Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 337 (всего у книги 346 страниц)

Глава 46

Эдди

Сидя на кровати в «Лисичке», я слушал Блок. Она нам кое-что вкратце рассказала, пока возилась с полицейским сканером, который извлекла из своей дорожной сумки. Кейт тоже слушала и рассматривала фотографии, которые я получил от Фарнсворта. Гарри лежал на кровати, закрыв глаза.

– А это не может быть та дама, с которой ты тогда встречалась, – в смысле, которая организовала всю эту кампанию за невиновность Дариуса Робинсона? – спросил я.

– Джейн? Нет. Она никому не рассказывала о разговоре в кондитерской. Я уже позвонила ей и справилась на этот счет, – сказала Блок.

– Значит, это была та продавщица, Дороти Мейджорс, – подал голос Гарри с кровати.

– Нет, с ней я тоже созванивалась, – возразила Блок.

– Короче говоря, кто-то предупредил Корна, что у нас есть компромат на Ломакса, чтобы развернуть его в свою сторону. Больше в магазине никого не было, так что это могут быть только Дороти или Джейн, – сказал я.

– Я думаю, все-таки дело в письме, – сказала Кейт.

Блок кивнула.

Кейт успела купить в магазине электротоваров на Мейн-стрит принтер, который подключила к своему лэптопу, что позволило Блок распечатать фотографии письма Ломаксу от его покойной жены.

– Я думаю, что такого рода письмо способно всерьез поменять человека, – сказала Кейт. – Только подумайте: Ломакс любит свою жену, она заболевает раком, он долгие годы ухаживает за ней, а потом она кидает в него такую бомбу из могилы… Все сходится.

– Возможно, – отозвался я, быстро проглядывая письмо еще раз. Я знал, что с этим письмом связано что-то важное, хотя пока не понимал, что именно.

– Ладно, допустим, он вдруг резко поменял свои взгляды на жизнь. И объявил окружному прокурору, что собирается его сдать? Признаться во всем и утянуть Корна на дно за собой? Зачем ему было предупреждать об этом?

– Я думаю, Ломакс просто недооценил, насколько далеко тот способен зайти, – сказала Кейт.

Мы еще немного поговорили, а затем примолкли, поскольку Блок наконец отыскала радиочастоту шерифского управления округа Санвилл. Она не стала сообщать о смерти Ломакса, поскольку незаконно вторглась на его территорию и шарилась на месте преступления. Ей не хотелось насторожить своих бывших коллег, но она все равно чувствовала себя виноватой из-за того, что не поставила их в известность. Блок была уверена, что кто-нибудь из управления обязательно заглянет туда, хотя бы даже просто для того, чтобы выразить свои соболезнования, и хотела знать об этом ровно в тот момент, когда это произойдет.

Я сидел на кровати рядом с Гарри, подперев подбородок кулаком и внимательно рассматривая фотографию перстня Райана Хогга, сделанную Кейт. Гарри храпел рядом со мной, а Кейт мерила шагами комнату.

Помимо прослушивания радиоканалов, Блок пыталась прислушиваться к тому, как мы с Кейт вполголоса обсуждаем это фото кольца на руке у Хогга.

– На этой звезде могут быть еще и буквы… В смысле, там явно что-то есть, только я никак не могу это разобрать, – сказал я.

Кейт забрала у меня телефон, повертела его перед глазами и сказала:

– Нам нужен снимок получше. Дай-ка мне глянуть те фото, что ты получил от Фарнсворта.

– Я тоже их еще не видела, – сказала Блок.

Кейт кивнула ей и сказала, что сейчас покажет, а пока что держала фотографии, сделанные на вскрытии Фарнсвортом, и свой телефон перед собой в разных руках, попеременно в них заглядывая.

– Не могу ничего сказать, – наконец произнесла она.

– Дай-ка я гляну, – попросила Блок.

Сначала она внимательно изучила фото кольца Хогга на телефоне, а затем снимки медэксперта. И как только переключила внимание на них, я заметил, как натянулась кожа у нее на лбу.

– Что такое? – встрепенулся я.

– Ты все неправильно понял, Эдди, – сказала Блок. – Углубления в виде букв на лбу у Скайлар Эдвардс – это не «FС». «C» – это только часть символа. На звезду нанесены буквы «F, «O» и «P».

У Кейт отвисла челюсть.

– Откуда ты это знаешь? – спросил я.

– Потому что теперь я точно знаю, какое кольцо было на пальце у убийцы. Мы все ошибались. Пятиконечная звезда в данном случае не имеет никакого отношения к оккультизму. Она символизирует правоохранительные органы. Звезда – это щит. В БОП нет членских билетов. Вместо этого ее члены носят кольца.

– Что такое БОП? – спросила Кейт.

– Братский орден полиции [316] 316
  FOP (Fraternal Order of Police) – совершенно реальная общественная организация в США, основанная двумя бывшими питтсбургскими патрульными в 1915 г. На данный момент насчитывает 355 тыс. членов в более чем 2000 региональных отделений. Перстень со звездой и этой аббревиатурой и вправду служит в ней вместо членского билета, а также чего-то вроде масонского символа, позволяющего определить единомышленника.


[Закрыть], – объяснил я. – Лоббистская группа и общественная организация, представляющая сотрудников полиции по всей стране. Человек, убивший Скайлар Эдвардс, – полицейский.

– Или раньше был полицейским, – добавила Блок. – И это ставит нас перед другой проблемой. Такое кольцо далеко не уникально. В обращении могут быть тысячи экземпляров.

Никто из нас ничего не сказал. Мы надеялись, что кольцо приведет нас к убийце. Но теперь у нас имелись только подозреваемые. Великое множество подозреваемых. Пока мы обдумывали услышанное, никто по-прежнему не проронил ни слова. Однако вскоре тишину нарушил торопливый, встревоженный голос диспетчера, прозвучавший из динамика полицейского сканера Блок:

«Всем свободным экипажам: требуется помощь в связи с вероятным самоубийством…»

Блок кивнула, слушая сообщение. Это был явно вызов по поводу Ломакса. Она хотела знать, как случившееся будет квалифицировано и не возникнут ли какие-либо подозрения в связи со смертью шерифа.

«…по адресу: Пичтри-авеню, четыреста девяносто один…»

Блок нахмурила брови.

– Это не адрес Ломакса. Это…

– Адрес Скайлар Эдвардс, – сказала Кейт.

Блок была уже на полпути к двери, когда я крикнул:

– Подожди! Я тоже с тобой.

* * *

В течение сорока пяти минут мы с Блок наблюдали, как Фрэнсис Эдвардс рыдает на заднем сиденье патрульной машины шерифского управления округа Санвилл. Диспетчер упомянул, что вызов связан с вероятным самоубийством, и не требовалось особых умственных усилий, чтобы предположить, что покончила с собой жена Фрэнсиса. Рядом с ее супругом сидел какой-то полный мужчина в твидовом пиджаке, который обнимал Фрэнсиса за плечи и что-то шептал ему, пытаясь успокоить. Фрэнсис был крупным детиной, и машина так и сотрясалась от его рыданий.

Судебно-медицинский эксперт как раз собирался уходить, когда к дому подъехал «Ягуар», из которого вылез Корн. Он подошел к судмедэксперту, и они о чем-то поговорили на лужайке перед домом.

– Наш выход, – объявил я.

Мы выбрались из своего вместительного «Шевроле» и подошли к Корну, стоявшему рядом с судмедэкспертом, мисс Прайс.

– Не возражаете, если мы заглянем в дом? – спросил я.

Корн повернул ко мне свое длинное тело. В уголках его глаз собрались морщинки от недосыпа.

– Чего вам тут надо, Флинн? – недовольно буркнул он. – Это совершенно отдельное дело. Оно не имеет никакого отношения к вашему клиенту.

– Вот тут вы ошибаетесь. Дюбуа не убивал Скайлар Эдвардс. Это сделал кто-то другой. Весьма подозрительно, что ее мать покончила с собой накануне суда над Дюбуа. А вдруг Эстер Эдвардс не смогла справиться с чувством вины за то, что убила собственную дочь, а затем подставила невиновного человека? – ответил я.

Корн отступил на шаг, морщинки вокруг глаз у него стали еще глубже от гнева.

– Вы же не хотите сказать, будто Эстер Эдвардс убила свою собственную дочь? – вопросил он.

– Это версия защиты, – объяснил я. – А теперь вам лучше впустить нас в дом, чтобы мы могли собрать доказательства для ее подтверждения. Если вы этого не сделаете, мне придется разбудить судью и получить судебный ордер, чтобы я мог войти и взглянуть.

– Это просто возмутительно… – начал было Корн, но не договорил. По выражению его лица я понял, что в голове у него что-то щелкнуло. Гневные морщинки исчезли, и он поджал губы, отчего они превратились в тонкую линию, однако уголки его рта предательски приподнялись в улыбке, которую он отчаянно пытался скрыть.

– Не стоит будить судью, – сказал Корн. – Ладно, идите, вы оба. Я скажу патрульным, что вы можете осмотреть место происшествия.

– Спасибо, – отозвался я, уже направляясь к входной двери. Я слышал, как Корн крикнул помощнику шерифа у входной двери, чтобы он впустил нас и позволил осмотреться, но проследил, чтобы нас кто-нибудь сопровождал.

Когда мы оказались вне пределов слышимости Корна, Блок склонилась к моему уху:

– Ты и вправду собираешься использовать это для защиты?

– Обвинять мать жертвы в ее убийстве – это, пожалуй, худшее, что мы можем сейчас сделать. Особенно если все выглядит так, будто она покончила с собой, поскольку не смогла смириться с потерей своего ребенка. Это оттолкнет присяжных. Вообще-то присяжные просто-таки навсегда возненавидят нас за такое предположение. Это просто ужасная идея. Корн знает об этом. Вот почему он и позволил нам поводить тут носом. Иначе не стал бы. Первое правило судебного процесса – это не мешать своим оппонентам совершать их собственные ошибки, а затем выставлять их на всеобщее обозрение. Корн наверняка считает себя большим ловкачом, не препятствуя нам и дальше развивать подобную теорию.

– А голова у тебя неплохо варит – в смысле, для юриста, – отозвалась Блок.

Помощник шерифа, охранявший дом снаружи, отошел в сторону, когда мы приблизились, и подал знак одному из своих коллег, чтобы тот последовал за нами внутрь и проследил, чтобы мы никак не нарушили обстановку на месте происшествия.

Стоило нам переступить порог, как ужас стал буквально осязаем. Неудивительно, что Фрэнсис Эдвардс буквально сходил с ума на заднем сиденье патрульной машины.

Эстер висела лицом к входной двери. Фотограф, работавший на месте преступления, все еще делал снимки, что объясняло, почему ее до сих пор не срезали с веревки. Судя по лицу покойной, причиной смерти было явно удушение. Глаза вылезли, превратившись в черные бильярдные шары, язык распух и свисал из разинутого рта. Розовый махровый халат распахнулся, открывая шелковую пижаму, тоже розовую. В низу живота и в паху расплывалось темное пятно. Когда мы подошли ближе, я уловил характерный запах. У нее опорожнился мочевой пузырь.

Каких-то иных отметин или следов насилия не было видно. Классическое самоубийство. Только, конечно, это было совсем не так.

Блок многозначительно посмотрела на меня. У нее это всегда хорошо получалось. К счастью для нее, она не любила лишних разговоров, а иногда, как сейчас, когда позади нас маячил патрульный, а впереди – фотограф-криминалист, было разумней не высказывать свои соображения в открытую. Но я все понял по этому ее взгляду.

Она тоже это заметила. Когда кто-то умирает, мочевой пузырь и кишечник в какой-то момент опорожняются, из-за расслабления мышц. В промежности и на животе у Эстер было мокрое пятно мочи, а не темная дорожка, стекающая по ногам. Ковер под ее висящим на веревке телом был практически сухим. Она описалась лежа на животе.

Я посмотрел, как Блок проходит мимо Эстер в гостиную. А сам поднялся наверх, стараясь не касаться перил.

На верхней площадке я повернул направо и осмотрел веревку, перекинутую через перила, несколько раз пропущенную между стойками, протянувшимися вдоль площадки второго этажа, и завязанную толстым двойным узлом. Посмотрев на поручень перил, я сразу сделал стойку. В нем виднелось узкое углубление, прорезанное веревкой. Я посмотрел на тот ее отрезок, длиной дюймов в шесть, который спускался от поручня к толстому узлу. На волокнах остались следы белой краски. Выемку на перилах, хлопья краски и ковер я зафотал на телефон.

Я увидел достаточно. Блок посмотрела на меня снизу вверх, когда я спускался по лестнице. Потом посмотрела опять. На сей раз слегка кивнув.

Мы вышли на улицу, не проронив ни слова.

К этому моменту Корн уже уехал. Мы сели в машину, завели мотор и тоже укатили, не успев обменяться и словом.

– На кухонном полу валяется мокрая сигарета, от которой исходит сильный запах мочи, – наконец сообщила Блок.

– Я так и думал, что ты сможешь найти что-нибудь в этом роде. Ковер под телом был абсолютно сухим. Наверху на перилах есть зазубрина в том месте, где веревка довольно глубоко пропилила их, а на веревке, ведущей к узлу, остались следы краски.

Блок кивнула.

– Кто же ее убил? – задумчиво произнес я.

– Тот же человек, который убил ее дочь.

– Что заставляет тебя так думать?

– Требовалась изрядная сила, чтобы так вот вздернуть ее над полом, и еще бо́льшая, чтобы удерживать ее там одной рукой, завязывая узел. Это вполне соотносится с силой, использованной при убийстве Скайлар. Главный вопрос в том, почему он убил Эстер? И почему именно сегодня?

День шестой

Глава 47

Эдди

Было уже два тридцать ночи, а я все еще не спал – путающиеся в голове мысли стремительно сменяли друг друга, а рядом со мной на кровати громко храпел Гарри.

Я вообще очень часто не сплю накануне суда. Я и без того сплю мало, но мысль о том, что утром я войду в зал суда, когда козырять мне особо нечем, а присяжные и весь город настроены против Энди, наполняла меня ужасом, который сковал мне грудь. Я встал, оделся и спустился на один этаж к номеру Патриции и Энди. Прислушавшись у двери, услышал за ней голоса, так что понял, что они не спят, еще перед тем как постучаться.

Патриция впустила меня, а затем опять присела на край кровати рядом с Энди. В углу горела единственная лампа.

Она обняла сына, и он опять стал раскачивался взад-вперед в их фирменном объятии, поглаживая ее руку, которая словно приросла к его плечу.

– Кошмары? – спросил я, усаживаясь на стул напротив них.

Патриция негромко проговорила:

– Он боится, а я все время говорю ему, что бояться нечего. Он этого не делал, и Господь Бог заставит их это понять.

Я не стал говорить ей, что в Алабаме Господь Бог появляется крайне редко, а уж в здешних уголовных судах – тем более.

– Чем больше я думаю об этом деле, тем лучше понимаю, что мы слишком многого не знаем. Расскажи мне поподробней про Скайлар, – попросил я Энди.

– Она и вправду очень по-доброму ко мне относилась. Когда я только начал работать в том баре, то толком не понимал, что надо делать. Не знал, как работает система оформления заказов, как загружать посудомоечную машину или работать с кассой… Она помогала мне. Райану особо не было до меня дела, по правде говоря. Это как раз Скайлар научила меня, как там что делается. Она всегда говорила о том, чем собирается заниматься, когда окончит колледж. Что уже присмотрела работу в Сиэтле в какой-то исследовательской компании. И неважно, в каком бы настроении ни находилась, – всегда улыбалась.

– А что – бывала она и в дурном настроении?

– Редко. Иногда Скайлар ссорилась со своим парнем, Гэри. Я всегда мог сказать, когда они ссорятся, потому что, когда она злилась, набирала текст на своем телефоне сразу двумя большими пальцами.

– Какой телефон был у Скайлар? Его не было среди ее вещей, когда ее нашли.

– Вроде как «Айфон». Розовый, с ее инициалами с задней стороны, выложенными из стразиков.

– Они часто ссорились?

– Просто спорили. Он не какой-то там буйный или что-то в этом роде. В основном они спорили о политике. Понимаете, Гэри – рьяный сторонник нынешнего президента…

– А Скайлар – нет?

– Можно и так сказать. Она видела его таким, какой он есть, и злилась, что Гэри на все это ведется. Меня он явно недолюбливал. В смысле, Гэри. Иногда я мог немного прогуляться со Скайлар, пока не появлялась ее машина. Если за ней заезжал Гэри, то он всегда бросал на меня довольно недобрые взгляды.

– А у Гэри есть какие-нибудь кольца или перстни на руках?

Энди ненадолго задумался, после чего сказал:

– Нет, я так не думаю.

– Как по-твоему, кто мог убить Скайлар?

– По правде говоря, я до сих пор в шоке. Я не знаю никого, кто мог бы с ней так поступить. Она была милейшим человеком, у меня это просто в голове не укладывается.

– Энди, я понимаю, что тебе страшно. Мне нужно, чтобы ты был храбрым. Возможно, на каком-то этапе тебе придется сказать присяжным, что ты не убивал Скайлар и что тебя заставили подписать это признание.

Я открыл скоросшиватель на странице с признанием Энди.

– Они сказали, что все будет в порядке, если я его подпишу. А если я этого не сделаю, то моей маме придется плохо. А мне еще хуже. Я был все еще не в себе, наверное. Ломакс бил меня дубинкой – ударил по голове, и я, видать, вырубился. А когда очнулся, они стали молотить меня, чтобы выбить это признание, и я… Я просто почти ничего не соображал. Я не хотел это подписывать. Я знал, что нельзя этого делать, но был слишком напуган.

Энди говорил тихо. Тон его был ровным и полным убежденности. Его большие глаза ярко блестели в полумраке комнаты. И эти глаза были полны страха.

Я хотел сказать ему, что все будет хорошо. Что Гарри, Кейт и я обязательно выиграем это дело. Что этот кошмар скоро закончится и он сможет вернуться к своим книгам, поступить в колледж, встречаться с девушками, усердно учиться, чтобы его мать гордилась им, и жить богатой и насыщенной жизнью, которую он заслуживает.

Но я так и не смог. Надежда есть всегда. Однако прямо сейчас, за восемь часов до начала судебного процесса, я не мог подарить ему никакого утешения и душевного спокойствия. Во всяком случае, эти понятия не особо сочетались с системой, которая изначально была настроена против него: и копы, и окружной прокурор, и предвзятый судья, и предвзято настроенные присяжные. Какую-то часть этих проблем я вполне мог решить.

Но только не все.

Только не в этот раз.

Глава 48

Эдди

К зданию суда мы подъехали около половины девятого утра. Протестующих снаружи не было. Я предположил, что у парней с AР-15 и флагами Конфедерации принято продирать глаза не раньше полудня. Энди, Патриция, Гарри и Кейт вошли в зал суда, чтобы занять свои места.

Я остался ждать в коридоре, засунув руки в карманы и меряя шагами плиточный пол.

Сегодня Корну предстояло представить дело присяжным, а мне – выступить с ответным заявлением. Накануне я накидал несколько идей для этой речи, но все они были не слишком-то хороши. Я без устали расхаживал по пустому коридору взад и вперед, и мои шаги эхом отдавались от каменных плит пола. Иногда движение помогало мне думать.

Но только не нынешним утром.

Пока что оставалось полагаться на то, что Блок все-таки обнаружит какое-нибудь золотое зерно. Запись с камеры наблюдения на заправочной станции так пока нигде и не выплыла, и оставалась надежда ее отыскать. Блок не отказалась от этой идеи. Просто кивнула и сказала, что посмотрит, не получится ли ее найти.

Я не стал спрашивать, где она собирается искать.

Было ясно только одно: к тому моменту, когда мне потребуется что-нибудь весомое, чтобы подкрепить свою вступительную речь перед присяжными, не будет найдено ни шиша.

Чтобы добиться обвинительного приговора, Корну требовалось, чтобы вердикт «виновен» вынесли десять из двенадцати присяжных. В Нью-Йорке для этого необходимо единогласное решение. В течение всей моей предыдущей карьеры мне надо было склонить на свою сторону всего одного из присяжных. А теперь сразу двух, и если я облажаюсь, то мой клиент умрет мучительной смертью.

Обычно у меня есть какая-то идея. Своя версия по делу, которую я могу изложить присяжным в самом начале судебного разбирательства. Вступительное заявление не должно содержать аргументов – только указания на то, какие доказательства будут представлены жюри. У меня еще не было собственной версии по этому делу. По крайней мере, законченной. Ни в коем разе. Расхаживая взад и вперед перед входом в судебный зал, я так особо и не придумал, что скажу присяжным.

Скайлар Эдвардс убил кто-то еще, но мы понятия не имели, кто именно.

Игнорируйте данные криминалистической экспертизы, доказывающие, что под ногтями у жертвы обнаружены частички кожи Энди, и соответствующие царапины у него на спине… Игнорируйте показания очевидцев о том, что Скайлар и Энди ссорились в вечер ее исчезновения… Игнорируйте признание Энди, сделанное шерифу, и второе признание, сделанное сокамернику…

Выходило слишком уж много всего, чтобы призывать присяжных все это игнорировать.

Нет, это полностью исключалось. Даже при абсолютно непредвзятом и беспристрастном жюри было бы достаточно сложно преуменьшить значение любой из этих улик.

Мне требовалось что-то еще. Что-то серьезное, что могло бы как следует встряхнуть двенадцать душ за барьером трибуны для присяжных.

Пока я расхаживал взад-вперед, в зал суда позади меня безостановочно вливалась людская толпа. Теперь в коридоре было тихо. Я бросил взгляд на часы.

Почти пора.

Дело не давало мне абсолютно ничего.

Я решил, что лучше всего сосредоточиться на чем-то совсем другом вместо всех этих убийственных улик против Энди.

Я собирался крикнуть «Пожар!» в переполненном театре.

Иногда лучший способ разобраться с компрометирующими доказательствами – это вообще не разбираться с ними.

* * *

Когда присяжные расселись по своим местам, а публика в зале наконец угомонилась, Корн встал, чтобы произнести свое вступительное слово. За столом защиты было полно народу, но так и должно было быть. Гарри и Кейт расположились по бокам от Энди. Я устроился рядом с Кейт. Патриция сидела в первом ряду галереи, прямо за Энди. Чуть наклонившись, она могла бы запросто дотронуться до него. Пока этот суд не останется позади, ему явно не раз понадобится ощутить ее руку у себя на плече.

Корн медленно поднялся на ноги и дождался, пока шепотки в толпе не сменятся почтительной тишиной.

Хорошее начало. Нацеленное на то, чтобы показать, кто тут хозяин. Это был его дом. А мы – теми, кто вторгся в него без спросу.

– Дамы и господа присяжные, прежде всего я хочу поблагодарить вас за служение этому округу и родным Скайлар Эдвардс. Смотрите: вон они там, в первом ряду, прямо за моим помощником, мистером Вингфилдом, – произнес он, величественным взмахом руки указывая на то место на галерее позади стола обвинения, на котором сидел мужчина лет пятидесяти с рыжими волосами и опухшим лицом, уже мокрым от слез. Фрэнсис Эдвардс. В зале не оставалось ни единого свободного места, кроме первого ряда галереи позади стола защиты, где сидела Патриция. И еще одного пустого сиденья – рядом с Фрэнсисом.

– Скайлар Эдвардс была зверски убита обвиняемым по этому делу, мистером Дюбуа. Один ее добрый друг собирался сделать ей предложение в ту ночь, когда она была убита. Однако обвиняемый, Энди Дюбуа, жестоко разлучил ее с друзьями и близкими. Отец Скайлар, Фрэнсис, находится здесь, чтобы наблюдать за тем, как свершится правосудие над человеком, который избил и задушил его дочь до смерти, а после закопал ее тело. Ничто из происходящего в этом зале суда не будет способно смягчить его горе. Он будет носить его в своей душе до самого конца своих дней. Как вы, наверное, обратили внимание, матери Скайлар здесь нет. Она так и не сумела смириться с потерей своего ребенка и, как это ни печально, покончила с собой менее суток назад.

Некоторые присяжные кивнули, наверняка уже зная об этом. Городок-то маленький, в конце концов… У других вырвались громкие вздохи.

– Фрэнсис пришел сюда сегодня ради своей жены – и своей дочери. Вы, господа присяжные, способны помочь ему с еще бо́льшим достоинством и благородством нести это горе, признав Энди Дюбуа виновным в убийстве Скайлар Эдвардс. Это будет правосудием. Тем щитом, что помогает семьям пострадавших от рук преступников нести свое бремя. Однако не мне даровано вручить ему этот щит. Я не могу воздать ему правосудие. Поверьте, я сделал бы все на свете, только чтобы дать ему хоть минутку душевного покоя. Но я не могу. Это не в моей власти.

Корн сделал паузу, позволив своему взгляду задержаться на искаженном от горя лице Фрэнсиса Эдвардса. Присяжные проследили за его взглядом, направленным на этого человека. Корн не сводил с него глаз, как и они. Он сделал Фрэнсиса центром внимания всего зала. Он хотел, чтобы присяжные почувствовали эту боль. Чтобы горе Фрэнсиса заставило присяжных почувствовать себя неуютно. Такова уж человеческая натура – большинство людей обладают врожденным стремлением помочь тем, кто в этом нуждается. Корн присосался к нашим благороднейшим инстинктам, выворачивал их наизнанку в своих собственных целях.

И надо отдать должное – в этом не было абсолютно никакой театральщины. Я верил бы каждому слову Корна, если б принимал его слова за чистую монету. Однако, зная то, что знал я, можно было заглянуть под эту маску. Надо быть последней сволочью, чтобы использовать страдания родителей в каких-то своих целях, тем более откровенно низменных. Ему было глубоко наплевать на Фрэнсиса или его покойную жену. Наверняка наплевать и на Скайлар. Он просто хотел победить. И если б для этого ему пришлось живьем содрать кожу с этих людей, он бы это сделал.

– Только в вашей власти, дамы и господа присяжные, помочь этому человеку. А для этого прошу вас как можно внимательней изучить все улики и доказательства по этому делу.

С эмоциональной стороной дела было покончено. Подцепив присяжных на крючок, Корн перешел к делу.

– Обвиняемый, Энди Дюбуа, признался в этом преступлении. Дважды. Один раз – своему сокамернику Джону Лоусону. И еще один раз – сотрудникам правоохранительных органов. Да, он полностью признал свою вину в управлении шерифа округа Санвилл. Вы прочтете это его признание. Хотя теперь, похоже, он передумал. Он хочет исключить это признание из числа улик, но судья отклонил его ходатайство. Вы получите возможность прочесть его и решить, говорил ли он правду, давая это признание. Его пафосная юридическая команда, приехавшая из Нью-Йорка, попытается убедить вас, что это признание было получено от Дюбуа под принуждением. Вам самим решать, насколько это соответствует истине.

Итак, помимо полного признания в убийстве, какие еще улики указывают на обвиняемого как на исполнителя этого ужасного преступления? Их более чем достаточно. Он был последним, кого видели со Скайлар Эдвардс в ночь ее смерти. Его кровь была обнаружена под ногтями у жертвы. Царапины у него на спине свидетельствуют о том, что жертва впилась ногтями ему в кожу в отчаянной попытке освободиться от его смертоносного захвата.

Одна из присяжных, женщина в бежевом кардигане поверх бежевой блузки, в отвращении и замешательстве скривила губы и повернула свое бежевое лицо в мою сторону. Похоже, она искренне не могла понять, зачем мы вообще проводим этот судебный процесс. Исход-то совершенно ясен – этот парень же сознался, ради всего святого!

Она была не единственной из присяжных, кто бросил на меня любопытный и неприязненный взгляд. Крупный мужчина во фланелевой клетчатой рубашке тоже то и дело косо посматривал в мою сторону. На лице у него было то же самое раздраженное выражение, с каким он обычно смотрел на тех, кто стучался в его дверь с намерением втюхать пылесос или страховой полис. Все мы просто тратили его драгоценное время впустую.

– Я хочу, чтобы вы внимательно выслушали доводы обвинения и отложили в головах все, что я сказал. Но, что гораздо более важно, не забывайте про отца Скайлар. Не позволяйте себе отвлекаться на ничем не обоснованные аргументы защиты. Мистер Флинн и сотрудники его элитарной нью-йоркской юридической фирмы будут утверждать, будто Эстер Эдвардс могла убить своего собственного ребенка, а затем покончила с собой прошлой ночью, потому что не смогла жить с чувством вины. Он и в самом деле собирается возложить вину на покойную мать жертвы – даже еще до того, как несчастную женщину успели предать земле! И он проделает это прямо на глазах у убитого горем мужа этой женщины. Отнеситесь к подобным инсинуациям со всем отвращением, которого они заслуживают.

Теперь уже все присяжные смотрели на нас. Все до единого.

Гарри наклонился ко мне и прошептал:

– Похоже, присяжные горят желанием отправить нас в камеру смертников вместе с Энди.

– Леди и джентльмены, – продолжил Корн, – правосудие в ваших руках. И вы должны воздать его Фрэнсису Эдвардсу. Вы сделаете это, отправив обвиняемого в камеру для приведения в исполнение смертных приговоров. Вы будете делать это, выслушивая доказательства, вместо того чтобы слушать пафосного адвоката, представляющего обвиняемого.

Корн еще раз выдержал небольшую паузу, позволив своему взгляду блуждать по присяжным. Глаза у него представляли собой маленькие черные щелочки под бровями, и все же я был уверен, что они внимательно изучают каждое из нацеленных на него лиц. Позволив молчанию достаточно сгуститься, он повернулся к судье, кивнул и, прихрамывая, вернулся на свое место.

Выражение уважения и восхищения Корном на лице у судьи Чандлера сменилось изумлением и растерянностью, когда он перевел взгляд на меня. Как будто я был какой-то липкой дрянью, которую он обнаружил на подошве своего ботинка.

– Мистер Флинн, желаете ли вы выступить со вступительным словом непосредственно в данный момент?

Прозвучало это скорей как угроза, чем как приглашение.

Я встал и сказал:

– Да, ваша честь. Хотя не разрешите минут на пять прерваться?

– Давайте, только побыстрее, – буркнул он.

Мы на несколько минут разошлись. Я направился прямиком в мужской туалет, зашел в кабинку и запер ее. Расстегнул пиджак, схватился за нагрудный карман рубашки и дергал его, пока он слегка не надорвался, обнажив на дюйм голое тело. Потом застегнул пиджак, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук.

Я был готов.