Текст книги "Современный зарубежный детектив-14.Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Хонор была не единственной, кто советовал мне держаться подальше от Чипса. Таня из школьной администрации, чей безошибочный нюх на сплетни сочетался с навязчивой склонностью совать нос в чужие дела, недвусмысленно заявила мне в присутствии пары ухмыляющихся коллег и нескольких удивленно вытаращивших глаза семиклассниц: у Чипса Гаскойна неважная репутация, с ним надо быть осторожной. Это было в самом начале первого семестра, еще до того, как я с ним познакомилась, и я только отмахнулась со смехом. Таня строго посмотрела на меня.

– Вы его еще не видели. А я его всю жизнь знаю. Он неплохой парень, не хуже других. И, возможно, был образцовым мужем, когда была жива бедняжка Джемма, но теперь…

Она стукнула кулаком по степлеру.

Мэри тоже в один из своих непредсказуемых моментов короткого (и обычно недоброго) просветления сказала: надо быть идиоткой, чтобы думать, что такой парень, как Чипс, захочет быть с такой женщиной, как я.

– Зачем ты ему нужна? То есть для своего возраста ты еще ничего, но он мог бы найти кого-нибудь помоложе. – Она критически оглядела меня. – Он и детей, наверное, хочет, а тебе ведь поздновато уже, а? Песочком дорожки посыпаешь?

– Я не такая уж старуха, знаешь ли, – не удержалась я. – Помоложе тебя, во всяком случае.

Она оставила без внимания мою детскую шпильку и продолжала:

– В любом случае это, скорее всего, твой последний шанс потрахаться, так что бери уж от него все, что можешь.

Я призналась Лоре, старой подруге с первых моих дней в этой школе, что встретила одного человека.

– Это серьезно?

– Вряд ли.

– Ты хочешь сказать, что он настроен несерьезно?

– Нет. Это взаимно. Нам весело. С ним можно поговорить, но не более того. Я на этом этапе ничего серьезного и не хочу. Все слишком сложно. Сначала я должна разобраться с Мэри.

Она вздохнула.

– Все просто ни на каком этапе не будет, Сьюз. В твоем возрасте уже не будет. У тебя есть багаж. И у него тоже наверняка.

– Есть и у него. Но не… ну, не такой, как у меня.

– Ну-ну. – Она сердито вздохнула. – Ты должна заботиться о своей безопасности, Сьюз. И ты знаешь, что я имею в виду не только презервативы. – Мы обе рассмеялись. – А если он не настроен серьезно, то нужно быть еще осторожнее. Обжигаться тебе точно ни к чему.

Обжигаться я не хотела, но не хотела и бежать от того, что оказалось гораздо приятнее и проще, чем я себе представляла. После того первого ужина Чипс стал заходить без приглашения, незваным, но желанным гостем – раз, два, а то и три раза в неделю. Если он приходил поздно, когда Мэри уже укладывалась в постель, то приносил с собой бутылку вина. Если же полагал, что она еще не спит, то прихватывал коробку ее любимого мороженого. Иногда он даже приходил к нашей вечерней игре в трабл. Было заметно, что Мэри его общество радует почти так же, как меня. Она металась между самым бесстыдным флиртом и притворной болезненной викторианской застенчивостью, то и дело хихикала и любезничала – иногда даже готова была позволить ему почти (но только почти) выиграть. Изредка она просила Чипса почитать ей на ночь: «У вас это получается гораздо лучше, чем у Дамы Джуди. У нее такой голос, как будто нос прищепкой зажат», – и он чаще всего соглашался.

Когда Мэри засыпала, мы допоздна пили и разговаривали, и почти каждый раз Чипс оставался на ночь. Как-то так получалось, что, невзирая на все наши благие намерения – мне отчаянно необходимо было как следует выспаться, а ему рано вставать, – он никак не мог уйти домой. Потому что как ни хороши были наши разговоры (а они и впрямь были хороши), секс все-таки был еще лучше.

«ПОХИЩЕННАЯ:

ИСТОРИЯ ЭЛЛИ КАННИНГ»

Документальный фильм

HeldHostage Productions © 2019

Элли Каннинг: запись № 5

Когда я очнулась, мне даже показалось, что я в больнице – что, должно быть, попала в аварию.

Это было похоже на сцену из какого-нибудь фильма. Ну, знаете, – героиня только что из операционной, видит только яркие огни и склонившиеся над ней расплывчатые фигуры, и звуки все приглушенные, как будто доносятся издалека. Прошла целая вечность, пока я начала понимать, что происходит, где я нахожусь, что со мной случилось. Сначала была только расплывчатая фигура и голос, который что-то бормотал, а может, напевал, а потом снова становилось темно. Потом – я честно не представляю когда – через несколько часов или через несколько дней, – я немножко пришла в себя, хотя все по-прежнему было как в тумане. Я попыталась встать с кровати, но оказалось, что я привязана к ней за талию – вроде не туго, ничего такого, но подняться не могла. Правда, я была настолько не в себе, что мне было как-то все равно, и просто снова заснула.

Когда я пришла в себя настолько, чтобы осмотреться, то увидела, что комната чем-то похожа на больничную палату, только грязноватая. Мебели почти нет – только кровать, на которой я лежала, старая, с металлической спинкой. Еще была тумбочка и стул возле кровати. В одной стене была раздвижная дверь, а в стене напротив меня еще одна дверь, старая такая, с деревянными панелями. Она была все время закрыта. Окон не было; свет шел только от голой лампочки, висевшей на черном проводе. Да, и еще на стене напротив висели две картины.

Кажется, я несколько дней не видела по-настоящему ни одного человека. Смутно помнилось, что кто-то там был, но когда я приходила в себя, то в комнате, кажется, всегда было пусто. Понятия не имею, как меня кормили и кормили ли вообще, но чувства голода не было, только иногда болело горло, и еще ужасно хотелось пить.

Я так и не могла понять, сколько времени прошло. Понимаете, время как будто потеряло свое значение. Даже когда я думала, что не сплю, я как будто плыла, что ли. Целыми днями просто разглядывала рисунок на одеяле. Оно было в такой мелкий цветочек, и, когда я прищуривала глаза, эти цветочки превращались в фейерверк. Я все время играла в эту детскую игру – то открою глаза, то закрою, то открою, то закрою, а цвета вспыхивают и исчезают, вспыхивают и исчезают.

Хонор сделала Элли Каннинг своей клиенткой уже через несколько дней после того, как об этой истории стало известно. Перед этим она проезжала мимо больницы, увидела у дверей толпу и поняла, что дальше история будет только набирать популярность и что ее услуги будут крайне востребованы.

Следователя, занимающегося этим делом, Хью Стрэтфорда, она знала с детства. Уже тогда они принадлежали к очень разным социальным кругам, но он здорово выручил ее несколько лет назад, когда ее отец въехал задним ходом в пекарню на главной улице Энфилд-Уош, и, по своему всегдашнему обыкновению, Хонор поддерживала с ним связь. Она слышала, как он вздохнул, когда их соединили, поначалу досадуя на то, что ему мешают работать, но все же дал необходимую информацию.

Да, не очень охотно сказал он, девушка все еще в больнице, да, она готова разговаривать с посетителями, и да, Хонор права – возможно, ей не помешала бы помощь в делах со СМИ. Сейчас от этих паразитов там не протолкнуться, и звонками замучили – дозвониться в больницу почти невозможно. Было бы неплохо этот поток куда-то перенаправить. Что же касается самой девушки, вся эта ситуация для нее – сильный стресс. Это совершенно лишнее после всего, что с ней произошло. В общем, да – он предупредит старшую медсестру, тоже их бывшую одноклассницу, что Хонор зайдет с ней поговорить.

– А есть какие-нибудь зацепки, подсказки, где она была? И зачем ее похитили?

– Ой, Хонор, не приставай. Разумеется, у нас есть кое-какие идеи, но я же не стану тебе докладывать, как ты думаешь?

Она засмеялась. Ну, попытка не пытка.

– Но это же безумие, правда? Весь город гудит от слухов. Я слышал, что Джейн Уэтерби и ее маму допрашивали. Хотя это глупо. У Джейн инвалидность по зрению.

– Не могу комментировать, Хонор.

Голос у него был раздраженный.

– Ладно. Извини. Я буду в больнице примерно через час. Идет?

– Да. Вполне. Вообще-то, Хонор, – добавил он, – девушке, вероятно, не помешало бы с кем-то посоветоваться еще и по некоторым… э-э-э, личным вопросам. Она под опекой штата, и, честно говоря, от ее приемных родителей толку мало. Они живут на севере – в Мэннинге, и мы никак не можем хоть кого-то из них вытащить сюда. У них еще куча других детей, за которыми тоже надо присматривать, и, похоже, им и правда никак не вырваться. Думаю, они не хотят внимания прессы: их наверняка дерьмом обольют – они ведь даже не заметили, что девочка пропала. А больше у нее никого нет. Никаких там тетушек, дядюшек, бабушек, дедушек. Есть школа, но она не хочет, чтобы учителя вмешивались, так что их тоже не подключишь. Ей только что исполнилось восемнадцать, а из департамента прислали какую-то сопливую девчонку, социальную работницу, чтобы прикрыть свои задницы. Она ненамного старше самой девушки и совершенно не представляет, как вести себя в такой взрывоопасной ситуации. Да и кто представляет?

Хонор не выдержала:

– Знаешь, у меня как раз имеется некоторый опыт в таких делах.

– Ну да. Хорошо. Я все понял. В общем, девочке сейчас, наверное, не помешала бы какая-то женская забота. И несколько дельных советов. Мы не знаем, что с ней делать, куда ее девать. Обратно под государственную опеку ее сейчас передать нельзя, даже если бы она и хотела, а у нее самой нет никаких средств. Кошмар какой-то, если честно. Может, ты ей поможешь?

– Посмотрим, что можно сделать.

– А может быть, – в голосе у него прозвучала нерешительность, – ты могла бы убедить ее согласиться на полное обследование на предмет сексуального насилия?

– Неужели это до сих пор не сделали?

– Ну, – проговорил он немного смущенно, – анализы крови взяли, но она твердо стоит на том, что врачебный осмотр ей не нужен. Заявляет, что никто ее не трогал, что, если бы трогал, она бы знала.

– Наверное, так и есть.

– Может быть. Но та женщина, очевидно… – он резко оборвал фразу. – В общем, это так или иначе необходимо сделать. Для ее же блага, и для нашего тоже.

– Посмотрим, что можно сделать. Но ведь если она, по ее словам, уверена, что ничего не было, значит, ничего не было?

– Она долго была без сознания. Может и не знать.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Я распоряжусь, чтобы тебя встретили. И еще, Хонор…

– Что?

– Может быть, ты могла бы принести ей кое-что. Умывальные принадлежности, предметы гигиены… У нее нет ничего, кроме больничной ночной рубашки.

* * *

Хонор поздоровалась с женщиной в полицейской форме, стоявшей возле палаты девочки. Та встала и протянула руку.

– Добрый день, Хонор, – сказала она. – Давно не виделись. – Она сочувственно улыбнулась, когда стало очевидно, что Хонор ее не узнаёт. – Дженни Ирвин. Теперь Мурхауз. Вы приходили сидеть со мной и моими сестрами, когда мы были маленькими. Я, наверное, немного изменилась с тех пор.

– Бог ты мой, Дженни! Рада тебя видеть. – Радость Хонор была наигранной, а вот удивление – искренним: она никогда в жизни не узнала бы Дженни Ирвин. Ребенком та была очаровательна – миниатюрная, как эльф, черноглазая, милая, – а в этой неопрятной усталой женщине не было и следа той девочки. Она выглядела лет на десять старше Хонор, хотя на самом деле была на десять лет моложе.

– Вы хотите видеть Элли, да?

– Хью Стрэтфорд сказал, что ей нужна помощь.

– Да. Бедняжка.

– Как она?

– Трудно сказать. Иногда как будто уходит в себя, но чаще всего кажется довольно спокойной, несмотря ни на что. Возможно, это остаточное действие наркотиков.

– Врачи знают, что ей давали?

– Ну, похоже, какой-то бензодиазепин. Может, еще и рогипнол, но он довольно быстро выводится из организма.

– Никаких необратимых последствий?

– Нет. Физически никаких. Наверное, мне не следует этого говорить, но вы же знаете, что она не позволяет провести экспертизу на предмет изнасилования?

Хонор пожала плечами.

– Видимо, сейчас это для нее слишком тяжело. Думаю, она знает, что делает.

– Вот уж не знаю.

– То есть?

– Ну, там наверняка какие-то серьезные психологические проблемы. Вы знаете, что она под опекой штата? У нее и так жизнь нелегкая. Только этого дерьма ей еще не хватало.

– Возможно, это сделало ее… Как там сейчас модно говорить? Ресурснее? Выносливее?

С этими словами Хонор подошла ближе к двери и заглянула в окошечко. Девушка сидела на больничной койке и смотрела какой-то ситком по телевизору. Она казалась совсем маленькой, юной и еще более беззащитной, чем на школьных фотографиях, опубликованных в газетах и в сети. На ней был больничный халат, завязки на спине были затянуты слабо, и Хонор видела изгиб ее позвоночника и бледную кожу.

Дженни вздохнула.

– Может быть. Но ей нужен кто-то рядом.

Вдруг девушка повернула голову и взглянула на них сквозь стекло. Лицо у нее было непроницаемое, неулыбчивое. Хонор улыбнулась и нерешительно помахала ей рукой.

– Ну, полагаю, в данный момент у нее есть я, верно?

* * *

В тот же день, ближе к вечеру, она встретилась с Сюзанной в баре – они еще пару недель назад договорились забежать туда на минутку, чтобы выпить вместе. Хонор рассказала, что видела девочку в больнице и что теперь сама займется всеми ее связями со СМИ.

Сюзанне стало любопытно.

– Ну как она? Просто уму непостижимо, что с ней случилось. Не могу представить, как такое можно легко… переварить.

Хонор помедлила с ответом.

– Она на удивление хорошо держится. То есть немного выбита из колеи, но не плачет, ничего такого. Я не знаю точно, как все это работает, – может быть, травма ее еще догонит?

– Какая она?

Хонор сделала большой глоток.

– Мне она понравилась. Кажется немного потерянной, если честно. Немного заторможенной. Испуганной, может быть. Но при этом умной. Слушает полицейских, врачей и по большей части охотно делает то, что ей говорят. Но если уж чего-то не хочет, то упирается намертво. И вполне адекватно относится к вниманию журналистов. Большинство людей рады были бы от них отделаться, а другие наоборот – липнут, как банный лист, лишь бы им дали обо всем рассказать.

– А она тебе что-нибудь рассказала? Я имею в виду – зачем ее похитили? Об этом никто не говорит, а всем интересно знать.

Хонор рассмеялась.

– До этого у нас еще не дошло. Я думаю, полиция многое скрывает от общественности. Хотя, если вдуматься, это довольно дико.

– Если бы в этом был замешан мужчина, все было бы гораздо понятнее. Я, кажется, никогда ни о чем подобном не слышала.

– Да и никто не слышал.

– СМИ, наверное, с ума сходят?

– Еще бы. Мне уже звонили из пяти утренних шоу – спрашивали, можно ли будет поговорить с ней, когда она выйдет из больницы. И три женских журнала, два из которых готовы заплатить кругленькие суммы за эксклюзив. А еще всякие сетевые ресурсы. Шумиха будет грандиозная.

Сюзанна задумчиво потягивала свой напиток.

– Это изменит ее жизнь навсегда, правда?

– Да уж. – Хонор с большим трудом сумела скрыть радостное возбуждение. – У меня такое чувство, что это даже не одну жизнь изменит.

* * *

Только увидев саму девочку (явно травмированную, дезориентированную, но при этом совершенно не капризную) и то, как все вокруг – медсестры, врачи, заботливая полицейская Мурхауз – инстинктивно сплотились вокруг нее, Хонор по-настоящему поняла, насколько грандиозной будет шумиха. С точки зрения СМИ Элли была просто подарком.

Такое в карьере Хонор случалось всего раз или два. Обычно ее нанимали, чтобы протолкнуть и раздуть незначительную историю, помочь ничем не заслуживающим, но отчаянно жаждущим внимания публики достучаться до общественного сознания. Хореографию этого танца она знала уже наизусть: когда сделать шаг вперед, когда назад, как заставить зрителей нетерпеливо ждать продолжения. Но иногда в танце даже не было необходимости. Иногда у истории – и у персонажа – был свой собственный уникальный ритм. Иногда случалась такая история, которую, строго говоря, нельзя было назвать «темой дня» – она сама формировала этот день.

Тут, конечно, требовалась осторожность. Истории, подобные истории Элли, бывают подобны неконтролируемому лесному пожару – стоит ветру внезапно перемениться, и уже никто не уйдет необожженным.

«ПОХИЩЕННАЯ:

ИСТОРИЯ ЭЛЛИ КАННИНГ»

Документальный фильм

HeldHostage Productions © 2019

Элли Каннинг: запись № 6

Я часами разглядывала две картины в этой комнате. На одной были парусные лодки в ярко-синей воде. А на заднем плане красные точки, похожие на кровь.

А другая была дико странная. Это был огромный портрет голой женщины, сильно беременной. Она лежала на диване. Я помню ее соски. Большущие, темные – таких огромных сосков я никогда в жизни не видела. Живот такой, как будто вот-вот лопнет. А из-за ее плеча высовывалась голова мужчины.

Я часами смотрела на эту картину: думала о том, что за люди на ней нарисованы, что они делают, гадала, что произойдет дальше. Иногда я представляла себе, как у женщины лопается живот и она умирает, а мужчина остается с ребенком на руках.

Я изучила ее всю до последней черточки, до последнего оттенка, до последней детали. Наверное, я бы могла хоть сейчас нарисовать ее по памяти.

Иногда во сне обе картины сливались в одну: женщина уплывала вдаль на яхте, только эта женщина была я сама. А иногда там был еще и ребенок.

Обыск был, как нам и сказали, недолгим. Полицейские быстро осмотрели дом, Мурхауз нащелкала своим айфоном бесчисленное количество снимков каждой комнаты, в том числе двух подвальных. Одна из них до сих пор была забита старой мебелью, оставшейся от Чипса, – пара старых железных кроватей, матрасы, два больших платяных шкафа, от которых я все собиралась избавиться, – а другая заставлена так и не распакованными после переезда коробками.

Мэри с готовностью прошагала впереди всех в меньшую комнату, открыла дверь, включила свет – лампочку без абажура, болтавшуюся в центре потолка. Стены, выкрашенные в горчичный цвет бог знает сколько лет назад, были грязные, потолок в точках. Слегка попахивало кошачьей мочой.

– А здесь, – царственно взмахнула рукой Мэри, – мы держим всех похищенных девушек, господа полицейские.

Стрэтфорд и Мурхауз не обращали на нее внимания: они молча осматривали комнату.

– Мы здесь не так давно.

Я чувствовала, что жалкое состояние комнаты нуждается в объяснении.

Мурхауз улыбнулась понимающе.

– Мы живем в нашем доме уже два года, и я до сих пор еще не все коробки разобрала. Честно говоря, иногда подумываю просто собраться с духом и выбросить их. Про половину я уже и не помню, что там.

Стрэтфорд быстро оглядел все с порога, а затем прошел следом за Мэри в соседнюю большую комнату. Мурхауз протиснулась сквозь лабиринт коробок и ящиков и заглянула в коробку, набитую старыми картинами, которые я еще не успела повесить. Достала репродукцию «Сидней-Хедс» Маргарет Престон в раме – я купила ее, когда мы со Стивом вместе обставляли свой первый дом.

– Ох, какая красота! – воскликнула Мурхауз, приставляя картину к стене. – Я когда-то хотела заняться живописью. Это похоже на то, как я сама могла бы нарисовать. Пожалуй, сделаю фото.

– На самом деле это не картина, это гравюра на дереве.

Мурхауз посмотрела на меня без выражения и сделала снимок. Порылась в коробке и вытащила еще одну картину – длинный постер в рамке с изображением одной из беременных Элис Нил, который я купила много лет назад. В тусклом свете блекло-зеленые тона выглядели еще тошнотворнее, чем обычно.

Мурхауз долго смотрела на него.

– Ух ты. Довольно гротескно. У нее такой вид, как будто она вот-вот лопнет. Пожалуй, сниму и это тоже. – Экран ее телефона вспыхнул. – Отлично.

Она ослепительно улыбнулась мне.

Снова поднявшись наверх, полицейские наскоро осмотрели спальни и другие комнаты, даже не моргнув при виде беспорядка в комнате Мэри, а затем вышли за дверь. Мэри передумала сопровождать нас, когда увидела, что на лужайке все еще блестит изморозь, и мы втроем побрели к навесу для машин. Когда я открыла центральные ворота, Стрэтфорд одобрительно кивнул.

– Ничего себе размерчик, – сказал он, оглядывая огромное помещение из дверного проема. – На три машины, да? Я бы хотел такой же, но жена не согласна. У меня лодка есть, – добавил он в качестве пояснения.

– Боюсь, весь этот простор пропадает даром. У нас только одна машина, и обычно мне даже не до того, чтобы ее туда загонять. Хотя в такую погоду это не очень-то разумно, правда?

Стрэтфорд взглянул на мою маленькую «Мазду», на красную эмаль, покрытую толстым слоем инея, и поморщился.

– Значит, только одна? А у вашей мамы нет машины?

– Вряд ли она когда-нибудь получала права. Не помню, чтобы видела ее за рулем. Но даже если бы у нее и были права, теперь их забрали бы.

На этот раз они оба посмотрели на меня с сочувствием.

– Кажется, она не так уж плоха, – сказала Мурхауз. – Просто… немного эксцентричная?

– По-разному бывает. Сегодня хороший день. Пока. Чаще всего ей становится хуже вечером или когда она устает.

– Ее можно оставить одну или вам нужно будет позвать кого-нибудь?

Я объяснила, что три дня в неделю приходит Салли, а когда Мэри дома одна, я проверяю ее по телефону. Не идеально, но пока работает.

– А в последнее время и Чипс заходит, когда может.

– Чипс Гаскойн?

Она явно удивилась.

– Да. Мы с ним друзья. И он хорошо ладит с Мэри.

Все было слишком сложно, чтобы вдаваться в подробности.

– Это ведь бывший дом Гаскойнов? Должно быть, ему тяжело было вот так кромсать свои владения. Распродавать по частям.

– О, это нельзя назвать распродажей. Всего лишь старая усадьба и меньше акра земли. Моего тут только домашний загон. Земля Чипса начинается прямо здесь. – Я указала на изгородь за сараем. – И я уверена, что он вполне доволен своим новым жилищем.

– Вот это его дом?

Инспектор указал рукой вдаль. За границей моего участка начинался густой сосновый лес, но все же можно было разглядеть трубу на доме Чипса и кусочек крыши. Я кивнула.

– Он получил какую-то архитектурную премию, – услужливо вставила Мурхауз. – Я видела фотографии в одном журнале пару лет назад. Выглядит потрясающе.

– Да. Это и правда идеальный дом – не такой большой, как старый, но очень удобный. Все новое. И теплый.

Вихрь ледяного ветра пронесся вокруг нас, словно нарочно, чтобы дать понять, о чем я говорю.

Стрэтфорд рассмеялся.

– И это действительно ценно в такое время года.

– В общем, кажется, мы осмотрели все, что нужно. У нас впереди довольно насыщенный день. Сколько там еще вы сказали, констебль?

Он притопнул ногой, явно не в восторге от такой перспективы.

«ПОХИЩЕННАЯ:

ИСТОРИЯ ЭЛЛИ КАННИНГ»

Документальный фильм

HeldHostage Productions © 2019

Элли Каннинг: запись № 7

Однажды я проснулась и увидела, что на стуле рядом сидит женщина и держит меня за руку. Помню, я просто лежала, смотрела на нее, не говорила ничего и размышляла, кто она такая и откуда взялась. Я не сразу даже поняла, что она настоящая. Что она не из того странного мира снов, в котором я пробыла так долго. Иногда я думала, уж не та ли это женщина с картины? Она была похожа на нее – темные волосы, темные глаза, – только старше и не беременная. Потом я решила, что она, должно быть, медсестра, хотя на ней не было халата, ничего такого, обычная одежда – джинсы, рубашка, кардиган. Она казалась знакомой, но я далеко не сразу вспомнила, кто она и откуда я ее знаю.

В тот первый день она сидела рядом и гладила меня по руке. Улыбнулась и поздоровалась. Я пыталась заговорить, спросить ее, где я, что случилось, но губы не могли выговорить ни слова.

Наконец она спросила, не хочу ли я чего-нибудь поесть. Появилась тарелка какого-то супа, несколько кусочков хлеба с маслом. Суп не пах ни больничной едой, ни даже школьной – запах был острый и вкусный. Я вдруг поняла, что умираю от голода.

Женщина помогла мне сесть, приподняла сзади подушки. Я так ослабела, что не могла есть сама, и она стала кормить меня с ложки, вытирая лицо салфеткой, когда проливалась капля. Такого вкусного супа я еще никогда в жизни не ела. После супа она дала мне выпить чего-то сладкого – сока или наливки – из какого-то детского поильника с крышечкой.

После еды я снова стала засыпать, но женщина легонько встряхнула меня и сказала, что сначала надо сходить в туалет. Она помогла мне встать, и я с удивлением поняла, что ноги у меня еще двигаются. Она провела меня через всю комнату и открыла дверь. За дверью был маленький унитаз с такой тяжелой черной крышкой, как в общественных туалетах. В комнате пахло эвкалиптом – лучше, чем в самой спальне, где запах был довольно противный.

Она дала мне какие-то отвратительные старушечьи трусы и сказала, чтобы я их надела, а свои отдала ей. Я боялась, что придется пи́сать прямо при ней, но она закрыла дверь и сказала, чтобы я дала ей знать, когда закончу.

Когда я все закончила, она снова помогла мне пройти через комнату и лечь в кровать. Убрала мои грязные трусы в сумку, затем поправила постель и уложила меня. А потом снова села на стул рядом и гладила меня по голове, пока я не задремала.