Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сьюзен Хилл,Жоэль Диккер,Себастьян Фитцек,Сара Даннаки,Стив Кавана,Джин Корелиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 249 (всего у книги 346 страниц)

Глава 14. Мы сцапали Деда Мороза!

Дед Мороз! Он был тут, жирдяй, лихо развалился в огромном красном кресле, а вокруг, за ограждениями, теснилась, как селедки в бочке, целая орда детей, чтобы с ним сфотографироваться.

Ну и пыжился же он! Делать ему было нечего, что ли, кроме как красоваться здесь за несколько недель до Рождества?

В других обстоятельствах мы бы радовались, повстречав Деда Мороза, но сейчас мы страшно на него сердились из-за Томаса. Лишить ребенка подарка – это просто жестоко!

Мы поглядели, как он берет детей на колени и расточает улыбочки. Отто объяснил, что Дед Мороз, в сущности, нарцисс-абьюзер. Таким словам Отто научился от матери: она так называла отца после развода. Это означало: снаружи милый, а внутри злой.

Я решила, что Дед Мороз ужасный жулик: ходит в красном, хотя на самом деле Арбузер, притом что арбуз красный внутри, а снаружи зеленый! Думает, что всех обманет, скотина такая, но нас-то водить за нос у него не выйдет. И поскольку он сидел прямо перед нами, мы решили, что сцапаем его и убедим пересмотреть несправедливое решение лишить Томаса подарка.

Мы затаились и немножко подождали. К Деду Морозу стоял еще целый хвост детей, терпеливо ждавших своей очереди, и тут он вдруг встал и заявил, что у него перерыв. Ну и лентяй! Он сделал пару шагов и исчез за дверью, на которой было написано СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ. Совсем стыд потерял, он что, считает, что он у себя дома или как?

Мы незаметно подкрались к двери и – рраз! тоже проскользнули внутрь, так, что нас никто не видел. За дверью оказалась большая захламленная комната. Дед Мороз сидел в уголке на жалком пластиковом стуле и пил воду. Мы тут же навалились на него:

– Дед Мороз, – крикнула я, – ты должен отдать Томасу его подарок!

Дед Мороз подскочил. По-моему, он перепугался до чертиков.

– Вы о чем, дети? – Он удивленно уставился на нас.

Я сказала:

– Мы знаем, что ты говорил с папой Томаса и что он тебя убедил не приносить ему подарок на Рождество. Но это несправедливо! Томас дал в нос Балтазару, только чтобы защитить Джованни, которого тот обзывал «Дед Говносос»! Тебе бы понравилось, если бы тебя назвали «Дед Говносос»?

– Нет, – согласился Дед Мороз.

– Тогда утром на Рождество принеси Томасу его подарок!

– Не могу, – с сожалением ответил Дед Мороз.

Мы сначала подумали, что Дед Мороз очень боится отца Томаса, ведь тот – учитель карате. Но Дед Мороз признался:

– Ничего не могу поделать, ведь я не настоящий Дед Мороз…

Нас как громом поразило. Дед Мороз на подряде! Какое безобразие! И каков бездельник! Мало того что работает по-настоящему один день в году, так еще и замену себе нашел в торговом центре!

Я сказала подставному Деду Морозу:

– Ты должен поговорить с настоящим Дедом Морозом.

– Не могу.

– Почему?

– Я его не знаю.

– Да ну? – сказала я. – Кто же тебя тогда нанял?

– Директор торгового центра.

– Значит, нам надо поговорить с директором торгового центра, – заключил Отто.

– Думаю, он тоже ничего не сможет сделать, – печально сказал подставной Дед Мороз.

– От директоров вообще никакого толку, честное слово! – разозлился Томас.

– Не поспоришь, – согласился подставной Дед Мороз.

Я решила взять дело в свои руки:

– Послушай, подставной Дед Мороз, ты правда должен нам помочь. Если ничего не сделать, Томас не получит подарка! Это будет слишком несправедливо!

– Дети, мне правда очень неприятно, но я не знаю, чем вам помочь. Я просто на выходных перед Рождеством изображаю Деда Мороза в торговом центре, чтобы немножко подзаработать.

– У тебя нет работы?

– Есть, – ответил подставной Дед Мороз. – Я драматург.

Мы все вздрогнули. «Драматург» – ужасно страшное слово.

– «Драматург» значит, что я пишу пьесы для театра, – объяснил подставной Дед Мороз.

Уф. Мы сразу успокоились. А подставной Дед Мороз добавил:

– Но мои последние пьесы провалились. Самую последнюю даже играть никто не хочет.

– Значит, ты неважный драматург, – заметил Джованни.

– Это точно, – согласился подставной Дед Мороз.

Нам стало очень жалко подставного Деда Мороза. И внезапно нам пришла в голову гениальная идея: предложить мисс Дженнингс сыграть неважную пьесу подставного Деда Мороза, сделать из нее школьный новогодний спектакль! Мы сделаем доброе дело для этого подставного Деда Мороза, и тогда настоящий Дед Мороз будет доволен и взамен наверняка пересмотрит свое решение оставить Томаса без подарка.

План выглядел идеально.

Глава 15. Пьеса

Впонедельник мы пришли в школу и сразу бросились к нашему осведомителю Балтазару, показать ему наклейку из зоомагазина, которую мне дала та противная дама. Едва увидев картинку с псом, пожимающим лапу коту, он воскликнул: «Это та самая наклейка, какую я видел на бампере той машины!»

Наше расследование двигалось вперед семимильными шагами.

Благодаря сведениям, полученным от Балтазара, мы теперь знали, что тот, кто устроил потоп, сделал это в пятницу вечером.

Еще мы знали, что тому, кто устроил потоп, не нужен был ключ от специальной школы, чтобы попасть внутрь, и совершать взлом тоже было не нужно, что и выяснил полицейский: вероятнее всего, преступник проник в школу через запасный выход.

И еще мы знали, что у того, кто устроил потоп, была красная машина с разбитой задней правой фарой и с наклейкой на бампере. А наклейка вела в зоомагазин, где сидела злая дама, которая очень не любит детей.

Может, преступник – это она?

Тогда выходит, что преступник – это преступница.

Джованни возразил, что, возможно, злая дама здесь ни при чем. Раз она раздает наклейки налево и направо, наклеить ее на машину мог кто угодно: работник магазина, покупатель или даже кто-то, кто сознательно хотел ввести нас в заблуждение. Джованни сказал, что в бабушкиных детективных телесериалах это называется «ложный след». Теперь нам предстояло отделить ложные следы от настоящих следов.

Мисс Дженнингс сказала, что сыграть пьесу подставного Деда Мороза – отличная идея. И что это позволит автору из нашего города получить известность. Она поговорила с Директором, и тот тоже решил, что это очень хорошая идея (но на него полагаться особо не стоило).

– Вы проявили отличную инициативу, маленькие проказники, – похвалил он нас. – Отныне мы будем с помощью школьных спектаклей делать рекламу местным талантам!

– Но на родительском собрании вы сказали, что будете ставить обычный рождественский спектакль, – заметила я.

– Ты права, малышка. Но нужно уметь пересматривать свои решения, особенно когда они были приняты в спешке.

Насколько я помнила, он принял это решение не в какой-то спешке, а в актовом зале. Но я ничего не сказала. Не надо высовываться.

Мисс Дженнингс с Директором явно вместе выпили кофе, потому что у них был готов целый план насчет спектакля. До Рождества оставалось мало времени, мы не успеем сыграть пьесу целиком, но мисс Дженнингс достала ее текст в городской библиотеке и выбрала для каждого класса отрывок, короткую сценку. Директор сказал, что это называется «фрагмент». Фрагмент – это лучше, чем ничего. И это все-таки доброе дело, это важно, тогда Дед Мороз вручит Томасу подарок.

А в следующую субботу в нашем расследовании случился решающий поворот.

Глава 16. Christmas Party

Каждый год перед Рождеством родители Джованни устраивают дома большой праздник.

Праздник у них бывает потрясный, с официантами и поварами в колпаках, которые суетятся вокруг шведского стола, на котором царственно возлежат целые рыбины, индейки, лобстеры на ледяных скульптурах и потрясающие пирожные. Это и правда похоже на празднование Рождества, разве что родители Джованни называют это все Christmas Party. Мама говорит, что так шикарнее.

На этом празднике всегда бывает много народу. Даже мэр и куча всяких очень важных людей. И еще мы с одноклассниками, нас приглашают вместе с родителями.

Все родители по такому случаю наряжаются суперкрасиво. Думаю, они потрясены, потому что только и делают, что охают и ахают, держатся все вместе и чинно болтают о всяких пустяках. Можете мне поверить: на Christmas Party все ведут себя хорошо, а не как на родительских собраниях. Даже родители Отто не ругаются.

В машине, по дороге к дому Джованни, я прямо подпрыгивала от возбуждения. Мы с друзьями обожаем этот праздник, потому что на детей никто не обращает внимания и можно объедаться печеньем и пряниками и сколько угодно пить гоголь-моголь.

Мама надела украшения, которые никогда не носит, а папа в костюме был просто бесподобен. Когда мы подъехали к дому Джованни, там уже стояла куча машин; по-моему, они были похожи просто на машины, но, наверное, в них было что-то еще, потому что папа, который никогда не смотрит на машины, сказал: «Вы только поглядите, ну и тачки!» – и добавил: «Слава богу, я свою помыл».

Нас поджидал машинный парковщик. Папа оставил свою машину машинному парковщику. Снаружи все было пышно украшено. Деревья на подъездной аллее сверкали тысячей огоньков, а сама аллея, ведущая к парадному входу, была прочерчена десятками свечей. Мы стояли как зачарованные.

Я сказала: «Вау!»

Мама тоже сказала: «Вау!»

Папа сказал: «И все это благодаря сортирной подтирке!»

Мама сказала папе: «Тс-сс!»

В доме, внутри, праздник был в разгаре. Прямо вихрь музыки и разговоров. Всюду уже были люди, а между ними разгуливали официанты с большими подносами. Любезная дама взяла у нас пальто, и мы присоединились к остальным гостям. Как и каждый год, родители пошли к родителям, а я – к одноклассникам.

Мы сразу решили совершить налет на шведский стол. Все выглядело очень вкусно. Мы как раз накладывали себе полные тарелки, и тут обнаружили Директора, он тоже пришел. Он стоял совсем один, чистил лобстера и мазал майонезом галстук. Похоже, ему не хотелось общаться с нашими родителями, и он увязался за нами.

– Ку-ку, маленькие проказники, вы не видели мисс Дженнингс? – спросил он.

Мы ответили, что мисс Дженнингс никогда не ходит на Christmas Party, и вид у него стал ужасно огорченный. И еще он спросил:

– А вы не знаете, что ей подарить на Рождество, чтобы ей понравилось?

Мы понятия не имели, а главное, нам было совершенно до лампочки. Мы держали на прицеле шведский стол и вовсе не желали вести разговоры со взрослыми. На Christmas Party взрослые держатся со взрослыми, а дети с детьми. Раз Директор не хочет общаться с нашими родителями, а мисс Дженнингс здесь нет, пусть найдет себе других приятелей.

Вытащил нас Джованни: он сказал Директору, что нам надо отнести десерты его бабушке и что невежливо заставлять старушку ждать. Услышав это, мы бросились к стойке с десертами, навалили на тарелки побольше пирожных и сластей и смылись, петляя между официантами, чтобы оторваться от Директора.

Мы с Джованни дошли до маленькой бабушкиной гостиной. Она, как обычно, сидела в кресле, не отрываясь от телевизора и покуривая сигареты. Казалось, Christmas Party ее совершенно не интересует.

– Мои любимые гости! – улыбнулась она нам.

– Мы подумали, что ты, наверное, хочешь есть, – сказал Джованни.

Мы поставили перед ней тарелки. Она осмотрела их с подозрительным видом, потом горделиво выпрямилась:

– Нет, спасибо, мои милые. Но вы единственные, кто обо мне заботится.

– Вы не хотите пойти на праздник? – спросила я.

– Знаешь, дорогая, я уже не в том возрасте, чтобы заниматься всякой ерундой. К тому же не хочу пропускать сериал.

Здорово, наверно, быть старым, можно целыми днями смотреть телевизор.

Бабушка закурила новую сигарету, выпустила гигантский клуб дыма, от которого мы закашлялись, а потом спросила:

– Как ваше расследование? Продвигается?

– У нас новый подозреваемый, – сказала я.

– Уже не учительница, кто-то другой?

– Другой.

Я подробно рассказала, как мы вышли на противную даму из зоомагазина, которая стала нашим новым подозреваемым номер один.

Потом Джованни поделился своими сомнениями относительно виновности злой дамы:

– Она всем раздает наклейки из своего магазина. Любой мог иметь у себя на машине такую наклейку, – и добавил, что в сериалах всегда есть злодей, у которого злодейский вид, но который на самом деле не злодей.

На бабушку наши находки произвели большое впечатление. Она объяснила, что в любом расследовании сперва собираются какие-то факты, которые указывают на нескольких возможных подозреваемых, а потом появляются неопровержимые доказательства, которые позволяют отсеять ненужное и в итоге разоблачить виновного.

Действительно, вначале все были немножко виновны: мисс Дженнингс, сторож, главный пожарный, владелец здания, которым на самом деле была мэрия. По мере того как появлялись новые улики, эти виновные оказывались невиновными. У сторожа было алиби, у мэрии отсутствовал веский мотив и вообще какая-то выгода от этого потопа, главный пожарный был реально тупой, а машина у мисс Дженнингс была не красная, без всяких наклеек и без разбитой фары.

Теперь оставалась только злая дама из зоомагазина. Нам недоставало неопровержимого доказательства, чтобы ее уличить. И у бабушки появилась идея, как его добыть.

– А у злой дамы из зоомагазина есть красная машина с разбитой правой задней фарой и наклейкой на бампере? – спросила она.

– Вот про это мы ничего не знаем, – ответила я.

– Есть очень простой способ это выяснить, – заявила бабушка.

– Какой?

– Надо установить за ней слежку!

Честное слово, бабушка знала все словечки, какими говорят сыщики. Она объяснила, что слежка – это когда за кем-то ходят по пятам.

– Торговый центр скоро закрывается. Мы как раз успеем туда добраться. Мы проследим за вашей злой дамой от магазина до парковки и увидим, какая такая у нее машина.

– А может, она на автобусе ездит, – предположил Отто.

– Вот слежка нам и покажет, – отрезала бабушка. – Пошли, живо!

– А как мы туда доберемся? – спросил Томас.

– На машине, – ответила бабушка. – Встречаемся на улице, я предупрежу своего горячего парня.

Джованни сказал, что у бабушки есть водитель, который ее всюду возит и которого она называет «горячий парень». Когда на улице такой холод, удобно, наверное, иметь горячего парня. Интересно, есть ли у бабушки на лето холодный парень.

Естественно, мы не спрашивали разрешения на слежку у родителей, потому что они бы ответили «нет». Мы прокрались к парадному входу, чтобы взять пальто, и никто нас не заметил. Так всегда бывает на Christmas Party. Родители шумно разглагольствовали с важным видом. Но не успели мы выйти в вестибюль, как нас кто-то позвал:

– Ку-ку, проказники!

Чертов Директор нас засек.

Теперь он поглощал куриные шашлычки, и соус стекал ему на галстук. Наверное, у Директора нет возлюбленной, раз он ест как последняя свинья.

– Все в порядке? – спросил он.

Ему явно было скучно, но нам-то совсем не было скучно! Надо было от него избавиться. Мы сказали, что нам срочно нужно покакать, и сбежали в противоположном направлении. Плевать на пальто.

Джованни выпустил нас через заднюю дверь, и мы оказались на улице. Стоял жуткий мороз. Арти захныкал, что без пальто он в такую погоду заболеет, но я ему велела не париться, потому что бабушка наверняка одолжит ему своего горячего парня.

Джованни вывел нас на большой двор, где стояли машины, и показал на одну из них, сказав, что это и есть бабушкина. Это была одна из тех красивых машин, про которые папа сказал: «Вы только поглядите, ну и тачки!» Мы все поскорей забрались в нее и уместились на заднем сиденье. Бабушка уже сидела на переднем. И был еще один господин, водитель; видимо, он и был горячим парнем, потому что в машине было очень тепло, несмотря на ледяной ветер снаружи.

Мы покатили к торговому центру. Бабушка в машине продолжала курить, и горячий парень заметил ей, что лучше бы не курить, когда в машине дети. Бабушка ответила, что в сериалах, когда сыщики ведут слежку, они курят сигареты, пьют кофе и едят чипсы прямо в машине. Поэтому мы остановились на заправке и купили чипсы на всех и кофе для бабушки. Это было очень весело.

Мы приехали в торговый центр незадолго до закрытия. Бабушка велела горячему парню ждать нас в машине. Наверное, потому что в торговом центре и так было тепло. Потом мы гуськом пошли за бабушкой внутрь.

Похоже, бабушка здорово разбиралась в слежках. Она изучила большой план торгового центра на стене, чтобы не спрашивать охранника, и нашла зоомагазин. Большинство покупателей уже ушли, везде было пусто.

Мы уселись на скамейку, откуда было видно магазин. Бабушка велела вести себя так, как будто мы оказались здесь случайно. С этими словами она достала из сумки газету и притворилась, что читает.

Вдруг мы увидели, как из магазина выходит злая дама. Она заперла дверь на два оборота ключа и ушла.

– Незаметно идем за ней, – сказала бабушка.

Мы шли за бабушкой, а она шла за злой дамой. Немножко прошли вперед, потом спустились по трем разным эскалаторам и оказались на парковке. Злая дама не заметила, что за ней следят. Она прошла мимо нескольких рядов машин и вдруг остановилась – у красной машины с разбитой задней правой фарой и наклейкой ее магазина на бампере. Она открыла дверцу и села в машину.

– Та самая машина! Та самая машина! – дружно закричали мы.

Бабушка сделала нам знак молчать, чтобы нас не заметили.

– Что будем делать теперь? – спросил Джованни.

– Едем за ней! – решительно заявила бабушка.

Мы все побежали к бабушкиной машине, которая, к счастью, стояла довольно близко. Быстро загрузились в нее, и бабушка велела своему горячему парню:

– Давай за той машиной!

Она показала пальцем на машину злой дамы, которая двигалась к выезду с парковки, и горячий парень тут же нажал на газ и пустился ее догонять.

Бабушка вскрикнула от восторга и сказала, что мы как будто в кино. Она была так довольна, что даже воскликнула:

– Тысяча чертей мне в глотку, это лучший день в моей жизни!

Я никогда не слышала такого грубого слова и тут же спросила бабушку, могу ли я взять ее грубое слово и записать в свою книгу грубых слов. Она сказала, что без проблем, и я чертовски обрадовалась.

Машина злой дамы свернула на большой бульвар, и наша машина тоже свернула. Бабушка все твердила своему горячему парню:

– Только не упусти ее!

Но мы вряд ли могли ее упустить, потому что буквально сидели у нее на хвосте.

Бабушка закурила еще одну сигарету, поела чипсов и отпила кофе. Стаканчик у нее был огромный, и она несколько раз повторила: «С таким я могу всю ночь продержаться». Но мы все-таки надеялись, что не всю ночь, иначе наши родители начнут волноваться.

На самом деле слежка длилась недолго. Довольно скоро машина злой дамы въехала в жилой квартал. Дама припарковалась у симпатичного домика и вошла в него.

Мы немножко там постояли. Видно было, как в разных комнатах зажигается свет, потом злая дама стала возиться на кухне. Значит, вот где живет та, что устроила потоп.

Она у нас в руках. Наконец-то.

Мы спросили, что будем делать теперь. Постучимся и скажем ей, что нам все известно?

Бабушка сказала, что не надо торопиться. Злая дама всегда может заявить, что Балтазар все выдумал. Надо было еще суметь разоблачить ее так, чтобы все поверили.

– Нам пока не хватает мотива, – напомнила бабушка. – Мы должны найти этот последний кусочек пазла. Дама наверняка как-то связана со школой, раз знает, что можно туда войти через запасный выход. Если мы найдем связь, то найдем и мотив…

– А как найти связь? – спросил Джованни.

– Терпение, детки. Терпение, – ответила бабушка.

В конце концов мы поехали обратно. Пора было возвращаться, пока родители ни о чем не догадались.

Глава 17. Цензурный комитет

Спьесой подставного Деда Мороза возникла жуткая проблема. Судя по всему, там было что-то вроде грубого слова. Это родители учеников нажаловались. Я только очень надеялась, что это грубое слово – не «тысяча-чертей-мне-в-глотку», потому что это было мое грубое слово. У меня и так украли сортирную подтирку, если еще и его уведут, будет уже чересчур.

История с грубым словом сразу наделала в школе большого шума, и родители потребовали еще одно собрание с Директором. На этот раз собрание было без детей, но наши родители рассказали, что некоторые громко вопили, что это произведение не предназначено для детей и в нем есть грубое слово.

Мисс Дженнингс объяснила, что в школьный спектакль войдет только фрагмент пьесы, и сцену с этим словом все равно в него не включили. Но родителям этого было мало, они требовали просто-напросто отменить представление.

– Из-за одного слова, которое даже не вошло в тот фрагмент, над которым мы с учениками работаем? – рассердилась мисс Дженнингс.

– Мы не потерпим пьесу, где есть непристойности! – упирались родители.

– Да ладно, нет там ничего непристойного! – взвилась мисс Дженнингс. – А ничего, что дети из разных классов столько работали над своими сценами?

Но родители не желали ничего слушать.

Вроде бы мисс Дженнингс кричала, и Директор кричал, и родители кричали, а поскольку родители точно всегда кричат громче, Директор уступил и принял решение, что он отменяет пьесу подставного Деда Мороза, а вместо нее дети сделают какой угодно спектакль по своему выбору. Мисс Дженнингс сказала Директору, что он струсил, и ушла, ни с кем не попрощавшись, что совсем на нее не похоже. И вроде бы Директор остался с глупым, а главное, грустным видом.

Назавтра после этого собрания мисс Дженнингс все еще очень сердилась на родителей. Директор, которому явно не нравилось, когда мисс Дженнингс сердится, надолго зашел к нам в класс. Мы спросили у Директора, почему родители не хотят нашей пьесы.

– Потому что в ней есть одно слово, которое им не нравится, – объяснил Директор.

– А это грубое слово? – спросил Томас.

– Не совсем. Но родители считают, что грубое…

– А при демократии грубые слова запрещены? – спросил Джованни.

– Нет, – ответил Директор.

Тут мы решили, что демократия – суперская штука.

– Значит, нам можно говорить грубые слова? – обрадовался Арти.

– Закон это не запрещает, – ответил Директор, – но это запрещено правилами приличия. Говорить грубые слова очень некультурно. Это называется «грубить».

– Значит, грубить не антидемократично, – подытожил Отто.

– Верно, – согласился Директор. – Можно быть большим грубияном и большим демократом.

– Но какие-то слова при демократии запрещены? – спросила я.

– Никто не имеет права говорить про людей гадости, – уточнил Директор. – Это прямо запрещено законом.

– Мама говорит про папу много гадостей, – заметил Отто. – Это незаконно?

– В частном пространстве – нет.

– А что значит «в частном пространстве»? – поинтересовался Джованни.

– Это значит: когда говорят друг с другом только два человека, – пояснил Директор.

Мы не совсем поняли, и Директор объяснил получше:

– Если вас в комнате только двое, вы можете говорить гадости про кого-то третьего. Это не слишком красиво, но не запрещено.

– А если ты один, можно думать гадости про людей? – спросил Томас.

– Да, думать можно что угодно. Это называется «свобода мысли». Но если кто-то начинает извергать гадости про другого публично, то есть перед всеми, тогда это запрещено.

Мы потребовали привести пример, чтобы убедиться, что всё хорошо поняли, и Директор снова взял пример голосования за пиццу или брокколи:

– Если ради того, чтобы победить на выборах, пицца будет утверждать перед всеми избирателями, что брокколи – гнусная злодейка и травит маленьких детей, тогда брокколи может подать жалобу в суд.

– Почему?

– Потому что это ложь, которая посягает на личность брокколи.

– Но это же просто брокколи, – возразил Джованни.

– При демократии все граждане равны и все в равной мере защищены законом. Никто не имеет больше прав или больше значения, чем все остальные.

– А если пицца имеет в виду не эту отдельную брокколи, но все брокколи вообще, это не такой серьезный проступок? – спросил Томас.

– О нет, это еще хуже! – сказал Директор. – Потому что тем самым пицца возбуждает ненависть ко всем брокколи, а это тоже запрещено законом.

– Значит, при демократии театральная пьеса может быть запрещена? – спросил Отто.

– Да. Например, если пицца напишет пьесу, где говорится, что все брокколи травят детей, такая пьеса будет запрещена. Когда свободу слова ограничивают, это называется «цензура». Но имейте в виду, при демократии какие-то права ограничивают, только если есть веская причина.

– Но это будет прежде всего в интересах брокколи, – заметил Джованни.

– Не только, – ответил Директор. – Защищая меньшинство, цензура защищает большинство. Поясню: пусть даже брокколи – просто овощ, такой же, как все прочие овощи, защищать брокколи в общих интересах, потому что если позволить нападки на нее, то в следующий раз под угрозой могут оказаться салаты, баклажаны и все остальные овощи. При демократии, когда защищаешь других, тем самым защищаешь и самого себя.

Мы все подумали про себя, что демократия – дело непростое. Но не решились сказать об этом Директору, опасаясь, как бы он не начал объяснять все сначала.

– Если вы – кабачки или баклажаны, будьте внимательны к брокколи, – продолжал Директор, – даже если вы считаете, что у нее нет с вами ничего общего. Потому что следующим после брокколи, быть может, станете вы сами. Это называется теорией канарейки в шахте.

– Канарейки, птички? – спросила я.

– Да, – ответил Директор.

– Я хотел завести канарейку, но никто из родителей не захотел, – сказал Отто. – Тогда я взял черепаху.

Директор объяснил:

– В свое время в угольных шахтах ставили клетку с канарейкой. Если в шахте начинали выделяться опасные газы и первые струйки еще не были опасны для шахтеров, то канарейка, которая гораздо меньше них, задыхалась и умирала. Это был сигнал для шахтеров, что опасность близко и что они будут следующими, если ничего не предпримут.

– Как это связано с демократией? – спросил Томас.

– В нашем обществе тоже есть канарейки. Люди, которые кажутся нам иногда такими далекими, что между ними и нами не может быть никакой связи. Но если эти канарейки под угрозой, то мы будем следующими.

– В сущности, не такие уж мы разные, – сказала я.

Директор кивнул. Потом Отто задал вопрос, который задавали себе все мы:

– Но какие такие гадости были в пьесе подставного Деда Мороза, что родители ее запретили?

– Гм. – Вид у Директора был смущенный. – Вот тут все сложно… На самом деле это не совсем гадость… Это слово, которое не устраивает некоторых родителей…

Услышав такое, я пришла в бешенство и начала кричать. (Вообще-то кричать нельзя, но я правда пришла в бешенство.)

– Слово, которое не устраивает некоторых родителей? Вы отменили нашу пьесу из-за одного-единственного слова, которое не устраивает некоторых родителей? Но это же ужасно несправедливо! Мы так много работали над этой пьесой! И это несправедливо для подставного Деда Мороза, который мог бы стать хоть немножко известным! И потом, мы ставили эту пьесу еще и чтобы задобрить настоящего Деда Мороза, а теперь из-за вас Томас не получит подарка на Рождество!

– Мне очень жаль, – извинился Директор. – Я оказался между молотом и наковальней.

Я подумала, что, в сущности, тяжело, наверное, быть главным. А Томас сказал:

– От главных вообще никакого толку.

– Это правда, – согласился Директор.

– Значит, если мы правильно понимаем, – снова заговорила я, – несколько родителей не дали поставить пьесу, которую хотели ставить все?

– Да, – согласился Директор.

– Значит, это незаконная цензура!

– В известном смысле, – уступил Директор.

Шумное меньшинство опять одержало верх над молчаливым большинством.

Мы все заорали: «Демократия!» А потом спросили Директора:

– И все-таки, что это за запрещенное слово?

Директор выглядел растерянным. Он посмотрел на мисс Дженнингс, и она велела ему говорить свободно:

– Ну же, давайте, скажите им.

После минутного колебания он пробормотал:

– Гениталии…

Директор сказал это довольно тихо, мы его не расслышали.

– Гениально? – переспросил Арти. – Нельзя говорить слово «гениально»?

Он был прав: почему все так взбудоражились из-за того, что гениально?

– Гениталии, – повторил Директор.

Мы остолбенели, потому что вообще не знали, что это такое – гениталии.

– Гениталии – это наши половые органы, – объяснила наконец мисс Дженнингс.

– Вы хотите сказать, пипки? – спросил Арти.

Мы захихикали, потому что он сказал «пипки».

– А это неприлично? – поинтересовался Отто.

– Нет, – ответил Директор.

– Тогда в чем проблема? – спросил Арти. – У нас у всех есть пипки. У мальчиков пипки видно, а у девочек они спрятаны.

– Вот именно, – сказала мисс Дженнингс. – И все это только из-за этого.

Вид у мисс Дженнингс был прямо растроганный. Мы все закричали:

– Нет цензуре!

И тогда нам с друзьями пришла суперская идея.

Идея, которая наверняка доставит удовольствие мисс Дженнингс, а главное, приведет к торжеству демократии. Но мисс Дженнингс мы ничего не сказали.

Мы решили сделать ей сюрприз.

Да уж, вышел сюрприз так сюрприз…