Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

– И вы просто… продаете эти фотографии через сайт? Прошу меня простить, если я немного циничен, но эти изображения, кажется, не вполне отвечают современным вкусам.

Ли пожал плечами.

– У меня довольно элитная клиентура. Им нужно что-то особенное. Художественное. Немного в стиле ретро.

– И вы еще и режиссер? На сайте нет никаких упоминаний о ваших фильмах. Почему?

Ли как будто смутился.

– Они доступны только для посетителей с особым статусом. Для подписчиков.

– Фильмы тоже в стиле ретро, как и фотографии?

– Не всегда ретро. Они предназначены для женщин, которые хотят исследовать свои границы, свою силу, хотят развиваться.

– Под развитием вы понимаете секс перед камерой?

– Если они сами этого хотят.

Делая вид, что не слышит приглушенного смеха, Ли с каменным лицом смотрел прямо перед собой.

– Как вы продюсируете свои фильмы, мистер Ли? Как, в частности, ищете «таланты»? Вы пользуетесь услугами какого-нибудь агентства?

– Нет, не совсем. Обычно… это тот случай, когда они сами меня находят. Они ищут такой опыт. А иногда это просто… случайная встреча в баре или что-нибудь в этом роде.

– А когда вы снимаете этих девушек, они дают на это свое согласие?

– Ну, тут все довольно очевидно – камеры и все такое. Я никогда не встречал девушку, которую не заводит камера. Они все хотят быть звездами. И я плачу им деньги.

– А как насчет мужских персонажей, мистер Ли? Где вы их… хм… берете?

Ли помедлил с ответом.

– Чаще всего это я сам.

– Вы хотите сказать, что активно занимаетесь сексом во время съемок своих фильмов?

– Да, и иногда это жесткий секс. Но я знаю этих девушек – они мне доверяют. Между нами есть связь.

Снова позади послышался приглушенный смех, кто-то неловко заерзал на сиденье.

Хэл выдержал паузу, играя на эмоциях зала.

– Знают ли те девушки, с которыми вы работаете, что вы продаете отснятый материал?

– Конечно. Во всяком случае, большинство из них.

– И они не возражают?

– Нет. – Он смотрел с вызовом, готовый защищаться. – Как я уже сказал, им платят деньги.

– Я бы хотел, чтобы вы взглянули на несколько фотографий. – Клерк Хэла передал Ли тонкую стопку распечатанных листов. – Вы можете подтвердить, что эти изображения взяты с вашего сайта?

Ли перебрал листы.

– Да.

– Они никак не обработаны?

– Нет. По виду нет.

– А даты под каждой фотографией – это те даты, когда были сделаны снимки?

Ли пригляделся внимательней.

– Если это те же даты, что и на сайте, то да. Мне их менять незачем.

– Не могли бы вы назвать нам временной диапазон?

Адвокат со стороны обвинения возразила:

– Ваша честь, я не понимаю, какое отношение к делу имеет этот вопрос.

Судья хмуро улыбнулся.

– А я, кажется, начинаю понимать, мисс Баттисти. Продолжайте, мистер Гаскойн.

– Не могли бы вы назвать нам дату самого раннего снимка и самого последнего из данной подборки, мистер Ли?

Ли внимательно просмотрел страницы.

– Да. Первая датирована 7 июля… гм… а последняя – 25 июля.

– А есть ли снимки, сделанные в промежутке между этими датами?

Ли снова перелистал страницы.

– Кажется, почти каждый день что-то есть.

– Полагаю, вы помните женщину, изображенную на этих фотографиях, мистер Ли?

– Помню.

– Под каким именем вы ее знали?

– Она сказала, что ее зовут Оливия.

– А вы видели ее где-нибудь до этого или после?

– Это та девушка, которая говорит, что ее похитили. Элли Каннинг.

Зал дружно ахнул и, кажется, подался вперед в нетерпеливом желании услышать, что будет дальше.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверен. Она сказала, что хочет снимки для своего портфолио, и в итоге осталась у меня на три недели. Мы провели порядочно сеансов… съемок. Было очень весело. Она не оставила мне адрес, куда переслать фотографии, поэтому я выложил их на сайт. Я думал, она выйдет на связь. Вообще-то мне жаль было, когда она ушла: у нее талант. Думаю, со мной она бы далеко пошла. – Вид у него был огорченный. – Уж я-то раздвинул бы ей границы.

Хонор сидела на балконе зала суда, откуда ей было хорошо видно всех, а сама она оставалась практически незаметной. Ей ни к чему было, чтобы ее видели, – во всяком случае, пока. У нее было заготовлено простое заявление от имени Элли, и она собиралась его сделать, как только этот спектакль закончится, но сейчас была рада, что сливается с фоном. Как ни старалась, она не могла подавить боль, когда увидела, как Чипс с Сюзанной усаживаются на свои места, а между ними – хрупкая, непривычно испуганная Мэри. Беременная Сюзанна, при всей очевидно стрессовой ситуации, словно сияла: кожа чистая, глаза блестят, темные волосы гуще, чем помнила Хонор.

Хонор готовилась к скучному, никому не нужному повтору показаний свидетелей обвинения. Смутное беспокойство кольнуло ее, когда защита настояла на слушании дела, однако адвокаты Элли заверили их обеих, что беспокоиться не о чем: защита всего лишь пытается выиграть время. Они могут провести перекрестный допрос, но не представили никаких новых доказательств, не вызвали новых свидетелей. По совету Хонор Элли, которая не присутствовала на слушании, улетела с Джейми на фешенебельный курорт на Фиджи и наверняка прямо сейчас лежала в личном спа-центре, наслаждаясь коктейлем и всем, что ей там могли предложить.

Вначале разбирательство было именно таким, как и ожидала Хонор: свидетели не сообщали ничего нового в своих показаниях, перекрестный допрос защиты был чисто формальным. Даже вопросы Хэла, могли ли образцы ДНК быть подброшены, звучали вяловато. Салли О’Хэллоран, на удивление, привела себя в приличный вид для выступления в суде. Волосы у нее были подкрашены и уложены, и костюм, хотя и кошмарного розовато-лилового цвета, выглядел почти стильно. Салли спокойно и четко отвечала на вопросы обвинения и произвела гораздо лучшее впечатление, чем ожидала Хонор. Описание шумов, которые она слышала из подвала, каким-то образом звучало одновременно сдержанно и пугающе. Только когда защита начала перекрестный допрос и Хонор заметила выжидательный взгляд, которым обменялись Чипс с Сюзанной, она начала тревожиться, как бы дело не сорвалось. Ко времени неожиданного появления Дэвида Ли уже стало ясно, что весь их карточный домик вот-вот рухнет.

Теперь ей пришлось бороться с желанием бежать, исчезнуть поскорее, скрыться от глаз толпы. Пришлось заставить себя досидеть до конца и выслушать жесткую формулировку решения судьи.

Он сказал, что сопоставлять факты по делу не в его полномочиях – он обязан только решить, имеются ли основания привлекать к ответственности Сюзанну Уэллс. А поскольку мисс Каннинг, как выяснилось, в обозначенное время находилась совсем в другом месте, таких оснований совершенно очевидно нет. Что произошло на самом деле, предстоит выяснить другим, хотя он не сомневается, что здесь имел место преступный сговор. Дело серьезное: не говоря уже о весьма существенном репутационном и моральном ущербе, причиненном обвиняемой, было потрачено впустую драгоценное полицейское и судебное время, чем тоже ни в коем случае нельзя пренебречь. Он настоятельно рекомендует главному государственному обвинителю провести расследование.

Дело прекращено, подсудимая освобождена.

Хонор вышла из здания суда вместе с толпой, надеясь остаться незамеченной, но ее уловка не сработала. Жадная до скандалов пресса окружила ее, как только она ступила на нижнюю ступеньку крыльца, и не дала ей сбежать. На сей раз журналисты были не на ее стороне, на их дружбу рассчитывать не приходилось. Это был едва ли не первый случай в ее карьере, когда у нее не было заранее заготовленного ответа, когда худший сценарий застал ее врасплох. Следовало заметить надвигающуюся опасность, когда только всплыло это, но скандал с Энди Стайлзом удалось загладить, и Хонор была уверена, что эта маленькая помеха окончательно устранена. Что-что, а прятать трупы Хонор умела: именно на этом она и сделала себе репутацию. Но в этот раз могила оказалась недостаточно глубокой. Она просчиталась и подставила не только клиентку, но и саму себя.

Оставалось только одно: отрицать все начисто. Хонор сделала вид, будто ее нисколько не смущает гомон прессы, вздохнула со сдержанным нетерпением и пренебрежительно изогнула бровь.

– Это очевидно ошибочное судебное решение, основанное не на фактах, а на инсинуациях. – Голос у нее был ясный, уверенный. – Элли вскоре опубликует свой ответ на голословные обвинения, выдвинутые мистером Ли, и мы обсудим это с главным государственным обвинителем. Я нисколько не сомневаюсь, что мою клиентку похитила и удерживала в своем доме Сюзанна Уэллс. Мы разберемся в этих абсурдных претензиях, и моя клиентка будет оправдана.

– А как насчет показаний Салли О’Хэллоран, Хонор? Это правда, что вы были в доме Сюзанны накануне того, как Элли нашли?

– Вы навещали Салли О’Хэллоран?

Хонор холодно улыбнулась.

– Обе эти женщины были мне знакомы до появления Элли Каннинг, и оба этих визита никак не связаны с этим делом.

– Что вы делали в подвале, Хонор?

Она издала резкий смешок.

– Думаю, мисс О’Хэллоран что-то слегка напутала.

Группа защиты вышла из зала, а следом за ней Сюзанна, Чипс и Мэри, и это спасло Хонор от дальнейших расспросов. Она смотрела, как толпа поднимается по ступеням. Сюзанна подняла на нее взгляд, и две женщины встретились глазами. Хонор торопливо отвернулась, но успела увидеть на лице Сюзанны жгучий гнев. И недоумение.

Нельзя сказать, что она это как-то специально планировала. Девушка подошла к ней возле офиса под вечер, когда Хонор уже собиралась домой. Вначале Хонор была раздосадована, решив, что у нее сейчас начнут вытягивать деньги на наркотики. На первый взгляд девушка выглядела именно как наркоманка: заморенная, полуодетая, голова давным-давно не мыта и не чесана.

– Вы Хонор Филдинг, да?

Выговор, типичный для среднего класса, никак не вязался с видом девушки.

– Да, но откуда вы меня…

– В прошлом году вы выступали с речью в школе Эбби. Я там учусь. Я Элли. Мы с вами тогда говорили. Вы дали мне свою визитку – сказали, чтобы я позвонила вам, когда окончу школу. – Она слабо улыбнулась. – Ну вот, я и окончила.

Хонор вспомнила тот разговор, уверенную манеру девушки, ее смелое признание.

– О господи! Я тебя помню. Что случилось?

– Мне нужна ваша помощь, – сказала девушка. Теперь было ясно видно, в каком она отчаянии. – Мне очень нужна ваша помощь.

Бедственное положение девушки безотчетно тронуло Хонор. Она мгновенно приняла решение – на сей раз не задумываясь о мотивах и возможных последствиях – и повела ее к припаркованной машине. Поехала прямо домой. Девушка отключилась рядом с ней, впав в наркотическое оцепенение. Хонор осторожно разбудила ее и повела к лифту, на котором они и поднялись прямо в пентхаус. Дугал уехал играть в гольф, и Хонор планировала ленивый вечер с ужином из сыра и крекеров и достаточным количеством вина, чтобы утопить в нем недавнее унижение. Вместо этого пришлось ухаживать за этой несчастной глупой девчонкой. Хонор приготовила кофе, усадила Элли у камина, накормила подогретым минестроне и горячим ароматным хлебом с маслом. Налила ей выпить – холодного белого вина, большой бокал. И стала ждать, когда та расскажет свою историю.

К плану воссоединения матери с дочерью Элли отнеслась с осторожным оптимизмом. Ее мать только что вышла из реабилитационного центра и написала, что уже три месяца не пьет. Устроилась в хорошей квартире в Серри-Хиллз и хочет видеть Элли. За письмом последовал телефонный звонок. Судя по голосу, мама чувствовала себя хорошо, лучше, чем когда-либо на памяти Элли. Они даже поговорили нормально. Мама спрашивала, как дела в школе, и выслушивала ответы. Когда Элли сказала, что ей нужно ехать в Сидней на собеседование в колледже Святой Анны, мать стала уговаривать зайти к ней и предложила остаться на каникулы.

– Я тебя уже так давно не видела, доченька, – хрипло проговорила она.

Когда Элли объяснила, что ей нужно готовиться к пробным экзаменам, мать стала наседать на нее еще настойчивее. Сказала, что дома у нее тихо, а сама она днем работает в местном кафе, так что мешать Элли не будет. Можно заниматься дома, можно ходить в библиотеку, а потом проводить вечера вместе, вдвоем. Готовит она, правда, так себе, но всегда же можно взять еду в кафе навынос – а как весело будет свернуться вечером калачиком в гостиной, смотреть «Холостяка» и жевать кукурузные чипсы. Элли этот план понравился – в нынешней приемной семье особого веселья не было, – и колеса завертелись. Мамин рассказ подтвердился: условия ее жизни власти признали достаточно благоприятными. В каникулы Элли должно было исполниться восемнадцать, а после департамент уже не нес за нее практически никакой ответственности.

Элли прибыла в Сидней на поезде в пятницу под вечер и села на автобус, который довез ее до маминого дома. Квартал снаружи казался достаточно респектабельным – старый блок, шесть домов из красного кирпича на усаженной деревьями улице. Мамина квартира была на последнем этаже. Элли медленно поднялась с тяжелым, колотившим ее по спине рюкзаком на два лестничных пролета и, слегка запыхавшись, остановилась в полутемном фойе. Прежде чем она успела постучать, мамина дверь распахнулась, и из нее вывалилась какая-то женщина – раскрасневшаяся, злая, тащившая в руках телевизор с плоским экраном. Не обратив никакого внимания на Элли, она протиснулась мимо нее и заковыляла вниз по лестнице на заплетающихся ногах, продолжая выкрикивать ругательства.

Следом за ней вышла мать – в пижамных штанах, старой футболке и носках, с незажженной сигаретой в одной руке и бутылкой в другой. Увидев Элли, она на мгновение остановилась, ухмыльнулась и подмигнула ей, а потом крикнула вниз, в лестничный пролет:

– Сука! Сука ты, Стейси! – Ее прервал приступ кашля. Она глотнула из бутылки, а затем повернулась к дочери, которая ждала, когда на нее обратят внимание – терпеливо, обреченно и почти без удивления. – Добрый день, малышка. Я и забыла, что ты сегодня приезжаешь. Но какое удачное совпадение, а? Давай двадцать баксов, и я добуду нам еды.

Мать взяла двадцать долларов, которые Элли неохотно отдала ей, и затопала вниз по лестнице. Элли вошла в квартиру и стала ждать, хотя ее первым побуждением было бежать отсюда. В квартире было холодно, грязно и почти пусто: единственный предмет мебели – грязный замшевый диван посреди гостиной. Трудно было представить, каким образом департамент счел это подходящими условиями для Элли, хотя можно было предположить, что отсутствие мебели – следствие недавних событий.

Мать вернулась через полчаса, но еды не принесла, и ни на какие разговоры с ней рассчитывать не приходилось. Через несколько минут она отключилась намертво, свернувшись калачиком на вытертом ковре. Элли укрыла ее замызганным флисовым пледом леопардовой расцветки, который нашла в спальне на окне, где он висел вместо шторы, затем заперла входную дверь, закрыла на цепочку, а для верности еще и ножку стула сунула в дверную ручку. Расчистила себе место на диване и села. Глотнула из маминой бутылки и стала обдумывать варианты.

Были, конечно, одноклассницы, к которым можно было напроситься на ночлег – или хоть на все каникулы, если уж на то пошло. Четыре из них, те, что ехали вместе с ней в поезде, – Аннабель, Грейс, Элиза и Софи – жили поблизости, в восточном пригороде. Элли считала их подругами, насколько вообще девчонки из Эбби годились в подруги, но при мысли, что придется рассказывать о том, в каком положении она оказалась, о том, какой кошмар творится у нее в семье, ее физически замутило. Учиться на стипендию еще кое-как приемлемо, но быть ребенком из приемной семьи, с матерью-наркоманкой – это совсем не то, чем хочется делиться. Она так и представляла себе снисходительную заботливость родителей ее благополучных сверстниц и едва скрываемое пренебрежение их самих.

Ясно было, что теперь, когда фантазии о воссоединении с матерью развеялись, провести каникулы так, как планировалось, не получится. Назавтра рано утром Элли ждало собеседование в колледже, так что до утра деваться было уже некуда, а спать еще рановато. Делать здесь было нечего – ни телевизора, ни интернета, только резкий храп матери, спавшей с отвисшей челюстью. Месяц на небе была молодой, как сама Элли. Она была в большом городе и начинала ощущать голод и жажду – не только физически.

Сколько Элли себя помнила, она все время была голодна. В раннем детстве – часто в самом буквальном смысле. Но и когда она становилась старше, хотя в материальном плане ей давали все необходимое, постоянное чувство пустоты внутри не оставляло ее. К четырнадцати годам этот голод стал другим: теперь Элли хотелось уже не сказок на ночь и не праздника в день рождения – ей хотелось выпивки, мальчиков, наркотиков, свободы. Необязательно именно в таком порядке.

Когда учительница английского языка из средней школы Мэннинга сказала ей, что школа Эбби предлагает стипендии для старшеклассниц – способных девочек из неблагополучных семей, и предложила подать заявку, Элли вдруг снова ощутила чувство голода. Может быть, это выход для нее. Путь наверх. Может быть, это поможет унять постоянную ноющую боль.

И это помогло. Во всяком случае, на время.

Но мало-помалу голод возвращался. И вот теперь, после трех лет напряженной работы и серьезных успехов (оценки у нее были отличные, поведение безупречное, репутация без единого пятнышка), Элли уже ничего этого не хотелось. Надоело стараться, надоело притворяться добродетельной задроткой. Осточертело до тошноты зарабатывать тяжким трудом все то, что другим девушкам давалось с такой легкостью. Им, во всяком случае, большинству из них, даже напрягаться было не нужно: им и так была обеспечена хорошая жизнь независимо от стараний, талантов, ума. Школьным девизом было Laborare ut procul: «Трудись усердно – пойдешь далеко». Вот уж чушь-то. Они и так все далеко пойдут, без всякого труда.

Между тем Элли знала – кто же не знает? – что для умных и красивых девушек вроде нее существуют и другие возможности. Другие способы преуспеть в этом мире, чего-то добиться. Другие способы утолить голод.

На прощальном выступлении в школе в прошлом году выступала специально приглашенная женщина-лектор. Какая-то крутая медийная персона… как там ее титуловали? Менеджер по работе со звездами? Агент? Начинала она репортером в провинциальной газете. Она рассказывала о своей разнообразной карьере, а потом, как все приглашенные ораторы, – об их огромном потенциале, об удивительной жизни, в которую они вступают, о гигантских преимуществах, которые им даны, о необходимости упорно трудиться, творить добро и идти как можно дальше. Laborare ut, мать его, procul. «Мир – это раковина, – говорила она, – а вы станете жемчужинами в ней».

В общем, речь была ни о чем, но то, чем занималась эта женщина, привлекло внимание Элли. Она делала людей знаменитыми, делала богатыми. Во вступительном слове директор школы перечислила этих людей – большинство прославилось благодаря своим спортивным достижениям, актерским талантам и красоте, но были среди них и известные жертвы преступлений, а иногда и сами преступники. Все они, как представлялось Элли, сумели добиться успеха без долгих лет пахоты и без тех жертв, какие предстояло принести ей.

После речи Элли представили женщине как одну из самых ярких звезд школы – «огромный потенциал», «блестящее будущее». Элли с этой женщиной, у которой было какое-то странное старомодное имя – Фейт? Хоуп? Частити? – скомканно поговорили пару минут. Элли выдала всю обычную пургу – о своих надеждах и мечтах, о светлом, блестящем будущем, ждущем ее впереди, о сверкающем мире-раковине. Женщина неопределенно улыбнулась ей и тоже пробормотала что-то ожидаемое:

– Какая удача – иметь такие возможности. Постарайся не упустить их.

Элли вздохнула.

– По правде говоря, чего бы я по-настоящему хотела, это быть богатой и знаменитой, – сказала она тихо, с самой невинной улыбкой. – Хотя не знаю точно, как этого добиться. Во всяком случае, пока.

Женщина немедленно оживилась, бросила на Элли оценивающий взгляд. Рассмеялась. Потом порылась в своей сумочке и протянула Элли визитную карточку.

– Позвони мне, когда окончишь школу, – сказала она. – Посмотрим, чем я могу помочь.

* * *

Теперь, в маминой квартире, Элли натянула свои самые узкие джинсы и туфли на самых высоких каблуках. Подвела глаза, подкрасила темной помадой губы, поправила прическу. Теперь она выглядела не просто старше, а вообще по-другому. Глаза смотрели на нее из зеркала сурово, взгляд был холодный, жесткий, пустой. Невинная школьница исчезла; на ее месте стоял совсем другой человек.

Она зашла в первый попавшийся паб. Там было полутемно, обстановка убогая, сплошь подвыпившие мужчины средних лет, которых больше интересовал футбольный матч на огромных экранах, чем компания. Никто не обернулся, не посмотрел на нее, когда она подошла к бару, а когда попросила водки, барменша едва взглянула на ее удостоверение личности. Элли уселась за стойку, жадно выпила, заказала еще. Напротив сидел в одиночестве мужчина. В отличие от других клиентов, он не смотрел на экраны: он держал перед собой телефон и сосредоточенно набирал сообщения. Он был гораздо привлекательнее остальных мужчин в баре: азиат с густой шевелюрой, с твердым подбородком, с хорошей кожей, подтянутый, хорошо сложенный. И не такой уж старый, подумала Элли: всего-то чуть за тридцать.

Когда мужчина заметил, что она смотрит на него, и выжидающе, понимающе улыбнулся, ее голод усилился и принял более определенный характер. Она расправила плечи, сделала глубокий вдох и подошла к нему.

С этого момента события стали развиваться стремительно. Одна рюмка за столиком в конце бара, другая, третья. Разговор ни о чем. Понемногу, урывками, мужчина рассказал, кто он и чем занимается. Его звали Дэвид, и он сказал, что живет здесь, в городе, занимается в свободное время фотографией. Так, просто хобби, в основном портреты. Элли понятия не имела, правду ли он рассказывает, но это не имело значения. А вот все, что наговорила ему она, совершенно точно было ложью. Она сказала, что ей двадцать три года, что ее зовут Оливия, что она учится на врача. Что приехала сюда с Золотого Берега и зарабатывает на жизнь моделью.

– Студентка-медичка, значит? Не только красавица, но и умница!

Его напиток быстро закончился. Он вытер рот рукой и обнажил в улыбке прекрасные белые зубы.

– Почему бы нам не поехать ко мне в студию? – предложил он, не переставая улыбаться. – Может быть, я смогу добавить пару снимков в твое портфолио.

Предложение было заманчивое. Элли напряженно думала, быстро прикидывала в уме. Развлечься можно, конечно, но не стоит сжигать все мосты – на собеседование все-таки сходить надо. Провести одну ночь у матери – не так уж страшно.

– Сегодня никак.

– Тогда завтра?

– Почему бы и нет?

Утром она встала довольно рано, надела скромную юбку-трапецию, сапоги на невысоком каблуке и черный кашемировый свитер, купленный специально для таких случаев. Волосы собрала в низкий хвост и аккуратно нанесла макияж. Когда она вышла из ванной, ее мать была в полубессознательном состоянии. Элли бросила ей на колени еще двадцатку, послала воздушный поцелуй, схватила сумку и ушла.

Собеседование прошло хорошо. Сначала Элли устроили экскурсию по колледжу – показали спальни, столовую, общие комнаты и территорию. Она была разочарована убогостью и обшарпанным видом всех помещений. Все было пропитано едва уловимым запахом больницы – пресной еды и дезинфекции, – к которому примешивался запах плесени. Судя по тому немногому, что она успела увидеть, студентки тоже были сплошь унылые – серьезного вида зануды-заучки, паиньки еще похуже, чем в Эбби.

По словам ее сопровождающих, колледж Святой Анны славился своими выпускницами – профессорами, хирургами, учеными, политиками – женщинами, которые сейчас определяют государственную политику и занимают места в советах директоров. Не столько знаменитостями, сколько крепкими профессионалами. Однако, если уж поступать в университет, лучше ей ничего не найти: ни один из других колледжей не предлагал такой щедрой финансовой поддержки. И это уж точно лучше, чем альтернатива – жить в каком-нибудь зачуханном общежитии вместе с кучкой неудачниц из государственных школ и вкалывать все выходные где-нибудь в сфере обслуживания, чтобы оплатить счета.

Собеседование оказалось неожиданно трудным, и невозможно было определить, насколько благоприятное впечатление она произвела, однако миссис Уиттакер, выпускница колледжа и глава благотворительного совета, распределявшего стипендии, тепло пожала ей руку.

– Я не все могу говорить, Элли, – сказала она. – Но я уверена, что мы увидим тебя здесь в следующем году. Ты именно та, для кого и существует наша программа. Честно говоря, школьные рекомендации у тебя настолько хорошие, что даже не верится, но теперь, когда мы с тобой познакомились, стало ясно, что ты именно такая, как о тебе говорят. Даже лучше. – Она похлопала Элли по руке. – А теперь возвращайся в школу, покончи с этими дурацкими экзаменами, и увидимся здесь в новом учебном году.

Элли застенчиво улыбнулась, и ее слова благодарности были полны восхищения и энтузиазма, однако из ворот в конце длинной, усыпанной гравием подъездной дорожки она вылетела едва ли не бегом – так ей не терпелось вырваться из этой пропахшей плесенью серьезности.

Только втиснувшись в битком набитый автобус, идущий обратно в город, она почувствовала, что снова может дышать, хотя ехать пришлось стоя, вдавленной в спинку сиденья. Какая-то грязная старуха в углу злобно пялилась на нее и что-то бормотала, пара обкуренных подростков хихикала, а мужчина средних лет, стоявший сзади, придвинулся к ней слишком близко.

Такая обстановка была ей привычна, этот мир она понимала.

На поезд, на котором собиралась уехать домой после собеседования в колледже Святой Анны, Элли не попала. Но она сделала это намеренно. Не было никакого кофе, не было и встречи с дружелюбной похитительницей средних лет. Элли лишь быстро позвонила по телефону, снова переоделась в джинсы в туалете Центрального вокзала, накрасилась, распустила волосы и изо всех сил постаралась стать как можно более непохожей на себя – отличницу-стипендиатку. Это оказалось не так уж трудно. Может быть, это никогда и не было ее настоящим «я».

А мужчина, с которым она собиралась встретиться, обещал открыть ей мир, представлявшийся сейчас более желанным, чем колледж Святой Анны или школа Эбби.