Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 90 (всего у книги 346 страниц)
Тилль
Тилль вышел из изолятора и огляделся. Коридор оказался совсем пустым. Не было видно и доктора Касова. И только чувство какой-то неясной угрозы, которое осталось после его визита, напоминало о том, что он действительно заходил к Беркхоффу.
«Чего хочет от меня этот человек? – подумал Тилль и стал судорожно вспоминать, встречался ли он с врачом раньше. – Нет, прежде мы с ним не пересекались. Его раздражающий голос мне наверняка запомнился бы. Или я ошибаюсь? И почему доктор смотрел на меня с такой ненавистью?»
Беркхофф поглядел сначала налево, а потом направо, как ребенок, желающий перейти на другую сторону улицы. Коридор, по бокам которого располагались комнаты интенсивного кризисного вмешательства, явно был слишком широк для больницы. На его высоком сводчатом потолке виднелись мини-прожекторы, излучавшие теплый свет на стены в кремовых тонах.
Тилль решил идти по коридору в левую сторону, откуда доносилась тихая классическая музыка. Проход закончился помещением, при виде которого у Беркхоффа от удивления невольно отвисла челюсть.
«Теперь понятно, почему в Интернете размещено так мало фотографий внутренних помещений «Каменной клиники», – подумал он.
В принципе, многие граждане были убеждены, что наличие телевизора в тюремной камере и так уже следует относить к области комфорта. Но как бы они отреагировали, узнав, что здесь психически больным преступникам позволялось проводить свободное время в холле, по роскоши которому уступал даже «Адлон»?[80] 80
Имеется в виду один из самых знаменитых и фешенебельных отелей Германии «Адлон Кемпински».
[Закрыть]
Тилль очутился в овальном зале с колоннами и венчавшей это многоэтажное здание куполообразной, как у кафедрального собора, крышей. На полу, выложенном мраморными плитами, разместилось с полдюжины диванов и раза в два больше кресел, словно предназначенных для сна, что, собственно, и доказывал расположившийся в одном из них пожилой бородатый мужчина. Он был настолько низкорослым, что газета, которую бородач положил себе на живот перед тем, как вздремнуть, смотрелась как одеяло.
Беркхофф невольно стал искать глазами одетых в ливреи посыльных и официанток, которые, судя по обстановке, должны были бы сновать между гостями с подносами и меню, но никого не увидел. Отсутствовали также санитары и врачи. Пустовала и стойка, располагавшаяся с правой стороны, над которой красовалась скромная табличка с надписью «Выдача лекарств».
В креслах, насколько он мог понять, сидели только пациенты. Среди них были две женщины, напоминавшие своим видом девушек-подростков, которые о чем-то шептались, глядя на огромный камин, огонь которого, вероятно из соображений безопасности, находился за специальным стеклом.
Возле камина в отражении его всполохов прямо на полу пристроилась дама неопределенного возраста, бездумно расчесывавшая свои пепельные волосы и что-то напевавшая себе под нос. Поодаль возле окна стоял высокий мужчина, одетый, как и Тилль, в спортивный костюм, и наблюдал за дождем. Солнце на улице уже зашло, и зажегшиеся ядовито-желтым светом фонари, место которым было в каком-нибудь парке, делали все возможное, чтобы внутренний мир клиники не исчез в черной дыре окружавшего ее пространства. Под их зонтиками в световых конусах, словно комариный рой, танцевали капельки дождя.
Только теперь Беркхофф понял, что они находились в бельэтаже, поскольку за, скорее всего, запертыми на замок окнами просматривалась терраса, с которой в парк клиники спускалась широкая, изогнутая лестница.
Но самым удивительным было не это и даже не классическая музыка, доносившаяся из невидимых динамиков (если Тилль не ошибался, это был Шопен). Самым необычным, что сразу привлекло к себе его внимание при входе в холл, явился вид рождественской елки! Казалось, она росла прямо из мраморного пола и уходила ввысь к куполообразной крыше.
– Я знаю, о чем вы подумали, – раздался сзади дружеский голос.
От неожиданности Тилль, смотревший вверх и старавшийся определить, где заканчивается верхушка елки, вздрогнул. Он обернулся и снова изумился, увидев на халате женщины табличку с фамилией ее обладательницы.
Беркхофф почему-то был уверен, что руководителю «Каменной клиники» профессору Теа Зенгер должно было быть около пятидесяти лет, и никак не рассчитывал увидеть перед собой женщину, которая на первый взгляд казалась никак не старше тридцати пяти. Однако по опыту он знал, насколько трудно определить возраст довольно смуглых людей. Его сильно удивило, что заведующая явно имела азиатские корни.
На профессоре Зенгер с ее ростом в полтора метра был надет очень просторный халат, а на ногах она носила бесформенную полуортопедическую обувь, что явно делала с умыслом, желая замаскировать свою женскую привлекательность. Это действительно являлось неплохой мыслью, ведь четверть всех заключенных клиники составляли лица, совершившие преступления на сексуальной почве. Задумка была хорошей, но малоэффективной. С ее темными миндалевидными глазами и черными, как смоль, волосами она могла нацепить на себя хоть мешок, хоть дерюгу, все равно это не дало бы желаемого эффекта, и она по-прежнему будила бы в некоторых здешних обитателях низменные желания.
– Что вы сказали? – с трудом обретя дар речи, переспросил Тилль.
– Слишком рано для рождественской елки, – ответила руководитель клиники, указав на не украшенное игрушками дерево. – Вы ведь так думаете или я ошибаюсь? Но это часть трудотерапии. Со следующей недели мы все вместе начнем ее украшать. Каждый пациент сможет загадать желание на Новый год и написать его на красиво оформленной записке, а затем повесить эту записку на елку. Руководство клиники прочтет их, и кто знает? Может быть, некоторые мечты и сбудутся?
Беркхофф точно знал, что будет написано в его записке:
«Я хочу знать, что случилось с моим сыном».
Однако это пожелание, чтобы получить ответ, он точно не повесил бы на новогоднюю елку.
– Пойдемте, – сказала руководитель клиники, слегка прикоснувшись к его плечу и указав рукой на коридор, располагавшийся справа от них. – Я покажу вам наше общежитие.
– Общежитие?
Фрау Зенгер пошла вперед, и Тилль послушно последовал за ней.
– Зал с куполом отделяет западное крыло от восточного. Если бы здесь действительно располагался Белый дом, то мы бы теперь шли по направлению к Овальному кабинету. Однако официально в западном крыле находится третье отделение, точнее, его жилая зона, – по ходу объясняла Зенгер, ни разу не обернувшись.
– Днем вы можете находиться в общественных помещениях, таких как холл, который вы только что видели.
Тем временем они вошли в коридор с высокими сводами, наподобие того, из которого пришел Тилль. Только здесь все двери были открыты, и, проходя мимо, он с любопытством заглядывал в разные комнаты. В одном помещении Беркхофф заметил велосипед и беговую дорожку для оздоровительно-профилактической физкультуры, а в другом перед телевизором сидели трое мужчин и громко смеялись. В последней комнате стояло несколько скамеек перед строгим алтарем.
– Вы видели помещения для занятий спортом и просмотра телевизора, а также молельную комнату, – пояснила фрау Зенгер. – Скажите, вы верите в Бога?
– Больше нет, – пробормотал он.
– Тогда вот этот зал будет представлять для вас особо большой интерес.
С этими словами руководитель клиники открыла в конце коридора тяжелую непроницаемую молочного цвета стеклянную дверь. Сразу же послышался звон столовых приборов и тарелок, а нос уловил аппетитный запах свежеприготовленного шницеля, жареного картофеля и овощей.
– Это наше кафе и столовая, – пояснила фрау Зенгер. – Зал вмещает в себя одновременно до пятидесяти человек. Как вы, наверное, заметили, обстановка здесь очень простая.
В это время послышалось хихиканье двух женщин, сопровождаемое непристойным гортанным хохотом какого-то мужчины. Однако, откуда исходил этот смех, Тилль так и не смог понять – настолько сумбурно стояли здесь стулья. В целом рацион в этой столовой мало отличался от того, каким кормят в большинстве больниц, однако, судя по запаху, еда была не хуже, чем в кофейнях американской компании «Старбакс».
В интерьере доминировала темная мебель из древесины твердых пород, а с потолка свисали черные пузатые светильники, специально подобранные дизайнерами к мебели по цвету. То тут, то там виднелись даже пузатые мягкие кресла возле низких кофейных столиков.
– А я снова знаю, о чем вы думаете, – с улыбкой произнесла фрау Зенгер. – Пребывание в третьем отделении подразумевает предоставление заключенным в нем пациентам гораздо большей свободы, чем в других стационарах. Но не следует питать ложных иллюзий. Здесь тоже установлены жесткие правила оказания медицинских услуг, и свободный режим не означает полной свободы передвижений. Вы сможете пройти только через те двери, которые мы для вас откроем. Проход в другие отделения, как, например, в восточное крыло клиники, где содержатся рецидивисты, исключен.
Проговорив это, она внимательно на него посмотрела. В этот момент Тиллю на мгновение показалось, что сейчас руководитель клиники достанет из кармана халата такой же блокнотик, что и Касов, и он невольно начал искать глазами всевидящие камеры слежения.
«Как, черт возьми, мне отсюда добраться до Трамница?» – подумал Беркхофф.
– Завтрак с половины восьмого до полдевятого, обед с половины первого до полвторого, а ужин в течение часа после шести часов вечера, – продолжала между тем вводить в курс дела нового пациента фрау Зенгер. – Таким образом, у вас еще есть время на перекус, и вы можете к ним присоединиться.
С этими словами она указала на горстку людей, преимущественно мужчин, стоявших на раздаче еды в ожидании того, когда повариха с добродушным круглым лицом и аккуратно убранными под сеточку волосами положит выбранные ими блюда на тарелку.
– Свободный выход во двор ежедневно с половины второго до половины третьего, – заканчивая ознакомление Тилля с распорядком дня, проговорила фрау Зенгер. – С десяти часов вечера до семи часов утра все пациенты запираются в своих палатах.
– Почему? – спросил Беркхофф.
– Почему мы вас запираем?
– Нет. Я хотел спросить, почему в третьем отделении все чувствуют себя так свободно?
Вместо ответа, она привела его к столу для самообслуживания в центре кафетерия, где наряду с сахаром, молоком и специями можно было налить себе из автомата различные напитки. При этом Тилль обратил внимание на то, что вся посуда, кружки и столовые приборы были сделаны из матового пластика, как для маленьких детей, чтобы те себя не поранили.
Фрау Зенгер взяла кружку, наполнила ее колой и сказала:
– Разрешите задать вам встречный вопрос: зачем вы здесь?
– Вы же читали мое личное дело.
– Я хочу услышать это из ваших уст.
– С чего мне начать?
– С вашего имени.
– Послушайте, это становится смешным.
С этими словами Тилль осмотрелся еще раз и понял, что именно его так удивляло: с тех пор как он покинул комнату интенсивного кризисного вмешательства, ему не встретился ни один санитар или медсестра.
– Здесь, в третьем отделении, содержится двадцать три пациента, – начала пояснять свой вопрос фрау Зенгер. – Трое из них страдают от постоянной или временной амнезии, причем один не помнит даже самого себя. А как с этим у вас?
В ответ Тилль тяжело вздохнул.
«Может быть, меня проверяют?» – подумал он.
Беркхофф собрался с духом и заявил:
– Меня зовут Патрик Винтер, мне сорок один год, по профессии актуарий, и я хочу умереть.
– Почему?
– А зачем мне жить дальше?
– Вот отсюда и начнем, – сказала фрау Зенгер, отпив колу из своей кружки.
Однако в этот момент ситуация полностью вышла из-под контроля. Этого не ожидали ни Тилль, ни, очевидно, сама руководитель клиники. Им не удалось уклониться от нападения, поскольку все произошло слишком быстро.
Глава 19Пациент выскочил, словно черт из табакерки. В руках у него был нагруженный едой поднос, который он нес перед впалой грудью. Мужчина выглядел по-настоящему больным, причем не только душой, но и телом, выделяясь среди остальных впалыми щеками и изборожденным морщинами высоким лбом.
«Совсем как мертвая голова, обтянутая кожей», – только и успел подумать Тилль, как внезапно с возгласом «Эй, засранец!» мужчина толкнул его плечом.
Одновременно у Беркхоффа возникло ощущение, будто ему в глаз попал кусочек студня. Этот студень был теплым, можно даже сказать, горячим и, что казалось самым неприятным, сладким. Но пробовать на вкус и нюхать, чтобы понять, что это было на самом деле, не потребовалось: Тилль и без того догадался, что мужчина сморкнулся прямо ему на лицо и плюнул в рот.
– Что за?..
Беркхофф утерся рукавом и хотел уже броситься дебилу вслед, чтобы пересчитать придурку все зубы, но профессор Зенгер неожиданно сильным рывком остановила его.
Если бы она повысила голос или даже накричала на него, то только распалила бы его гнев еще больше. Но фрау Зенгер неожиданно перешла на шепот, чем сбила Тилля с толку, и в результате Беркхофф передумал сводить счеты с этим засранцем.
– Так и быть, – заявила она. – Я дам тебе сейчас три совета.
При этом Теа Зенгер придвинулась к нему так близко, что Тилль почувствовал запах миндального шампуня, исходивший от ее волос.
– Во-первых, держись подальше от Касова. Он настоящая сволочь.
Не давая Беркхоффу подумать над тем, почему руководитель клиники ни с того ни с сего перешла с ним на «ты» и стала употреблять в речи крепкие словечки, фрау Зенгер продолжила:
– Во-вторых, идиота, который только что плюнул на тебя, зовут Армин Вольф. Если не будешь внимательным, то он убьет тебя быстрее, чем ты успеешь сообразить.
– Но почему?..
– И последнее по счету, но не по важности. Та тетя, которая приближается к нам…
Тилль обернулся и увидел раскрасневшееся от ярости лицо явно чем-то взбешенной пациентки, двигавшейся по кафетерию широкими быстрыми шагами, крепко сжав руки в кулаки.
– Ты опять за свое! – воскликнула она.
Тут Беркхофф принялся лихорадочно размышлять, что и кого имела в виду эта дама с пучком седых волос на голове. И только тогда, когда она оказалась совсем рядом с ним и до него донесся запах перечной мяты, исходивший от ее дыхания, Тилль понял, что ее слова «С меня хватит!» относятся не к нему, а к фрау Зенгер.
– Верните его мне немедленно! – заявила рассерженная дама.
– На самом деле эта тетя вполне нормальная, – прошептала на ухо Тиллю Теа, которая на самом деле была никакой не Теей и никакой клиникой не руководила.
В отличие от дамы в брючном костюме, которая нависла над ними и потребовала от пациентки, сидевшей рядом с Тиллем:
– Немедленно верните мне мой халат и ступайте в свою палату. И не думайте, что это сойдет вам с рук, фрау Сухарто!
Глава 20– Я должна перед вами извиниться, господин Винтер, – заявила профессор Теа Зенгер, поправляя стоячий воротничок своего халата, который она забрала у пациентки и снова надела на себя.
Руководитель клиники сидела за своим рабочим столом, перед которым пристроился Тилль. Ее кабинет находился в западном крыле этого закрытого учреждения, и из его окна открывался великолепный вид.
Наружное освещение в этой части клиники было ярче и напоминало свет от прожекторов, что, скорее всего, было связано с вопросами безопасности. Тилля поразил убегавший вдаль парк «Каменной клиники», который располагался этажом ниже и чья слегка холмистая территория походила на картину художника, написанную в романтическом стиле и отображавшую степной ландшафт. С некоторой долей фантазии можно было легко представить, как извилистые тропинки, окаймленные фруктовыми деревьями, спускаются с похожих на дюны земляных валов к морю. Или, в крайнем случае, к озеру, но никак не к бетонной стене, высотой три метра и защищенной колючей проволокой.
Над всем этим великолепием через определенные промежутки времени пролетали взлетавшие или садившиеся на находившийся неподалеку аэродром самолеты. Однако толстые окна с противоударными стеклами рев двигателей в помещение практически не пропускали.
– У нас сегодня возникли проблемы. Почва в буквальном смысле слова уходит из-под ног, – сказала Зенгер, повернулась к окну, располагавшемуся у нее за спиной, и указала рукой на раскачивавшиеся под порывами ветра верхушки деревьев. – Возникли проблемы с подъемным механизмом, не удавалось освободить от воды подъездной путь, а наш главный вход вообще оказался затопленным. Вот я и пошла узнать, как дела.
Произнеся это, она тяжело вздохнула и продолжила:
– Этим и воспользовалась ваша собеседница. Она тоже наша пациентка и стащила мой халат из ординаторской. Причем я не понимаю, как вам, господин Винтер, удалось без присмотра выйти из изолятора.
– Доктор Касов распорядился.
– Да?
Фрау Зенгер не смогла скрыть своего удивления, но потом быстро взяла себя в руки и сказала:
– Да, да, припоминаю, была такая договоренность.
Затем она сделала какую-то пометку на листочке с рекламой фармацевтической компании, оторвала его от блока, положила в карман своего халата и спросила:
– Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, – машинально проговорил Тилль.
Так обычно отвечают на подобный вопрос незнакомому человеку. Но тут до него дошло, что, наверное, было бы лучше схватиться за голову и состроить мученическую гримасу.
Однако Беркхофф понимал, что руководитель клиники наверняка могла отличить симулянтов от реально больных пациентов и таким поведением он мог только себе навредить. Тем более что ее коллега Касов, похоже, его уже раскусил. При этом Тилль при всем своем желании не имел права раскрывать свои карты и объяснять, как ему удалось попасть в клинику под чужой личиной, да еще в такой короткий срок. В то же время он не забыл, как Касов показал ему запись в своем блокноте, в котором черным по белому было написано:
«СИМУЛЯНТ!»
Поэтому ему следовало побыстрее добраться до мобильника, спрятанного в библиотеке, и позвонить шурину, чтобы сообщить ему о развитии событий, а также уточнить, не знает ли Скания что-либо о Касове и о взаимоотношениях врача с Патриком Винтером.
– Как вы переносите лекарства? – уточнила фрау Зенгер.
– Снотворное?
– Я имела в виду тот укол, который мы сделали вам при поступлении. Это был нейролептик.
– Это что еще за зверь?
Сказав так, Тилль мгновенно прикусил язык, осознав, что непроизвольно отреагировал как неотесанный огнеборец, а не как математик, который, работая в области медицинского страхования, вполне мог знать, о чем говорила врач.
– С его помощью мы воспрепятствовали вашему стремлению нанести себе увечье, – пояснила Зенгер, по-видимому не почувствовав неладное. – Одной такой инъекции часто хватает на целый месяц, что делает ежедневную выдачу лекарств ненужной.
«И исключает, черт побери, попытки ввести врачей в заблуждение», – подумал Тилль.
Раньше Беркхофф надеялся, что после поступления в клинику ему удастся тайно ото всех выплевывать предназначенные для него таблетки, но теперь он мог забыть об этом.
– Скажите, а это принудительное пичканье лекарствами осуществляется в соответствии с судебным решением?
От этого вопроса фрау Зенгер явно смутилась и некоторое время сидела, молча приподняв брови. Затем она снова что-то пометила на листочке рекламного блока и только потом коротко ответила:
– Если вы так ставите вопрос, то можно сказать, что нет.
Произнеся это, руководитель клиники встала и попросила его следовать за ней.
– Как долго меня будут держать здесь? – снова спросил Тилль.
Фрау Зенгер опять не ответила прямо, а, немного поколебавшись, выдала ответ, типичный для психиатра:
– А вы как думаете? Сколько вам придется у нас оставаться?
«До тех пор, пока я не узнаю правду от Трамница, – подумал Тилль. – Кстати, о Трамнице. Конечно, я не могу раскрыть свои истинные намерения и тем более открыться руководителю клиники, но мне требуется как можно быстрее получить информацию об этом извращенце».
Поэтому Тилль решил, что довольно наивный вопрос, возможно, ничего и не прояснит, но и вреда ему тоже не принесет.
– Интересно, а Трамниц тоже содержится в том же отделении, что и я?
Фрау Зенгер нахмурилась и ответила:
– Странно, что именно вы задали этот вопрос. Без комментариев.
«Что она имела в виду под словами «странно» и «именно вы»?» – пронеслось в голове у Беркхоффа.
– Просто по телевизору сообщили, что убийца детей тоже находится здесь, – не отставал Тилль.
– Повторяю еще раз. Я не имею права разговаривать с вами о других пациентах, – твердо заявила фрау Зенгер.
– И все же он рядом со мной?
Однако этот вопрос тоже остался без ответа. Тилль хотел было уже сказать, что его беспокоит возможность нахождения рядом со столь жестоким монстром и перспектива дышать с ним одним воздухом, но, к счастью, вовремя одумался, посчитав, что для человека, только что пытавшегося покончить с собой, такое заявление прозвучало бы не очень правдоподобно.
Между тем они вышли в коридор, и Тилль, следовавший за руководителем клиники, невольно задержался у окна.
– Там, на улице, остановка? – удивился он.
Тогда фрау Зенгер сделала пару шагов назад и, подойдя к Беркхоффу, тоже поглядела в окно.
В этой восточной стороне больничного парка асфальтированные дорожки были шире, чем в западной части, на которую выходили окна кабинета руководителя клиники. Насколько Тиллю удалось разглядеть в свете наружного освещения, в дневное время их должны были затенять большие деревья, как в настоящем парке. Некоторые из этих гигантов уже успели сбросить листву, и теперь, подхваченная порывами ветра, она кружилась над лужайкой, размеры которой поистине ошеломляли.
– Да, это остановка, – подтвердила фрау Зенгер.
– А зачем она здесь?
Зенгер пожала плечами и сделала Тиллю знак следовать дальше.
– Я не сторонник концепции, в духе которой была обустроена эта остановка, но должна признать, что она себя вполне оправдала, – уклончиво пояснила она.
Они двинулись по коридору и свернули направо, где их поджидал темнокожий санитар. Это был один из тех верзил, которые принимали Тилля накануне в приемном покое.
– Что за концепция? – поинтересовался Беркхофф.
– К нам время от времени поступают пациенты с кратковременной потерей памяти, – охотно принялась объяснять фрау Зенгер. – Они не помнят, по какой причине их доставили сюда, и поэтому начинают нервничать, проявлять беспокойство и даже агрессивность. Когда мы замечаем, что они впадают в состояние сильного возбуждения, то разрешаем им посидеть на остановке. Как бы в ожидании автобуса, который увезет их отсюда.
Голос руководителя клиники звучал столь монотонно, словно ей приходилось рассказывать об этом уже не одну сотню раз.
Между тем встретивший их санитар открыл снабженную электрическим замком дверь, нажав на утопленный в стене специальный выключатель, и они втроем проследовали в лишенный окон коридор, по обе стороны которого располагались комнаты.
– Благодарю вас, Симон, – произнесла фрау Зенгер, познакомив таким образом Тилля с этим дружелюбным на вид мускулистым чернокожим санитаром.
Войдя в коридор, руководитель клиники продолжила разъяснение сути психологического приема с остановкой:
– Уже через несколько минут нахождения на ней пациенты вообще забывают о причине их появления на остановке и о том, куда им хотелось поехать. Они перестают волноваться и спокойно возвращаются назад, в отделение.
– Но автобус никогда не приходит, не так ли?
В это время дверь, открывавшая проход, с шумом захлопнулась, и Тилль непроизвольно вздрогнул.
– Нет, приходит. Не шестьдесят девятый номер, конечно, который идет к главному вокзалу, как указано в расписании, вывешенном на остановке, а наш библиотечный автобус, – как ни в чем не бывало продолжала говорить фрау Зенгер. – Он останавливается там три раза в неделю. Пациенты могут зайти в него и, если есть желание, выбрать себе книгу для чтения.
«Она управляет автобусом», – с трепетом вспомнил Тилль слова своего шурина.
Они проследовали мимо нескольких дверей, защищенных настолько надежно, что взломать их просто не представлялось возможным. В каждой из них было по две открывавшихся наружу створки, одна из которых располагалась на уровне глаз. Нижняя же створка напоминала дверцу для кошек, через которую в камеру можно было просунуть поднос с едой.
– Вы специально наняли для этого автобуса водителя? – делано удивился Тилль.
– Нет. Им управляет одна наша пациентка.
«Седа, – вспомнил Беркхофф имя, которое назвал ему Скания. – Неужели моим единственным связником здесь является одна из пациенток?»
– Знаете, до поступления к нам она делала это профессионально, – пояснила фрау Зенгер. – Эта пациентка была водителем библиотечного автобуса в Штеглице.
Руководитель клиники помолчала немного, а потом добавила:
– Но я боюсь, что после сегодняшней выходки мы лишим ее этой привилегии.
– Выходки? – переспросил Тилль.
– Ну, если ваша сегодняшняя собеседница вам не представилась, то я и так сказала слишком много.
В то же мгновение ему стало ясно, кто именно разыграл его, облачившись в чужой халат.
– У вас есть еще вопросы? – поинтересовалась фрау Зенгер.
«Да, целый миллион», – подумал Тилль, но вслух сказал:
– Пока нет.
– Хорошо. Тогда Симон откроет сейчас вашу палату, а мы с вами увидимся завтра во время утреннего обхода. Доброй ночи.
С этими словами руководитель клиники повернулась и, переваливаясь с боку на бок, словно утка, пошла по коридору туда, откуда они пришли. Санитар же попросил его пройти еще несколько шагов, пока они не остановились возле комнаты под номером 1310.
Симон вытащил из глубины кармана брюк длинный ключ и открыл замок. В нос Тиллю сразу же ударил запах старых носков, пота и дезинфицирующих средств. Он и в нормальных-то условиях терпеть не мог запертых помещений, а тут ему и вовсе показалось, что невидимые лапы чудовища по имени Клаустрофобия потянулись к его груди. И с каждым новым шагом вглубь этого квадратного помещения этот кошмар только усиливался.
– Вот мы и пришли, – сказал Симон несколько приглушенным голосом.
Тилль не был уверен, но если он правильно понял взгляд и интонацию голоса санитара, то тот оказался несколько озадаченным. Беркхофф и сам несказанно удивился, увидев лежавшего на нижней койке двухъярусной кровати человека, лицо которого пряталось в тени верхнего матраца.
– Разве меня разместили не в одиночной камере? – спросил он.
Вместо ответа, Симон схватил свой мобильник и нажал на кнопку, явно связываясь по прямому вызову со своим начальником.
– Это Симон, – прошептал он. – Один вопрос. Комната номер 1310 действительно предназначена для Патрика Винтера?
Получив ответ, он сказал:
– Понял. Спасибо.
После этого санитар убрал свой телефон и, обращаясь уже к Тиллю, заявил:
– Все в порядке. Ваш сосед по палате уже спит. Вам тоже следует побыстрее ложиться отдыхать. Завтра предстоит трудный день, господин Винтер.
– Минуточку. Я хочу в одиночную камеру, – возразил Беркхофф.
– Одноместную палату, – поправил его санитар и сокрушенно покачал головой. – Не получится, как вы уже сами убедились. Из-за наводнения приходится уплотняться.
Дверь за санитаром закрылась на удивление тихо, и только металлическому скрежету многочисленных запоров, казалось, не будет конца. Наконец все стихло. Наступила тишина и в помещении, которое у Тилля назвать палатой не поворачивался язык. Скорее его можно было обозначить как камеру, а еще лучше – застенок. Толстая дверь перекрывала доступ сюда любым звукам снаружи, и только через малюсенькое оконце, располагавшееся в верхней части наружной стены, пробивался слабый шелест дождя.
– Эй, засранец! – внезапно прорезал тишину хриплый голос, показавшийся Тиллю странно знакомым.
Беркхофф посмотрел вниз, увидел присевшего на постели сокамерника и непроизвольно опять стал рукавом вытирать себе лицо, поскольку в памяти все еще оставался свежим тот плевок, которым совсем недавно «наградил» его в столовой этот человек.
«Идиота, который только что плюнул на тебя, зовут Армин Вольф. Если не будешь внимательным, то он убьет тебя быстрее, чем ты успеешь сообразить», – только и смог вспомнить Тилль предостережение Седы, как вдруг получил невероятной силы удар в лицо.
Когда же Беркхофф, падая, больно ударился о твердый бетонный пол, то решетка за окном отбросила на физиономию его противника зловещую тень. При этом в сумеречном свете камеры голова обидчика еще больше начала напоминать обтянутый кожей череп мертвеца.
