с Библией задействовался и личный подход. Заставьте присяжных думать, что их ребенок, супруг, партнер или родитель будут следующими, если они не предпримут решительных действий по защите общества и не отправят этого демона в камеру смертников.

Подведение дела к смертному приговору немыслимо без постепенной и неуклонной дегуманизации подсудимого: превращения его в монстра, которого следует бояться и предать смерти. Стоит убедить в этом каждого из присяжных, как уже достаточно просто показать, что именно этот подсудимый виновен в том, что ему инкриминируется. Когда присяжные боятся подсудимого, они готовы осудить его. Ненависть – отличный мотиватор, но этого недостаточно, чтобы склонить присяжных к убийству себе подобного. Страх куда как лучше. Страх – мощное оружие. Корн научился владеть им уже очень давно.

– А что слышно насчет адвоката Дюбуа, Коди Уоррена? Не собирается он наконец проявиться? – спросил он.

– Совершенно не представляю. Секретарша не видела его уже несколько дней. Судья Чандлер говорит, что процесс пойдет своим чередом независимо от того, объявится он или нет.

– Хорошо, – кивнул Корн.

– И еще кое-что, – сказал Том. Он заколебался, поднес указательный палец к губам и закрыл глаза. Казалось, будто какая-то невидимая сила мешает ему заговорить. Может, чувство долга. Или что-то еще, от чего Корну еще только предстояло его отучить.

– Я тут случайно слышал, как вчера вечером в кабинете судьи разговаривали несколько клерков. Похоже, что речь шла о разрешении на оказание юридических услуг представителю сторонней адвокатуры.

– Какой-то юрист из другого штата решил поводить у нас носом на предмет коллективных исков?

– Нет, – сказал Том. – По крайней мере, я так не думаю. Насколько я понял, этот парень приезжает сюда из Нью-Йорка, чтобы защищать Энди Дюбуа.

– Когда ты об этом узнал? – насторожился Корн.

– Вчера поздно вечером. Я слышал их разговор, когда запирал кабинет, собираясь идти домой.

– Адвокат из Нью-Йорка? Кто именно?

– Да какой-то парень по имени Эдди Флинн.

В глазах у Корна вдруг затлел едва заметный огонек – предвестник куда более крупного пожара. Он облизнул губы.

– Узнай все, что только сможешь. Флинн – серьезный игрок. Я читал о некоторых его делах. Я хочу знать абсолютно все. Между Дюбуа и Флинном должна быть какая-то связь. У Дюбуа нет ни цента за душой, ему не по карману нанять адвоката. АСЗГС[278] 278
  АСЗГС (англ. ACLU) – Американский союз защиты гражданских свобод.


[Закрыть] тоже не станет оплачивать Флинна – они просто прислали бы сюда кого-то из своих собственных адвокатов. Может, это как-то связано с офисом Коди Уоррена, хотя маловероятно… Ступай поговори с клерками, судьями, с кем угодно – попробуй выяснить, с какой это стати Флинн представляет здесь какого-то мелкого убийцу, – распорядился Корн, после чего опять уткнулся в скоросшиватель, перелистывая страницы.

– Нет проблем, выясню все, что смогу. А кто это такой? Я никогда не слышал про Эдди Флинна.

– Это ручная граната с выдернутой чекой, вот кто он такой! Известная личность. Говорят, что некогда он был профессиональным мошенником, прежде чем стать адвокатом, и с некоторых пор разводит присяжных на Манхэттене.

Вингфилд кивнул и попятился к выходу, оставив Корна наедине с его мыслями.

Кабинет был самого простецкого вида, с канцелярскими шкафами вдоль одной стены и несколькими вставленными в рамки фотографиями Корна с различными мэрами и политиками штата на противоположной. Развернув свое кресло, он надолго уставился на сто пятнадцать полицейских снимков одинакового формата, висевших на стене позади него, – каждый из них был тоже любовно вставлен в рамку. Все они изображали каких-то неопрятного вида мужчин, глаза у которых были либо широко раскрыты от страха, либо опущены в пол, – то ли сонные, то ли пьяные. Взгляд на эту стену заставил Корна выпрямиться и воспрянуть духом. Это его наследие. Дело всей его жизни. Люди, которых он отправил в камеру смертников. На данный момент ему довелось наблюдать за смертью семидесяти девяти из них. Чего было недостаточно. Далеко не достаточно.

Его отец был человеком, поглощенным в первую очередь мыслями о своем семейном имени, который сколотил состояние на фондовом рынке и передал большую часть его Корну в своем завещании. Но Корна не интересовали деньги отца. Равно как и чьи-либо еще. Денег у него всегда хватало, и он отнюдь не молился на них, как некоторые. А уж теперь, когда на его банковском счете накопилось уже тридцать миллионов, тем более. Что Корн всегда принимал близко к сердцу, так это разговоры отца о семейном наследии. Это было гораздо важнее.

«Неважно, сколько у тебя будет денег, когда ты умрешь, сынок. Человек оценивается не горой долларов в его сейфе, а трупами поверженных врагов, которые ты оставляешь на своем пути. Вот как надлежит оценивать свою жизнь. Когда ты по-прежнему стоишь на ногах, а все твои соперники валяются на земле, тогда-то ты и понимаешь, кто из вас лучший».

Корн черпал силу в лицах мертвецов и тех, кого он приговорил к смерти. Дариус Робинсон был последним из тех, кто доставил ему это изысканное удовольствие. А Энди Дюбуа станет следующим лицом на этой стене.

Корн снял телефонную трубку, позвонил в управление шерифа и попросил соединить его с шерифом Ломаксом. После небольшой задержки его звонок переключили на шерифа.

– С добрым утречком, – произнес Ломакс, по-деревенски растягивая слова.

– Я тут решил узнать, есть ли какие-нибудь подвижки с нашим пропавшим адвокатом.

– Увы, но пока что никаких. Продолжаем искать, обзваниваем людей… Я задействовал своих лучших сотрудников.

– Рад это слышать. Кстати, как порыбачил в эти выходные?

– Неплохо. Вытащил здоровенного сома, чуть удилище мне не сломал, гад.

– Продолжай заниматься Коди Уорреном – как только он найдется, я хочу сразу же об этом знать. Молюсь о его благополучном возвращении.

– Как и мы все, Рэндал.

– Хорошего дня, шериф, – сказал Корн и повесил трубку.

Десять минут спустя он уже крутил баранку своего «Ягуара», петляя по извилистым сельским дорожкам на окраине Бакстауна. Дороги становились все более узкими, а повороты – все более крутыми, пока он не оказался на разбитой грунтовке, вид у которой был такой, как будто она никуда не вела. Еще десять минут езды по этой дороге, и густые деревья по обеим сторонам ненадолго расступились, когда дорога резко свернула к реке под названием Локсахатчи. Бакстаун располагался в самом центре округа Санвилл. К северу от города простирался лес Талладига – полмиллиона акров чисто соснового бора, а к югу – болота, образовавшиеся в результате разлива Локсахатчи. К востоку от Бакстауна лежали богатые сельскохозяйственные угодья, а к западу располагалась промышленная часть округа, занятая сталелитейным заводом и крупным химическим производством, которое постоянно находилось на грани закрытия.

Остановив машину, Корн выбрался из-за руля и направился сквозь негустую лесную поросль. Деревья были здесь очень старыми, сплошь поросшими испанским мхом, густыми длинными плетями свисавшим с ветвей. Здесь Локсахатчи сужалась, прежде чем разлиться во всю ширь несколькими милями южнее. Коричневая вода быстро неслась почти вровень с берегами. Корн вырос в квартире в Нижнем Манхэттене, окна которой выходили на Ист-Ривер. Со свойственным подросткам любопытством он частенько наблюдал за ее темными водами из окна своей спальни, гадая, какие секреты могут таиться на дне этой реки и почему она стала такой грязной и черной. И скольких людей его отец отправил падать кувырком в эти студеные глубины с пролетов Бруклинского моста.

Журчание и побулькивание текущей воды вернуло его мысли к настоящему, служа фоном для стрекотания сверчков и цикад, все еще не умолкавших в лучах раннего утреннего солнца. Вскоре к этому оркестру присоединился еще один звук – характерное глухое побулькивание выхлопа большого восьмицилиндрового движка машины, медленно пробирающейся по лесу. Наконец двигатель умолк, со скрипом открылась и захлопнулась дверца. В кустах зашуршали чьи-то шаги.