Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 281 (всего у книги 346 страниц)

39

Звон в ухе Джулса заглушался шипением и свистом, которые наполняли трубку, как только его отец делал паузу. Собачий скулеж прекратился, после того как с глухим стуком захлопнулась тяжелая дверь.

– Ты снова напился?

– Нет, но это будет первое, что я сделаю, как только доберусь до дому. – Он говорил сейчас громче, хотя и подавленным голосом.

– Скажи мне, что случилось. Ты был на двадцатом этаже?

– Я даже в лифте еще не был.

– А где?

– Он только для членов клуба, сказала мне Синди.

– Синди?

– Дама на ресепшен, какая теперь разница. У нее как раз заканчивалась смена, и я поймал ее на выходе из Le Zen, когда она направлялась к метро.

Джулс слышал, как скрипели резиновые подошвы его отца. Судя по звуку, он передвигался в помещении с очень высокими потолками и неровными напольными плитами.

– Синди сказала, что на двадцатом располагается что-то вроде клуба, и мне нужно приглашение от какой-то Лузанны или типа того.

– Правильно, – сказал Джулс. – О ней мне Клара тоже рассказала.

– Ах да? А она говорила, что там происходит?

Джулс снова услышал скрип, но на этот раз он шел не от подошв. Звук напоминал скорее скребущую по бетонному полу дверь. Затем он снова услышал поскуливание собаки.

Или их было несколько?

– Конечно, я знаю, что там происходит! – ответил он своему отцу. – Садистские вечеринки. Каждую последнюю субботу месяца. Над Кларой там надругались жутчайшим образом. Поэтому она ищет спасения от своего мужа.

В смерти!

– Чушь, – фыркнул его отец и снова заговорил тихо. Джулс точно знал, как тот сейчас выглядел. Гневно выдвинув нижнюю челюсть, размахивал одной рукой, а на лбу от бешенства пульсировала вена. – Она же тебе просто лжет.

– Le Zen, лифт, двадцатый этаж, Лузанна, Violence Play, – повторил Джулс факты, которые помнил по рассказам Клары.

– О'кей, может, в этих пунктах она действительно говорит правду.

– А в каких нет?

– Не притворяйся.

Джулс остановился в начале коридора перед небольшим комодом, над которым висело зеркало в золотистой раме в виде солнечных лучей.

– Клянусь тебе, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Черт возьми, я даже не знаю, где ты находишься!

– На лестничной клетке жуткого паркинга.

– Ты поехал на машине?

В тусклом свете ночника Джулс разглядел в зеркале, что его нос все еще покрыт засохшей кровью. Но прежде чем умыться в ванной, он хотел проверить по очереди все комнаты в квартире. Хотя он не знал, как и почему кто-то должен был сюда забраться, но начал с помещения, которое до этого пропустил: крохотная кладовка справа от него.

– Нет, я приехал сюда на такси. Но, парень, ты должен мне за это намного больше, чем двадцать пять евро. Благодаря тебе и твоей психованной подружке мне теперь самому нужно к психиатру. Я никогда не смогу стереть эти картинки со своего жесткого диска. Боюсь, они уже въелись в сетчатку моих глаз.

Пока Джулс нажимал на ручку кладовки, у отца снова по полу шаркнула дверь. И снова Джулс услышал в трубке собачий скулеж, только более жалобный. Ему также показалось, что впервые послышались человеческие голоса. Бормотание, смех. И стоны?

Он представил, как его отец, находясь на лестничной клетке, открыл тяжелую противопожарную дверь, ведущую к уровням паркинга, и увидел группу людей, которые издевались над собакой. Но, к ужасу Джулса, поскуливание вдруг зазвучало иначе. Не так, как скулят животные. А слишком по-человечески.

– Что у тебя там происходит?

Дверь в кладовку заклинило.

– Синди сказала, будто ходят слухи, что вечернее субботнее мероприятие в Le Zen просто детский праздник по сравнению с афтерпати, которое проходит через квартал в здании заброшенного паркинга. Парень, ты знал, что они вытворяют здесь с женщинами, и все равно послал меня сюда!

Лицемерный урод, – хотелось крикнуть Джулсу, – мамины крики тебя раньше возбуждали, а теперь ты строишь из себя святошу, но тогда его отец положил бы трубку и заблокировал его контакт в телефоне; пусть даже на один-два дня, но сегодня он бы ему уже не стал помогать. Как бы сильно Джулс ни презирал отца за то, что он сделал, он все равно нуждался в нем этой ночью.

– Черт возьми, где ты находишься?

Он сильнее подергал дверь кладовки, но она казалась запертой.

Или кто-то держал ее изнутри…

Джулсу пришло в голову, что в случае чрезвычайной ситуации у него с собой не было ничего, чем он мог бы воспользоваться для самообороны. Он беспомощно схватился за связку ключей в кармане брюк, чтобы в крайнем случае использовать ее как кастет.

– Я спрятался за одной машиной, прежде чем опустилась роллетная решетка. Паркинг – объект под снос за «Европа-центром», в двух шагах от входа в «Аквариум». Согласно табличкам, он будет снесен через два месяца. А до того времени работает только седьмой этаж.

– Что там происходит?

– Не притворяйся.

Джулс оставил это обвинение без комментариев, чтобы не сбить отца с мысли и не направить его безудержный поток слов в другое русло. При этом ему хотелось крикнуть: «Переходи же наконец к делу!» Одновременно он размышлял, отважится ли силой взломать эту дверь. Она была из дерева, не очень прочная, но если он вышибет ее из петель, то шум и треск разбудят весь дом.

– Здесь не меньше шести машин, внутри каждой – женщина. Или, точнее, в открытом багажнике. Вокруг каждой машины стоит полдюжины мужчин.

Джулс остановился и задумался. В его голове кружился рой самых разных чувств и мыслей, такой же неконтролируемый, как и снег снаружи за окнами.

– О'кей, в городе полно извращенцев, – пробормотал он.

– Вероятно, для тебя это не новость, – прошипел его отец. – Но возможно, я узнал от Синди нечто такое, что тебя удивит.

– Что?

– Имя и фамилию Лузанны. Которые стоят в договоре аренды двадцатого этажа.

– И как же ее зовут?

– Угадай с трех раз.

Джулс закрыл глаза, все еще сжимая пальцами ручку, которая, казалось, раскалялась все сильнее, словно должна была выжечь клеймо у него на ладони.

– Какое у нее имя?

Он не хотел слышать ответ, но отец, разумеется, не стал скрывать:

– Клара Лузанна Вернет.

40

Клара

Поездка от железнодорожного моста не продлилась даже пяти минут. А больше и не требовалось, чтобы доехать от Чистилища до Ада за площадью Брайтшайдплац.

– Голову вниз! – приказал Мартин. Он не дал ей времени выполнить его приказ, а сам резко нагнул ее голову вперед, так что она сильно ударилась лбом о пластиковую обшивку. Наручник, который Мартин, похоже, не собирался сегодня отстегивать, снова болезненно впился ей в запястье.

Еще одна рана, – подумала она, вжимаясь головой в приборную панель. – Если бы ты набралась мужества и спрыгнула со скалы, то избавила бы себя от этой и всех других травм, которые сегодня еще последуют.

Неужели он заставит ее тоже вырвать зуб?

Клара ощутила влияние центробежных сил, когда Мартин на дикой скорости помчался по какому-то серпантину. Двигатель малолитражки взревел, как мотор дешевой швейной машины. Кларе стало плохо, когда Мартин резко затормозил.

У нее в ушах щелкнуло, так сильно он рванул ее за волосы вверх. Сквозь завесу слез она пыталась понять их новое местонахождение.

– Где мы?

– А на что это похоже?

На клише.

На то место, где женщины боятся быть изнасилованными. И именно поэтому Мартин его выбрал.

Их машина стояла наискосок на пустынном этаже надземного паркинга, между двумя бетонными колоннами, упиравшимися в низкий потолок.

Кроме пыльного «фольксвагена-жука» без дисков через пять парковочных мест, на всем уровне – площадью в четыре теннисных корта – не было ни одной машины. Парковочная разметка была почти не видна под грязью и голубиным пометом. Серые бетонные стены были исписаны граффити, потолочное освещение не работало – вероятно, электричество давно отключили. Только благодаря двум строительным прожекторам здесь можно было вообще хоть что-то увидеть. Один стоял справа от нее недалеко от эвакуационного выхода, другой слева перед огромным серо-зеленым тентом, который закрывал Кларе вид на улицу. Пешеходы, смотревшие наверх, должны были думать, что ведутся ночные работы. Понятия не имея о том ужасе, который здесь творился.

– Настоящая вечеринка проходит на седьмом уровне, – объяснил ей Мартин и отстегнулся. – Но у нас есть собственный загон.

– Загон?

– А ты думаешь, куда загоняют кобыл в период течки, чтобы приучить к дисциплине?

В подлежащий сносу паркинг?

– Обычно тебя могут наказывать до восьми мужчин, – по-деловому сообщил он ей, словно объясняя правила настольной игры. – Поэтому рекомендовано приезжать на внедорожнике или комби, чтобы у жеребцов был в распоряжении кузов побольше. Но когда импровизируешь, нельзя привередничать. – Мартин похлопал по рулю.

– Пожалуйста. – Клара попыталась сделать невозможное и, унижаясь, взмолилась перед мужем. – Позволь мне уйти. Ты можешь забрать Амели, я знаю, ты хорошо к ней относишься. От меня у тебя одни только проблемы. Я обещаю, если ты меня сейчас отпустишь, то никогда больше не увидишь.

– Ты не понимаешь. Ты никогда меня не понимала. – Он грустно посмотрел на нее и, казалось, действительно верил тому бреду, который нес. – Я люблю тебя. Даже когда ты делаешь ошибки. Даже когда ты приносишь мне в постель ржаные тосты, хотя знаешь, что я люблю только пшеничные. Даже когда ты складываешь столовые приборы в посудомойку вверх ручками, хотя я наверняка уже сто раз объяснял тебе, что так они не промываются. Даже после того, как я наказал тебя за это и сам себя ненавижу, потому что ты меня вынудила. Даже тогда я тебя люблю.

– Ни один мужчина, который любит свою жену, не будет с ней так поступать.

– Ошибаешься. Только слабые мужчины распускают своих жен. Это как с детьми. Им нужны правила. Это не проявление любви, когда им все позволяют. Наоборот. Это лень и слабость, если родители на обращают внимания на манеры. В принципе, это даже преступление, потому что дети таких антиавторитарных родителей не будут приспособлены к жизни и сами станут плохими родителями, которые, в свою очередь, произведут ленивых, не приспособленных к жизни детей.

– Ты не мой отец.

– И тем не менее я исправлю эту ошибку воспитания.

– Нет, Мартин. Ты больной. Съедаемый комплексами неполноценности, малодушный подонок, который позволяет другим мужчинам избивать собственную жену. Ты унижаешь ее, чтобы сломать ей крылья. Потому что не перенесешь, если твоя красивая, умная и самоуверенная жена улетит от тебя. Ты думаешь, что так я у тебя под контролем. Но это не что иное, как самоубийство из страха смерти.

Парадоксальным образом Клара улыбалась, когда впервые за свой токсичный брак говорила своему мужу голую правду. При этом она неосознанно процитировала слова, которые слышала от Джулса по телефону сопровождения.

– Спасибо, – сказал Мартин и потрепал ее по руке. – Спасибо, что облегчила для меня это решение. Поверь мне, то, что сейчас начнется, не принесет мне удовольствия. Я даже не буду смотреть. Иначе у меня разорвется сердце. Но кто знает, возможно, затем мы вместе оценим и отберем видеоматериал.

Клара огляделась, но нигде не увидела камеры.

– Ее принесут, – сказал Мартин, угадавший ее мысли. – Правила в загоне очень простые. Тот, кто больше платит, имеет больше прав. Он получает камеру GoPro, на случай, если захочет потом все еще раз посмотреть.

– Восемь мужчин?

– На седьмом уровне. Я забронировал у Лузанны загон для дичка. Это для строптивых кобыл. Тех, кому нужно больше чем просто порка. В исполнении одного-единственного мужчины, которому разрешено действовать с особой жестокостью.

Мартину не нужно было говорить дальше. Клара могла прочитать в его остервенелых глазах, что он не договорил: «Здесь женщин не просто ломают. Здесь их уничтожают».

– К тебе придет тот, кто предложил самую высокую цену, – объяснил он ей и, казалось, наслаждался страхом в ее глазах.

Он продает меня. Эта мерзкая, больная на голову скотина выставила меня на аукцион.

С членством в «мужском клубе» Лузанны каждый участник получал счет в иностранном сервисе денежных переводов, с помощью которого можно было делать «клубные взносы» в режиме реального времени, так объяснил ей Мартин по дороге домой после той ночи в Le Zen, словно в ее состоянии такая информация была ей важна. Это было типично для него. Как только у ее мужа проходило сексуальное возбуждение, он начинал сожалеть о своих эксцессах и делался разговорчивым. Словно думал, что насилие будет не таким отвратительным, если в присутствии жертвы открыто обсудить все детали его задумки и исполнения.

– Надеюсь, такое особое обращение послужит тебе уроком, – сказал Мартин и вышел из машины. Заметно возбужденный, как Клара могла слышать и видеть.

– Сволочь! – крикнула она ему вслед, не боясь ухудшить ситуацию, потому что знала: хуже того, что ее ожидало, быть не могло. Ей предстояло то, из-за чего она и планировала самоубийство. – Извращенец, психопат! – закричала она еще громче, но Мартин был уже так далеко, что не мог ее слышать.

Она кричала, била ногами, плакала, дергала за наручник, еще больше разрывая кожу на запястье, практически вывихнула себе плечо, потому что всем весом повисла на поручне, но все равно ничего не смогла изменить в своем безвыходном положении. Измученная и запыхавшаяся от бесполезных усилий, она поникла головой. Подумала о недосягаемых ключах от наручников рядом со своим сиденьем, прикинула, сумеет ли дотянуться до них, если вывихнет плечо, и покачала головой, потому что такой боли ей не выдержать. И, качая головой – в тот момент, когда справа от нее захлопнулась какая-то тяжелая дверь, – она кое-что заметила.

Она посмотрела налево. На сторону водителя.

Неужели это возможно?

Шаги приближались. Вдвое медленнее, чем колотилось ее сердце.

Не может быть… или все-таки…

Клара прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать от возбуждения.

Если она не ошибалась, Мартин допустил одну решающую ошибку.

41

Джулс

Джулс влетел в стену в тот самый момент, когда его отец бросился бежать.

Он до того сильно дернул дверь кладовки, что вырвал ручку и вместе с ней отлетел назад. При этом так ушиб плечо, что от боли выронил связку ключей, которую приспособил в кулаке под кастет. Телефон он удержал, но связь с отцом все равно вот-вот должна была оборваться. Хруст, треск, скрежет. Шлепающие шаги по твердому покрытию.

Судя по звукам в трубке, он заключил, что Ханс Кристиан Таннберг сунул телефон в карман брюк и мчался по лестнице паркинга.

– Отец?

Он слышал только «дерьмо», затем последовали другие ругательства, приглушенные и перекрываемые посторонними шумами, которые происходили в результате трения текстиля о тело во время бега.

Его слова было трудно понять, но Джулсу было совершенно ясно, что у его отца серьезные неприятности. Вероятно, он слишком часто выглядывал в дверь на этаж паркинга. Кто-то бежал за ним, вероятно, преследовал, чтобы схватить непрошеного свидетеля «вечеринки».

– Что случилось?

– Я… на… лестнице… – задыхался его отец. Потом: – О нет… заперто…

И когда Джулс услышал металлическое дребезжание, словно кто-то тряс проволочный забор, связь оборвалась.

– Алло?

Джулс потер ноющее плечо и проверил дисплей своего телефона.

«НЕ УДАЛОСЬ УСТАНОВИТЬ СОЕДИНЕНИЕ», – стояло там, будто он только что не разговаривал со своим отцом, а самого звонка никогда не было. Джулс не в первый раз удивлялся этому, по сути, неправильному сообщению, если звонок прерывался в зоне отсутствия приема.

Он нажал на повторный вызов и подождал. Один гудок, два, десять, двадцать. У его отца не было голосовой почты, после тридцатого гудка звонок автоматически переводился в режим занято, и Джулсу нужно было набирать снова.

При этом он наверняка уже в пятый раз за ночь открыл дверь в детскую, здесь все было спокойно и мирно.

Никакого злоумышленника, никакой пустой постели, никаких изменений.

– Моя малышка, – прошептал Джулс и сел на край детской кровати. Дыхание дочери было тяжелым, но ровным. Кошмары, похоже, отступили. Он натянул одеяло повыше, при этом у него в голове мелькнула мысль, от которой его бросило в холод.

А что, если у тебя не просто обычная простуда?

Он пощупал ее влажный лоб и подумал о таблетках в апельсиновом соке.

Джулс взял бутылку для воды с изображением «Хелло Китти» рядом с кроватью и вынес из комнаты, чтобы в ярком кухонном свете изучить осадок, пусть это было и нелепо. Он никого не видел в квартире, не слышал шагов, и дверь в детскую не сдвинулась ни на миллиметр.

Но все равно Джулс был уверен – он что-то упустил.

Только что?

Едва он оказался в коридоре, как его телефон завибрировал, сообщая о входящем звонке, как шипение гремучей змеи сообщает об опасности.

– Отец?

– Собственной персоной. Боже, я был на волоске.

– Где ты?

– Снова в такси. Я просто хочу убраться отсюда. Они меня чуть не поймали у роллетных ворот, но те были такими хлипкими, что я сумел отжать решетку в сторону и протиснуться наружу.

Его отец нервно рассмеялся, очевидно взбудораженный тем, что ушел от опасности в последнюю секунду.

– Они хотели меня вздуть, это ясно.

– Кто «они»?

Джулс отошел от детской комнаты, дверь в которую он бы с удовольствием запер. Но во всей квартире – за исключением входной двери и ванной комнаты – не было замков. Поэтому то обстоятельство, что Джулс не мог открыть кладовку, выглядело тем более странным.

– Ну, эти извращенцы с вечеринки в паркинге. Без понятия, кто это был. Три типа. Они были в балаклавах.

– Какие-нибудь особенные приметы?

– Да. Одного я могу точно описать. Но это тебе не понравится.

От волнения Джулс чуть было не сделал глоток из бутылки «Хелло Китти».

– Что ты имеешь в виду?

Он слышал, как его отец возмущался маршрутом, который выбрал таксист («Мне плевать, что по городскому автобану быстрее, это и дороже, хапуга»), затем сказал:

– У него были белокурые волосы средней длины. Как у хиппи. Они выбивались из-под маски. Худая спортивная фигура, примерно твоего возраста. Догадываешься?

– Нет.

– Он держал тонфу[244] 244
  Тонфу – традиционное холодное оружие ударно-раздробляющего действия жителей острова Окинава, прообраз современной полицейской дубинки с поперечной рукоятью.


[Закрыть] в правой руке.

– И что?

Раздраженный, Джулс дошел до кухни и поставил бутылку рядом с мойкой.

Дубинку, как у полиции, любой дурак мог заказать в Интернете. Джулса начинало подбешивать, что ему приходилось буквально вытягивать информацию из отца.

– Я не понимаю, что ты хочешь мне сказать. – Он поднес прозрачную бутылку к свету, но ничего не увидел. Никаких загрязнений, никаких хлопьев и тем более никаких таблеток. Но когда его отец снова заговорил, Джулс почувствовал себя так, будто бутылка была наполнена ядом и он только что сделал из нее большой глоток, потому что Ханс Кристиан Таннберг произнес:

– А если я скажу тебе, что у типа на среднем пальце татуировка в виде знака параграфа?

42

Джулс, собиравшийся поставить бутылку обратно к мойке, замер в движении, как раньше Фабьенна и Валентин на детских днях рождения, когда играли в стоп-танец и музыка резко обрывалась.

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что Цезарь сидит в инвалидной коляске.

– С каких пор, парень? Ты был рядом, когда врачи выписали его после несчастного случая? Ты читал историю его болезни?

– Нет, но…

Звон в ушах Джулса, неизменно сопровождавший его во время стресса, снова вернулся.

– Нет, не читал, – перебил его отец. – Он не первый, кто притворяется инвалидом-колясочником. Ты даже не представляешь, скольких таких мошенников, пытавшихся обмануть страховую, я вывел на чистую воду.

– Цезарь на свидании. Он мне рассказал. Объект его страсти тоже сидит в инвалидном кресле.

– Это он так утверждает. – Его старик вздохнул. – Если ты мне не веришь, то позвони ему.

– И что это докажет? – Джулс во время разговора расхаживал вокруг кухонного острова. – Если он не подойдет к телефону, значит, просто занят Ксенией.

– Ты боишься правды, – сказал его отец нараспев в той манере, какая бесила Джулса еще в детстве. С самолюбивой ухмылкой, словно он познал всю мудрость мира.

– Не клади трубку! – велел Джулс отцу, перевел его в режим ожидания и выбрал из фаворитов номер своего лучшего друга. Соединение устанавливалось – сначала раздались треск и шум, как во время междугороднего дозвона в прежние времена.

Какая чушь…

Конечно, Джулс знал, что его отец ошибся. Цезарь не мог быть в этом паркинге. Тем более без своей коляски.

Однако, когда наконец пошли гудки, Джулс пережил практически внетелесный опыт. Потому что звенело не только в телефоне у его уха. Одновременно с первым гудком снова раздалась музыка, которая уже испугала его несколько минут назад.

Классическая музыка.

Печальные, меланхоличные, минорные аккорды.

Шопен?

Джулс мгновенно перенесся в тот момент ужаса, когда в день трагедии на Принцрегентенштрассе он хотел пробежать мимо полицейского в собственную квартиру. Подгоняемый осознанием, что его ждет жуткое открытие. Примерно так же Джулс почувствовал себя, когда понял, что источник фортепианной мелодии находился всего в нескольких метрах от него.

Джулс поморгал, потер глаза и с удовольствием надолго бы их закрыл. Теперь он вспомнил название этого произведения: Прелюдия № 4.

Цезарь так сильно любил ее, что поставил рингтоном на телефон сто лет назад.