Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Блок

Блок остановила машину на другой стороне улицы, напротив управления шерифа. Перед зданием выстроилась шеренга патрульных машин, сверкающих в свете уличных фонарей.

Прежде чем что-либо предпринять, она как следует все обдумала.

У ее следующего шага было несколько возможных последствий. Попытка бросить шерифу в лицо даже подкрепленные доказательствами обвинения в препятствовании правосудию, лжесвидетельстве и многом другом могла закончится по-всякому – в том числе вкривь и вкось. Человек, сидящий в таком глубоком колодце, перелезет через груду мертвых тел, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на солнце. Правда, не исключалась вероятность и того, что шериф поднимет руки вверх, включит голову и согласится дать показания в качестве свидетеля против Корна. На это Блок и возлагала свои надежды. На то, что в нем еще оставался какой-то тлеющий уголек доброты, который она могла бы раздуть в пламя, способное спалить дом Корна дотла. И лучше было проделать это в одиночку. Блок некогда служила в полиции, так что знала, как разговаривать с копами.

Выйдя из машины, она перешла через улицу и увидела, как из здания вышли двое копов, которые направились к одной из патрульных машин. Этих ребят она еще ни разу не видела. Ночная смена. Что-то в их облике показалось ей необычным, но сначала Блок не могла понять, что именно.

А потом до нее дошло. У обоих патрульных на правом бицепсе были черные повязки.

Проходя мимо них, якобы по пути ко входу в дежурку, она спросила:

– Здрасьте, а зачем эти черные повязки?

– В знак траура, – ответил ей один из патрульных. – Жена шерифа долгое время болела. Рак. Она умерла прошлой ночью.

– Господи, а я и не знала… Случайно вот оказалась в городе и решила заглянуть к нему. Шериф там? Когда-то давно мы работали вместе, – сказала Блок.

Оба патрульных остановились и нацелились на нее взглядами, примечая, как она стоит: спина прямая, большой палец за поясом, голова высоко поднята, непринужденно общаясь с ними.

– А где вы служили вместе? – поинтересовался один из парней в форме.

– Я тогда работала во втором райотделе в Мобиле. Один хрен, который удрал из-под залога, устроил вооруженное ограбление на моей территории, а потом свалил сюда. Ломакс хотел найти его до того, как у него кончится бабло и ему взбредет в голову грабить людей здесь. В итоге мы его поймали. Ну, Ломакс поймал.

Они внимательно выслушали все, что она сказала. В Мобиле было более четырехсот полицейских, и никто не знал их всех до единого. Блок говорила как настоящий коп. Она не стала уточнять, что она бывший коп, готовящийся взять Ломакса за задницу.

– Ну да, это похоже на Колта… В любом случае сейчас его здесь нет. Он наверняка дома.

– Жаль, я хотела бы выразить ему свои соболезнования, – сокрушенно произнесла Блок.

– Мы можем передать. Я уверен, что…

– Лично. Иначе это было бы невоспитанно с моей стороны, – добавила она.

Патрульные переглянулись, пожали плечами, и один из них начал объяснять дорогу. Блок поблагодарила их. Они полностью купились на ее манеру держаться, и даже если у них и оставались какие-то сомнения касательно Блок, то они думали, что, даже если они ошибаются, шериф легко справится с женщиной.

На подобное заблуждение Блок и рассчитывала.

Вернувшись в машину, она ввела полученный адрес в спутниковый навигатор, однако результатом поиска оказался лишь примерно очерченный район к северу от города. Блок тронула машину с места, сказав себе, что все равно найдет нужное место. Владения шерифа располагались в нескольких сотнях ярдов к югу от Девил-крик – Дьявольского ручья – узенькой быстрой речки, впадавшей в реку Локсахатчи.

Когда красный значок, обозначающий конец маршрута, уже появился на экране навигатора, дорога из двухполосной превратилась в однополосную, а слева она увидела просвет между деревьями. Вбок отходила грунтовка с почтовым ящиком на правой обочине. Блок остановила машину и сдала назад. На почтовом ящике белой краской было написано имя.

«Ломакс».

Проехав задним ходом еще десять футов, она свернула на уходящую от шоссе колею. Фары у нее уже были переключены на дальний свет, но он все равно не мог пробиться сквозь деревья. Колея резко поворачивала то влево, то вправо, огибая большие дубы, так что ее поле зрения простиралось только до следующего поворота – обычно не более пятидесяти футов или около того. А затем, без всякого предупреждения, грунтовая дорога выпрямилась, и перед Блок возникло что-то вроде старого дома в колониальном стиле. И все же выглядел он слишком уж аккуратным и чистеньким, чтобы быть чем-то иным, кроме нового дома, построенного в старом стиле. Был он белым, с большой террасой по периметру. Подъехав к нему, Блок припарковалась рядом с патрульной машиной шерифа.

Когда она вышла из машины, до нее донеслись звуки сверчков и цикад, поющих свои полуночные любовные песни.

Земля была вся изрыта колесами. Недавно здесь стояло очень много машин. Оглядевшись, Блок увидела повсюду на траве следы шин, некоторые даже вели за дом. Внутри горел свет. По крайней мере, на первом этаже. Вероятно, на кухне и в гостиной. Блок поймала себя на том, что поднимается на террасу, громко стуча ботинками по доскам ступенек, чтобы ее появление не стало неожиданностью. Это было бы неразумно в этом городке, в доме, стоящем особняком от остальных. Особенно ночью. Особенно, когда его хозяин вооружен. И особенно – когда ему нужен лишь совсем небольшой повод, чтобы разрядить дробовик тебе в лицо.

Она сделала шаг к входной двери. Верхняя половина ее была из матового стекла, за которым виднелись занавески, притянутые к косяку прихватами.

Одна половица скрипнула так громко, что это прозвучало почти похоже на вскрик. Еще один шаг, и Блок оказалась прямо у двери. Она подняла руку, сжала ее в кулак, отвела его назад.

Стукнула в дверь.

Второй стук совпал с другим звуком.

Со звуком выстрела из пистолета сорок пятого калибра.

Ломакс

Какое-то время спустя он проснулся в своей постели. На улице было темно, а снизу доносился какой-то шум. Шаги и вроде как что-то еще. Из сейфа на верхней полке платяного шкафа Ломакс достал свой «Зиг-Зауэр Эй-Си-Пи» сорок пятого калибра, проверил, есть ли патрон в стволе, взвел курок и осторожно вышел в коридор.

Внизу горел свет. Он медленно спускался по ступенькам, поводя дулом пистолета вправо-влево, пока не увидел в своей кухне мужчину со стопкой посуды в руках.

Рэндал Корн вытер руки полотенцем, после чего нажал кнопку запуска посудомоечной машины, предварительно закрыв ее. Вся грязная посуда, оставленная собравшимися на поминки, была убрана.

– Можешь опустить пистолет, – сказал Корн, не поднимая глаз на Ломакса, стоящего на лестнице. – Я тут подумал, что тебе не помешала бы еще пара рук, чтобы прибраться. Похоже, это меньшее, что я могу для тебя сделать.

Ломакс ничего не ответил. Просто спустился по лестнице как ни в чем не бывало, хотя пистолет не убрал. По-прежнему держа его в опущенной вдоль бока руке, он наблюдал, как Корн передвигается по кухне: заливает в кофеварку воду, насыпает молотый кофе и включает ее.

– Люси этого не одобрила бы, – заметил Ломакс.

Корн застегнул пиджак, прислонился к кухонной стойке и сложил руки на груди. Некоторое время он молчал. Заклокотала кофеварка, и запах свежесваренного кофе смешался с едва уловимым запахом гнилой плоти, повсюду сопровождавшим Корна.

– Она бы не хотела, чтобы вы распоряжались на ее кухне, – сказал Ломакс.

– Это больше не ее кухня. А твоя. Сожалею о твоей утрате. Искренне сожалею.

– Чего вы хотели? – спросил Ломакс.

– Выразить свои соболезнования. Естественно.

– Вы уже их выразили.

Корн посмотрел на кофеварку, которая начала выплевывать черную жидкость в прозрачную колбу, прежде чем вернуться к Ломаксу.

– Я подумал, что мы могли бы выпить по чашечке кофе. Поговорить.

– Тут не о чем говорить.

– Нет, еще как есть. Нам так много чего нужно обсудить… Завтра начинается судебный процесс. Я понимаю, что у тебя свои приоритеты, но сразу после похорон ты понадобишься мне в суде. Твои показания имеют ключевое значение. Это твой долг, и я знаю, что ты его выполнишь. Ты хороший человек. Я всегда так говорил.

Ломакс знал, что Корн не представляет собой физической угрозы. И все его опасения по поводу этого человека были напрочь заглушены горем и потоком гнева, нахлынувшим на него после письма Люси. Злости на самого себя и на человека, который стоял сейчас у него в кухне, заражая весь воздух вокруг своей мерзостью. Ломакс положил пистолет на мраморную столешницу – рядом с большим желтым конвертом с мягкой подкладкой внутри, который он надписал пару часов назад и собирался отправить утром. Взгляд Корна упал на конверт, и глаза у него на секунду вспыхнули. А затем он тут же отвернулся. Ломакс прошел через кухню в гостиную, тяжело опустился на диван и обхватил голову руками. Несколько раз резко вдохнул и выдохнул, борясь с переполнявшими его эмоциями.

– Когда-то я и вправду был хорошим человеком… Но это уже давно не так, – проговорил он.

Корн, прихрамывая, вошел следом за ним и поставил кружку с горячим кофе на столик перед Ломаксом. Рядом с креслом в углу стоял еще один маленький столик. Корн сел, поставил на него свой кофе и подался вперед, широко расставив колени и опустив между ними руки со сцепленными пальцами. Такая поза была призвана изображать задумчивость, но при строении тела Корна выглядело это неестественно. Сейчас он больше напоминал какое-то насекомое.

– Понимаю, каким ударом это для тебя стало. Я делал все, что только мог, для вас обоих. Я рад, что у вас имелись средства, чтобы делать все возможное для Люси, – сказал он.

«Средства» было странным способом это выразить. Корн просто давал ему деньги. Кое-что от ограблений, кое-что из своего личного немалого состояния. Он был богат, это точно. За все время их знакомства Ломакс ни разу не видел, чтобы в течение месяца Корн дважды появлялся в одном и том же костюме.

– Я просто хочу, чтобы ты знал, что я рядом в трудную минуту, Колт, – сказал Корн.

Он никогда раньше не называл шерифа по имени. Ломакс не мог такого припомнить. Неужели этот человек рассматривает его как какого-то своего приятеля?

– Я ни в чем не нуждаюсь. Я потерял жену, и с этим мне уже ничего не поделать. Я просто теперь жалею, что не слушал ее, не разговаривал с ней чаще, пока она еще была здесь. Вы ей явно не нравились, – сказал Ломакс.

– Она видела, какую хорошую работу мы проделываем вместе, и, наверное, из-за этого боялась за тебя. Знаешь, нельзя посадить стольких убийц без того, чтобы кто-нибудь не попытался тебя завалить. Так уж у них заведено. Они всеми силами пытаются добраться до тебя. А ты всегда должен быть готов сокрушить своих врагов. Пока они не сделали это с тобой. Работая со мной, ты защищал Люси, а я защищал вас обоих. Наверное, она просто не понимала этого до конца.

– Дело было не в этом, – возразил Ломакс. – Она не хотела, чтобы я делал что-то, что заставило бы меня пойти на сделку со своей совестью. А я не просто пошел на такую сделку. Я выбросил свою совесть в помойную яму. Это то, к чему вы меня вынудили.

– Ты свободный человек. Ты хочешь сказать, что деньги, которые я тебе давал, были приняты не по дружбе, не как от полноправного партнера?

– Мне не следовало брать даже цента.

– Тогда у Люси не было бы этого дома. А она ведь любила этот дом, разве не так?

– Да, но меня она любила больше, – сказал Ломакс.

– Что ты хочешь этим сказать?

– С меня хватит. Вот что я хочу сказать.

Корн откинулся на спинку стула и приложил палец к губам, словно пытаясь унять свою реакцию. Притупить ее. Пока яд, готовый сорваться с языка, не превратился в мед.

– Ты слишком хороший коп, чтобы я мог позволить себе тебя потерять. Что я могу сделать, чтобы убедить тебя остаться? Есть ведь похороны, за которые предстоит платить, естественно… И если с этим домом связано слишком много болезненных воспоминаний, то ты можешь переехать отсюда. Я могу дать тебе пару сотен тысяч прямо сейчас. Уже сегодня вечером. А то и больше, если тебе нужно.

– Дело не в деньгах и не в их сумме. Я хочу освободиться от этого. Я хочу, чтобы все это вскрылось. Все, что мы сделали. Люди, которым мы поломали жизнь… Люди, которых мы убили, и тот адвокат, которому я выстрелил в голову…

– Это было правое дело. Божье дело, Колт. У Коди Уоррена и этой сучки была только одна цель – выпустить убийц на свободу. А мы не отпускаем виновных на свободу. Мы сжигаем их. Вот наше призвание.

– Ваше призвание, скорей всего. Взять хотя бы Энди Дюбуа. Я вынудил его признаться, когда нам было удобней по-быстрому закрыть дело. А настоящего убийцу мы отпустили. Как вы и сами подозреваете. Я знаю это. Это стало ясно в тот самый момент, когда мы увидели те снимки, сделанные сторонним судмедэкспертом.

– Но разве ты не понимаешь, что мы должны придерживаться Дюбуа, чтобы добиться обвинительного приговора? Эти фотографии судмедэксперта вызывают обоснованные сомнения в отношении Дюбуа, а его признание вызывает обоснованные сомнения в отношении настоящего убийцы, раз уж считать Дюбуа невиновным. Единственное, что мы можем сделать, чтобы успокоить родных Скайлар, – это добиться вынесения обвинительного приговора. Думаешь, он невиновен? Да все такие, как он, одинаковы! Если б не дело Скайлар, в будущем мне пришлось бы привлекать его за что-нибудь еще. Во всяком случае, мы наверняка спасем немало жизней, убрав Дюбуа с лица земли.

Вот как он это видел… Эта извращенная логика некогда успешно обманывала Ломакса, но больше уже не обманет. Он подумал, что наверняка сам позволил втянуть себя во все это дерьмо. Эта мысль нисколько не успокаивала его совесть. Ломакс знал, что Корн просто хотел заполучить еще одну человеческую душу при помощи электрического стула. И неважно, кто это будет, виновен он или невиновен. Корн жил, чтобы убивать. Ломаксу потребовалось довольно долгое время, чтобы это понять, но теперь все стало ясно. Он знал, что должен сейчас сделать.

– Я больше не могу этим заниматься. Дюбуа не убивал эту девушку, – сказал Ломакс.

Корн сохранял полную неподвижность, вслушиваясь в каждое слово. Челюсть у него отвисла, губы приоткрылись, словно готовые произнести какие-то слова, но он медлил, как будто дожидаясь, пока какая-то смутная мысль не обретет форму, после чего нарушил молчание:

– Это был ты, так ведь? Это ведь ты забрал запись с камеры наблюдения на заправке?

– Мне нужен был страховой полис. Эта запись все меняет. Я собираюсь обнародовать ее. Этот судебный процесс должен быть прекращен, и вам придется отпустить Энди Дюбуа. На этом видео запечатлен настоящий убийца.

– Я не собираюсь проигрывать этот процесс, и я не собираюсь терять тебя, Колт. Мы ведь друзья. Я был рядом с тобой, когда заболела Люси…

Ломакс вытер слезы и сказал:

– Когда ей только поставили этот диагноз, я подумал, что нам просто не повезло, понимаете? Это было сразу после того, как мы купили дом, у нас завелись кое-какие деньги и нам можно было ни о чем беспокоиться. И вот тогда-то она и заболела. И по-моему, все это было из-за меня. Это я стал причиной ее болезни. Все то, что я делал, – дерьмо обязательно в конце концов всплывает, вы это понимаете?

– Нет, не понимаю, – сказал Корн.

Ломакс пристально посмотрел на него покрасневшими глазами.

– Так скоро поймете. Вы не можете приговорить к смерти так много людей, чтобы в один прекрасный день это не цапнуло вас за задницу.

– Вот тут ты ошибаешься… У моего отца были деньги, и он передал их мне. Люди думают, что богатство дает власть, но мой отец знал, что это не так. Настоящая власть приходит, когда ты держишь жизнь и смерть в своих собственных руках.

– Ты полон дерьма… Ты говоришь о том, чтобы убить кого-нибудь, но тебе никогда не нравилось самому пачкать руки. У тебя не хватает смелости сделать это самому – вот почему тебе так нравится сажать всех этих парней на «Желтую мамашу» и смотреть, как они там корчатся и поджариваются. Ты больной на всю голову, и ты трус!

И с этими словами Ломакс опустил голову, слегка кивнув сам себе. Решение принято. Все это нужно прекратить. Корна требуется остановить. Ради самого себя.

Ради Люси.

Он услышал, как Корн со вздохом поднялся с кресла. Услышал его приближающиеся шаги по деревянному полу, которые остановились прямо перед ним. Увидел свое собственное искаженное лицо, отражающееся в надраенных лакированных туфлях.

– Сожалею, что втянул тебя в это, – произнес Корн.

– Я тоже. Я просто больше не могу во всем этом участвовать, – ответил Ломакс, по-прежнему уставившись в пол и в свое собственное отражение в сверкающих туфлях Корна.

И тут ему показалось, будто он что-то услышал. Вроде как скрипнула половица на крыльце.

– И я сожалею, что так вышло с Люси, и сочувствую твоей утрате. Хотя касательно пары вещей ты прав, – продолжал Корн.

– Да? – отсутствующе отозвался Ломакс, поднимая голову.

Глаза у него широко раскрылись, когда он увидел перед собой дуло «Зиг-Зауэра», который он оставил на кухне, – теперь пистолет был в руке у Корна, направленный ему в голову. В другой руке тот держал конверт с флэшкой. Должно быть, подобрал его со стойки, когда Ломакс повернулся к нему спиной.

– Во-первых, да – я не люблю пачкать руки, но иногда у меня просто нет выбора. А во-вторых, ты и вправду больше не сможешь во всем этом участвовать, – сказал Корн.

Блок

Едва услышав выстрел, она почти мгновенно проделала пару обязательных действий. Первым делом тут же шагнула в сторону, присела на корточки и одновременно крутнулась на правой ноге, упершись спиной в стену дома рядом с дверью. Обеспечив себе прикрытие.

Во-вторых, Мэгги уже находилась у нее в правой руке, дулом к небу, наготове.

Никакой сознательный мыслительный процесс этому не предшествовал, а все эти движения осуществлялись почти независимо друг от друга. Это была смесь инстинкта и результата длительных тренировок. Передвинувшись влево, Блок приподнялась и украдкой заглянула в окно. Там она увидела современную кухню, опять-таки претендующую на старый деревенский стиль, но со стойкой из черного мрамора и кремовыми шкафчиками. Никого не было видно. Рискнув заглянуть в следующее окно, она и увидела гостиную. Ломакс полулежал на диване, откинув голову на мягкую спинку, так что она не могла видеть его лица. Хотя в этом не было необходимости. Ярко-красное пятно на диване говорило само за себя. Ломакс получил пулю в голову.

Опять пригнувшись и присев на корточки, Блок двинулась к входной двери и, уже добравшись до нее, услышала тихое урчание запущенного двигателя. Доносилось оно откуда-то из-за дома. Двигаясь вдоль стены, она слышала, как этот звук меняется с увеличением оборотов мотора и в то же время становится тише по мере того, как машина уезжает все дальше.

Выглянув из-за угла, Блок увидела еще одну грунтовую колею, а на ней, где-то в паре сотен ярдов, – красные габаритные огни, быстро удаляющиеся. В тот же миг она вскинула ствол. С появлением Мэгги ей пришлось освоить особый хват, при котором вторая рука не просто поддерживает оружие снизу, но и тоже крепко обхватывает рукоять. Ноги у нее были расставлены на ширину плеч, колени слегка согнуты, и она немного наклонилась вперед. Руки тоже чуть согнуты. Когда она впервые выстрелила из Мэгги, то держала револьвер чуть ли не на прямых руках, и отдачей ей едва не выбило плечо. Отдача у «пятисотого» более чем серьезная, и единственное, что могла сделать Блок, – это немного самортизировать ее при помощи мышц плеча и предплечья.

Выдохнув, она поймала машину в прицел доминирующим правым глазом.

Попасть с такого расстояния в автомобиль для Блок не составило бы труда. Даже из оружия, не рассчитанного на высокую точность стрельбы на дальних дистанциях. Вопрос был только в том, в какую часть машины она попадет. Блок была вполне уверена, что на таком расстоянии сумеет пробить дыру в блоке двигателя и остановить уносящийся прочь автомобиль. Пуля должна была пробить багажник, заднее сиденье, переднее сиденье, приборную панель и попасть в цель. Но случайный порыв ветра или излишнее напряжение пальца на спусковом крючке могли привести к тому, что пуля пробьет багажник, заднее сиденье, переднее сиденье, водителя и приборную панель, прежде чем угодить в двигатель. Блок не знала, кто сидит за рулем. Казалось не особо правильным проделывать в ком-то дыру размером с баскетбольный мяч, предварительно не представившись.

Она позволила Мэгги опуститься вдоль бока.

Потом еще раз присмотрелась, прищурившись. Форма задних фонарей была довольно необычной. И совсем недавно Блок уже видела такие же огни.

На «Ягуаре» Рэндала Корна.

Когда машина скрылась за деревьями, Блок выругалась, а затем вернулась к дому.

Прежде чем предпринять что-либо еще, она порылась в кармане и достала пару латексных перчаток. Натянула их и протерла то место на двери, в которое постучала. Затем попробовала входную дверь. Та была открыта. Если в доме находился кто-то еще, то вряд ли он был готов встретить ее с распростертыми объятиями. «Магнум» опять выскользнул из кобуры у нее на поясе, и она, опустив его стволом в пол, проверила сначала гостиную с кухней, а затем каждую комнату в доме.

Чисто… Чисто.

Блок ни к чему не прикасалась, двигалась медленно и бесшумно. В комнатах царил полный порядок, все было на своих местах. За исключением хозяйской спальни. На подушке лежало письмо. Она прочитала его и положила обратно на кровать. Письмо было от покойной жены Ломакса, Люси. Нечто подобное наверняка должно было поразить ее скорбящего супруга в самое сердце. Блок не была лично знакома ни с Люси, ни с Ломаксом, и хотя считала последнего настоящим подонком, была тронута этим письмом.

Спустившись вниз, Блок немного постояла в дверях гостиной, не спеша оценивая обстановку. Если появится какая-нибудь машина, она сразу ее услышит. Так что стоило рискнуть.

В момент смерти Ломакс сидел на диване. Пистолет лежал рядом с его правой рукой. Рукоятка его располагалась всего в нескольких дюймах от его пальцев. Как будто он просто разжал их и уронил пистолет на подушку рядом с собой. Склонившись над ним, Блок резко втянула воздух из дула. Из пистолета совсем недавно стреляли.

Стоя над Ломаксом, она попробовала заглянуть ему за спину. Кровь и мозговое вещество виднелись не только на стене позади него, но и на диване. Вообще-то большая часть брызг пришлась на основание шеи Ломакса. Входное отверстие темнело в самом центре лба.

Для всех, кому предстояло появиться на месте происшествия, это будет самоубийством. Шериф только что потерял жену и нашел письмо от нее. Нехорошее письмо. Любой опер помножит два на два и квалифицирует это как классический случай суицида. Ломакс будет далеко не первым копом, получившим в итоге пулю из своего собственного ствола. Обычная история. Вот как все это выглядело.

Даже если бы Блок и не знала, что в момент выстрела в доме наверняка был кто-то еще и что этот «кто-то» очень быстро уехал, то все равно сочла бы эту сцену сфабрикованной.

Пуля вошла в тело в области лба и вышла у основания шеи. Внутричерепная баллистика – это вам не бином Ньютона. Пуля обычно летит по строго определенной траектории, если только ее не собьет с пути что-нибудь очень твердое.

Блок взяла Ломакса за плечи и слегка оттянула его тело вперед. Среди темного мозгового вещества на спинке дивана тоже виднелось отверстие, соответствующее выходному отверстию на задней части шеи.

Если Ломакс сам вышиб себе мозги, то, выходит, откинулся на спинку дивана, запрокинул голову, глядя в потолок, приставил пистолет ко лбу и нажал на спусковой крючок.

Нет.

Все было совсем не так. Ломакс смотрел вверх на направленный на него пистолет, когда кто-то другой нажал на спусковой крючок. Если курок спустил Корн, то, хорошо знакомый с работой местной криминалистической лаборатории, наверняка как следует протер оружие, прежде чем бросить его на диван рядом с Ломаксом.

Блок вернула тело в прежнее положение на диване, отступила назад и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она остановилась.

Письмо так и осталось наверху. Подумав, что оно может пригодиться, Блок развернулась и поднялась наверх, чтобы сфотографировать его на телефон.

Опять спустившись вниз, она осторожно закрыла входную дверь, а затем переключила внимание на хозяйственные постройки – большую, нечто вроде рабочего сарая, и другую, поменьше. Для начала выбрала ту, что по-больше.

Поиски не заняли много времени. Хоть мастерская и была заперта на висячий замок, в ней имелось маленькое окошко. Посветив фонариком, Блок заметила в углу то, что на первый взгляд напоминало гроб с поднятой крышкой. Естественно, это был не гроб. Это был морозильник. И на слое льда на крышке осталось красное пятно.

Именно здесь и был спрятан труп Коди Уоррена. Вероятно, его серый внедорожник тоже стоял здесь.

Любое сочувствие, которое Блок могла испытывать к Ломаксу, быстро улетучилось. Она села в машину, завела мотор и быстро уехала.