Текст книги ""Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

Соавторы: Юрий Ра,Моргана Маро,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 173 (всего у книги 354 страниц)

Глава 18, в которой я понеслась…

Ректор окидывает меня ехидным и многозначительным взглядом. Но что именно хочет этим сказать – непонятно. Я фыркаю и испаряю букет. А-то как бы некоторые хмурые типы чего себе там не надумали.

Но в глубине души – радуюсь. По опыту знаю, что между тем, как ловишь букет, и собственной свадьбой обычно проходит не более полугода. Пытаюсь вызвать в памяти образ Анатоля, чтобы представить, как мы идём с ним по проходу, – и терплю фиаско. Потому что образ нежный поэта каждый раз идёт зыбью, и на его месте возникает самодовольная физиономия Хмуруса.

Впрочем, возникает она каждый раз, стоит мне только прикрыть ненадолго глаза или же перестать думать об обязанностях подружки невесты.

Поэтому я спешу уйти в бальный зал, чтобы руководить мероприятием. Все ждут весёлых конкурсов и других бесшабашных затей. Я охотно извлекаю их из недр памяти и демонстрирую почтенной публике.

Наконец настаёт очередь поздравлений. С пожеланиями совета да любви сменяют друг друга коллеги и студенты, родственники и друзья. Разумеется, после каждого поздравления молодожёнам приходится целоваться, но они, кажется, совсем не против такой традиции.

Тут выходит небольшая заминка, когда дух-отец решает поздравить дочь. Это мило и трогательно, но он не может сам держать микрофон. Мне приходится заставить оный парить перед его лицом.

Речь родителя врезается в память, и я с лёгкой завистью понимаю, что меня никогда никто не будет так напутствовать. У фей не бывает отцов.

А говорит он следующее:

– Каждый отец счастлив видеть свою крошку в свадебном наряде. Ведь девушки в этот день так по-особенному красивы. Милая моя Злоби, ты прекрасна. А ещё ты у меня большая умница. Но прошу тебя, если поссоришься с ним, – дух указывает на Галета, который подбирается и бледнеет, – не рассказывай мне. Вы потом договоритесь, и ты его простишь. А вот я – никогда.

Злобинда хлюпает носом и грозит испортить весь совершенный макияж, над которым мне пришлось целый час поколдовать.

Дух улыбается и поднимает вверх сжатую в кулак ладонь:

– Будь счастлива, милая. И проживи с Галетом такую же хорошую жизнь, как и мы с твоей мамой…

Злобинда уже ревёт по полной. Хорошо, что оратор догадывается на этой торжественной ноте испариться. А я, чтобы скорее развеять сгущающиеся тучи печали, открываю бал.

Конечно же, он начинается танцем жениха и невесты. Разумеется, вальсом. Галет, хоть толст и не очень проворен, но вальсирует весьма неплохо. Видимо, у любого короля танцы в крови.

По-настоящему меня удивляет Хмурус.

Как только объявляется второй тур, он оказывается рядом со мной и приглашает на танец.

– Раз уж я терплю это безобразие, – он широким жестом обводит веселящуюся толпу, – то должен получить свою порцию удовольствия.

Но я щурюсь и не собираюсь так быстро уступать.

– Ой ли, – говорю. – А кто мне заявлял, что насекомые не в его вкусе?

– Помнится, – Чариус Хмурус складывает руки на груди и надменно смотрит на меня сверху вниз, – кто-то вернул мне подначку, обозвав паучарой.

Краснею. Не люблю, когда мне напоминают о моих проколах. И чтобы поскорее отвлечься от неприятных мыслей, соглашаюсь:

– Только один тур.

Вкладываю ладонь в его – твёрдую и холодную. Но едва только пальцы Хмуруса стискивают мои, а рука – обвивает мой стан, как меня охватывает странное ощущение. Будто я уже испытывала похожее блаженство от того сочетания силы и нежности. Хмурус чуть насмешливо улыбается и немного загадочно. И это тревожит меня. Я точно знаю, что никогда не прикасалась к Хмурусу. А уж прикосновение его паучьих зеленоватых пальцев запомнила бы навсегда. Тогда откуда дежа вю?

Наверное, романтика происходящего ударила мне в голову. Поэтому выбираю то, чем «лечусь» каждый раз, когда случается что-то непонятное: сосредотачиваюсь на происходящем здесь и сейчас.

– А вы неплохо танцуете, – говорю, а сама стараюсь не смотреть ему в глаза.

Он хмыкает.

– Вы хотели сказать – отлично?

Нервничаю, кусаю губы.

– Должна признать, что да.

– Вы, должно быть, полагали, что я родился в обнимку с котлом?

Краснею ещё сильнее.

– Признаюсь честно, считала, что котёл был совсем маленький и рос вместе с вами.

– В какой-то мере так и есть.

Хмурус буквально несёт меня над полом. Я вновь парю без крыльев.

– Ведь самый первый котёл мать подарила мне в год.

– Стало быть, у вас с рождения не было выбора?

– Как, собственно, и у вас. Ведь такова участь всех магических существ. Отсутствие выбора – наша плата за умение колдовать…

Не знаю, куда бы завёл нас разговор. Но тут музыка смолкает, все замирают, и в этой торжественной тишине в зал гордо вплывает Иолара. Она делает несколько пасов руками, на манер дирижёра, и за ней следом, влекомый тысячами лазурных бабочек на золочёной треноге въезжает самый великолепный свадебный торт, который мне доводилось видать.

А уж тортов-то я навидалась!

Ажурное сахарное кружево, цветы из масленого крема, шоколадные балюстрады, глазурь и облака взбитых сливок – один только вид кулинарного шедевра заставляет дыхание замереть, а слюну – обильно выделиться.

Злобинда визжит, как первокурсница, сдавшая сессию на «пять», прыгает на месте и хлопает в ладоши. Потом бросается на шею Иоларе. Все вокруг аплодируют.

Но… снова раздаётся весёлая разухабистая музыка, и из торта, снося башенки и руша колонны, выскакивает Мурчелло. Он закидывает одну лапу за голову, другую упирает в бок, и, изо всех сил вертя змеехвостом, начинает лихо отплясывать самбу. Клочья перемешанного с кремом и джемом бисквита разлетаются в стороны в такт его безудержному и неприличному танцу.

Иолара щёлкает пальцами, и мелодия опять смолкает, гости и виновники торжества замирают, и в этой идеальной тишине раздаётся душераздирающий вопль:

– Неееееееееет!

Кричит, конечно же, Иолара, у которой дело всей жизни полетело сейчас коту под хвост. Буквально.

– Я убью эту пушистую тварь!

В Мурчелло летит фаербол. Котяра ловко уворачивается, и огненный шар ударяет в шатёр над столиком для молодых. Шёлковые драпировки мгновенно вспыхивают, пламя тут же перекидывается на скатерти и занавески.

Хвала волшебным силам, студенты кафедры экспериментальной магии ориентируются довольно быстро, и струи воды останавливают огонь раньше, чем тот успевает причинить серьёзный вред бальной зале.

Но все мы оказывается мокрыми, как будто попали в ливень. Самое время применить заклинание суховея, ага. Теперь на головах дам вместо изящных причёсок – перекати-поле. В общем, начинается полный хаос. Заклинания, проклятия, зелья – всё идёт в ход.

Какая свадьба без драки? Ну или хотя бы без демонстрации силы. А тем более – свадьба в магической академии. У студентов есть отличная возможность показать на практике, хорошо ли они усвоили материал, а у преподавателей – принять экзамен, не выходя из бального зала.

Короче, веселье самое настоящее.

А между вспышек магических формул малиновой тенью мечется Мурчелло, за которым, словно алые всполохи, носится Иолара. А, глядя на неё в нормальном состоянии, никогда не подумаешь, что приличная ведьма знает столько непечатных слов.

Вон даже Хмурус краснеет.

Злобинда хохочет, обнимает Галета и страстно целует.

Вижу, что свадьбой своей она более чем довольна.

Но… внезапно переполох прекращается, все останавливаются, будто кончился завод.

Чёрный вихрь врывается в зал, и по тёмным мраморным плитам пола разбегаются глубокие змеистые трещины. Цветы вянут и облетают, лица бледнеют, краски тускнеют. Жизнь отступает и скукоживается от леденящего дыхания смерти.

Смех, похожий на карканье вороны, заставляет меня испуганно вцепиться в рукав элегантного сюртука Хмуруса.

И почему я только сейчас заметила, что ректор сегодня – ну просто с иголочки одет? Какие глупые мысли порой рождает стресс.

Во всполохах молний является она.

Её лицо и грудь белые, как обсыпанные мелом, одежда, глаза и волосы – темнее самой тьмы. Ей одновременно можно дать пятнадцать и сто пятьдесят лет.

Она самое жуткое, из всего, что доводилось видеть мне до сих пор.

Непрошеная гостья. Забытая родственница.

Чёрная Злоба.

Она хохочет раскатисто. И тьма, выползая изо всех углов, начинает клубиться у её ног, заворачивается в смерчи, тянет в разные стороны туманные щупальца.

Полные, красивые губы, накрашенные чёрной помадой, кривит ехидная усмешка.

– Не ждали, – произносит наконец исчадье мрака. «Жэ» в её передаче переходит в «ша», шипит, змеится, расползается эхом, корчится тенями по стенам…

И, кажется, вся наша шумная свадебная компания деревенеет. Как будто на зал пало заклятье замка Спящей Красавицы. Не удивлюсь, если снаружи по линии охранного поля пророс тёрн.

Хмурус так и вовсе превращается в болванчика. Только глазами хлоает. Живой, то есть, всё ещё способной двигаться и что-то делать, остаюсь только я.

Чёрная Злоба скользит ко мне, темнокрылые бабочки несут за ней шлейф шуршащего, словно сшито из опавшей листвы, платья. Чёрная корона парит над головой, как мрачный нимб.

Королева всея тьмы поддевает меня за подборок, заглядывает в глаза, и меня будто утягивает в водоворот.

– Фея! – брезгливо выплёвывает она, и мне почему-то становится стыдно за свою сущность. – Такие, как ты, везде желанные гостьи. А вот обо мне всегда забывают! Чем же я хуже тебя? У меня ведь тоже есть крылья.

Я бы сказала – контуры крыльев. Они похожи на скелетированные листья, что умельцы используют для поделок. Не понятно, как она летает на них.

Да уж, когда внутренне сжимаюсь от страха, в голову сразу же лезет всякая чушь.

– Молчишь? – говорит она, просеивая слово через острые зубы, которые обнажаются в улыбке, более похожей на оскал. – Презираешь? Уверена в своём праве, только потому, что светлая?

Вижу себя в клетке. Кругом рычат и наступают чудовища. Спасения нет. Только паника. Колотящаяся сердцем в горле. Давящая камнем на грудь. Путающая мысли.

Что я могу сказать ей? Что быть злой нехорошо? Что никто не будет звать в гости ту, кто пугает тебя до чёртиков?

А Чёрная Злоба хохочет вновь, только теперь с нотками грусти и безумия.

– Фея среди тёмных! Тебе не кажется, что это абсурд? Думаешь, обрела друзей среди них? Чушшшь! Лицемерие – их второе имя. Нынешние товарищи предадут первыми. Такова их суть.

Окидываю взглядом комнату и действительно вижу, что каждое лицо недобро щерится, прячет в глазах насмешку. Застывший хоровод злобы и масок.

Чувствую себя бесконечно одинокой и беззащитной. Как они могли так со мной? За что? Я ведь хотела всем только добра. А они, выходит, лишь пользуются мной?

– Правильно! Возненавидь! Почувствуй, как ты зла.

Возможно, я бы и почувствовала, если бы вовремя не заметила, как по моей руке, будто незримый татуировщик рисует узоры, разбегается растёкшимися чернилами ручейки тьмы.

– Твоя кровь темнеет.

Бархатный голос – прямо в голове. Но тёплая, сильная рука – на плече. Осязаемо. Нужно.

– Не слушай её. Иллюзии, морок – орудия Чёрной Злобы.

Кудесник чуть наклоняется ко мне. В его тёмных глазах мерцают звёзды.

Мой личный космос.

Мой тёплый космос.

Полный жизни и света.

– Вспомни хорошее. Победи тьму.

И я вспоминаю, как смеялась Злобинда, когда обрела серебристое платье. Как сияли девочки, осознавая важность миссии – быть подружками невесты. Как кружил меня в танце Хмурус. Как светилась от гордости Иолара, сотворившая ради сестры настоящий кулинарный шедевр. Какой нежностью была наполнена речь духа-отца.

Вспоминаю о ком-либо хорошее – и он загорается, словно светлячок в ночном Злобнолесу. Светлячок – сигнал: здесь есть жизнь, свет и любовь.

И я верю светлячкам, а не Чёрной Злобе.

Вон они передо мной – целый млечный путь. Пойти по которому – значит, выйти к сияющему чертогу истины.

И я иду, несусь.

Сильная и бесстрашная.

Моя кожа бела и сияет.

Мраку не замарать её.

Глава 19, в которой я имела возможность…

– Убери! Ненавижу сказки!

Рыжеволосая девочка отшвыривает толстую книгу с цветными картинками. Книга падает корешком вверх – домиком, в который можно улизнуть от детских страхов. Спрятаться в уютных историях. Затеряться в пёстрой толпе сказочных героев и знать – ни один кошмар тебя здесь не найдёт.

Девочка тоже когда-то в это верила. А потом – сказки предали её. В них, оказывается, нельзя укрыться от тоски и боли.

Полноватая женщина с мягким добрым лицом со вздохом поднимает книгу и кладёт её на дубовый стол.

Присаживается на кровать к девочке, раскрывает объятия:

– Лидия, малышка, иди сюда.

Девочка упрямо мотает рыжей шевелюрой.

– Нет, – говорит она и поджимает пухлую губку, – уходи! Ты тоже обманщица, как и сказки.

Женщина печально качает головой. Ей нечем опровергнуть обвинения дочери. Ведь она сама обещала малышке: всё будет хорошо, надо только верить, и быть доброй девочкой. И сказка обязательно придёт.

Две недели назад Лидии исполнилось семь.

Она весь свой день рождения провела у окна – ждала фею. Ведь к хорошим послушным девочкам всегда прилетают феи и дарят им волшебные подарки. Лидия же не ждала подарков для себя. У неё было только одно желание – чтобы папа вернулся. Нет, он вроде тут, мама каждый день обмывает его, одевает в чистое и сажает в любимое кресло у камина. Но глаза у отца – там, где-то, а с ними и душа. Упорхнула и оставила лишь оболочку.

Лидия считала, что это она виновата в папиной болезни.

Ведь, говорили, папа стал таким в тот день, когда она родилась.

Он ждал сына, чтобы передать свой дар.

А родилась дочь.

Поэтому Лидия всегда изо всех сил старалась быть хорошей. Всегда помогала по дому, сколько могла в своём возрасте, вежливо отвечала старшим, никогда не обижала младших, старалась отогреть и накормить несчастных и обиженных.

Хорошая добрая девочка.

Сердобольные соседки звали её рыжим солнышком и норовили угостить крендельком или леденцом.

У Лидии были все основания, чтобы к ней пришла фея.

Девочка ждала крылатую вестницу волшебства, даже к пирогу не прикоснулась. Зажмуривала глаза, надеясь, что, открыв их, обязательно узрит фею. Но та так и не появилась.

Лидия проплакала всю ночь, а наутро вышла к столу строгой и повзрослевшей.

– Фей не существует, – сказала она тогда, едва отхлебнув ложку гречневой каши на молоке. – И больше не читай мне сказки.

Но женщина упрямо пыталась вновь и вновь. В результате и получила сегодняшнюю вспышку.

– … Нельзя так, – мягко говорит женщина. – Книги не виноваты. И ты не виновата. Отец твой серьёзно болен. Но он поправится. Нужно просто верить.

– Снова врёшь! – девочка соскакивает с кровати, сжимает кулачки, рыжие брови смешно хмурятся, а в больших серых глазах набухают слёзы. – Верить, верить, верить! Заладила! Не хочу ни во что больше верить. Всё неправда!

– Деточка, – разводит руками женщина, совсем истратившая аргументы и не знающая, что теперь делать, – нельзя так. Нельзя.

– А врать можно?

Женщина ранено улыбается.

– Я лишь хотела, как лучше. Чтобы у тебя было детство. Как у всех.

– Но я ведь не все, да? Я не оправдала ожиданий. У меня нет фантазии? Так? Почему ты молчишь? – Лидия кричит, захлёбываясь рыданиями.

И женщина не понимает, как утешить её.

Только и повторяет мысленно: «Ах, Христиан, Христиан. Как ты мог бросить меня?»

А Лидия, меж тем, бледнеет, волосы её – задорные кудряшки – распрямляются и чернеют, словно испачкались в саже. Лицо заостряется и становится злым.

– Я ненавижу тебя, старая врунья, – говорит преобразившаяся вдруг малышка и тянет руки к ножу для разрезания страниц. – Ты хотела сделать как лучше, а украла моё детство. Мою веру в сказки. Ты насмехалась надо мной.

– Что ты, доченька, – испугано бормочет женщина, отодвигаясь по кровати к стене, – я всегда старалась тебя уберечь от всего плохого.

– Снова врёшь! – девочка берёт нож и плотно сжимает костяную рукоять. – Ты не хотела, чтобы проснулась моя сила. Мой истинный дар. Подарок моей крёстной. Так ведь?

Лидия усмехается недобро и хищно, совсем не по-детски. Заносит нож над грудью испуганной женщины, отпрянувшей к стене. Но та всё ещё, несмотря на страх, пытается переубедить, достучаться до дочери:

– Болотная Ведьма тебе не крёстная. Она незваной явилась на твои крестины и прокляла, а не наградила. Она отняла твою фантазию, не я.

Полное лицо женщины куксится, губы начинаю трястись.

– Ты клевещешь на крёстную, гадкая! – вскрикивает девочка, и волосы её, взметнувшись вверх, встают вокруг головы тёмной острой короной. Рот кривится в хищной усмешке, нож опускается на высокую грудь женщины.

Крик переходит во всхлип, кровь обрызгивает белую рубаху и страницы лежащей неподалёку книги. Те темнеют, будто их лизнул огонь. Обложка корёжится.

Сказки умирают.

А Чёрная Злоба, обрётшая плоть, плотнее перехватывает нож и идёт туда, где бездушным изваянием застыл в кресле у камина последний сказочник – немой, глухой и слепой.

* * *

Выныриваю из видения, как из проруби, куда меня окунули головой и долго держали. Хватаю ртом воздух, грудь ходуном ходит.

А Чёрная Злоба щурится и щерится.

– Узнала?

– Узнала, – соглашаюсь я. – И мне тебя жаль.

Она смеётся мне в лицо, а кажется, будто сечёт ледяной крошкой.

– Посмотрим, кто пожалеет тебя, когда я оторву тебе крылья?!

На миг мне становится так страшно, как никогда раньше. Но прежде, чем успеваю утонуть в страхе, вперёд выступает кудесник.

– Ты её и пальцем не тронешь, – говорит он уверенно и строго, закрывая меня собой. И с рук его, змеясь, соскакивают длинные плети, похожие на узловатые корни старого дерева.

– Тебе меня не одолеть! – нагло заявляет Чёрная Злоба и, взмахнув чёрным рукавом платья, оборачивается огромной хищной птицей и взмывает под потолок. Но до того, как взметнуться за ней, кудесник командует:

– Разбуди их!

И я понимаю, о ком он. В мыслях вижу замок, оплетённый тёрном. И это нервирует ещё больше.

Я ненавижу проклятие вечного сна. Потому что по канону оно снимается лишь П.И.Л. Но я же не могу любить всех, чтобы их перецеловать и разбудить. Вообще тот единственный, кого я бы хотела целовать, вон, бьётся сейчас, бедный, с Чёрной Злобой.

Обвожу взглядом зал: нужно найти того, кто мне по-настоящему дорог и… с кем безобиднее всего… ну, в общем целоваться.

Злобинда не подходит.

Галет тем более.

Девочки отпадают сразу.

Хмурус. О, нет! Пусть мне сначала откусят голову!

Иолара. Она так и застыла со скалкой в руках в погоне за…

…Мурчелло!

Конечно же, он!

Вредный, пушистый и очень дорогой мне.

К тому же в его рогатой голове всегда полно идей. А ещё он взломщик и прощелыга. В общем, союзник что надо. Вон как улепётывал от Иолары, когда зал накрыло это одеревенение.

Сверху доносится шум боя, и падают красные капли.

Кровь! У Злобы наверняка чёрная. Значит…

…кудесник!

Любимый мой!

Чувствую, как сердце пропускает удар. Дышать становится тяжело. Страшно поднять глаза и посмотреть, что там творится. Потому что боюсь увидеть его раненным. Не выдержу! Влезу и всё испорчу. А это ещё не моя битва. Пока не моя!

Давай, Айсель, буди уже этого кота, говорю себе, наклоняюсь и чмокаю Мурчелло в розовый носик.

Мяв-кун тут же оживает, изумлённо хлопает радужными глазами и продолжает оборвавший вопль:

– Это не я! Не я! Меня подставили!

– Не ты, не ты, – заверяю его и слегка встряхиваю. – Приходи в себя скорее. Твоя помощь нужна. А то она его убьёт.

– Кто? Кого? – он недоуменно трёт лапой морду.

– Чёрная Злоба – кудесника.

– Так ты его нашла?

– Он сам нашёлся. Но сейчас это не важно, нужно разбудить всех остальных.

Кот оглядывается и только теперь понимает, что произошло.

– Снова П.В.С.? – уныло констатирует он. – Нужен П.И.Л.

– Без тебя знаю, – отзываюсь, – им тебя и разбудила. Необходимо что-то ещё, что может снять проклятие вечного сна.

Да уж, что-то небогатая у тёмных фантазия, если кроме того, как внезапно усыпить тех, кто тебе мешает, они ничего лучше придумать не могут.

Но вот Мурчелло полон оптимизма, он ударяет себя лапой по лбу, прямо промеж рогов, и говорит:

– Как я мявог забыть! Я же читал в энциклопедии! Как раз, когда все думали, когда Злобинда собиралась Галета будить. Альтернативные так сказать методы.

– Ну же, говори.

– Подожди. У меня память кошачья. Вроде и злопамятный, но добрый.

Шум битвы вверху заставляет ёжиться. Стараюсь не смотреть и не думать.

– Что там было в твоей энциклопедии, ну, в конце концов?!

Мурчелло морщит лоб, усиленно припоминая.

– Вспомявнил! Три способа.

– Скорее уже. Какой первый.

– В первом нужно взять бочонок, обязательно дубовый, и пойти в лес. На убывающую луну.

– Ты издеваешься! – испытываю прямо-таки неодолимое желание скорее разбудить Иолару, чтобы она припомнила все варианты супа с котом. – Какой бочонок?! Какой лес?!

– Можно, и в наш, Злобнолес… – Наверное, я сейчас чем-то похожу на Чёрную Злобу, потому что Мурчелло закрывается лапой и кивает: – Хорошо! Хорошо! Понял! Тогда второй способ. Вам понадобятся четыре свечи, белый лист и черные чернила. Обряд проводится на убывающую луну в полночь.

– Снова убывающая луна! Ещё только шесть вечера, где я тебе её возьму? Луну эту?

– Вот незадача, – он обхватывает голову лапами. – Снова не то. Говорю же, лучше бы П.И.Л. Оно надежнее! По старинке, мур.

– Ты ведь знаешь, – стараюсь сдержать градус кипения, – что в нашем случае П.И.Л. бесполезен. Нельзя перецеловать всех. Давай уже свой третий способ. Их же три?

– Да, – отзывается Мурчелло и начинает мяться, – но, думаю, третий нам не подойдёт?

– Это почему же – с бочонком и свечами, значит, в самый раз было. А теперь что?

– А теперь – подкова…

– Подкова? – просто ушам своим не верю. Может, мяв-кун проснулся не в ту фазу сна и у него теперь нелады с головой? Это станет серьёзной потерей. Да и вообще – только сумасшедшего мяв-куна мне не хватало сегодня.

– Ну да, – меж тем продолжает Мурчелло, тем тоном, которым обычно говорят самые банальные вещи, – её ещё лошадям на копыта вешают. Они потом ходят так – цок-цок. А ещё люди над дверью прибивают. На счастье.

Странные у людей представления о счастье, ведь это всё равно, что прибить к двери подмётку. Но… как там говорила мать Лидии: главное верить. Вера действительно творит чудеса. Стало быть, если люди верят в подкову, то, возможно, Мурчелло не так и плох головой?

– И что надо было сделать с этой подковой? Как разбудить ею?

Мяв-кун снова морщит лоб.

– О, вспомнил. Нужно ею швырнуть в того, кто проклят! Прямо в голову!

Злюсь:

– Вроде тебя не подковой будила, но очень похоже… какой-то ты … больно счастливый. Хотя… Стоп!

Как же я сразу не догадалась: подкова – символ счастья. А счастье же – родной брат любви. Ведь поцелуй истинной любви не просто избавляет от проклятия вечного сна, он делает поцелованного счастливым! В этом-то и волшебство. А что я умею делать лучше всего? Правильно – дарить счастье! Каким бы оно ни было – принцем ли на белом единороге, или хрустальной туфелькой.

Теперь-то я точно знаю, что нужно делать.

Достаю волшебную палочку, взмахиваю и желаю всем в зале быть счастливыми.

И в комнате повисает радуга. Я прямо вижу, как в её свете сгорает и корчится терновник, оплётший праздничный зал. Вон, разлетаются золотистые искры.

Все постепенно приходят в себя.

Чёрная Злоба, увидев это, пикирует вниз и швыряет к моим ногам израненного, едва дышащего, кудесника, но не позволяет мне кинуться к нему. Хватает за руку, тащит на себя, шипит в ухо:

– Думаешь, ты победила? Глупая фея. Нет никого сильнее меня.

Я не хочу говорить с нею, всё моё существо рвётся туда, к нему – укрыть, исцелить, залечить. Но в тёмных мёртвых глазах Злобы я вижу другое – слабое, будто огонёк во тьме, отражение маленькой рыжеволосой девочки, которая не умела фантазировать, но умела верить. А её веру предали. Вижу и понимаю: вот теперь – моя война.

И понимают это и другие, хотя Злобинда ещё плетёт формулы боевого заклинания, Иолара играет фаерболами, а Хмурус, ещё не пришедший в себя до конца, тем не менее, вытаскивает из кармана какое-то зелье.

Но все они ждут моих действий. Сами ничего предпринимать не станут. Уж что-что, а уважать чужие битвы тёмные умеют.

Поэтому я спокойно выдерживаю взгляд Злобы и её прикосновение, обжигающее, как крапива. Вскидываю подбородок и говорю ей прямо в лицо:

– Я знаю, кто сильнее тебя.

Чёрная Злоба хохочет, запрокинув голову. Но её смех больше не пугает.

– Лидия, маленькая девочка, которая верила в фей.

Моя противница хохочет ещё громче и безумнее.

– Лидии давно уже нет. Её поглотили злоба и отчаяние.

Я мотаю головой.

– Она жива. Она в твоих глазах. И она знает, что я пришла за ней.

Чёрная Злоба кривит губы в ухмылке.

Но она не понимает, что сейчас я имела возможность разгадать её главный секрет и теперь намерена воспользоваться этим.

– Если ты убьёшь меня – Лидия погибнет. А, не убив, тебе не победить.

Я улыбаюсь ей, вернее, Лидии в её глазах, Лидии, которая за тёмным окном в вечное одиночество всё-таки увидела фею, поверила, потянулась к ней.

– Я и не собиралась тебя убивать, – заверяю Чёрную Злобу. – Я светлая, я не умею. Но умею кое-что другое.

И… обнимаю её – одинокую, несчастную девочку, которая едва не разучилась верить в сказки.