Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 253 (всего у книги 346 страниц)
Она теребила пальцами свои еще влажные волосы, теперь уже чистые, но ужасно спутанные.
– Хочешь, я принесу тебе щетку? – наконец спросила я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно спокойнее и небрежнее, и по-прежнему избегая смотреть ей в лицо. Ее «конечно» было таким же безразличным, но я помню, как бегом бросилась в ванную и вернулась с бабушкиной любимой щеткой фирмы «Мейсон Пирсон».
Мать взяла щетку, долго разглядывала ее, а затем со странной улыбкой на губах протянула мне.
– А почему бы тебе не причесать меня, а, Сюзанна?
Мэри свесила голову через подлокотник кресла, и я стала расчесывать. Это была трудная работа: ее обесцвеченные волосы были жесткими, посеклись и свалялись в ужасные клубки – вроде тех, которые я безжалостно выстригала из головы своей Барби. Но я не сдавалась и, после того как справилась со всеми колтунами, еще долго водила щеткой по волосам, хотя Мэри к тому времени уже крепко спала. Во сне она была молодой и красивой, как на фотографиях, которые бабушка хранила в жестяной банке, – эти фотографии были сделаны, когда Мэри была еще школьницей, еще до того, как родила меня. Я сидела на стуле напротив, забыв о лежавшей на коленях щетке, и просто смотрела, как вздымается и опускается ее грудь, как трепещут веки, подергиваются губы при тихих вздохах, какие обычно издают спящие. Как мне хотелось, чтобы она всегда была такой, чтобы осталась тут, в кресле, навсегда. Но наутро она исчезла без предупреждения. На этот раз не было ни наспех состряпанных оправданий, ни попыток делать вид, будто она не замечает огорчения матери и влажного блеска в глазах отца.
И после этого она уже больше не приезжала. Были редкие открытки из Лондона, Перта, Бали, Чикаго, Нью-Йорка – «Веселюсь!», «Живу на всю катушку!», «Жаль, что вас здесь нет! Чмоки!», – но всегда без обратного адреса. Ни телефонных звонков, ни хотя бы обещания приехать. Просьб о деньгах, насколько мне известно, тоже не было. К тому времени, как я стала подростком, бабушка с дедушкой уже почти не упоминали о ней при мне. Они словно перестали гадать, что с ней, перестали надеяться, во всяком случае вслух, – слишком больно это было для всех нас. Они знали, что она жива, – что ж, наверное, это было лучше, чем не знать.
Другое дело, знала ли Мэри (и волновало ли ее это вообще), живы ли они. На похороны она, во всяком случае, оба раза не приехала. Когда умер дедушка, друзья семьи всеми силами пытались разыскать ее, чтобы сообщить об этом, и я видела на лице бабушки отчаянную надежду – и в крематории, и потом, на поминках. А когда несколько лет спустя хоронили саму бабушку, надеяться было уже некому. У меня мелькнула мысль, уж не умерла ли и сама Мэри, и я удивилась собственному безразличию.
Я вернулась в Бонди чуть больше года назад и только начала искать полноценную работу, когда мне позвонили из социальной службы и сообщили, что Мэри Сквайрс серьезно больна и лежит в Сент-Винсент. Я была указана как ее ближайшая родственница, и меня попросили зайти, чтобы обсудить лечение. Я пришла навестить ее – скорее из любопытства, чем из каких-то других чувств. Если бы я знала, что не пройдет и месяца, как мы с мамой будем жить вместе – впервые с момента моего рождения, – не исключено, что я бы оборвала все связи и исчезла со сцены навсегда.
Сюзанна: август 2018«ПОХИЩЕННАЯ:
ИСТОРИЯ ЭЛЛИ КАННИНГ»
Документальный фильм
HeldHostage Productions © 2019
Элли Каннинг: запись № 2
Это было начало зимних каникул, и я приехала в Сидней в пятницу вечером, потому что на следующий день у меня было собеседование в колледже Святой Анны. Я планировала целых три недели пробыть с мамой, которая несколько месяцев назад вышла из реабилитационного центра. Это было что-то вроде пробного визита. Я разговаривала с ней за пару недель до того – судя по ее словам и по голосу, с ней все было хорошо, лучше, чем когда-нибудь на моей памяти, и она очень хотела, чтобы я приехала и пожила с ней. Мне, конечно, тоже хотелось ее повидать. Мои опекуны считали, что это хорошая мысль, и социальная работница с ними согласилась. В те дни, когда я должна была быть у нее, мне уже исполнялось восемнадцать, так что никто за меня особенно не волновался. Договорились, что я буду действовать по обстоятельствам. Если с мамой все будет в порядке – останусь с ней и буду там готовиться к экзаменам. А если ничего не выйдет, я могу в любой момент вернуться в Мэннинг. Сразу после каникул у нас начинались пробные экзамены, поэтому было очень важно где-то спокойно позаниматься.
(Долгая пауза.)
Короче, с мамой вышло не очень. (Смеется.) Ну да. Пожалуй, это слабо сказано.
Не хочу больше ничего рассказывать, но одной ночи мне хватило. Если бы я осталась там, мне было бы не до учебы, поэтому я решила ехать домой сразу после собеседования в колледже Святой Анны.
В учительской все закатывали глаза, когда стало известно, что Хонор Филдинг выбрала эту девушку своей клиенткой. Хонор была своего рода местной знаменитостью, классической «девочкой из маленького городка», пришедшей к успеху, оказавшись одним из самых известных «экспортных товаров» Энфилд-Уош наряду с олимпийской пловчихой, парой регбистов из профессиональной лиги и барабанщиком в панковском прикиде, который снялся в «Обратном отсчете». На новичков это уже не производило впечатления («Что еще за Хонор?»), зато старожилы не сомневались: то, что Хонор Филдинг вернулась и купила здесь участок, пусть и только для того, чтобы приезжать на выходные, очень хорошо для города. Ожидалось, что теперь она активно включится в городскую общественную жизнь: будет ходить на открытия выставок и мероприятий, участвовать в сборах денег, выступать с речами, не жалея на все это времени и средств.
Оборотной стороной этой славы местной знаменитости были насмешки. Ну конечно, уж Хонор Филдинг-то не упустит случая откусить от такого пирога, как дело Элли Каннинг, – обе руки запустит в эту кормушку. Выжмет из этого несчастного ребенка все, что только можно. Какой процент она получает за каждое интервью с девушкой? Кто-то слышал – больше половины. Хорошенький способ зарабатывать на жизнь! Интересно, как она только умудряется спать по ночам. И куда ей столько денег? У нее же муж – большая шишка в акционерном банке, заседает в нескольких советах директоров, все премьер-министры, начиная с Хоука, к нему благоволят. Если судить по разговорам в учительской, именно такие люди, как Хонор, были повинны во всех бедах современной культуры – от засилья реалити-шоу до падения уровня грамотности.
Наконец кто-то (все та же милейшая Анна) заметил: платят Хонор за это или нет, она так или иначе старается ради блага Элли. На нее (по крайней мере, так утверждал Аннин бойфренд, работавший в штате местного депутата от Национальной партии) так накинулись со всех сторон с просьбами об интервью, что ни она сама, ни полиция, ни персонал больницы не знали, что делать. Опекуны, которые даже не заявляли об исчезновении девочки, решив, что она вернулась в школу после длинных каникул, говорили с ней по телефону, однако не выразили желания навестить ее или забрать домой. Больше Элли Каннинг и советом-то помочь некому.
Всегда логичный Раджан Капур, преподаватель естествознания, заметил: даже если бы девушку обнаружили не в наших краях, без Хонор там все равно, скорее всего, не обошлось бы. В конце концов, это ее работа. Она сделала себе репутацию на работе с известными клиентами, просто те дела были не столь громкими, хоть и не менее прибыльными. За эти годы она побывала агентом у нескольких «звездных» жертв – и преступников. Теперь все интервью с этой девушкой будут организованы должным образом и принесут кругленькие суммы. И, зная Хонор, – вероятно, в недалеком будущем выйдет книга или фильм.
– В самом деле, – сказала Таня не без доли восхищения, – эта женщина способна продать историю о том, как краска сохнет. И кто бы мог подумать, что она взлетит так высоко. В школе она ничем особенным не блистала.
– А какая она была?
Таня ненадолго задумалась.
– Ну, не знаю… Неглупая, я бы сказала. Не уродина. Никакая, в общем.
– Она же ваша соседка, правда, Сюзанна? Вы уже встречались с ней?
– Пару раз.
– Ну и как? Что скажете?
Я пожала плечами.
– Да так, знаете… Вроде бы человек как человек.
Сюзанна: апрель 2018С Хонор мы познакомились на вечере в школе, куда наш директор, Том, затащил меня в конце моего первого семестра. Проводили викторину, чтобы собрать деньги для школьной концертной группы. Все видные горожане получили приглашения, и Том был убежден, что присутствие бывшей звезды мыльных опер послужит приманкой. Он даже уговорил меня оставить автограф на старом рекламном фото Джипси в бикини, и оно стало одним из промежуточных призов. Изначально планировался маскарад, и он попросил меня прийти в образе, что вызвало у меня легкую панику. Во времена Джипси мой фирменный стиль можно было описать девизом «чем меньше, тем лучше»: короткие юбки с низкой посадкой, топы с вырезами на животе, кожаные сандалии из ремешков или босые ноги. В двадцать один год все это, конечно, выглядело мило и сексуально, но в сорок шесть уже никак не могло считаться ни привлекательным, ни хотя бы приличным. К счастью, Ассоциация родителей и горожан, беспокоившаяся, как бы мероприятие не вылилось в разнузданную попойку, как в предыдущие годы, настояла на полуформальном дресс-коде.
Однако и без ассоциаций с «Бульваром Сансет» выбор подходящей одежды оставался нетривиальной задачей. Я уже довольно давно выпала из светской жизни, и в моем гардеробе не сохранилось ничего даже отдаленно гламурного. Да и то, что подходило под определение «смарт кэжуал», не выглядело впечатляюще. В конце концов я отобрала лучшее из, так сказать, нейтральных вариантов: черное бархатное платье, которое надевала на свадьбу много лет назад, и туфли-лодочки в стиле тридцатых, которые купила когда-то в качестве театрального реквизита. Как обычно, я обошлась минимумом макияжа, а волосы собрала сзади в строгий учительский пучок. Когда я предстала перед Мэри для осмотра, та спросила, не на похороны ли я собралась. Салли – временная сиделка, работавшая три дня в неделю и иногда по вечерам, когда мне нужно было отлучиться, – хихикнула.
– Я бы сказала, на похоронах все-таки выглядят повеселее.
Я обмотала шею темно-красным шарфом с узором пейсли, чуть подкрасила губы красной помадой, распустила волосы и вздохнула, глядя на свое отражение. Стало получше, но все равно я чувствовала себя не столько Глорией Свенсон, сколько Долорес Амбридж. Оставалось надеяться, что после нескольких бокалов шампанского это уже не будет иметь большого значения.
Я сидела за главным столом рядом с Карен Росс-Смит, женой мэра. Она как раз приступила к обсуждению животрепещущего вопроса: насколько можно рассчитывать, что ее пятнадцатилетний сын, помешанный на футболе, заработает баллы для юридического колледжа в том (крайне маловероятном) случае, если решит в старших классах изучать театральное искусство, – когда появились двое опоздавших. Женщина – высокая, худая блондинка – выглядела так стильно, что наряды всех остальных женщин тут же стали казаться убогими и безвкусными. Ее сопровождал не кто иной, как бывший владелец моего дома, Чипс Гаскойн. Несмотря на довольно близкое соседство, мы с ним как-то до сих пор не пересекались. Однако я набирала его имя в «Гугле», интересуясь домом и его историей, поэтому сразу его узнала. Его несколько раз упоминали в местных газетах, освещавших светские мероприятия и сельскохозяйственные новости, а также в журнальной статье о новом доме, получившем главную награду за лучший дизайн. В жизни он был довольно хорош собой, похож на типичного старомодного фермера и немного постарше, чем я ожидала. Необычный спутник для такой женщины.
Карен умолкла на полуслове и завороженно смотрела, как женщина направляется к нашему столу.
– Не смотри так, Каз, – громко сказала женщина. – Мы не вместе. Просто случайно встретились на парковке.
Карен покраснела.
– Конечно, Хонор. Я и не думала… я подумала только, что ты прекрасно выглядишь.
– Ну конечно. Я просто пошутила. – Женщина наклонилась к ней и поцеловала в щеку. – Ты тоже прекрасно выглядишь. – Она повернулась ко мне и протянула руку. – А вы, должно быть, знаменитая Джипси. Я Хонор Филдинг, живу, если не ошибаюсь, через дорогу от вас. – Она сделала знак своему спутнику, который уже разговаривал с кем-то за соседним столиком. – Чипс, иди сюда, познакомься с женщиной, которая купила твой старый дом. Думаю, нам нужно убедить ее, что мы люди добропорядочные. Каз наверняка тут уже наговорила всякого.
Мужчина оглянулся, холодно вскинул брови и вернулся к своему разговору.
Хонор закатила глаза.
– Вот грубиян. Я вас позже познакомлю.
Карен, все еще красная, вышла из-за стола, бормоча какие-то извинения.
Хонор выдвинула свободный стул рядом со мной и села.
– Вы не возражаете, если я здесь сяду?
Я покачала головой.
– И двух минут не прошло, а я уже вывела Карен из себя. Кажется, это своего рода рекорд. Она и в школе была обидчивая. А я почему-то вечно забываю, что она в последнее время терпеть не может, когда ее называют Каз. – Она глубоко вздохнула. – Не знаю, зачем я соглашаюсь ходить на эти встречи. Все застряли в прошлом, за тридцать лет не изменились. Как будто и не уезжала никуда. – Она снова вздохнула. – И сегодняшний вечер кончится фиаско. Можно сказать, что у меня голова набита всяким дерьмом, но не настолько же, чтобы разгадывать викторины. Я предлагала вместо этого сделать пожертвование, причем крупное, но Том умеет уговаривать. – Она обвела комнату удрученным взглядом. – Бог ты мой. Долгий же будет вечер. Не знаю, как вам, а мне нужно выпить.
Вечер и правда был долгий, и выпивки понадобилось много. Выяснилось, что Хонор не так уж плоха в викторинах, во всяком случае, в таких, как сегодня, – в вопросах, касающихся спорта, местной истории и истории местного спорта. Напротив, она оказалась, можно сказать, асом. Да и другие члены команды, в том числе Карен, оказавшаяся на удивление азартной, разбирались в таких материях не хуже и – с незначительной помощью с моей стороны – выиграли большую часть призов, включая фото с автографом.
В промежутках между вопросами мы с Хонор шепотом переговаривались о том о сем, перескакивая от местных сплетен к личным признаниям, как это обычно бывает в пьяных беседах.
– Что, достало вас уже это все? – спросила она.
– Вы имеете в виду то, что я одна из всех понятия не имею, что это за фигня такая – Зеленый кубок, не говоря уже о том, кто его выиграл в 1985 году? Честно говоря, не представляю, как вы все это умудряетесь запомнить. И зачем.
– Ха! Нет, я имела в виду преподавание театрального искусства кучке детишек, которые даже не понимают, какой в этом смысл. Сельскую жизнь. Удаленность от города.
– Ах, это…
– Да. – Глаза у нее озорно блестели. – Это наверняка не самая увлекательная ваша роль.
– Я тут еще не так долго, чтобы меня успело достать. А что касается ролей – бывало и похуже.
– Правда?
– Как-то я снималась в рекламе маргарина, где пришлось раз двести мазать маслом кусок хлеба, пока не сняли как надо.
Я снова наполнила наши бокалы, заметив неодобрительное выражение на лице Карен, которое она поспешно скрыла. Хонор сделала большой глоток, придвинулась ближе и еще понизила голос.
– Просто к сведению: Зеленый кубок – это ежегодное спортивное состязание между Энфилд-Уош и Честер Хай, а в 1985 году школьники негласно включили в общий зачет число побед на поле перепихона – хотя вряд ли мы тогда так называли этот спорт. Уош разгромил Честер подчистую, и наша Каз стала абсолютной чемпионкой. Никто из нас никогда этого не забудет.
В бытность актрисой я знала много таких женщин, как Хонор, в их официальном амплуа: агентов по поиску талантов, публицистов, продюсеров, – но по каким-то загадочным для меня причинам эти отношения, кажется, никогда не выходили за рамки профессиональных. Хотя все мы, в общем-то, делали одно дело, между этими двумя берегами лежала огромная пропасть. Когда я еще только делала первые шаги, мне казалось, что такие люди, как Хонор, – второстепенные персонажи на сцене, где разыгрывается жизнь знаменитостей. Но позже мне пришлось наблюдать, как стремительно и непредсказуемо может повернуться колесо фортуны для тех, кто на какой-то момент оказывается в центре внимания, пока такие, как Хонор, не только стабильно держатся на плаву, но и процветают, и поняла, что в действительности дело обстоит прямо противоположным образом. Теперь, когда от этой жизни меня отделяло время и расстояние, было особенно приятно поговорить с таким человеком, как Хонор, – понимающим, как устроен мир, к которому я когда-то принадлежала, и имеющим некоторое представление о том, кем я была, пусть и недолго, много лет назад.
К концу вечера мне казалось, что мы знаем друг о друге все и ничего. И под конец я не выдержала.
– Так что, есть какая-то история? Между вами и Чипсом Гаскойном?
– Ой, – засмеялась она. – Это очень древняя история. Ходили на свидания пару раз, еще детьми. Вообще-то я думаю, что у Чипса Гаскойна вполне может быть своя «история» практически с каждой женщиной в этой комнате.
– Вообще-то я почти уверен, что с Карен у меня никаких историй нет.
Объект наших пересудов стоял прямо за спиной.
Я была достаточно трезва, чтобы смутиться, а вот Хонор и бровью не повела.
– Только потому, что она тебе какая-то там кузина.
– Это делу не помеха. Сара Ньюман мне тоже кузина.
– Сара? Боже мой! Неужели вы?..
– Да. – А потом мне: – Мы с вами, кажется, заключили сделку, но я был в отъезде, и, насколько помню, мы не встречались. Сюзанна, так? – Он протянул руку. – Чипс Гаскойн.
– Привет. Да, я Сюзанна.
Он крепко пожал мне руку, критически разглядывая меня.
– Вы не похожи на…
Я нетерпеливо перебила:
– Знаю, я действительно не похожа на свое фото. Мне об этом уже сообщали. Что я могу сказать? Оно было сделано почти двадцать лет назад.
Он засмеялся.
– Вообще-то я хотел сказать, что вы не похожи на человека, достаточно трезвого, чтобы сесть за руль. А ты, Филдинг, и вовсе набралась, как извозчик. Хотите, я отвезу вас обеих домой? Почти уверен, что нам по пути.
* * *
На следующий день я сажала рассаду в огороде. Я полюбила грязную садовую работу – в те дни это была моя практически единственная физическая активность. Когда-то я могла и побегать вечером, и зайти в спортзал после работы, но с Мэри на руках трудно было выкроить время для чего-то более серьезного, чем редкая торопливая пробежка вокруг забора. Когда мы только переехали в этот дом, я решила, что пугающих размеров палисадник готова разве что выкашивать, а вот старый огород стоит попытаться возродить. Подумывала я и о том, что выращивание овощей могло бы стать своего рода трудотерапией для Мэри – возможностью вытащить ее из дома, заинтересовать чем-то. Но она посмотрела на меня как на сумасшедшую. «Огородничество – для стариков», – пренебрежительно сказала она.
Я уже могла похвастать некоторыми успехами. Мои первые опыты принесли нам столько тыкв и кабачков, что двоим и не съесть, и это вдохновило меня на новые посадки. Я взяла такси до города, забрала машину, а потом, несмотря на похмелье, позвонила в местный питомник и купила рассаду: салат, шпинат, брокколи, фасоль.
Несомненно, любой хоть немного искушенный в огородничестве знал бы, какие подготовительные работы тут нужны, но я пребывала в блаженном неведении. Мой модус операнди сводился к тому, чтобы повыдергивать все, что успело пустить корни, будь то сорняки или что-то еще, перекопать почву там, где я решила делать грядки, затем воткнуть в землю маленькие ростки, прихлопнуть ладонью землю вокруг и полить водой.
Я уже рылась в ростках фасоли, когда низкий голос сухо спросил:
– Вы ведь знаете, что фасоли нужно по чему-то виться? Это лоза.
Это был Чипс Гаскойн. Он был похож на австралийского фермера из детской книжки с картинками – загорелые мускулистые руки, клетчатая рубашка навыпуск, сапоги для верховой езды, джинсы, широкополая шляпа, сдвинутая на затылок.
– Я хотел зайти взглянуть, живы ли вы после викторины. И узнать, не нужно ли вас подвезти в город, чтобы забрать машину. Но, похоже, вы уже с этим разобрались.
– Вообще-то я не так уж много выпила.
Он поднял брови.
– Значит, вы помните, что сказали мне, когда я вас подвозил?
Я попыталась вспомнить, что такого неосторожного могла сказать, но ничего не вспоминалось.
– А вы меня подвозили?
Шутка получилась так себе, но он все-таки усмехнулся.
– Так что же я такого стыдного наговорила?
– Все в порядке. Вы сказали только «спасибо». Или, кажется, «благодарю». В общем, вы держались лучше, чем Хонор.
– Да?
– Ее пришлось чуть ли не на руках в дом тащить. К счастью, я знаю, где она прячет ключ от входной двери. Вы явно в хорошей форме сегодня. Хотя душ вам, пожалуй, не помешал бы.
Я опустила глаза – колени и пальцы у меня были черные, на ногах, рубашке и наверняка на лице тоже чернели пятна грязи.
Чипс уже осматривал грядки.
– Приятно видеть, что все это снова оживает.
– Надеюсь, что выживет. Я, честно говоря, ничего в этом не понимаю. Фасоли правда нужно еще что-то, чтобы она росла?
– По-моему, да. Хотя я тоже не бог весть какой знаток. Вы наверняка получите урожай лучше, чем у нас когда-нибудь бывал. В цветах мама понимала, а вот огород ее урожаями не баловал. Единственное, что у нас росло по-настоящему, – это тыквы, и не те сладкие кентские, которые сейчас продают в супермаркетах. Старые добрые голубые. Господи Иисусе, каждый год мы все молились, чтобы мамины тыквы не уродились. Она настаивала, чтобы мы съели все до единой, а это означало, что месяцами подряд мы ели тыкву в разных видах. И, честно говоря, видов было не так уж много. Пожалуй, на несколько недель только получали передышку.
Я начала было рассказывать о своих успехах с тыквами, но меня прервал стук сетчатой двери и певучий голос Мэри:
– Ну-ка, ну-ка, что это у нас тут? Провалиться мне на месте, если это не фермер Джонс.
Волосы у Мэри были кое-как заплетены в две длинные косы, а на кончиках у них торчали какие-то серые перья (из подушки, из метелки?). На ней была длинная разлетающаяся юбка из эластичного хлопка – ее собственная – и свободный марлевый топ с глубоким вырезом – реликвия моей беспутной юности. Ноги у нее были босые и почти флуоресцентно-белые, ногти на них неряшливо выкрашены в разные яркие цвета – не столько даже ногти, сколько пальцы. На щеках два ярко-красных круглых пятна – наверняка моя помада, – а глаза подведены черным.
– Мэри, это Чипс Гаскойн. Мы купили у него дом.
– Я знаю Чипса Рафферти. Мой папа всегда смотрел этот фильм, когда его показывали по телевизору… о чем он был? Что-то такое про коров и войну. Это все, что я помню. Боже, вот скука. – Она подозрительно посмотрела на Чипса. – Но вы тогда были моложе. И у вас были такие ужасные оттопыренные уши. Просто смотреть стыдно.
– Нет, это не…
– Ну, я думаю, мы все тогда были немного моложе, правда? – проговорил Чипс медленно, по-деревенски растягивая слова. – А уши мне потом прижали.
Он снял шляпу, чтобы ей было лучше видно.
Она критически осмотрела его.
– Вы определенно постарели, но, по правде сказать, вживую выглядите лучше.
– Что ж, спасибо, мэм. – Он отвесил низкий поклон.
– Но трахаться с вами я бы все равно не стала. Даже за деньги.
Мэри развернулась и вплыла обратно в дом, хлопнув за собой дверью.
Я поежилась от неловкости, но Чипс ухмылялся.
– Что ж, неплохо сказано. Всегда лучше заранее знать, на что можешь рассчитывать. Ваша мама?
– Угу. Мама.
– На вид еще молодая, чтобы деменцией страдать.
– Это длинная история.
Он задумчиво посмотрел на меня.
– Может быть, вы мне когда-нибудь расскажете. Я люблю длинные истории.
В тот же день он позвонил мне.
– Вы в городе много успели посмотреть?
– Покаталась чуть-чуть.
Мы жили здесь уже несколько месяцев, и было неловко признаваться, как мало я пока изучила. Я была слишком занята обустройством дома, привыканием к новой работе, присмотром за Мэри.
– Думаю, вы можете ненадолго оставить свою маму?
– Могу. Нужно только еду приготовить. Спички попрятать. И убедиться, что она в спокойном состоянии.
– Она никуда не уйдет?
– Ее из дома не выгонишь.
– Тогда я заеду за вами завтра утром. Около восьми. Если выедем пораньше, будет не слишком жарко. Заодно расскажете мне ту историю.
Мне следовало бы обидеться, что он не оставил мне шанса отказаться, но было приятно, что кто-то другой берет на себя ответственность и принимает решения.
– Звучит неплохо.
– Так и будет. Да, и, кстати, тоги захватите.
– Тоги?
– Бикини. Купальный костюм. Или как их там называют. На реке есть местечки, где можно поплавать.
Он заехал за мной, как и обещал, рано утром в воскресенье на своем обшарпанном, но удивительно удобном пикапе. Сначала мы поехали в центр города. Машину Чипс вел слишком быстро, но почему-то это казалось не опасным, хотя одновременно волнующим. Он был спокоен, собран, не болтал. В своей сосредоточенности на дороге даже не замечал, как я за ним наблюдаю. Я легко представляла его себе в другом времени – в этой обтерханной широкополой шляпе, с сигаретой в углу рта. Не совсем Чипс Рафферти, но было в нем что-то типично австралийское. Он был не похож на большинство мужчин, которых я знала, и очень далек от того типа, который мне обычно нравился.
Мы остановились выпить кофе с круассанами из дрожжевого теста, приготовленными в дровяной печи, в маленьком хипстерском кафе, которое недавно открылось в бывшем гараже в центре города. Эстетикой индустриального шика это кафе не уступало своим аналогам из больших городов: стены ободраны, сплошь голый необработанный кирпич, цементный пол отполирован, все балки на виду. Бариста все в татуировках и в пирсинге, дружелюбные. Шумно, тесно, жизнь бьет ключом. Кофе был хорош, а круассаны с маслом еще лучше.
Чипс покатал меня по улицам, показывая интересные места за пределами стандартного туристического маршрута. Поначалу казалось, что городок мало отличается от любого другого австралийского провинциального городка. Главная улица длинная и широкая, здания представляют собой беспорядочную смесь архитектурных стилей, величественные церкви девятнадцатого века уступают по численности еще более величественным пабам с верандами, выстроенным чуть ли не на каждом углу. Но Чипсу удалось оживить Энфилд-Уош. Историю города он мне не рассказывал, но каждое место, куда он меня возил, приобретало особое значение благодаря истории – обычно смешной, часто с участием женщин – из его собственной жизни. Проезжая мимо кирпичной школы девятнадцатого века постройки, он показал мне класс, где мисс фон Билан – явная психопатка, питавшая к нему острую неприязнь из-за какой-то ссоры с его матерью еще в детстве, – спустила с него штаны на виду у всего класса, чтобы отшлепать его линейкой, а он, к стыду своему, был без трусов. Учительницу отстранили от преподавания после жалобы родителей, но в эту школу он так больше и не вернулся. Его родители решили, что пришло время закрытой школы, и в следующем семестре его отправили в Сидней.
– Теперь я думаю, что мог бы восстановить свою репутацию, если бы вернулся ненадолго, – сухо сказал он. – То, что я ушел из школы после случая с фон Билан, навсегда всем запомнилось. Наверное, я так и остался в их памяти ребенком, которому годами приходилось ходить без нижнего белья. И это же утвердило репутацию моего отца как никчемного ублюдка.
Англиканская церковь, небольшое, но внушительное здание в готическом стиле, оказалась местом, где он впервые поцеловал девочку.
– Я ходил туда готовиться к конфирмации.
– Ваши родители были религиозными?
– Не совсем… то есть мы ходили в церковь на Пасху и на Рождество. Но моя мать вбила себе в голову, что конфирмация – это важно. Кажется, кто-то из ее друзей был в родстве со священником, и они пытались увеличить число прихожан или набрать новых служителей. У католиков там всегда был над нами перевес.
Все это было так не похоже на мое собственное детство в пригороде.
– В общем, я готовился к конфирмации… это было как раз в пятом классе, перед тем случаем со штанами…
– Богатый событиями год.
– И там была девочка, которая мне нравилась, Таня Бригсток. Она работает в школьной администрации. Сейчас она Таня Джонс. Вы ее, наверное, знаете.
– Знаю.
– Она была меня на пару лет постарше. Красотка. Длинные светлые волосы, высокая. Всегда ходила и даже бегала на носочках. Делала большие успехи в спорте – теннис, нетбол, плавание. В общем, я по ней с ума сходил. По ней все мальчишки с ума сходили. В конце концов она вышла замуж за Даррена Джонса – он был жокеем. Такого мерзкого, лживого засранца еще поискать надо. Но Таня тогда была… мы все на нее заглядывались.
Невозможно было представить ту Таню, которую я знала, Таней из рассказа Чипса, хотя на ее странную походку я уже обращала внимание.
– В общем, она была хитрая девица. Она знала, что нравится мне, и сказала – если я дам ей пять баксов, то могу ее поцеловать.
– А вы?
– Ну, у меня было всего три бакса, так что пришлось поторговаться. «И чтобы без языка!» Я даже и не понял, при чем тут язык, так что это было не так важно.
– А дело того стоило?
– Мне казалось, что да. Вон там мы это делали. – Он указал на живую изгородь между церковью и пасторским домом. – На самом деле в эту изгородь можно войти. Там внутри пусто. Во всяком случае, тогда было.
– И как прошло?
– Хорошо, даже малость чересчур. Она предложила мне потрогать ее за грудь – еще за пять долларов. Я месяц деньги копил. Тут уж мне совсем крышу снесло.
– Могу себе представить. А не рановато в десять лет?
– Рановато. Я потом еще несколько лет к девчонкам близко не подходил.
Я не очень-то ему поверила.
– Не потому ли, что вас отправили в закрытую школу – это же, наверное, была школа для мальчиков?
– Ну да, правда, – засмеялся он. – Но все равно то была настоящая травма.
Мы поехали дальше – через жилой район, мимо красивых старых кирпичных домов на Парламент-Хилл. Перед самым большим Чипс остановился. Этот дом построили Саммервиллы, предки его матери, в конце девятнадцатого века, и в его детские годы он еще принадлежал их семье. Это был настоящий особняк в стиле ар-нуво – трехэтажный, с остроконечными крышами и башенками, с длинными створчатыми окнами и большими балконами из кованого железа. Мне сразу представились черно-белая плитка в вестибюле, кедровые панели, широкие пролеты лестницы. Был виден маленький кусочек теннисного корта – глиняного, с разметкой, явно использующегося до сих пор.
