Текст книги ""Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

Глава 8
С Новым Годом!

Всё-таки сабля. Трудовик довел до ума то, что я ему нарисовал, ковку свели к минимуму, потому как у нас есть металлорежущие станки. Нет, режущую кромку отковали как положено, но долы вывели фрезой, гарду тоже точили и фрезеровали, а потом собрали на горячую. Зато без электросварки. Подумали-подумали и оттянули елмань – расширение и заточка обуха ближе к кончику клинка. А еще собрали зерцальный доспех – пластинчатый доспех всяких воевод и просто богатых воинов русского войска шестнадцатого века. Дорого-богато получилось. А с учетом ерихонки совсем готовый комплекс воеводы. На общее обозрение не выкладывали, как сложится, еще неизвестно, может покупателя найду. А пока попросил Гену довести до ума стальной круглый щит и ножны. Хотя по ножнам он не спец, не греет его душу кожа да дерево. Сумрачный Гений адепт металлов.

Как не тянулась резинка временной ткани, но в какой-то момент с радующей неизбежностью наступил Новый Год. Страна Советов в последние минутки старого года прильнула к телевизорам погадать на голубом экране. Есть такое поверье, что если генсек в поздравлении скажет что-нибудь новое, то и в жизни что-то новое может случиться. А внизу явно устали от болота. Появилось ощущение, что народ хотел перемен уже просто ради перемен. И вот оно – на экране картинка ночного Кремля и незатейливая мелодия на одном регистре синтезатора, потом убогий компьютерный шрифт на весь экран: выступает заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР кандидат в члены Политбюро…, то есть нашли кого-то, кого не жалко пнуть и послали читать по бумажке. Старенький сморщенный дедуня с двумя звездами Героя Соцтруда сидел на фоне серой стены и с усилием по бумажке читал «славу КПСС» так, что смысл ускользал даже от адептов партии и поднаторевших политиков. «А Андропов выйдет? А пусть он мячик сбросит!» Это был провал, это было даже хуже прошлогоднего поздравления. Прошлое было опять без Брежнева, но текст читал диктор центрального телевидения Игорь Кириллов, он выглядел и звучал гораздо лучше. Народ зашептался, мол прошлый уже не мог поздравлять, а новый такой же? А новый был такой же, без вариантов. И следующий тоже. Зато потом… Может прав был автор изречения «Не наливают вино молодое в мехи старые»? Вдруг за руль этой страны уже нельзя сажать энергичного гонщика? Да нет, Горбатого только могила исправит. Николай Романов ди Михаил Горбачев – два разрушителя империй почище Владимира Ильича. Только Ленин чужую разваливал, а эти доверенную в управление. Одному доверял бог, другому народ. Оба доверителя были безбожно кинуты.

– Алло! Привет, Жора, с Новым Годом!

– Ура, Илья Борисыч! С Новым Годом!

– По какому случаю ура?

– Люблю этот праздник просто! Верую в Деда Мороза и пречистую непорочную Деву Снегурочку, внучку его! Да святится звезда на ёлке, да сбудутся пожелания наши, подарки новогодние дашь нам днесь!

– Как неожиданно и одновременно забавно. Ты только что придумал или давно?

– Да вот как вы спросили, так и поперло.

– Срочно запиши, такие вещи имеют обыкновение так же легко уходить из головы, как и приходить в неё. Легкий вздор как молодое вино, не будем терять его капли по нерадению и лени.

– Слышу брата-поэта, Илья Борисович! Колитесь, баловались стишками в юности?

– И не только в юности, брат Жорж!

– Властью, данной мне мною же, принимаю тебя, брат Илья, в члены секты свидетелей Деда Мороза!

– Аминь. С тобой поговорил, Жорка, как ключевой воды напился. Бодришь!

– А то. Переходите к делу, уважаемый. Серьезные люди никогда просто так не звонят.

– А если просто поздравить?

– Угу. Просто поздравить и поговорить о делах. Я ваши же денежки за межгород экономлю. Цените.

– Я сейчас расплачусь. Ты, Милославский, экономишь чужие деньги всегда с одной целью – чтоб тебе больше досталось. Ты когда в Москву планируешь приехать?

– А я нужен?

– Да кому ты тут нужен?! Конечно нужен. Приезжай в гости, у вас каникулы.

– Добро. А когда?

– Да когда угодно, кроме четвертого числа, на четвертое дела нарисовались. А так свободен – я же на службу не ходу по часам.

– Да, творческая профессия налагает свои безограничения.

– Как ты сказал? Налагает безограничения? Где ты такие словечки берешь?

– Сам выдумываю. Не имея большого багажа знаний, способен порхать аки трутень. И огуливать королеву пчел.

– Нет, брат! Без багажа такого не выдумаешь. А легкость это свойство характера, а не отсутствие багажа. И кстати, ты сам ни разу не позвонил. Почему?

– Не хочу навязываться. Кто вы, и кто я.

– Жора, мы с тобой теперь братья-свидетели Деда Мороза и пречистой девы Снегурочки. Так что прекращай топорщиться. Когда ждать?

– Запишите меня тогда на шестое января. Если вдруг что будет срываться, позвоню.

Геннадий грустил. Градус его несчастного состояния был слышен каждому понимающему человеку еще в предбаннике мастерской. Вместо звонкого яростного стука молотка раздавалось неубедительное тюканье, напоминающее пульс умирающего. Оказалось, что статус семейного человека несет не только радость, любовь и уют в доме. В довесок к нему идут теща, нехватка финансов, обязательное мытье посуды, даже начисто вылизанной и обвинения в оставлении молодой жены ради «твоей дурацкой работы». Молодую супругу вообще не волновало, что возможность больше заработать прямо зависит от необходимости больше работать. Крутись, ты же мужчина. А крутиться не хотелось. Хотелось утром с радостью идти в школу, а вечером с такой же радостью бежать домой. Хотелось быть счастливым и не наблюдать часов. Оказалось, что так не бывает. Испытывать счастье можно исключительно по графику, согласованному высшими инстанциями. Спасти Гену могло только чудо. Чудо наконец приперлось, заорало: «С Новым Годом!», стряхнуло снег и повесило куртку.

– Жорж, смотри, что у нас с тобой получилось.

– Очень даже хорошо получилось. Гораздо хуже, чем в оружейной палате Московского Кремля, но однозначно лучше, чем в музее оружия Кремля Тульского. Горжусь, растешь над собой!

– Деньги нужны.

– Жена пилит? Сочувствую, как-то быстро начался второй период семейной жизни у вас. Или с тещей живете?

– Угу. У неё.

– Жена работает?

– Угу.

– Мой тебе совет – срочно снимайте угол и переезжайте. Иначе разбежитесь.

– Так сразу выводы делаешь?

– Теща у тебя не шибко умная, а дурак в этом деле опаснее врага. Умная теща сначала дала бы саженцу укорениться, листочки пустить, а эта сразу трясти начала в надежде на яблоки. Так что однозначно. Бегите, глупцы!

– А по комплексу что скажешь?

– Как я и думал, ножны не получились. Они ухудшают вид и снижают цену комплекта доспехов. Отдадим нашему деревянному воеводе. А остальное выложим красиво, я сфотографирую и отвезу в Москву показать Родимцеву.

– Может сразу железо повезешь?

– Что, так припекло?

– Угу.

– Тогда давай из кожи баул какой-то сошьем или склепаем, чтоб доспехи везти. По длине он должен вмещать саблю, по объему – шлем. А зерцальник сложим рядом со шлемом. Щит… на щит тоже чехол нужен. Какой-нибудь из плотной ткани, чтоб не привлекать внимание и не вывалился по дороге. Собирай меня на шестое января в дорогу. Коня подковать не забудь. Про коня шучу.

– Жора, ты к нему с пустыми руками поедешь? Новый год же.

– Да, не сообразил. Что предлагаешь?

– Может, пряник Тульский?

– Принимается. Это правильно, Тульский пряник из Тулы. До самовара наши отношения не доросли. Стой! Я пару лет назад видел на свалке старые самовары, которые с трубой и топятся щепками. Как думаешь, ты можешь их запаять, подремонтировать?

– Могу, но не быстро. Паять оловом могу, даже медью уже могу. А зачем?

– Не к спеху, но я чувствую коммерческий потенциал. Если пособирать везде старье и восстановить, вскоре можно создать хороший спрос на них, всё старинное входит в моду. А самовары уже пости антиквариат. Мало их остается.

– Тогда решили – пряники?

– Гена, думай еще, у тебя получается хорошо. У Родимцева есть жена. Ей мы что можем подарить? У людей есть практически всё. Надо что-то типа пояса, что мы дарили Родимцеву.

– Так что тут думать? Подарить пояс, только женский. Тоненький, и чтоб блистючек побольше. Давай, пока баулом занимайся, а я комплектик фурнитуры наберу и кожу нарежу.

– Я же говорил! Геннадий, у тебя здорово получается думать! Что высшее образование с людьми делает!

– Я, может, и раньше умный был. Просто мы тогда незнакомы были.

– Геннадий, а знаете, я вам верю! И даже доказательств не потребую. Не кидайтесь в меня мусором, Геннадий! Я очень занят, не пинайтесь, Геннадий!

Пятого января наш оранжевый «Кабанчик» подкатил к мастерской через задний двор школы, у нас там даже ворот нет – что значит народовластие. Новый баул идеально помещал в себе доспехи и выглядел прилично. Как самопальный баул для чего-то тяжелого он выглядел, никакой фирмой не пахло. И весил еще полтора кило. В багажник его, брезентовый чехол под щит туда же! Категорически не хочется таскать тяжеленное железо на себе. То есть на себе таскать со всем удовольствием, но не в сумке, а в надетом виде. Решено! Здесь до дома и из дома на вокзал отвезет отец, а по Москве поеду в доспехе, так легче передвигаться. И с саблей на плече. Угу. Нетушки, я столько в прошлой жизни носил на горбу эти доспехи, что отказываюсь в стране победившего социализма выступать в роли вьючного животного! Позвоню Родимцеву, пусть встретит. Как брата попрошу. А потом окажется, что эта услуга списала его долг за моё пророчество? Не бывать тому! Сам справлюсь. Но всё равно позвоню и уточню время приезда.

Шестого января в шестнадцать часов поезд «Ворошиловград-Москва» привез меня в столицу нашей Родины Москву. Так сказали по поездному радио, безобразие за окном подтверждало – мы в Москве. Все железнодорожные полосы отчуждения – это сплошная промзона, пустыри, крыши фабрик, складов, мастерских. А на самом вокзале еще и стройка. Пробираюсь с тяжеленным грузом, двадцать килограммов набралось с пряником, через временный павильон и встаю на тротуар рядом с дорогой. До стоянки такси чапать еще не-пойми-сколько. А там еще в очереди на такси стоять. Лучше поднять руку и попробовать поймать бомбилу или просто человека за рулем со свободным временем, но без лишних денег. В этом году у многих нет лишних денег. А вот в следующем… ничего не поменяется. В следующем веке, и то не у каждого лишние деньги водятся.

Тормознула старенькая двадцать первая Волга-труженица. Начали с трешки, но сошлись на двух: «Отец, тут четыре километра всего!». Чем еще хороши водители стареньких Волжанок, они Москву хорошо знают. Особенно этот, пенсионер-шоферюга симпатичный такой, колоритный. Как понял, что клиент в Москве ориентируется, сразу цену скинул. Так бы у него номер телефончика мобильного спросить, есть у меня такая привычка вызванивать знакомых бомбил и пользоваться их услугами. Но не в этом веке. На третий этаж дотащил, звоню.

– Кто там?

– Свидетели Деда Мороза, пришли поговорить о Дедушке и его пречистой внучке Снегурочке!

– О, Жорка! Проходи. Ого, что у тебя там такое тяжелое? Подарки?

– Как же, ждите! Дед-Мороза расчленил, решил у вас спрятать. Тут не найдут.

– Почему тут не найдут?

– А кому вы сдались? Разве что мне. С Новым Годом еще раз! – Весь разговор велся не на лестничной клетке, естественно, а уже в прихожей. В этот раз мне были выделены кошерные тапочки. Баул я оставил под вешалкой, а сам с сумкой прошел в гостиную.

– Елена, здравствуйте! Разрешите засвидетельствовать вашу яркую красоту и новогодний блеск в глазах!

– Это у нее блеск от шампанского.

– Ну тебя, Илюша! С Новым Годом, Жора! И вообще, блеск от шампанского вполне себе считается новогодним. Устал с дороги, замерз?

– И устал и замерз, так что налей-ка ты мне, хозяюшка, уже шампанского. Я тоже хочу новогодний блеск излучать.

– Жорж, ты прямо гусаром растешь! С порога сразу комплимент даме и шампанского потребовал. Орел!

– Угу, я такой. Гусар, но без гусарского насморка.

– Фу-фу-фу вам всем! Я, между прочим, еще тут.

– Раз вы еще тут, то позвольте, о Прекрасная Елена, вручить вам маленький новогодний подарок. Только чур меня им не пороть, если что! А вам, Илья Борисович пряник печатный, чтоб жизнь слаще была.

– Вот сорванец! Вот молодец! Определенно, надо тебя почаще в дом звать, на духовную атмосферу хорошо влияешь, Жора. Ну и ты держи подарок от нас.

Я посмотрел на себя – как произведение фотоискусства я вполне ничего выгляжу. Что значит, умеет человек с камерой работать. Ведь подловил втихаря в Кремле, когда и свет хорошо лег, и фон красивый. И я сам с умным лицом, а не ору как безумный на парней. Размер тоже вполне себе достойный, квадрат со стороной где-то сантиметров шестьдесят, в рамке темного дерева. Хоть сейчас на фотовыставку.

– Мужчины, давайте за стол. Жора, с тебя тост.

– Лена, мне коньячку, я вашу шипучку не понимаю.

Такое ощущение, что никто не рвется начинать разговор, который всё-таки придется начинать рано или поздно. Сидим, общаемся ни о чем.

– Жорж, а что у вас такое тяжелое в сумке?

– Представьте, Илья Борисович, железо! Новые изделия нашей мастерской.

– Как любопытно, а взглянуть можно?

– Да не вопрос, только скажите, где разложить, чтоб не поцарапать или не повредить мебель.

– А давайте на диван, там такая кожа, что всё выдержит.

На диван так на диван. Приношу баул, расшнуровываю. Разложил так, чтоб выгоднее смотрелось. Край щита под доспехом, шлем рядом, а сабля поверх всего. Хорошая работа, не стыдно за родную школу.

– И кому вы эту красоту привезли? А что еще интересно, почем?

– Кому, не скажу. Коммерческая тайна как тайна исповеди, только святее. А ценник огласить можно, думаю. Пятьсот рублей.

– Н-да, ваша компания в альтруизме пока не замечена. Еще такой вопрос, только без обид, ты можешь не продавать этот комплекс, как ты выражаешься, своему клиенту? Задаток брал?

– И снова мы на тонком льду. Ладно, не брал. Вы понимаете, что даже такая информация может причинить мне коммерческий ущерб?

– Это как? Поясни.

– Допустим, я говорю «допустим» и не намекаю ни на кого, кто-то узнает, что Милославский берется за заказы без предоплаты. В результате кто-то скажет: «И я нагну этого робкого юношу, я тоже не буду делать предоплату!» А это риски и убытки.

– Уел, Жорж, капитально уел! Вот ты коммерсант, таки ви не из наших? Но в данном случае у меня совсем другой интерес. Продай мне. Сегодня. Сейчас. Мне реально надо сделать правильный подарок важному человеку.

– Смешно, Григорий так же на меня вышел первый раз, подарок был нужен нетиповой из разряда «Ни у кого нет, а у меня есть!»

– Все люди одинаковые, ими управляют схожие принципы. Так что? И я так понимаю, что торговаться бессмысленно?

– Илья Борисович! Вы мой самый главный теперь клиент и даже где-то партнер. Я вам делаю нулевую скидку, как бы это ни показалось нелепо.

– Действительно нелепо, объясни. Оказывается, я в бизнесе на твоем фоне не очень.

– Я чуточку кидаю некоего заказчика. Срыв оговоренных сроков поставки Товара может нести финансовые потери в виде снижения цены сделки. А может нести репутационные потери в виде ухудшения этой самой репутации вплоть до разрыва устной договоренности. Поэтому кому-то другому эти доспехи обошлись бы дороже минимум на десять процентов. А скорее всего я бы не стал их продавать. С вас всего пятьсот рублей.

– Ты меня грабишь, но делаешь это с уважением, Милославский.

– Несите деньги, крестный отец.

– Смотрел уже где-то, молодец. Жорж, вот почему, когда дело доходит до денег, то воспитанный юноша исчезает, а на его месте оказывается безжалостный хищник?

– Потому, Илья Борисович, что в этом мире только безжалостным хищникам разрешено умирать от старости. Остальных съедают или сначала доят, а потом всё равно съедают.

– И ведь не поспоришь!

Глава 9
Крымский мост

Это я удачно зашел, полтыщи на дороге не валяются. А если где валяются, то их просто так не поднять. Я убираю денежку в бумажечку из блокнота, а бумажечку в карман. Родимцев в это самое время уносит части доспешного гарнитура в кабинет. Его супруга разглядывает подаренный пояс.

– Жора, это что, серебряный набор на поясе? Откуда такая прелесть?

– Нет, Елена, это посеребренная бронза. Всё производится в нашей школе по старинным рисункам. У вас в руках реплика женского пояса северных славян одиннадцатого-двенадцатого века. То есть налицо влияние культуры викингов. Самое удивительное, что классические растительные орнаменты норманнов активно использовались и перерабатывались в эпоху модерна в начала двадцатого века. Такая вот связь времен.

– Мне очень понравилось. Еще не знаю, с чем буду носить, но точно буду! И я не помню этот пояс на фотографиях с Илюшиной выставки.

– Этот пояс изготовлен специально для вас. Так что его еще никто не видел. Возможно, потом появится что-то похожее. Но пока нет, уверяю вас.

– А вот это вдвойне важно! Я даже не знаю, что приятнее, быть единственной обладательницей эксклюзивной вещицы или первой владелицей вещицы модной. Жора, что вам мешает делать украшения из серебра по-настоящему?

– Всего две мелочи: отсутствие серебра и боязнь связываться с криминалом. Частный оборот драгметаллов в СССР под запретом.

– Всё верно, Жорж! Так всем и говори! Нет, не был, не привлекался! И Лену не слушай, она дама со вкусом, но без юридического образования. И вообще, пошли уже погуляем. Когда ты еще по вечерней Москве погуляешь не спеша?

– Илья Борисович, пойдемте на Крымский мост, почему-то люблю его. – Мы уже вышли из подъезда и Родимцев явно не имел перед собой конкретной цели прогулки.

– Отличный выбор, только там дует вдоль реки. Не замерзнешь в своей куртке?

– Натуральный мех, плотная ткань, уверен в ней на сто процентов. Не замерзну. – Мама к зиме сшила мне новую куртку на новый размер, конечно же фирмы «ORBEO». Так пойдет дальше, придется регистрировать торговую марку.

– Да, куртка у тебя отличная. Где купил, не поделишься наводкой? И вообще, чья она, не встречал раньше эту фирму в СССР.

– Это моя куртка.

– Узнаю Жорж Остроязыкого. Ни часа без иронии.

– Как раз без иронии. Вы спросили, чья куртка, что за фирма. Отвечаю – моя. Я разработал дизайн, мама технологию. Логотип тоже мой. Мы сели и сшили. А когда денег было маловато, сели и сшили еще несколько на продажу. Подкладка из натуральной овчины отстегивается, носить можно и зимой, и осенью.

– Опять удивил. Сколько в тебе талантов скрыто всяких.

– Угу, я их старательно прячу, а они высовываются. Боюсь, похитят меня однажды такого замечательного.

– Всё шутишь. Давай теперь серьезно. Что ты имел в виду, когда говорил ту фразу про перенос выставки? Ты ведь не просто так это сказал.

– Жорж Милославский просто так не скажет, так говорят в моем городе. Я знал, что выставку в ранее назначенный срок отменят. А уж перенесут на позднюю дату или совсем, не знаю. В любом случае я считал, что лучше организовать открытие пораньше, чем сильно позже.

– Ага, и Онегин тебя поддержал. Вы с ним что-то знали?

– Я его убедил, он мне поверил. Как видите, мы не прогадали.

– Зачем ты мне это рассказал?

– Чтоб вы знали: когда я говорю что-то очень странное или неприятное, я не шучу. Если я на чем-то настаиваю, есть очень важные для того причины. Такая ситуация может повториться. И еще я почти уверен, сказанное, по большей части, остаётся между нами. Потому что вы умный рассудительный человек.

– А вы, Жорж, человек-загадка. Слегка мистикой попахивает, не находите?

– Это потому, что ветер вдоль реки, запах в сторону сносит. А так бы пахло сильнее. Я порой дома долго не могу оставаться, так пахнет мистикой. И серой.

Москва-река в центре Москвы-столицы уже замерзла, чернота под мостом не была такой пугающей, какая она бывает ночью в другое время. Но на перила облокачиваться было по-прежнему опасно. Тянуло и звало вниз со страшной силой, как всегда. Даже на вертолетной площадке небоскреба меня никогда так сильно не манило прыгнуть, как у перил Крымского моста. За это его и люблю – за сильные эмоции.

– Илья Борисыч, а хотите стишок?

– Валяй, уже ничему не удивлюсь.

 
– Свежевымытый город сияет ночными огнями,
Пролетают машины как капли сверкающей ртути,
Резонирует мост, Крымский мост под моими ногами,
А под ним чернота, чернота до пугающей жути.
 
 
Я хочу полететь в это странное черное небо,
Я могу полететь, стоит только раскинуть руки.
И внезапно пойму: жить досадно, смешно и нелепо.
Небо примет меня, поглотив посторонние звуки.
 
 
Свежевымытый город под утро почти затихает.
На стоянках машины как капли сверкающей ртути.
Я, конечно, не прав, я когда-то любил этот город,
Я его ненавижу, меня никогда в нем не будет.
 

– Ошибся, удивил опять. Это твоё?

– Угу, из еще ненаписанного.

– Как это?

– Когда поживу тут, разочаруюсь в себе и людях, захандрю… тогда и напишу. А сейчас повода нет.

– Снова запахло серой?

– В точку, Илья Борисович! Читали «Жук в муравейнике»?

– Не очень люблю фантастику, но да, читал.

– По мне, самое талантливое произведение Стругацких. За него я им многое прощаю.

– Что ты им прощаешь?

– Не берите в голову, брюзжу по-комсомольски. Братья нив чем не виноваты, они сначала честно фонтанировали энтузиазмом, а потом честно скатились в уныние. А уныние это грех. С точки зрения комсомольца, в том числе.

Илья Борисович стоял рядом с этим внезапно погрустневшим пареньком и смотрел вниз на едва проглядывающие льдины. Ему пришло в голову, что рядом с ним не восьмиклассник, а поживший мужчина, на плечи которого свалилась какая-то огромная тяжелая глыба. И что этот мужчина боится скинуть эту глыбу с себя. Боится за ноги? Или за тех, кто рядом? Так может и Илье стоит отойти подальше, чтоб не попасть под обвал? Но ведь интересно! Рядом опять интересно как в молодости. Он же не кривил душой, когда говорил Жорке, что рядом с этим парнем воздух свежее. А сера, видимо серу не каждый может учуять. Не все обучены.

– Так к чему мы пришли, а Жорж?

– К чему? Знаете, Илья Борисович, есть такое выражение «Давай останемся друзьями». Так вот, когда его говорит женщина мужчине, оно означает ничего. Просто пустое место. А когда то же самое мужчине говорит другой мужчина, в нем весьма много смысла. Иногда прямо жуткого, но никогда это не пустота. Замечали?

– Замечал. После этого порой врагами становятся на всю жизнь. А иногда прощают друг друга. Ты к чему ведешь?

– Давайте, не взирая на разницу в возрасте, попробуем строить отношения так, чтоб потом не требовалась эта формулировка.

– Мудрено. Но, по сути, верно. Давай. И сразу, Онегин сегодня хочет с тобой пересечься на нейтральной территории, погулять или посидеть где-нибудь.

– Ожидаемо. Когда?

– Через час он должен позвонить мне домой.

– Тогда пошли греться.

– Замерз? А как же хваленая куртка?

– Надо уходить с улицы до того, как замерзнешь, пока комфортно. Это снижает нагрузку на печень. Береги платье снову, а печень смолоду.

– Целиком поддерживаю. Где подписаться? Хотя уже не так актуально, молодость прошла.

– И не жалейте. Тогда всё было впереди, а сейчас всё со всех сторон, это удобно.

– Интересный ты собеседник, Жорка.

Так, перебрасываясь шуточками, мы и дошли до дома. Мама дорогая, я же не позаботился о месте ночлега, начал привыкать вешать часть забот на взрослых. Ладно, авось мир не без добрых людей, кто-нибудь приютит. А то к тетушке поеду, она настоящая москвичка уже. Примет в любое время суток и чем-нибудь накормит. И неважно, что наполовину бурятка, что выросла в Китае – москвичка! До нее по Садовому кольцу меньше семи километров, пешком дойти можно и не замерзнуть в пути.

А вот теперь чаю! Если мне не дадут сейчас этого изысканного, а главное, горячего напитка, я попрошу кипяточку, как в дни Гражданской войны.

– Жора, чай будешь?

– Конечно буду, Елена! А то так кушать хочется, что переночевать негде. Ой. Шутка.

– А вопрос-то серьезный. Вечер уже совсем. Ты где планировал остановиться?

– У тетки, она на Садово-Каретной живет.

– Смотри, конечно, как тебе самому удобнее, но лучше оставайся сегодня у нас. Ладушки?

– Спасибо за предложение, я могу подумать? – Может и правда у Родимцева заночевать? Мысли насчет грабежа хорошего человека отметаем как несерьезные. Помогаем друг другу потихоньку, а денежки, они счет любят.

Ага, Родимцев зовет: «Тебя к телефону!» Мы с Петром оба, не сговариваясь, начали общаться без имен:

– Добрый вечер.

– Здравствуйте.

– Какие планы на вечер?

– Чаю попил, пойду гулять. Бабу снежную слеплю во дворе. Или на Крымском мосту обычную склею.

– Жаль, что я не застану тебя. Ты же уже через полчаса уходишь. Кстати, снег сегодня нелипкий, так что со снежной бабой ничего у тебя не выйдет.

– Ну и ладно, не больно хотелось, они холодноваты для близкого общения. На мост пойду. В крайнем случае утоплюсь. Прощевайте.

– Пока, племянничек!

На мосту не стало ни теплее, ни многолюднее. Онегин пришел со стороны Парка Горького по моей любимой стороне моста, которая смотрит на парк и министерство обороны. Подошел и тоже уставился вниз.

– Как там, всё в порядке?

– Ледоколов не наблюдаю.

– От слежки проверялся?

– Оно мне надо? Я подросток никому ненужный. Опять же тут невозможно подслушать. Если только направленным микрофоном, но и его неоткуда направить. В принципе, можно из машины, да тут останавливаться нельзя – мост.

– Ты поэтому выбрал это место?

– Нет, я его просто люблю. Давай уже перестанем тянуть кота за резину, Петр. Зачем я тебе понадобился?

– Мы после того еще не общались. Ничего сказать не хочешь?

– Так я всё сказал до. У тебя заранее была нужная информация. Или я и про Щелокова должен был предупредить? Так это вроде и так читалось, хлопковое дело Андропов не вчера завел.

– То есть ты знаешь? Его совсем?

– Если это важно для тебя лично, то да. Уже не выкарабкается. Но вряд ли это теперь важно.

– Почему?

– Ты видел Новогоднее обращение к Советскому народу? Есть что сказать?

– Что тут скажешь, смотрелось не очень. Я так и не понял, кто это придумал и зачем. Похоже на идеологическую диверсию.

– Хуже, Петр. Это похоже на маразм. Причем выглядит как маразм и крякает как маразм…

– И что будет дальше?

– Не боишься? Во многом знании много печали.

– Ты же держишься как-то. Я помню, как ты вскрикнул по поводу приятеля, который скоро умрет. Но делаешь что-то, шутишь. Не ты один смелый.

– Дедушка через год помрет.

– И он? Когда?

– В следующем феврале. А следующий еще через год. Ты понимаешь, что происходит?

– Их убирают?

– Их время прошло. А они цепляются мертвой хваткой за власть как за руль. Им кажется, что хватка мертвая. А пальцы коченеют, глаза стекленеют, мозг почти умер. Вся надежда на коней. У Волги под капотом чуть не сотня лошадей, сотня слепых лошадей. Петя, ты конь в упряжке или лошадь под капотом?

– Сука, так меня еще не вербовали. Ты кто?!

– Я комсомолец волею судьбы. В белом плаще с кровавым подбоем шаркающей кавалерийской походкой пришел на Крымский мост спросить тебя, Петр: нахрена это тебе? Куда ты лезешь так упорно, мотылек?

Ну, это было почти ожидаемо, я скрутился и удар в челюсть всего лишь скользнул по моей скуле. Продолжая движение, чуть качнулся дальше и покатился по тротуару. Сто процентов, выглядело со стороны, словно я отлетел от удара. Встал, отряхнул брюки и куртку, подошел к собеседнику:

– Петь, отряхни спину, а то я извалялся весь, как школьник.

– Продолжаешь издеваться?

– А ты думал, я обращусь в монстра, выпущу когти и вспорю тебе брюхо от паха до грудины?

– Ну хоть бы и так. Это было бы естественно в такой ситуации.

– В какой ситуации? Подумаешь, избил высокопоставленный комсомольский работник ученика восьмого класса, с кем не бывает. Наверное, школьник сам виноват. Уроки не выучил или в Уставе ВЛКСМ путается.

– Тебе совсем не больно?

– Мне за державу обидно. Я тебе рассказывал, у меня во всех поколениях предков мужчины за Родину защищали, воевали, гибли за неё. И что? То Романов просрёт, то Троцкий, то теперь эти. Больно, Онегин. А сделать ничего не могу. И ты не можешь.

– Но попробовать-то надо.

– Ну попробуй. Готов убивать без приговора суда, без приказа, без состава преступления? Чисто по наводке пацана или за деньги?

– Это поможет?

– Нет. Так что давай жить как раньше и делать хоть что-нибудь. Делать, что умеем.

– Напьюсь сегодня.

– Видишь, у тебя уже план вырисовывается адекватный. Осуществимый как минимум.

– Жор, помнишь, ты говорил про проверку ОБХСников. Активность закрыта.

– Вот и хорошо, спасибо.

– Там помимо инициативного идиота из местного КГБ какой-то Рапопорт засветился из горкома комсомола, чем-то ты ему насолил.

– Всё-таки ваши отметились. С какого-то перепугу.

– Мы тебя проверяли через них. Хотелось понять, что за человек так ярко дебютировал на ниве общественной деятельности.

– Поняли?

– Так точно. Наш человек оказался, комсомолец с активной жизненной позицией.

– Таких и надо бояться. Вдруг их позиция не совпадет с генеральной линией. Вдруг они сдохнуть не захотят, к примеру. Товарищам что, одним подыхать тогда? Непорядок, дорогие товарищи! В то время, когда мы все умираем от старости, некоторые комсомольцы не считают нужным поддержать линию партии.

– Ну всё, Жора включил клоуна! Значит еще побарахтается. Прыжки с моста отменяются. – И ведь прав, скотина. Я сегодня не буду прыгать с моста, я буду жить. Пускай сдохнет кто-то другой, не настолько нужный миру вообще и одной шестой части суши в частности.