сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 298 страниц)
Рядом с ним сразу же пристроился Сириус, абсолютно забывший о недоигранной партии в карты. Северус, не собираясь уступать свои позиции, занял место с другого бока Гарри. Том, наблюдавший все эти их действия со стороны, только тепло улыбался, прекрасно понимая, что Сириус и Северус друг другу не помеха в завоевании внимания Гарри, потому что они «играли» с ним на разных полях.
Поттер, не став испытывать терпение и любопытство близких на прочность, сразу же приступил к рассказу, постаравшись ничего не упустить из описываемых событий. Обсуждение действий Робардса и Дамблдора заняло некоторое время. Каждый высказал собственные предположения, которые в итоге сводились к одному и тому же – ничего приятного от них не стоит ожидать. И если аврора можно было хоть как-то нейтрализовать законным путем – подавая жалобы и обвиняя в клевете, чем адвокат Поттеров, несомненно, и займется в ближайшее время, то повлиять на Дамблдора было намного сложнее.
Совместный ужин в доме Гарри, который для них с радостью приготовил Нимбл, стал достойным завершением столь сложного и наполненного нервотрепкой дня.
***
На следующее утро Гарри представился случай прочувствовать, насколько сильно он накануне разозлил Дамблдора – на первой же странице «Ежедневного Пророка» появилась статья о состоявшемся заседании суда. Интервью директора Хогвартса изобиловало его возмущенными репликами в адрес бездушных авроров, позволивших усомниться в искреннем горе героя магической Британии Гарри Поттера, потерявшего своих родных, павших жертвой Упивающихся Смертью. Все было представлено так, что на первый взгляд казалось, будто Дамблдор сочувствует Гарри, однако вместе с тем директор ухитрился вывалить на обывателей чуть ли не подробный отчет о заседании Визенгамота, еще и добавив к нему некоторые подробности из собственного арсенала сведений. Нелегкое детство, полное унижений и побоев от сверстников, было подано как испытания, предназначенные Поттеру судьбой для закаливания характера. О неблаговидной роли «любимых родственников» в жизни Гарри директор скромно умолчал, видимо, не желая снова услышать обвинения в собственный адрес. Гибель Дурслей признана трагическим знаком провидения, призывающим Гарри занять должное место в борьбе против зла плечом к плечу с самим Дамблдором. Критикуя Робардса, директор дословно повторил все его глупые предположения, конечно же, не забывая комментировать и разбивать в пух и прах их несостоятельность. При этом через все интервью красной нитью проходила одна-единственная идея: мистер Поттер – победитель Темного Лорда и его место в рядах тех, кто борется против Упивающихся Смертью. Гарри заподозрил, что в основу интервью легла та самая речь, которую Дамблдор подготовил для выступления в Визенгамоте, так и не понадобившаяся ему из-за предусмотрительности Поттера, нанявшего себе адвоката.
Вскоре и в других изданиях появились статьи. Они теперь не были выдержаны в столь же предельно кратком стиле, как сразу после нападения на дом Дурслей. Уже к концу дня большинство волшебников магической Британии оказались в курсе того, что в сгоревшем несколько дней назад доме в пригороде Лондона раньше жил всем известный герой и победитель Темного Лорда, мальчик-легенда Гарри Поттер, а погибшие в огне магглы были его единственными близкими родственниками со стороны матери – магглорожденной ведьмы.
На страницах некоторых газет и информационных бюллетеней, выпускаемых для волшебников Британии, развернулись дискуссии, обсуждающие животрепещущие вопросы – сможет ли Гарри Поттер найти убийц своих родных и получится ли у него им отомстить, заодно освободив магический мир от угрозы очередной войны? Дамблдор должен был радоваться – его зерна неуверенности и страха начали давать ростки среди обывателей. В газетах муссировалась тема близкой войны и неистребимости зла, все чаще и чаще мелькало имя Поттера, которое связывали с предстоящим противостоянием. Осторожные попытки ортодоксов препятствовать нарастанию всеобщей паники не могли заткнуть рты всем журналистам, жадным до жарких споров и не гнушавшимся распалить огонь истерии, питая собственные опусы эмоциями обывателей. Учитывая регулярные акции устрашения, проводимые неизвестными волшебниками в масках, ложь обрастала реальными фактами, из-за чего с ней становилось сложнее бороться.
Некоторую надежду приносило знание, что ортодоксам все же удалось заслать в ряды лже-Упивающихся своего человека, о чем на днях сообщил Люциус, как о весьма достойном внимания достижении. Конечно, было еще очень рано говорить о каких-либо значительных сведениях от шпиона о новой организации, размахивающей старыми флагами и реставрирующей в памяти обывателей былой ужас войны. Но уже само понимание того, что со временем самоотверженность одного из соратников принесет существенную помощь в понимании целей неизвестных, прячущих лица, давало повод для уверенности в будущих успехах ортодоксов.
Гарри получил письма от Рона и Гермионы, обеспокоенных шумихой в прессе. Доверить переписке многого было нельзя, поэтому Гарри ограничился намеками на скорую встречу и общими фразами, заверяя, что у него все под контролем. Он прекрасно осознавал, что этого слишком мало для друзей, искренне тревожащихся о нем, но, к сожалению, рассказать подробнее, как обстоят дела, он мог им только при встрече. Гарри знал, что Рон и Гермиона прекрасно поймут его опасения. У них не имелось надежного вида связи, даже коммуникационные блокноты, которые все еще иногда выручали их в школе, не могли помочь из-за ограничившегося диапазона действия – чары на них оказались слабоваты, и теперь на больших расстояниях они уже просто не срабатывали. Драко было намного проще, он сразу же расспросил отца и узнал все подробности прошедшего в Визенгамоте слушания по делу Гарри.
***
Продолжая регулярно появляться в Блэк-хаусе, чтобы повидаться с крестным и узнать последние новости из Аврората и Министерства, а порой и о Дамблдоре, которыми теперь по распоряжению Сириуса, даже не ожидая вопросов, щедро делился Грюм, Гарри все остальное время проводил с Томом, упорно работая над артефактом. Переоценить необходимость наличия постоянной связи между соратниками было нельзя – Дамблдор принялся активно атаковать сознание общественности через прессу, суля всем новые схватки с Упивающимися Смертью.
Гарри все чаще ловил себя на мысли, что порой откровенно любуется тем, как ловко Том справляется с новым артефактом, плетя столь сложное колдовство, словно играючи. Магия Тома всегда была ему близка, принося некое удовлетворение жизнью и собственным существованием, поэтому Поттер долгое время и не мог понять, что же заставляет его все чаще возвращаться к анализу их отношений. Заметив за собой «нездоровый» интерес к Северусу, Гарри чуть ли не подсознательно пытался выяснить, что же такого особенного тот нашел в Томе, что позволяет им срастаться душами, достигая неимоверной близости. На удивление, ревности не было и в помине – лишь тоска по несбыточному и постоянные обвинения себя в гормональной нестабильности. Гарри мечтал о таких же отношениях, какие были у Тома и Северуса – несомненное равноправие и полное понимание друг друга, но при этом они ухитрялись оставаться каждый сам собой. После усиленных раздумий над союзом Тома и Северуса на Гарри всегда накатывала волна необъяснимой на первый взгляд хандры. Со временем он осознал, что его привлекают не только таланты и способности Тома, не только убаюкивающая нежность его магии и искренняя забота о нем самом, о Гарри, но и физические аспекты – его сердце щемяще замирало от улыбки Тома и, напротив, пускалось вскачь, когда тот дружески обнимал за плечи. Гарри как-то раз пропустил мимо ушей все наставления, данные по ходу показательного боя между Северусом и Томом, просто любуясь, как они двигаются по залу, словно танцуя неведомый завораживающий танец.
Это стало последней каплей для Поттера и вылилось в гневную отповедь самому себе.
«Я больной на голову ушлепок! Как я еще не докатился до зависти, разрушающей любую дружбу?! Я смотрю на Тома и Северуса и пытаюсь представить, как бы чувствовал себя, окажись на месте любого из них. Это неправильно! Так нельзя! – Гарри очень хотелось бы соврать себе и решить, что ему все только показалось, но мысли о близких не выходили у него из головы и начинали мешать жить – как в тот раз на тренировке, когда пришлось соврать, что чувствует себя нехорошо. – Как же было стыдно, когда Северус с тревогой в глазах кинулся меня диагностировать, а Том заботливо наколдовал мне кресло! Я впервые солгал им прямо в глаза! Так не может продолжаться… – Гарри был рад, что его никто не видит – он забрался в дальний уголок парка, чтобы побыть немного в одиночестве и разобраться с собственными глупыми порывами. – Я ни за что не смогу отказаться от присутствия Тома и Северуса в моей жизни, но я не должен создавать им трудности своим неуместным влечением. О Мерлин! Меня даже не удивляет, что я не выделяю никого из них – они оба мне дороги. Может, это и в самом деле гормоны играют со мной злую шутку? Мне даже не под силу решить, кто из них меня больше притягивает: Том или Северус? Я же вроде должен интересоваться кем-то одним… а не двумя сразу. Так не бывает! Придурок! Нечего зариться на чужое счастье! – он схватился за голову. Хотелось расплакаться, как было в раннем детстве, пока он не понял всю тщетность проливаемых слез. – Пойди подрочи и успокойся – нет ничего! Ничего! Тебе просто показалось! Ты по-прежнему благодарен им за то, что вытащили тебя с того света и согрели своим добрым отношением. Не смей портить им жизнь!» – взывая к собственному разуму, Гарри не заметил, что за ним наблюдают, пока не услышал:
– Не с-стоит рас-страиватьс-ся из-за того, что ты не в с-силах из-зменить.
Гарри вскинул голову и увидел растянувшуюся рядом Нагайну.
– З-здравс-ствуй. Давно не виделис-сь.
– Ты вс-се время з-занят – вам с-стоит пос-спеш-шить, – заявление Нагайны звучало так, словно она прекрасно знала, чем заняты обитатели Певерелл-мэнора.
– Мы и так с-спеш-шим, – угрюмо бросил Гарри. Он был и рад поговорить с Нагайной, но она все же объявилась немного не вовремя – он все еще чувствовал себя разбитым из-за переживаний о своем недостойном поведении.
– Вот и правильно. А свои мыс-сли выброс-сь. Ты ничего не с-смож-жеш-шь из-зменить с-силой воли – так это, каж-жетс-ся, у вас-с, людей, наз-зываетс-ся, – слова магической змеи могли показаться странными, если бы Гарри не знал, что она является слугой самой Магии.
– Ты з-знаеш-шь, что с-со мной проис-сходит? Рас-скаж-жи! – Поттер подозрительно посмотрел на Нагайну. Он вдруг подумал об амортенции, привороте и еще Мерлин знает о чем – странно, что подобные мысли раньше не приходили ему в голову.
– Даж-же ес-сли бы и з-знала, то с-сам понимаеш-шь – не с-сказ-зала бы вс-сего. С-с-шшс-сс… – Нагайна, казалось, насмехалась над Поттером – она любила подразнить намеками на собственное знание чего-либо, так ничего и не поясняя толком. Это вошло у нее в привычку, словно она находила в подобном развлечение для себя. – Но ты долж-жен понять, что из-зменить ничего нельз-зя и вс-се проис-сходящее с-с тобой нас-стоящее – твое с-собс-ственное, никто из-з волш-шебников не вмеш-шивалс-ся в твой внутренний мир, – сжалилась змея, все же давая хотя бы крупицы сведений, пусть и облеченных в столь странные предупреждения. – Не мучай с-себя. И не пытайс-ся поз-знать будущее с-скорее, чем это тебе предназ-значено. Имей терпение. Ты с-слиш-шком юн, с-слиш-шком человек, тебе не под с-силу узнать о том, что еще не с-случилос-сь. И это правильно – иначе ты вс-се ис-спортиш-шь, детеныш-ш. С-с-шшс-сс… – рассмеявшись на свой змеиный лад, Нагайна проворно уползла в ближайший орешник.
Гарри не стал ее останавливать или гнаться за ней – из своего довольно богатого опыта он знал, что это абсолютно бесполезно. Если Хранительница Воскрешающего камня захочет что-то сообщить, то она расскажет сама, но большего из нее еще ни разу не удалось вытянуть. Даже когда она сокрушалась, что выболтала что-то лишнее – ее словам нельзя было верить, она за тысячу лет прекрасно научилась хранить тайны.
Сказанное Нагайной несколько озадачило Поттера, а вместе с тем принесло относительное успокоение – раз ничего изменить нельзя, то и дергаться не было смысла. Не то чтобы Гарри был таким уж фаталистом, но словам магической змеи доверял и прекрасно понимал, что она не зря давала ему советы. Так что, поразмыслив еще немного о собственном изменившемся отношении к Тому и Северусу, он решил постараться быть осторожнее и попытаться отвлечься от обуревающих его новых чувств, чтобы случайно не обидеть близких людей неуместным поведением. «Наверное, Нагайна имела в виду, что моя блажь пройдет так же внезапно, как и появилась», – ободряя себя подобными мыслями, Гарри немного воспрянул духом, черпая в них силу для того, чтобы никому не выдать собственного запретного влечения.
========== Глава 19 ==========
После заседания Визенгамота, экстренно собранного по весьма смехотворной причине – нелепой попытке обвинить Поттера в уничтожении дома родственников темным колдовством, стало понятно, что Дамблдор не отказался от своей идеи разжечь очередную магическую войну. Сомнений в его причастности к последним событиям, связанным с выступлениями лже-Упивающихся, у ортодоксов уже не оставалось – слишком уж все отлично укладывалось в рамки былого противостояния.
Засланный шпион доносил, что называющий себя Волдемортом волшебник, скорее всего, в самом деле имел необычную змеиную внешность, а не прятался под соответствующими чарами или действием какого-то артефакта – уж очень явно он гордился собственным видом. Настоящего имени лже-Волдеморта или Предводителя, как еще называл себя самозванец, узнать пока так и не удалось, а вся организация, по словам шпиона, очень напоминала хорошо подготовленную шайку разбойников. Ему самому для доказательства своей лояльности тоже пришлось стать вором и грабителем в маггловском мире – с этого начинали все новички. Единственной весомой и несколько шокирующей новостью стало то, что лже-Волдеморт за отличную службу награждал своих последователей меткой.
Однажды после очередного рейда за «средствами для борьбы», как официально называли грабежи лже-Упивающиеся, шпиону выдалось присутствовать при любопытном разговоре. Командир звена, к которому его причислили, отмывал после набега руки от крови – хозяин дома не вовремя вернулся, и его убили чисто по-маггловски, зарезав кухонным ножом, попавшимся под руку. Руководитель их группы слишком высоко закатал рукава рубашки, открывая посторонним взглядам специфичный рисунок на левом предплечье, а заметив интерес новичков, самодовольно объяснил, что это знак высшего доверия Волдеморта, заботящегося о безопасности своих самых ценных соратников, и рассказал принцип действия метки.
Обстановка постепенно накалялась. Необходимость частых встреч Тома с Люциусом для обсуждения как стратегии дальнейших шагов начавших активно сплачиваться ортодоксов, так и для решения важных текущих вопросов, касающихся преимущественно обеспечения безопасности их тайных действий, привела к тому, что постоянно отправляться в конспиративный дом стало неудобным. Разговор через сквозное зеркало тоже не мог заменить непосредственного общения, при котором появлялась возможность сообща изучать необходимые документы или передавать зелья и артефакты для соратников. Тогда Люциус открыл Тому доступ для аппарации в Малфой-мэнор. Прятаться Риддлу столь тщательно, как раньше, уже не оставалось причин – круг соратников, узнавших о его возвращении, постепенно разрастался, что было неизбежно. Учитывая необходимость предупреждать своих сторонников о лже-Упивающихся и их самозванце-предводителе, появилась потребность влить надежду в ортодоксов, что их идеалы не будут в итоге испоганены неизвестными. А что могло стать лучшим залогом, как не знание о том, что настоящий Волдеморт жив? Пока эта новость держалась под большим секретом среди ортодоксов и передавалась преимущественно под охраной клятвы неразглашения, но она грела им душу и дарила уверенность в завтрашнем дне – пусть и непростом, но учитывающем их мнение о справедливости.
В первое же посещение Малфой-мэнора Том познакомился с Драко – свое впечатление от встречи он не забыл расписать Гарри в красках, слегка подтрунивая над восторженным взглядом Малфоя-младшего.
– Он смотрел на меня, как на какое-то божество. В жизни не подумал бы, что у Люциуса может быть такой открытый и даже несколько наивный сын.
