Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Эдди

Я увидел вокруг себя тяжелые казенные ботинки, ощутил, как сильные руки обхватывают мои вывернутые назад запястья. Чье-то колено уткнулось мне в спину, а затем я почувствовал, как шериф наваливается на меня всем весом, пока они обыскивали меня, забрав мой мобильный телефон и бумажник. Потом рывком поставили меня на ноги, и я словно сквозь вату услышал, как они зачитывают мне мои права. По щеке у меня стекало что-то мокрое. Кровь, как я ожидал, – от дубинки. Их было двое. Шериф Ломакс и какой-то приземистый волосатый детина без шеи, который выглядел так, словно состоял в основном из жира и мускулов.

Сорвали у меня и цепочки с шеи – медальон со Святым Христофором и распятие, некогда принадлежавшее человеку, которого я потерял. Кое-кому особенному. Они выдернули у меня из брюк ремень, стащили ботинки и усадили на стул. Ломакс тоже выдвинул стул и уселся напротив меня. Они с Жиртрестом тяжело дышали. Леонард все еще катался по полу, держась обеими руками за пах.

– Это было чертовски глупо, Флинн, – сказал Ломакс.

– Я ничего такого не делал. Я пытался добраться до своего клиента, когда ваш помощник врезался прямо в меня. Надеюсь, с ним всё в порядке, – отозвался я. – Потому что я собираюсь подать в суд на него и на вас за нападение и незаконный арест.

Ломакс издал хриплый смешок, похожий на визг мокрых котят из мешка.

– Вот что сейчас произойдет… Вы сейчас малость остынете в камере, а затем мы предъявим вам обвинение и вечерком доставим вас в суд. Если от вас последуют еще какие-то неприятности… – Он взмахнул дубинкой.

– Вы угрожаете мне, шериф?

– Вы чертовски правы! Не знаю, заметили ли вы это, но вы сейчас довольно далеко от Нью-Йорка. У нас здесь все по-другому. Вам лучше как следует подумать о том, что вы собираетесь сказать судье. А теперь давайте отведем вас в камеру, где тихо и уютно. Вы ведь именно туда хотели попасть, насколько я понимаю?

Жиртрест обошел меня сзади и, подхватив под мышки, помог подняться. Я решил побыть паинькой. Он провел меня через стальную дверь в узкий коридор, который с одной стороны ограничивала сплошная кирпичная стена, а с другой – решетки камер, до самого конца коридора. На кирпичной стене напротив каждой камеры теплилась единственная подвесная лампа. Я присмотрелся. Всего камер было пять, судя по количеству ламп. В первой уже имелся какой-то гость. Единственный обитатель. Мужчина с длинными и сальными серебристыми волосами, спящий на койке. Обуви на нем не было. Из-под порядком обтрепанных обшлагов брюк выглядывали грязные, заскорузлые и покрытые какими-то болячками пятки.

Насколько я понял, две следующие камеры были свободны – их железные двери стояли приоткрытыми. Дверь последней камеры была плотно закрыта. Камеры Энди Дюбуа.

Ломакс встал передо мной. На широком кожаном ремне, поддерживаемом сбегающей с плеча перетяжкой на манер военной портупеи, у него висели кобура с «Глоком», два запасных магазина и два комплекта ключей. Отстегнув один из них, он широко распахнул дверь камеры и отступил назад. Жиртрест стоял у меня за спиной, положив мне руку на плечо. На ходу он тоже позвякивал ключами, пока мы шли сюда. Пояс у него был намного шире, чем у шерифа, и колыхался и побрякивал при каждом шаге и каждом движении его живота. Жиртрест указал мне на открытую дверь камеры. Стоя на пороге, я всего на какую-то секунду отпрянул назад. Типа как инстинктивно – ни один человек по доброй волне не позволит оставить себя взаперти. На самом же деле толкнул я Жиртреста совершенно намеренно и преследуя совершенно конкретную цель. Его реакция была полностью предсказуема. Он сильно пихнул меня в спину, и я понял, что падаю, прямо лицом вниз – руки у меня все еще были скованы наручниками сзади. Изогнувшись вправо, я нацелился на койку. Неуклюже, но довольно мягко приземлился на тонкий матрас, накрытый простыней и коричневым одеялом. Вставая, подхватил одеяло, скомкал его и уронил обратно на кровать.

Ломакс захлопнул дверь и запер ее.

– Подойди к решетке и повернись, – приказал он.

Там была открытая щель чуть ниже пояса. Я подошел, повернулся и просунул в нее руки. Ломакс расстегнул наручники. Я потер запястья. Они были красными, и я немного содрал кожу, но могло быть и хуже.

Жиртрест сразу ушел, а Ломакс все топтался перед решеткой. А затем, вместо того чтобы направиться к выходу, прошел в конец коридора и негромко заговорил. Не шепотом, но и не как при обычном разговоре. Впрочем, стены усиливали звук, и я слышал каждое слово.

– Энди, даже не вздумай ни с кем тут разговаривать! Мы только что поместили одного психа в камеру дальше по коридору. Не слушай его. Слышишь меня, парень?

– Да, сэр, – отозвался Энди.

Ломакс прошел мимо моей камеры, даже не взглянув на меня, и направился к выходу. Я услышал, как скрипнула стальная дверь, и клин света, падавший из приемной на бетонный пол, стал шире. Должно быть, он посильней приоткрыл стальную дверь в тюремный блок, чтобы слышать, если я вдруг заговорю с Энди.

Было около половины десятого – мой первый день в Бакстауне.

От матраса воняло. Оторвав кусок простыни, я перевязал им рассечение на голове. К счастью, рана располагалась выше уровня волос. А затем опустился на пол, прислонился спиной к стене и стал ждать.

Прошло где-то около часа. Из-за двери коридора до меня доносился обычный офисный гомон, и я предположил, что всё там успокоилось и вернулось в нормальное русло. Обитатель соседней камеры, как видно, пробудился и начал издавать какие-то звуки. Я слышал, как скрипят пружины его матраса, когда он заворочался с боку на бок.

Я продвинулся вдоль решетки как можно ближе к его камере и прошептал:

– Эй, братан, хочешь заработать сотню баков?

Звали его Шеймус Коэн. Ирландец во втором поколении, родом из Бостона. Это был Алкаш, все проблемы которого имели непосредственное отношение к музыке. Ему приходилось играть на гитаре на улице, чтобы заработать денег на бухло. Но чем больше при этом употреблялось, тем меньше он был расположен услаждать слух прохожих своим пением. Заработать сто баксов Шеймус и в самом деле хотел.

Не уверен, что музыкальная стезя была правильным выбором для карьеры Шеймуса. Голос у него звучал так, будто он звал на помощь со дна глубокой шахты. Но, похоже, Шеймуса это ничуть не беспокоило. К тому времени, когда он совершенно убийственным образом обошелся с «Лугами Атенрии», монструозный корабль о двадцати семи мачтах из «Ирландского скитальца», предварительно девять раз подряд перевернувшись, благополучно пошел ко дну, а к Пэдди Райли уже несколько раз обратились с настоятельным призывом вернуться в Беллиджеймсдафф[285] 285
  Трогательные баллады на тему дома родного с несколько блатным уклоном, примерно как в нашей «По диким степям Забайкалья». Громоздкое, труднопроизносимое (особенно после вискаря), но чисто ирландское название населенного пункта в песне «Вернись, Падди Райли, ты в Беллиджеймсдафф» порой вызывает смех у самих ирландцев.


[Закрыть], музыкальное терпение шерифского управления округа Санвилл окончательно истощилось.

– Заткнитесь там к чертовой матери! – послышался чей-то голос – за миг до того, как стальная дверь камеры с грохотом захлопнулась.

– Продолжай в том же духе, Шеймус. И давай на сей раз погромче, – шепнул я.

Пока Шеймус заканчивал «Грязный старый город», я подошел к койке и развернул одеяло, в котором спрятал ключи Жиртреста. Я сдернул их у него с пояса как раз в тот момент, когда он собирался втолкнуть меня в камеру. «Щипок на толчок», как этот фокус называется в определенной среде. Мое столкновение с ним замаскировало мои действия. К счастью, я успел повернуться и укрыть ключи одеялом, прежде чем оба увидели, что произошло. Повертев связку в руках, я нашел ключ, который вроде должен был подойти к замку на двери камеры. Просунуть руку сквозь прутья решетки и выгнуть ее, чтобы попасть ключом в скважину, оказалось непросто, и вскоре запястье у меня уже горело от напряжения. Наконец замок щелкнул. Я медленно и бесшумно открыл свою дверь, прошел по коридору и вставил ключ в замок камеры Энди.

Он лежал на койке – молодой человек в грязной белой футболке, джинсах и пластиковых тапочках. В его камере ничего не было. Ни книг. Ни телевизора. Ни газет. Ни запасной одежды. Как будто Энди угодил за решетку всего десять минут назад. Он посмотрел на меня снизу вверх, и глаза у него расширились от страха. Когда я повернул ключ в замке, Энди попытался сесть на койке. А потом натянул одеяло до подбородка и начал сильно дрожать все телом.

Я вошел в его камеру, повернулся и вставил ключ в замок снаружи, через решетку.

Когда я обернулся, Энди был уже в дальнем углу камеры. На полу под ним расплывалась лужица, к которой от кровати тянулся мокрый след. Энди не сумел справиться со страхом. Он сидел в углу, положив левую руку на правое плечо, ритмично похлопывая по нему и мерно покачиваясь взад и вперед.

– Энди, меня зовут Эдди Флинн. Я адвокат из Нью-Йорка. Твой адвокат, Коди Уоррен, пропал без вести. Я здесь, чтобы заменить Коди, пока он не вернется. Не бойся, я здесь, чтобы помочь тебе.

Я отступил от Энди, давая ему пространство, встал в противоположном углу и сполз по стене на корточки. Потом сел, вытянул ноги и ощупал голову, из которой опять потекла кровь.

Ноги у Энди все еще дрожали, и он продолжал раскачиваться в том же ритме, похлопывая себя по правому плечу в такт чему-то, чего я не мог расслышать.

– Я ничего плохого тебе не сделаю. У тебя не будет неприятностей из-за того, что ты поговоришь со мной, – сказал я.

– Еще как будет, – отозвался Энди.

– Что будет?

– У меня обязательно будут неприятности из-за того, что я поговорю с вами. Шериф, он-он-он сказал мне… Он сказал не делать этого. Я не хочу неприятностей.

Набрав воздуху в легкие, я медленно выдохнул. И продолжал делать это до тех пор, пока Энди сам не начал повторять за мной это дыхательное упражнение. Даже сквозь одеяло, в которое он закутался, было видно, насколько он худой. Его правая нога лежала на полу, джинсы задрались. Я мог бы запросто обхватить его икроножную мышцу пальцами одной руки. Глаза у Энди были большими, мягкими и полными страха. Губы пересохли, их покрывала тонкая белая пленка, а верхняя губа треснула. В новостях я видел заложников, только что вызволенных из всяких горячих точек, и зачастую выглядели они получше, чем сейчас Энди. Через несколько минут он успокоился настолько, что смог отдышаться. По-прежнему похлопывал себя по плечу, но раскачиваться прекратил.

– Мне пришлось позволить себя арестовать, чтобы попасть сюда и поговорить с тобой. Иначе шериф не впустил бы меня.

Энди ничего не сказал. Он все еще был напуган.

– Я не думаю, что это ты убил Скайлар Эдвардс. Шериф утверждает, что это твоих рук дело, но я в это не верю.

– Я этого не делал. В тот вечер я попрощался с ней и пошел домой пешком. Я никогда… – начал было он, но тут же спохватился и зажал рот рукой. Ужас вернулся к нему.

– Энди, шериф хочет, чтобы на суде тебя признали виновным в убийстве, а затем казнили. Шериф тебе не друг.

– Он сказал, что это не так, – сказал Энди, убрав руку ровно настолько, чтобы произнести фразу, а затем прихлопнул ее обратно.

Я не хотел продолжать. Я не мог рисковать тем, чтобы прервать любого рода контакт с этим парнем. Он был умен. Высоченный средний балл в школе, мастерски играл в шахматы, прочел чуть ли не все, что имелось в школьной библиотеке… Юный интеллектуал на пути к колледжу. Хотя вообще-то интеллект не играет особой роли, когда тебя сажают за убийство, которого ты не совершал. И неважно, будь ты даже таким же башковитым, как Альберт Эйнштейн, – страх способен напрочь лишить тебя интеллекта.

Слова явно не шли у него с языка. Я склонил голову набок, свел брови вместе и спросил:

– И что же сказал шериф?

Энди заглотил наживку.

– Он сказал, что я просто сяду в тюрьму на какое-то время. Мне больше не причинят вреда, а он позаботится о моей матери.

– Он тебе что-нибудь сделал? – прямо спросил я.

Энди откинул одеяло, приподнял футболку. Мне было видно только его левый бок, но на ребрах и в районе почек было несколько выделяющихся линий. Я насчитал по меньшей мере три. Совершенно прямых, с четко очерченными краями, параллельных друг другу. Синяки эти выглядели довольно свежими. Им было не более двух дней.

Следы от ударов дубинкой.

– Избивал меня до потери сознания. Дважды. Я не хочу, чтобы кто-нибудь причинил боль моей матери. Я просто буду делать то, что мне говорят. Коди Уоррен все не так понял. Лучшее, что я могу сделать, – это признать себя виновным.

Эдди

Я не хотел заходить с Энди слишком далеко. Только не при нашей первой встрече. Только не тогда, когда и сам я был под арестом и тайком прокрался в его камеру. Завтра должен был состояться отбор присяжных. Энди согласился позволить мне выступать в качестве его адвоката, пока не вернется Коди Уоррен. На данный момент этого было достаточно. Я не мог начать обсуждать детали дела – по крайней мере пока что. Энди был слишком напуган. Сначала мне требовалось вытащить его отсюда.

Я вышел из его камеры, запер его там, вернулся в свою и тоже запер дверь. Потом попросил Шеймуса угомониться, но его было уже не остановить. После двух исполнений «Восходящей луны» и «Кто-то сказал, что дьявол уж мертв» я и сам принялся барабанить по решетке камеры.

Вошел Ломакс. В сопровождении Жиртреста. Здоровяк потянулся за ключами, чтобы отпереть дверь, но не смог найти их у себя на поясе. Ломакс вздохнул, отстегнул свои ключи и открыл мою камеру.

– Наручники нам теперь не нужны, насколько я понимаю? – поинтересовался он.

– Хотел бы извиниться за любые недоразумения, – сказал я.

– Можете судье это сказать, – ответил Ломакс.

Я последовал за ними из коридора обратно в офис, небрежно положив ключи от камер на стол, когда проходил мимо, быстрым и незаметным движением выдернув их из заднего кармана, пока якобы почесывал спину.

Вместо того чтобы выйти на улицу, Ломакс провел меня к боковой двери и небольшому кабинетику для обработки задержанных. Я сдал отпечатки пальцев, подставил физиономию под фотоаппарат, и они отвели меня прямо через боковую дверь к ожидавшей там машине.

– На данном этапе нам нужно надеть на вас наручники, – объявил Ломакс.

На меня надели браслеты, посадили на заднее сиденье патрульной машины и целых десять минут везли к высокому, величественному зданию окружного суда Санвилла, расположенному на окраине города. Это явно старое здание было выкрашено в белый цвет и немного напоминало старую церковь, особенно из-за башни с часами, увенчанной шпилем. Как и во многих старых судебных зданиях, в нем не было боковой двери для приема подсудимых. Меня провели прямо через парадный вход, а потом по боковому коридору к камерам временного содержания. Зал для судебных заседаний имелся здесь только один, хотя уголовное право было в приоритете – тем, кто с семейными и гражданскими делами, приходилось подстраиваться.

В камере я пробыл недолго.

Вскоре помощник шерифа провел меня в суд через боковую дверь. Зал суда был прямо как из «Убить пересмешника»[286] 286
  «Убить пересмешника» (1960) – роман американской писательницы Харпер Ли, главный герой которого, адвокат Аттикус Финч, представляет в суде чернокожего парнишку, ложно обвиненного в изнасиловании белой женщины. Действие романа происходит в Арканзасе, в вымышленном городке Мейкомб. Многим это произведение больше известно по одноименной экранизации 1962 г. – по крайней мере, в США.


[Закрыть]. В смысле, из фильма с Грегори Пеком, а не из книги. Над головой у меня жужжали два больших потолочных вентилятора. Огромный зал опоясывал балкон в форме подковы, с витражным окном посередине, хотя оно и не давало много света. Свет исходил от вычурной люстры, висевшей между вентиляторами. Галерея для публики представляла собой церковного вида скамьи из орехового дерева, примерно по полдюжины с каждой стороны, отделенные от процессуальной зоны зала суда деревянной перегородкой с распашной калиточкой по центру. Панели были украшены ручной резьбой, но вместо выдержек из конституции, юридических принципов или хотя бы каких-то символов, имеющих отношение к правосудию, изображала она всякие сцены из Ветхого Завета.

Параллельно галерее стояли два длинных стола – один для стороны защиты, другой для обвинения. В глубине, обращенная к ним, располагалась судейская трибуна, с огороженной барьером скамьей для присяжных справа и свидетельским возвышением слева. За пустым креслом судьи вяло свисал с флагштока американский флаг. На стене над флагом висел еще один образец деревянной резьбы: огромная сосновая доска с весами, символизирующими правосудие наверху, а под ними – Десять заповедей, изложенных вырезанными в дереве буковками.

Я был уже не в Арканзасе.

Религиозная символика в зданиях суда не допускается. Конституция запрещает это. И все же у меня сложилось впечатление, что если бы кто-нибудь из обвиняемых или адвокатов защиты вздумал на это пожаловаться, то не встретил бы особого понимания. Это был не суд, а некая личная вотчина.

Качок в обтягивающем костюме, которого я утром видел в закусочной, вошел в зал суда, следуя за высоким бледным мужчиной с кожаным портфелем в руках. Я сел за стол защиты, со все еще скованными перед собой руками.

– Меня зовут Рэндал Корн, я окружной прокурор округа Санвилл. А это мой помощник Том Вингфилд. Я бы пожал вам руку, но, боюсь, вы всё еще носите эти свои украшения, – произнес высокий бледный мужчина.

Корн даже не взглянул на меня, когда произносил эти слова, – просто достал бумаги из своего портфеля и положил их на стол обвинения. В этот момент до меня долетел какой-то странный запах. Чем-то очень неприятно пахло, но я не мог сказать, откуда он исходит.

– Я все равно не стал бы пожимать вам руку, – отозвался я.

Выражение лица у него изменилось, и я не сразу понял, что он улыбается. Если так на его физиономии выглядела улыбка, то не хотелось бы мне видеть его в гневе.

– Мы будем возражать против освобождения под залог, если только вы не согласитесь на мои условия, – продолжал он. – Во-первых, сумма залога составит пятьсот тысяч долларов. Во-вторых, вам запрещается появляться в пределах Бакстауна, кроме как для последующей явки в суд. Вас это устраивает?

– Не пойдет, – ответил я. – Я представляю Энди Дюбуа. И буду находиться здесь во время суда над ним.

– Когда это вы успели пообщаться с Энди Дюбуа?

– Сегодня днем. Он невиновен. И я собираюсь проследить за тем, чтобы его полностью оправдали.

На лице у Корна опять возникла эта улыбка – словно рана на лице у трупа.

– Мистер Флинн, вы не способны добиться даже своего собственного оправдания.

Я уже обдумывал какой-нибудь остроумный и содержательный ответ, когда опустил глаза и осознал, что рубашка у меня расстегнута и уделана моей собственной кровью, что на мне нет галстука, что вся моя одежда пропотела насквозь, что я небрит, а в голове у меня звенит, как внутри церковного колокола. Наверное, я все-таки был не совсем в том положении, чтобы сыпать угрозами. Корн был на добрых шесть дюймов выше меня – он выглядел как распасовщик баскетбольной команды какой-то нечисти, собравшейся на Хэллоуин.

– Тишина в зале суда, всем встать! Председательствует достопочтенный судья Фредерик Чандлер, – объявил судебный пристав.

В зал вошел судья Чандлер в черной мантии поверх серого костюма, быстро сел. Было ему по меньшей мере лет семьдесят, у него были тонкие как пух седые волосы, темно-красная черточка вместо рта, тонкий нос и глазные яблоки, которым, казалось, не сиделось в черепе.

Когда судебный пристав начал излагать суть дела и назвал мою фамилию, судья прервал его и уставился на меня так, словно я только что вытер задницу его судейской мантией.

– Передо мной документы, подтверждающие ваш статус приглашенного адвоката в этом штате. Я в жизни не видел, чтобы юрист, практикующий в качестве гостя коллегии адвокатов штата, вел себя так, как вы, Флинн!

Пока он все это говорил, лицо у него все больше темнело, как будто каждое произнесенное им слово повышало его кровяное давление.

– Вы позорите коллегию адвокатов Нью-Йорка, коллегию адвокатов Алабамы, самого себя и эту замечательную профессию! Вы обвиняетесь в нападении на помощника шерифа и незаконном проникновении в служебное помещение управления шерифа. И что же вы такое себе позволяете? А? Что вы можете сказать в свое оправдание, Флинн?

Когда он произнес мою фамилию, с губ у него слетела пенистая струйка слюны, которая, описав дугу над судейской кафедрой, шлепнулась на паркет.

С того момент, как вошел судья, я продолжал стоять, как и Корн. Тот явно наслаждался каждой минутой этого зрелища.

– Ваша честь, я должен прояснить три важных момента. Во-первых, для вас я мистер Флинн. Во-вторых, я ни на кого не нападал. На меня пока что распространяется принцип презумпции невиновности. А вы, кажется, уже признали меня виновным, даже не спросив у меня, признаю ли я себя таковым. Кстати, я не признаю себя виновным. В-третьих, если меня немедленно не освободят, я подам в суд на управление шерифа, на вас, на это вот чудовище Франкенштейна и вообще на любого другого жителя этого городка, какого только смогу припомнить.

Красные щеки судьи Чандлера начали дрожать. Он был сейчас похож на миску с прокисшим желе.

– Меня еще никогда так не оскорбляли из-за стола защиты… – наконец выдавил он.

– Вам следует чаще высказываться, – парировал я.

– Ваша честь, – встрял Корн, – это вопиющее оскорбление со стороны обвиняемого! Я бы попросил суд рассмотреть вопрос о привлечении мистера Флинна к ответственности за неуважение к суду. Причем не только за нанесенное им оскорбление судье, но и за его неучтивое поведение по отношению к офису окружного прокурора, который я тут представляю.

– Удовлетворено. Мистер Флинн, насколько я понимаю, вы ходатайствуете об освобождении под залог. Надеюсь, у вас есть богатые друзья, иначе вам придется долго охлаждать свою горячую голову в тюрьме штата.

Я уставился в пол, ругнувшись себе под нос. Я позволил этому городишке, этому окружному прокурору и этому судье добраться до меня. Я поступил не слишком-то умно. Это была плохая идея, и Энди Дюбуа здорово пострадает, если я застряну за решеткой до окончания суда над ним.

Мне следовало позвонить Гарри. У человека, который представляет сам себя в суде, клиент – дурак набитый.

И в этот момент я услышал, как позади меня распахнулась дверь. С дальнего конца зала донесся знакомый голос, и шаги стали громче, приближаясь. Туфельки на полудюймовых каблучках. А за ними – тяжелые армейские ботинки.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что прибыло подкрепление.

– Ваша честь, Кейт Брукс, сторона защиты, – произнес голос с выговором северного Нью-Джерси, по которому я соскучился гораздо сильней, чем готов был признать.

– А вы являетесь членом ассоциации адвокатов штата Алабама? – поинтересовался судья.

– Мои документы поданы сегодня прямо с утра. Насколько я понимаю, я вправе выступать в качестве гостя местной коллегии, пока мое заявление не будет удовлетворено.

Кейт подошла к окружному прокурору и что-то прошептала ему на ухо. Он позволил ей ознакомиться с обвинительным заключением и заявлением помощника шерифа, которому пришлось приложить лед к яйцам. Кейт все это запомнила. Впитывая детали за считаные секунды. Скорочтение – вообще ее конек. И мозг у нее работал столь же стремительно. Кейт обладала врожденным умением усваивать и использовать новую информацию практически мгновенно. Блок в своих тяжелых кожаных ботинках, узких джинсах и синей спортивной куртке стояла рядом с ней.

Ни Кейт, ни Блок не сказали мне ни слова.

– Ваша честь, нападение на представителя власти носит незначительный характер, а сам факт его легко может быть оспорен. Вообще-то нападению подвергся мой клиент. Вы можете видеть рассечение высоко у него на лбу. Мы немедленно подадим иск о нападении и нанесении побоев против управления шерифа округа Санвилл, требуя возмещения ущерба в размере одного миллиона долларов. Незаконное проникновение в служебное помещение не может быть отнесено к уголовным преступлениям, и при данных обстоятельствах обвинение в подобном деянии представляется нам довольно безнадежным. Помещения отделов полиции и схожих с ними структур являются государственной собственностью, и если только не установлены специальные знаки, четко обозначающие зоны ограниченного доступа, обвинение в незаконном проникновении не может быть предъявлено. Что же касается обвинения в неуважении к суду, то судья, который предположительно стал объектом подобного неуважения, должен будет назначить другого судью, который изучит факты до начала судебного разбирательства. Никто не может быть судьей в своем собственном деле. Это будет противоречить требованиям закона, если этот суд будет рассматривать дело, в котором сам является истцом. Мы ходатайствуем о том, чтобы обвинения во вторжении в служебное помещение и в неуважении к суду были официально отозваны прямо сейчас. В отношении же обвинения в нападении, то, если мистер Корн желает продолжить, ему потребуется альтернативный обвинитель для представления этого дела в иной юрисдикции, поскольку мы добавим офис окружного прокурора округа Санвилл к нашему иску о злонамеренном и противоправном судебном преследовании.

Судья Чандлер посмотрел на Корна. Какое-то время оба таращились друг на друга, оценивая свои возможности. Кейт не оставила им выбора. На распашных дверях, ведущих в офис шерифа, не было предупреждающей надписи «Посторонним вход воспрещен». И если б имелась видеозапись того нападения с камеры наблюдения, то на ней было бы видно, что усач повел себя агрессивно, врезавшись в меня всей своей тушей, а затем меня повалили на пол, шмякнув дубинкой по башке.

Блин, Кейт сработала просто отлично.

Наконец Корн кивнул и сказал:

– Учитывая обстоятельства, мы снимаем обвинения в незаконном проникновении на служебную территорию и нападении. Дело о неуважении остается на усмотрение суда.

Чандлер провел серым языком по зубам. А затем медленно произнес, и каждое его слово было словно пропитано ядом:

– Я откажусь от обвинения в неуважении, если Флинн извинится перед судом и окружным прокурором. Немедленно.

Кейт промолчала.

Я тоже промолчал. Просто нацелился взглядом прямо в судью Чандлера.

Он уставился на меня в ответ. Челюсть у него сжалась.

– Эдди… – прошептала Кейт.

– Что ты здесь вообще делаешь? Я думал, у тебя важное дело о разводе.

– Вчера поздно вечером мы всё уладили. А сегодня утром позвонил Гарри. Сказал, что мне нужно срочно ехать сюда, чтобы спасать твою задницу. Так что я здесь. И спасаю твою задницу. Просто проглоти это и извинись. Это ничего не значит. Нам нужно действовать умней. А не жестче.

– Мне не нравится этот городок. Мне не нравится этот судья. И я просто ненавижу окружного прокурора и этого его толстожопого помощничка!

– Я все это знаю, но речь сейчас не о тебе. Речь об Энди Дюбуа.

Я кивнул. Она была права, но легче от этого не стало.

– Ваша честь, приношу извинения за свои предыдущие замечания, – сказал я.

– Дело закрыто, – объявил судья, после чего сразу же встал и вышел. Его правая рука, крепко сжатая в кулак, заметно дрожала.

Корн собрал свои бумаги и, уходя, бросил:

– Я надеюсь, у вас не возникнет дурацких мыслей касательно того, чтобы попытаться защищать Энди Дюбуа.

– Как я уже сказал, Энди невиновен.

– Энди обязательно поджарят, – заверил Корн. – Так или иначе.