Текст книги ""Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

Соавторы: Юрий Ра,Моргана Маро,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 176 (всего у книги 354 страниц)

Глава 24, в которой я искала…

Ляна берёт с каменного столика какой-то отвар и кладёт мне на лоб компресс.

Добрая, заботливая девочка.

Вымучиваю улыбку. Хоть это-то она заслужила.

– Как я здесь очутилась? – хриплю. Горло саднит, и голос ещё не слушается. Слова дерут по нёбу мелкой галькой.

– Тебя принесли светлячки, – говорит она и отжимает тряпку, которой протирала мне лоб. Я замечаю, что глаза её блестят, и она их усиленно прячет.

– Что-то случилось? – произношу, а сердце сжимает ноющая боль.

Она часто моргает и машет рукой в сторону входа в пещеру.

– Они там. Как тебя принесли, так и упали. Все.

Тяну шкуру, что служит мне одеялом до самого носа, и закусываю губу. Ненавижу собственное бессилие и эти слёзы.

Мои маленькие фонарщики.

Крохотные сияющие души.

Вы так старались для меня, а я не могу вас даже отблагодарить. Без волшебной палочки и пыльцы на крыльях – я никто. Да ещё и чёрная, к тому же.

И, наверное, чтобы разогнать мглу отчаяния, в которую меня медленно затягивало, из-под одеяла мигает мне огонёк.

Опускаю руку, нашариваю.

Надо же – мой флакончик с радужной слезой.

– Ты держала это в руке, крепко-крепко, когда тебя принесли светлячки. Как я бы держала орех, попадись он мне, – говорит Ляна.

Я улыбаюсь: значит, не всё так плохо, и Фортуна ещё дружит со мной.

– Помоги сесть.

Ляна бросается и бережно усаживает меня. Но боль от сломанных крыльев такая, что, кажется, будто в позвоночник воткнули штырь. Нанизали меня, как бабочку для коллекции.

Темнеет в глазах, тошнит и от жуткой слабости выступает обильный пот. Несколько раз глубоко вдыхаю – горло тоже отзывается болью. Но сил открыть флакончик и поднести его ко рту всё-таки хватает.

Какой дивный вкус! В нём смешались горечь дубовой слезы и леденцовая сладость радуги!

Чернота слезает с меня. Кожа вновь становится нежной, полупрозрачной и чуть светится в сумраке пещеры. Волосы отливают лунным серебром. В теле лёгкость и полёт. Но крылышки висят бесполезным рудиментом. Ничего, главное – нет боли, можно двигаться и дышать.

И платье моё вновь струится и переливается нежнейшим шёлком.

– Где они?

Ляна понимает, о ком речь, и манит за собой.

Вход в пещеру усеян тельцами светлячков. Некоторые ещё слабо мигают, как догорающая головёшка на ветру, шевелят крылышками и лапками. Другие уже погасли совсем…

Мои маленькие труженики.

Маячки.

Беру в горсть, подношу к губам.

Я слишком привыкла полагаться на силу волшебной палочки. Да так, что почти забыла истинную силу феи-крёстной – одарять. Не зря же венценосные особы всех времён и народов стремились заполучить нас в родственники, а заодно – и дарительницы для своих детей.

Я могут дарить исполнение заветных желаний. Хорошо, что у светлячков их всего два – лететь и сиять.

Подношу к губам и шепчу древнее, как мир, заклинание сбывания, ласково дую, и ладонь моя наполняется тёплым жёлтым свечением.

Разжимаю, и вот они, мои звёздочки.

Жужжат, довольные, сигналят мне брюшками. Не спешат улетать. Сначала выстраиваются в буквы моего имени.

Ляна смеётся рядом и хлопает в ладоши.

А я оживляю светлячков – группу за группой, сколько помещается в ладонь. И все они салютуют мне, называя по имени.

Ну, вот и последние взмывают звёздочками в небо, и я поднимаюсь, чтобы немного размять затёкшие ноги, и встречаюсь глазами с… троллем.

Вон, почти весь проход собой заслонил.

Сопит.

Кажется, нам сейчас достанется.

Хорошо, что Ляна успевает быстро сориентироваться. Побегает, хватает его за руку, и тараторит, хлопая ресницами:

– Хрясик, это – Айсель. И она будет жить у нас. И ещё она – фея.

– Вижу, что не кузнечик, – бурчит тролль и тянет из-за плеча огромный молот.

По спине пробегает холодок, вроде того, что был, когда я вошла в Злобнолес. Но всё оказывается вовсе не так страшно, как рисуется в моём больном воображении: тролль просто швыряет молот в угол и топает в центр, где плюхается на шкуры возле каменного стола. Того, что рядом с ложем, усыпанным нынче моей пыльцой.

Ляна семенит следом.

– Хрясик, – начинает она, присаживаясь на самый край округлого и отшлифованного за время долгого сидения камня, – ты очень негостеприимно себя ведёшь!

Тролль хмыкает, но это больше похоже на «хррр», потому непонятно сразу – циничен он или зол?

Он скребёт огромной пятернёй в затылке, потом достаёт из закутка возле стола уже изрядно подгнившую ляжку какого-то несчастного животного и смачно вгрызается в неё. Лишь проглотив несколько крупных кусков и рыгнув, машет объедком в мою сторону и говорит:

– Мало того, что ты без разрешения приволокла сюда фею. Фею, мать моя троллиха!!! Так ещё и ждёшь, чтобы я ей радовался. Мы же договаривались – никаких больше фей в нашей жизни.

– Хрясик, понимаешь, тут такое дело, – она кладёт свою ладошку – белую и нежную – поверх его громадной грубой лапищи и смотрит невинно-умоляющим взглядом, – я не приводила её. Это всё светлячки. Они принесли её.

– Светлячки, говоришь, – тролль упирается локтями в колени и обхватывает пальцами подбородок. – Эти ребята кому попало помогать не станут.

– Вот видишь, Хрясюшка, всё и разрешилось.

Ляна радостна и готова броситься ему на шею.

А меня передёргивает: рассуждают обо мне так, будто меня тут нет. Уже тихо бешусь.

– Но даже если и так, – впав в благодушие, произносит тролль, – она всё равно здесь не останется.

И вот тут меня взрывает:

– Да я и не собиралась оставаться, в общем-то.

Гордо задираю нос и бреду к двери. Правда, с моими поникшими и неблестящими крыльями выглядеть надменной достаточно непросто.

Ляна срывается и бежит следом, хватает за руку и приводит в центр пещеры. Становится перед ковыряющимся в зубах троллем и топает ножкой.

– Хрясь! Это же Айсель! Мы бы не встретились без неё. Она меня отправила к тебе тогда.

– Одну? Ночью? В Злобнолес?

– Но там же был ты, а иначе меня бы сожрали крысоры!

– О, ты не представляешь, что могло сожрать тебя в Злобнолесу!

– Хрясь! Айсель – моя подруга! А ты говорил, что будешь разрешать мне общаться с подругами. А сам теперь…

Её прелестные пухлые губки дрожат, в карих глазах набухают слёзы.

Но тролль делает вид, что ему всё равно.

– Это моя пещера. Я её нашёл, – заявляет он и складывает руки на груди.

– Ну и сиди в своей пещере сам! – фыркает Ляна. – А мы с Айсель пойдём и пусть нас сожрёт то страшное, что могло сожрать меня. И наша смерть будет на твоей совести! И… – она набирает воздуха, чтобы выпалить очередное обвинение, но тролль закатывает глаза и примирительно поднимает руки вверх.

– Всё-всё, оставайтесь. Только без истерик, ладно, Пушистик.

Ляна шмыгает носом, кивает и улыбается.

– Ну, так не держи гостью на пороге. Что ты за хозяйка? – по-доброму пеняет Хрясь, и взгляд его, которым он окидывает Ляну, полон солнца.

Ляна ведёт меня к столу и быстро-быстро достаёт из разных уголков и ниш всякие яства и вкусности. Настоящая запасливая белочка.

После перекуса у всех нас улучшается настроение. Однако, когда я рассказываю и о следах вещников, и о битве с Чёрной Злобой, вселившейся в Лидию, лица моих собеседников грустнеют.

– Кажется, пора созывать троллей, – говорит Хрясь, вставая и разминаясь.

– Прямо сейчас пойдёшь, Хрясик? – взволнованно хлопает ресницами Ляна.

– Ну а чего тянуть. Раньше соберёмся, раньше ударим.

Ляна упирает руки в бока.

– Нет, больше мы не расстанемся. Я пойду с тобой, а потом – буду сражаться!

– Ты? Сражаться? – тролль громко и неприлично ржёт.

Ляна наступает ему на ногу каблучком, а тот даже не морщится.

– Гадкий-гадкий Хрясь! – кричит она. – Ты ничего не знаешь о белках! Мы – настоящие воины. Я могу кидаться шишками!

И прежде, чем тролль успевает выразить своё пренебрежение по поводу боевых навыков Ляны, я подхожу, приобнимаю её за талию, поднимаю большой палец вверх и говорю:

– Это идея! Чёрная Злоба наверняка не сталкивалась ещё с таким воинством. Она привыкла, что все бегут от неё в страхе. А что если не будут бежать?

– Тролли не дрогнут, – ударяя себя кулаком в грудь, заявляет Хрясь. – Что мы страшных баб не видели, что ли? У нас матери и сёстры – троллихи!

– А белки? – легко толкаю в бок Ляну. – Белки выстоят?

– Белки? – переспрашивает она и грустнеет. – Но ведь здесь в лесу только я – белка.

– А разве ты искала других?

Она вскидывает голову, чуть прищуривается и решительно сжимает кулаки:

– Нет, но если кто-то в Злобнолесу и остался, то это белки. Белки очень храбрые! И запасливые к тому же. Они продержатся против Чёрной Злобы. – Ляна вскидывает кулак, на нежном личике полыхает воинственный румянец: – Я приведу армию, которой ещё не видела Сказочная страна, армию белок!

И Хрясь снова начинает ржать.

– Да уж, – покатываясь и вытирая слёзы, говорит он, – от такой армии крысоры точно побегут.

– Обязательно побегут! – топая ножкой, заявляет Ляна. – Не нужно недооценивать пушистиков!

– Одного пушистика я очень ценю! – Хрясь подхватывает её на руки и кружит.

А у меня внутри разливается тихое тепло. Давно уже его не было. А ведь раньше каждый раз теплело в груди, если смотрела на влюблённых. И вот это чувство вернулось. Наверное, потому что я полюбила сама…

…кудесник…

Даже страшно вспоминать, во что он превратился. Я должна как можно скорее вернуться в академию и во всём разобраться. К тому же там Хмурус и Мурчелло. А им-то я могу доверять. Они помогут – и в расследовании, и в войне. А ещё там есть зеркала дальновидения, без которых мне не связаться с комитетом и не поставить их в известность, что ситуация вышла из-под моего контроля.

– Решено, – итожу я, – выдвигаемся в путь. Встречаемся через три дня, выманиваем Чёрную Злобу… придумаем как… и сражаемся с ней.

– Битва! – кричит Ляна и вешается мне на шею.

Так втроём мы отправляемся навстречу с судьбой. И теперь-то уверены – сможем обыграть её.

Расстаёмся у пруда с нимфеями, на берегу которого Мурчелло дал мне имя. Ляна сворачивает в Злобнолес, Хрясь идёт к каменной гряде Грозноскал, а я присаживаюсь на скамейку у пруда и вздыхаю.

Ноги гудят, не привыкла так много ходить. Нимфеи поют, тянут ко мне свои серебристые лепестки, будто хотят поделиться сиянием.

Сегодня они меня замечают и поэтому песнь их грустна.

Эта песнь обо мне.

Нежные звуки лиры, что вплетаются в мелодию пруда и лилий, слышу не сразу. Но вот – перебор струн звенит всё отчётливее, и я понимаю, кто приближается ко мне. Только одна из нас использует вместо волшебной палочки музыкальный инструмент, – Мелоди, Фея Стихов. Единственная из моих сестёр, всегда имевшая имя.

Она спускается, испаряет лиру и подбегает по мне.

– Ах, сестра, кто сделал с тобой такое? – произносит патетично, дрожащими пальцами касается моих крыльев, а потом обнимает.

Садится рядом, заглядывает в глаза. Её – удивительны, зелены, как лесное озеро, в которое опрокинули звёздное небо. Она со страстью сжимает мою ладонь.

– Чёрная Злоба, – отзываюсь я. – Подчинила себе кое-кого очень дорогого мне и направила его на меня.

– О, горе! Это невыносимо, когда любовь надевает маску зла! – восклицает Мелоди, закатывая глаза и прикладывая ладонь ко лбу.

– Согласна, – киваю я. – Но хорошо, что я встретила тебя. Когда рядом есть кто-то родной, то и думается легче. Ты ведь мне поможешь?

Мелоди быстро-быстро хлопает длинными светлыми ресницами, будто осыпанными серебряной пудрой. Она показательно ахает, прижимает тоненькие пальцы к губам…

– Я бы обязательно помогла тебе, но он призывает меня. Его сердце полно тоски и должно излиться в стихах.

– Постой, кто он?

Начинаю догадываться, но хочу услышать это из её уст.

– Поэт, – говорит она, вскидывая ладони. – Возлюбленная покинула его, разбила сердце, как стеклянный сосуд.

Поэт… Анатоль… Как же я могла о нём забыть?! Должно быть, фантом мой рассеялся, и бедняга теперь изливает душу в печальных виршах.

Я не собака на сене, да и у самой сердце полно любви, поэтому искренне желаю ему счастья.

И если его составит Мелоди, то пусть будет так…

– Поэт, – между тем вдохновенно продолжает сестра, – способный словом убить и спасти… Созидать и разрушать…

Поэт! Эврика! Как я сразу не догадалась.

У нас нет сказочника, но есть поэт. Что если попробовать его подключить к возвращению в этот мир сказок?

Анатоль точно сможет.

Радуюсь и вскакиваю:

– Сможешь доставить меня к этому поэту? Нужно переговорить с ним кое о чём очень важном.

– Легко, – говорит она и накидывает на нас переносящий флёр.

Иногда мы ищем выход там, где его совсем не может быть, куда-то крадёмся, преодолеваем препятствия. А выход всегда ближе и доступнее.

Глава 25, в которой я выдвинула…

Когда мы оказываемся в доме Анатоля, меня охватывает лёгкая ностальгия. Ведь этот парень едва не стал моим мужем!

За тот месяц, что мы не виделись, бедняга сдал. Осунулся, побледнел, зарос, волосы всклоченные, глаза горят. Сидит за столом весь в клубах табачного дыма и что-то черкает на листе. Вокруг уже целые сугробы смятых, истерзанных страниц. На мебели – пыль и свечные огарки. Под столом – целая армия бутылок.

Хорошо, что Мелоди не снимает невидимость, можно вволю полюбоваться страданиями творческой натуры.

Анатоль как раз комкает очередной черновик и в сердцах швыряет в невинный книжный шкаф.

– Ах, эти поэты такие милые! – сюсюкает Мелоди, сводя брови домиком и складывая ладони. – Особенно, когда претерпевают муки творчества.

И тут, словно гончая, почуявшая запах добычи, поворачивается ко мне и подозрительно сощуривается.

– А ведь это ты разбила ему сердце?.. Коварная!

Пожимаю плечами и примирительно поднимаю руки:

– Поверь, я не хотела. Если бы меня срочно не отозвали в Комитет, я бы, возможно, уже была его женой…

– Ну ладно-ладно, – великодушно прощает меня Мелоди, – поэтам идёт разбитое сердце. Тогда они начинают писать красивые стихи…

– … или не писать никаких, – указываю на Анатоля, который с рычанием замалёвывает каракули на очередной странице.

– Это поправимо, нужно лишь немного подбодрить.

Она, незримая, присаживается на край стола, легко трогает поэта за плечо, от чего тот вздрагивает и начинает оглядываться. Затем откидывается на стуле, покусывая перо. Его взгляд заволакивает тучами вдохновения…

А Мелоди тем временем касается чутких струн лиры, и дивная мелодия, искрясь, завиваясь, окутывает поэта. Он делает глубокий вдох и, склоняясь над страницей, начинает писать…

Строки так и текут, образы выходят зримыми и выпуклыми. Я вижу их: вот рыжеволосая девушка засыпает в замке, оплетённом тёрном, а вот уже – её сердце обвито колючим кустарником. Вот тьма наползет на мир, и он пугается и теряет краски.

Чуткое сердце поэта ловит чарующие звуки лиры и облекает их в слова.

И это воистину волшебное зрелище.

Но… пыли здесь, должно быть, слишком много. А у меня – аллергия на пыль…

Апхи!

Анатоль вскакивает, хватает тяжёлый подсвечник и, размахивая им, кричит:

– Кто здесь?

Мы с Мелоди переглядываемся и тихо хихикаем.

– Выходите! – не унимается наш творец. – Выходите, трусы. Сразитесь со мной честно.

– Ишь ты каков! Вызов бросает! – возмущённо шепчет Мелоди, и мы материализуемся. Но… кажется… мы не те, кого желал увидеть Анатоль. Поэтому теперь он лишь трёт глаза и выдаёт непонимающе:

– Леди! О, прекрасные леди, вы явились на зов моего больного сердца!

– Примерно так, – заявляет Мелоди. – Ну а ещё тут кое-кто хотел повидаться с тобой, о, стихотворец.

Она указывает на меня, и на лице Анатоля проступают узнавание и злость…

– Зачем ты явилась, изменница? – говорит он, гордо вскидывая голову. – Я только научился жить без тебя, не думать о тебе, а ты решила вновь разбередить мою и так израненную душу?

Уж что-что, а толкать высокопарные речи он умеет, в этом я ещё в тот раз убедилась.

– Я не изменяла тебе, – говорю, а сама чувствую, как краснею. Ведь целовалась же с кудесником, значит, лгу, – ну… разве что… самую малость… Но и твоё сердце больше уже не принадлежит мне, так же?

Анатоль опускает голову, ставит подсвечник на камин, засовывает руки в карманы и закусывает губу. Весь – трагедия и излом. Прикрывает глаза и, упираясь затылком в стену, начинает вещать:

– Она явилась мне внезапно и умоляла о помощи… Тонкая, нежная… Рыжеволосая. А потом она заснула. Это, конечно, глупо прозвучит, – он горько усмехается, – но я видел её спящей во снах… Подумать только, мне снится девушка, а я даже не знаю, как её зовут.

– Я знаю, – говорю, и Анатоль открывает глаза.

Теперь его прямо-таки распирает от любопытства.

– Скажешь мне, о, прекрасная фея? – с придыханием произносит он.

Мотаю головой:

– Ни за что. Ты невежлив и негостеприимен. Даже не предложил девушкам сесть. Ты не достоин её.

Анатоль спохватывается: усаживает нас на диван, ставит на низенький столик вазу с фруктами и разливает в хрустальные бокалы вино.

– Так лучше? – смотрит с надеждой, как бездомный щенок на покормившего его.

– Намного, – улыбаюсь я.

– Великолепно! – восклицает Мелоди. – Это пиршество достойно быть воспетым в самых красочных виршах.

Противиться фее стихов поэт не может. Поэтому тут же, бросая на ходу:

– Сейчас-сейчас, – кидается к столу за пером и бумагой.

Я цыкаю на Мелоди:

– Ты всё портишь. Какое пиршество? Мы должны поговорить о рыжеволосой девушке…

– Ой, прости, сестра, – говорит она, спохватываясь, и тут же переключается на Анатоля: – О, да, сия трапеза – хороша, но разве не важнее утолить потребности сердца?

Анатоль замирает с листком и пером в руках.

Мелоди же оборачивается ко мне и патетично восклицает:

– Имя! Имя, сестра!

Анатоль тоже смотрит с надеждой.

Вроде бы драматическую паузу выдержала с лихвой, поэтому говорю:

– Лидия, дочь последнего сказочника.

И Мелоди прыскает со смеху:

– Да ей же триста лет!

Пожимаю плечами:

– Ну, и нам с тобой не двадцать. А она тоже – волшебное создание. Поэтому до сих пор юна и хороша.

Анатоль подбегает и садится рядом:

– О, добрая фея, поведай мне, где я смогу найти повелительницу моего сердца?

– В Академии Тёмного колдовства, – я пространно повожу рукой, – как раз за Злобнолесом.

Анатоль сникает, но всё-таки решается уточнить:

– А что она делает в Академии? Учится?

– Нет, спит.

– С кем? – поперхнувшись, уточняет он.

– Сама, вечным сном, под заклятием Чёрной Злобы.

Тут глаза Анатоля загораются героическим огнём, он сжимает кулаки и всем своим видом показывает, что готов к спасению красавицы.

– Тогда я должен немедленно отправиться в эту Академию, разбудить Лидию и сказать ей о своих чувствах.

Мелоди заходится в аплодисментах:

– Браво! Великолепно! Это так возвышенно! Так романтично!

Но я спускаю их с небес на землю:

– Не так быстро. Чёрная Злоба в академии. Она спряталась в кудесника. И, наверное, сейчас уже подчинила себе всех, кто там есть. А ещё там крысоры, и вещники…

– Ох, – Анатоль падает в кресло и хватается за голову, – невесёлую перспективу вы рисуете.

– Ещё какую невесёлую, если учесть, что Сказочная страна гибнет.

– Что-то совсем плохо, – вздыхает поэт.

– Хуже некуда! – заключает Мелоди и поворачивается ко мне: – Так что же нам делать, сестра?

– Сделаем следующее, – начинаю я и чувствую, как лихорадит, ибо пришла та самая дельная мысль и страшно её упустить, – тебе, Анатоль, нужно написать оду или поэму – на первый случай сойдёт – о том, что сказки умирают, а вместе с ними исчезают целые королевства Сказочной страны. Мелоди доставит этот текст в Комитет по балансу – пусть, наконец, делом займутся, а личной жизнью ректоров – успеют. Особенно, если учесть, что скоро у нас всех этой самой жизни не будет…

Конечно, нагнетаю и драматизирую, говорю со слезой в голосе, но ведь правду же, а поэт и Фея Стихов должны проникнуться и как можно быстрее. И они проникаются.

Анатоль хватает лист, макает перо в чернила и восклицает:

– Играй же, муза моя. Я сотворю песнь, подобной которой не ведал никто. Девы станут рыдать, читая её. Юноши захотят сражаться и совершать подвиги.

Я, правда, ждала несколько иного, но и это сойдёт.

Одним словом, пока работа у наших творческих натур кипит, я выхожу на балкон, тот самый, с которого Анатоль когда-то вызвал к музе. Лишь месяц прошёл, а столько всего уже случилось. Это вызывает горестную усмешку.

Вечереет.

Сверчки соревнуются в игре на скрипке, светлячки перемигиваются сигнальными огоньками между ветвей деревьев, цветы, закрывая на ночь венчики, тихонько напевают сами себе колыбельные.

Прикрываю глаза. Позволяю ветру ласкать моё, запрокинутое вверх лицо, путаться в волосах.

Немного зябко и хочется, чтобы кто-то сзади укрыл и спрятал в объятиях.

Кудесник…

А я ведь даже не знаю его имени.

Кто он? Откуда?

Мой таинственный возлюбленный, едва не погубивший меня.

Голос слышу не сразу. Поначалу он кажется просто шёпотом ветра, и, лишь вслушиваясь, различаю слова.

Иди ко мне.

Обволакивающе, тепло, лишая воли.

Иди ко мне.

С тоской, нежно, зовуще.

Иди ко мне.

Не могу сопротивляться.

Вспрыгиваю на парапет балкона и шагаю вперёд…

Сзади меня хватают поперёк талии и тащат вглубь комнаты. Отбиваюсь, кричу:

– Пусти, идиот. Меня звали!

Но Анатоль проявляет недюжинную силу и упрямство. Усаживает меня на диван, стискивает мои руки, чтобы я не брыкалась. Подбегает Мелоди, кидает в меня горсть пыльцы. И наваждение отпускает. Мотаю головой, будто хочу таким образом вытрясти остатки липкого шёпота, который всё ещё звучит и манит.

– Зов? – не спрашивает, а скорее констатирует Мелоди, с тревогой глядя на меня.

– Да, – киваю. Во рту пересохло так, что кажется, слова обдерут нёбо.

Понятливый Анатоль наливает воды и протягивает мне стакан. Пью жадно, а Мелоди, между тем, вещает:

– Это очень плохо, если ты слышала Зов. Стало быть, дни твои сочтены. И скоро ты, став золотистой пылью, присоединишься к сонму умерших сестёр.

От таких перспектив делается тоскливо. Но тосковать и умирать мне, как бы, ещё рановато: кто будет вытаскивать Сказочную страну из той ямы, куда она катится?

И тогда я рискую поспорить с предначертанным:

– А что если это лишь отголоски воздействия магии Чёрной Злобы? Ну… она воздействовала на кудесника… он – на меня… – кручу руками, показывая всю запутанность проблемы.

Мелоди грустнеет, дует губки и супит бровки. Расстроена – такой план не сработал. А ведь она, наверное, уже продумывала, какой музыкой проводит меня в Сияющее странствие.

Ну, извини, сестрёнка.

– Или так, – грустно говорит она.

– Но это же хорошо! – вставляет Анатоль. – Ведь весь план разработала она… Кстати, мы ведь незнакомы, я до сих пор не знаю вашего имени, прекрасная леди…

Он кланяется, метя воображаемой шляпой с перьями пол.

Я улыбаюсь и протягиваю руку:

– Айсель.

– Айсель? Какое удивительное имя. Кажется, от него исходит свечение. – Анатоль склоняется к моей руке и едва ощутимо целует. – Как и от вас самой…

Наверное, краснею, потому что чувствую, как загораются щёки.

– Мне дал это имя кот.

– У вашего кота хороший вкус.

– Ещё бы, ведь он – мяв-кун, искусственно выведенная раса котов-умников.

– Удивительно… – глаза Анатоля блестят по-мальчишески. – Познакомите нас?

– Всенепременно, вот только до академии доберёмся.

– Да, академия! – восклицает он и кидается к столу, где лежат густо исписанные листы. – Вот, ода готова. Нам пора в путь, к моей возлюбленной.

– Нет-нет, – вмешивается Мелоди, которая грустила и дулась во время нашего разговора с Анатолем. – Произведение сначала нужно прочесть вслух. Необходимо проверить, достаточно ли высок слог, хороши ли метафоры, изящны ли тропы…

– Тропы чистить будем потом, – чуть морщась, прерываю я. – Сейчас, во-первых, нет времени. Во-вторых, я полностью доверяю таланту Анатоля. Поэтому прошу, сестра, как можно скорее доставь этот опус в комитет. А мы…

– … отправимся в академию!

– Увы, нет. Сначала нам нужно навестить мою крестницу.

– Верно, – соглашается Мелоди, – это дельное предложное.

– Где же дельное? – возмущается Анатоль. – Мы же должны выручать Лидию…

– Лидию выручить успеем, а в доме моей крестнице я храню запасную волшебную палочку. А с палочкой будет сподручнее проблемы решать.

– Я же говорила: дельное! – Мелоди расцеловывает меня в обе щеки, сгребает письмена Анатоля и улетает прочь. И вслед за ней, шаля и резвясь, срываются лунные зайчики.

А нам с поэтом остаются земные заботы: придумать способ, как побыстрее добраться до владений моей крестницы.

У Анаталя ни транспорта, ни вариантов нет.

А меня осеняет, и я выдвигаю идею:

– Скоро стемнеет. Дождёмся мою мать, Королеву Маб, и позаимствуем у неё колесницу, запряжённую комарами.

Анатоль закашивается, потом робко выдаёт:

– Я несколько большеват для такой колесницы.

– Не страшно, – заявляю я, чуть приобнимая немного испуганного поэта, – мы тебя немного уменьшим. Маб это запросто провернёт.

Но Анатоль почему-то ойкает и оседает на пол.